- Как вы себя чувствуете после известного события?

- Перестал лазить по деревьям. Вообще опыт был интересный. До сих пор помню эхо собственного голоса там, в Новой Зеландии. Врач говорит: «вам, наверное, надо лететь в Лондон или на Манхэттен делать операцию». А я отвечаю: «Никуда, блядь, не поеду, вскрывайте сами». Сказал и слышу, слова будто плавают вокруг, типа: это я, что ли, сам сказал? Мол, давай, чувак, вскрывай мне череп. Есть что вспомнить.


- Страшно было?

- Да нет, как ни смешно, не было. «Давай делай. Так надо. Я тебе доверяю». Анестезиологу, правда, сказал: «Учтите, меня сложно вырубить».


- Было ощущение, что жизнь висит на волоске?

- Да было. Но бывало и круче. Пули летали (показывает, насколько близко). Кстати, забавно, когда пуля так близко, видишь ее как на замедленной съемке. Было такое пару раз. Кто-нибудь играется с пушкой, ну, отнимаешь пушку, даешь по морде. Мало ли, всяко бывает… Я вообще сам-то на рожон не лезу. Это скорее из области электромагнитного притяжения, я как будто притягиваю всякую хрень.


- Как у вас сейчас со здоровьем?

- Что смешно, я особо не проверялся до этого случая с башкой. А тут меня, конечно, просканировали с головы до ног. Страшно удивились: надо же, сердце, печень, почки – все в порядке…


- Говорят, вы в юности были скромнягой. Это так?

- (Ухмыляясь) Не знаю, что значит скромнягой. Малой был, не высовывался, все больше наблюдал. Скромность тут ни при чем.


- Правда ли, что вы были против выпуска "Satisfaction" в качестве сингла?

- Не в таком виде. Мы ее записали в Лос-Анджелесе как демо и поехали дальше. Этот рифф – я хотел, чтоб его играли духовые. А через неделю слышим его в Небраске по радио. Эндрю Олдхэм решил, что сойдет и так. Ну и ладно, в принципе. Вещь бесспорная. Я до сих пор не знаю, как ее играть. Можно по-разному. Столько каверов ни у одной песни нет. У Отиса Реддинга получилось… блин… вот примерно так я ее себе и представлял.


- Вы регулярно называете Брайана Джонса «козлом». Почему?

- Да козел потому что. То есть в чем-то он был, конечно, славный парень и занятная личность. Просто – не командный игрок. 350 дней в год на гастролях, а кто-то один не срабатывает. Причем не срабатывает нарочно, из вредности. Вначале мы неплохо срастались на двух гитарах. Но потом слава свалилась на него. То есть она на всех нас свалилась, но ему угодила прямо по голове. Он сразу решил, что в нем метра два росту, а на самом-то деле полтора.


- История гласит, что вы с Миком выгнали Брайана. Это так?

- Да выгнали мы его, конечно, заебал потому что. Делал что хотел, на концерты не являлся. На меня падала двойная нагрузка. Мотаешься 15 дней по Среднему Западу, а этот отсиживается в Чикаго – заболел, видите ли. Или якобы заболел. Заебал. Один из пятерых не работает – вся пятерка ушла. Я, конечно, свирепел. Он такой, знаете… (передразнивает): «Мы вот вчера встречались с Бобом Диланом, и Боб мне сказал…». В жопу себе все это засунь, Брайан, ясно? Пиздюк челтенхемский. Выпер я его, конечно. Мы с Миком совершенно злобно выжили его из группы. Работал бы как следует – никто бы его не тронул.


- «Роллинг Стоунз» несколько растерялись в период "Their Satanic Majesties Request", в конце 67 года. Чуть не распались?

- Да нет на самом деле. Перетрудились просто. И переплатили нам! Все тогда жрали кислоту, ля-ля-ля, смыслом жизни интересовались. Год был потерян, конечно. Как-то цель я потерял, расфокусировался. Но потом все вернулось, в новом улучшенном виде… " Beggars' Banquet" – это как бы вдох. А "Satanic Majesties" – выдох.


- Помните первый вкус героина?

- А как же. Блеванул я. Но это меня не удержало от продолжения. Я так торчал, что точных дат не помню, где-то конец 67, 68.

- Вы его тогда курили?

- Нюхал я его. Видите ли, что касается веществ, у нас тогда было все очень чистое, высшей пробы. В том числе кокаин. Ведь в Англии тогда морфинистам выписывали рецепты. (Тоном доктора:) «Вам сколько выписать?». Вдвое больше, конечно же. При этом Национальная Служба Здоровья настаивала на том, чтобы пациент получал то же количество чистого кокаина. Даром. Естественно, торчки продавали кокаин и некоторую часть своего кайфа. И все было высшего качества. Не то что эта мексиканская хуета из-под ногтей.

- Считают, что у вас было стремление к смерти…

- К жизни у меня было стремление. К познанию самого себя. Я всегда знал свои пределы. Проверял себя. И никогда, насколько я знаю, эти пределы не нарушал.

- Вы ведь были активным наркоманом. Даже на лыжах катались…

- Ой, катался. Слаломом занимался! Никогда не лез на гору без хорошей вмазки.

- На гастролях, наверное, сложно продолжать торчать?

- Приходилось чиститься перед каждым туром. Переламывался, не хотел, чтоб за руку поймали. А ломки, это, знаете ли… Хотя привыкаешь. 72 часа агонии, на стенку лезешь. Самое трудное – не подсесть обратно, почему я столько раз и слетал. До конца тура держишься, а потом опять. Идиотизм.

- А правда, что вы потом стали использовать всякие там пенки для бритья с двойным дном и так далее?

- Все, что появлялось на рынке. Пену для бритья. Парики… Я шляпу из-за этого стал носить. Прячешь иглу в перышке. А потом идешь и покупаешь детский наборчик для игры в медсестру и врача, там шприц есть…

- Когда в 77 году вас арестовали с героином в Канаде и хотели посадить на 7 лет (там это минимальный срок), слепая девушка пришла к судье и просила за вас…

- Почему меня и приговорили к концерту для слепых. Самый, наверное, уникальный приговор в мире. Я с ней до сих пор иногда встречаюсь, дай ей Бог здоровья. Попадаются, знаете, ангелы. Я просто как-то раз позаботился о ней. Слепая, а рвется на все наши концерты, едет автостопом по трассе, представляете себе? Это же ужасно. Я сказал водителю одного из наших грузовиков – «Ты с ней не путайся, а довези из пункта А в пункт Б». Вот и все. А она пришла к судье и говорит: «Я хочу вам рассказать про Кита Ричардса…». Трах-тарарарах-тах-тах! Многие пытались это сделать, но не с таким эффектом!

- Нью-Йорк, декабрь 1980. Очевидно, вы тоже были в списке Марка Чепмена…

- Очевидно, был. Должен признаться, что чужие списки для шоппинга меня не интересуют (с минуту помирает от хохота).

- Как вы относитесь к психам? Часто получаете письма с угрозами?

- О да. У меня был даже специальный человек, который этих ребят отслеживал и препровождал дурдома и реабилитационные клиники. Навещал их, с родителями разговаривал. Я так подошел к вопросу. Не то что ползать по лестнице с пушкой наперевес: «А ну, сука, выходи». На фига вот, не пойму, было убирать Джона. Стать звездой на 15 минут? Взял застрелил талантливого человека. Мне его, правда, самому иногда его хотелось застрелить.

- В 80-х вы вернулись к активной деятельности, а Мик уже взял управление на себя. В чем проявлялся конфликт? Вы спорили, ссорились?

- Не особо. Вы пластинки послушайте. "Emotional Rescue", "Undercover Of The Night" – совсем не мое. Он навязывал материал, это был диктат… Трудно было.

- Но постепенно вы отвоевали позиции?

- Да, шаг за шагом. Пока Мик не вылез со своим знаменитым заявлением, что «Роллинг Стоунз» - жернов у него на шее. Вот я охуел. Он еще приватным образом заключил договор с записывающей компанией… Я ничего не хочу сказать, но прости пожалуйста, кто ты на хуй вообще такой, что так себя ставишь? Тут началась третья мировая война. В конце концов Мик осознал, что такое хорошая группа. Можно нанять лучших музыкантов в мире, baby, но это не будет группа.

- Это как Боно говорит: береги группу, как драгоценность…

- Ага. Группа – это же алмазы в твоей, блядь, короне. Если есть парни, которые умеют работать сообща, не нужно об них ноги вытирать. Мик это понял. А я понял, каково быть фронтменом. Одна радость – не надо все время смотреть на чью-то жопу.

- Если бы «Роллинг Стоунз» не были такой огромной раскрученной машиной, вы продолжали бы играть с Миком – для удовольствия, просто из любви к музыке?

- Нннууу… (бормочет) это бы зависело от него… Ну да, абсолютно точно, я бы с удовольствием с ним работал. Куда бы он без меня делся! Понимаете, я вижу в Мике потенциал, не реализованный и наполовину. Он прекрасный музыкант, отлично играет на гармошке, на слайд-гитаре. Ему есть куда развиваться.

- Как сейчас обстоят дела с наркотиками? Вы говорили, что бросили.

- Я сейчас сижу на лекарстве, которое от башки, под названием «дилантин». Поэтому мне кокаин больше нельзя. Ну и ладно. Года полтора я уже кокаина в глаза не видел. Подумаешь. Я любил иногда, знаете ли, нюхнуть после обеда. А теперь больше нельзя, ну и не надо. Курю, правда, как паровоз. Траву хорошую могу.

- В других отношениях тоже тормознулись?

- Нет. (Беспечно) Они говорят, чтоб я не пил, но тут меня хрен собьешь. Вы меня не знаете, а я-то себя знаю. Многие говорили, чтоб я бросил пить, а сами крякнули. Трое врачей твердили мне: «будешь продолжать в том же духе, через полгода помрешь». И что? Я их все похоронил.

- Бывает ли, что вы думаете: «я бы мог уйти вслед за Грэмом или Джими»?

- Не-е. Дурачки они. Грэм – дурачок. Очень я его любил. И Джими я очень любил. Но они пределов своих не знали. И оба это понимали. Мы об этом много между собой говорили. Можно дойти только до определенной точки. Дальше уже сам виноват. А они прошли лишнюю милю. Бросили меня, между прочим. Тоже мне друзья.

- Но у вас тоже случались серьезные передозы. Звоночки были?

- Стрихнин. Подсунули мне однажды в Швейцарии. Жесткая вещь. Ты полностью здесь, бодрствуешь, живой. А все смотрят на тебя, как будто ты умер. Потому что двигаться не можешь, не можешь сказать: «Але, я тут». Страшновато. Но я подумал: «Надо заснуть, а если проснусь, всем все объясню». (Смеется). Бывали, да, звоночки дурацкие. Но, кстати, чаще от баб, чем от наркотиков.

- В апреле умерла ваша мать. Почувствовали ли вы, что постарели?

- Да нет. Я два дня сидел с ней, пока она не кинулась. Принес гитару, сидел и играл ей «Малагенью». Вот она вроде отрубается - «ну пока, мам, завтра приду». Наутро просыпается и говорит моему секретарю: «Слышали, как Кит играл? По-моему, у него гитара немного не строит». До самого конца вот так. Вредная была.

- Сожалеете о чем-то?

- Не. Всяко бывает. Мамку проводил. Папку занюхал. Сирота я, сирота.

- Че, правда папу занюхали?

- Нну да. Только насчет кокаина – это вранье. Я же сказал: не с кокаином, а как кокаин. Я открыл коробочку с прахом и думаю: «Надо ж что-то с этим сделать, дуб, что ли, посадить». И немножко папы просыпалось на стол. Не вытирать же это тряпочкой. Ну, я и собрал эдак в кучку…Я понял, кстати, что употребление предков вовнутрь – это очень уважительное такое… знаете… это целое дело.

- Все удивляются, почему «Роллинг Стоунз» до сих пор гастролируют.

- А я спрошу: почему бы и нет? Объясните мне: почему нет? Нам же нравится. И, честно говоря, не знаю, чем бы я иначе занимался. Это вроде как долг наш. Сколько миллионов людей хотят увидеть «Роллинг Стоунз»? Кто я такой, чтобы лишать вас себя?

- Как вы представляете себе собственные похороны?

- Подумаешь, ерунда какая. Ну, троих рабов заберу с собой… Никогда я не думал об этом. Не хочу, чтоб меня таскали по Уайтхоллу или отпевали при свечах. Умерла так умерла. Пусть что хотят, то и делают. Кроме того, это еще не скоро (смеется). Лет до 150 проживу, тогда, может, и крякну.

- Каков главный урок, преподнесенный вам жизнью?

- Никогда не прекращай дышать.