знакомый прислал, так мне понравилось, выкладываю сюда
слово в слово, это обо мне. ага)
***
Ты намываешься, душишься, причесываешься, одеваешься, нанюхиваешься, или
закидываешься и идешь, такой весь модный и томный на очередную party.
Воспаленные ноздри хватают кислород. Твой кислород – это воздух,
загаженный бензином, табачным дымом, запахом духов, спиртного и пота. Ты
уже сам пахнешь этим букетом и по этому запаху узнаешь других, таких же
как ты. Все повторяется изо дня в день, из ночи в ночь, из клуба в клуб.
Все по одному сценарию. По твоему сценарию. Ты понимаешь, что это
невыносимо скучно, но менять ничего не хочешь. А что еще, блядь, делать?
Ты ее замечаешь сразу. Отмечаешь. Оцениваешь. Приближаешься. Она стоит у
барной стойки и заговаривает с тобой первая. Возможно, ты специально встал
так, чтобы она заметила тебя (по сценарию) и заговорила. У нее
километровые ноги, потрясающая задница и соски-пуговки – аксессуар ее
блузки. Тебе интересно с ней общаться, что бывает крайне редко. Просто,
она работает в сфере рекламы и это ваш общий интерес. Ты угощаешь ее своим
любимым коктейлем (шампанское + коньяк), органично отмечаешь ее
бесподобные губы. Видишь, что небезразличен, хотя и дышишь ей в грудь. В
постели все одного роста. Интересно, ей об этом известно?
Успокойся! – говоришь себе, – не лезь к ней в трусы! Предложи завтра
сходить в театр, посидеть в ресторане. Посмотри на нее при дневном свете.
Рассмотри. Запомни как ее зовут. Закрути с ней роман, страстный и длинный.
Свяжи с ней свою жизнь. В конце концов, роди и воспитай ребенка.
Остановись, распиздяй! Твоя интуиция подсказывает, что с ней ЭТО возможно.
Нуууу?
Нет, блядь, – через час общения ты деликатно пытаешься выведать ее
«определенное» отношение к девушкам. А через два, когда она недвусмысленно
говорит о своей бисексуальности, представляешь ее с подружкой у себя в
кровати с открытыми ртами перед своим членом. Рельефно.
Голову приятно долбит house. Дыц-дыц-дыц-дыц! Строчка известной песни 70-х
«Барабан был плох – барабанщик Бог!» в наше время звучит так - «Звук был
плох, но диджей Бог!»
Уходя в туалет, говоришь, что вернешься (целуешь в губки) и сбегаешь от
нее. В другой клуб. Какой по счету? К новым «любовям». Каким по счету?
Нет, ну молодец! Взял и отказался от многообещающей ночки.
Ах, у тебя сейчас, так называемый, Опасный Период. Опасный для НИХ. Угу,
знаем. В этот период тебе все как бы похуй. Ты «не ищешь» знакомств. Ты
как бы сыт. Тебе как бы лень – выпендриваться, шутить, привлекать к себе
внимание. Существуешь инертно. Они сами крутятся вокруг стаями и хотят
тебя. И подставляют попки. Глянь! Потому что твой похуизм их раздражает.
Возбуждает. Так же лениво ты им отдаешься.
Ты останавливаешь свой выбор на одной, или двух (да пофигу, собственно,
сколько), везешь домой и молчишь всю дорогу (в образе), хотя говорить
очень хочется, потому что перед выездом – смахнул носом со стола
администратора клуба еще одну белую дорожку. Какую по счету? А девочки
трещат не переставая. Звонко, как колокольчики. По мозгам. По мозгам. И
цитируют всякую херню, типа Коэльо. Читал? И балдеют от Лагутенко, что
терпимо. Слышал последнюю? И говорят – «Ну почему ты такой грустный?», и
называют медвежонком. А? Ну, скажи! Ты понимаешь, что сейчас для твоей
(одной) больной головы двух болтушек – много, хотя бы и таких
привлекательных. Предлагаешь какой-нибудь из них (опять же, пофигу какой)
свалить домой, ну или вернуться в клуб. Просишь водителя остановиться и
спокойно так предлагаешь, мол, свали, а? Ну, без обид, только, да?
Странно, она называет тебя ублюдком, затем, когда видит, что ее «лучшая»
подружка не двигается с места – хлопает дверью такси. Опять открывает
дверь, еще раз называет тебя ублюдком, еще раз, но только громче хлопает
дверью и, наконец, исчезает. А ты смотришь ей вслед задумчиво и тебе не
стыдно. Ее походка выдает истеричку. Попадись такой вот красотке под руку
– нос разобьет…
– Ты какой-то странный! – говорит та, что осталась.
А ты смотришь на ее сиськи и думаешь, что они, совершенно не годятся для
того чтоб зажать между ними член.
– Ты похожа на Уму Турман, и сиськи такие же. – грустно так, говоришь, как
медвежонок гнусавя.
Не врешь. Она действительно на нее похожа. И нос у нее такой же. Удобный.
Да. С живописными ноздрями.
Ума расплывается в улыбке и выпячивает грудь вперед, увеличивая ее тем
самым, на несколько сантиметров. Смотри!
Она забывает о своей подружке до завтрашнего дня и всю дорогу щипает тебя
за ухо. Ути пуси!
Перед подъездом она говорит то, что ты слышишь каждый вечер:
– Не знаю, зачем я с тобой поехала… Я вообще-то не такая.
– Ты вообще-то не такая, но во мне что-то есть, да? И именно поэтому ты со
мной. Да? – говоришь ты, и еле сдерживаешь смех. – Давай, хватит уже
пиздеть, заходи!
И она заходит, цокает каблучками по лестнице, ее попка трясется и ты ей,
почему-то не кажешься грубым. И она все больше напоминает Турман. Да ты и
сам, в общем-то, еще в машине перевоплотился в Траволту из того же фильма.
Вам не хватает только станцевать вместе твист и получить приз.
Пока она идет в душ (чистюля) ты, на стеклянном журнальном столике, картой
делишь маленькую горку белого порошка на две полосы. Две параллельные друг
другу коротких полосы. Одну для нее, другую для себя и ждешь.
Внезапно, твое сердце колет игла. Несколько раз. Тык-тык-тык. Это звуки в
ванной: шум воды, глухой перезвон пластиковых колпачков – напомнили тебе о
НЕЙ! Ты вздрагиваешь, бежишь, но у двери останавливаешься. Там за дверью
не ОНА! Осторожно приоткрыв дверь, заглядываешь. Не она! Другая. Не твоя.
Как, впрочем, не твоя и ТА, о которой подумал.
Да ну, к черту!!! Забудь.
Забываешь.
Наконец-то возвращаешься к столику.
– Это что это? – спрашивает Ума, глядя на полоски белого порошка, и сразу
же понимает, и ее глазки горят. – Ой, я никогда… а как?
Она садится на коленки перед столиком, на безграничный плюшевый ковер.
Ее, после душа душистое тело, обмотано твоим плюшевым полотенцем.
Не дышать!
Вдыхать!
2.
Я чувствую, как мое тело обдает теплая волна. Я люблю этот момент. Теплая
волна от самой макушки в ноги. Плавно. Уууууух! Я громко вдыхаю носом
воздух и опрокидываю голову назад. Я счастлив. Я улыбаюсь. Я трогаю себя
за лицо. Я облизываю свои немеющие губы и десны. И мне хочется залезть
языком к ней в рот. Но я сижу и наблюдаю ее удовольствие. Я смотрю на ее
воспаленные губы. На ее румяные щеки. Она хлюпает носом, замедлено хлопает
ресницами и тоже облизывает губы. Ума Турман говорит – «Во бля!» на
чистом, русском языке. Говорит и снимает с себя полотенце. Да так красиво
снимает, что я прошу ее повторить это действо. Несколько раз. И она
повторяет с удовольствием. На бис. Несколько раз. Старательно укутываясь,
и красиво снимая. Несколько раз. Несколько раз.
Передо мной Ума Турман. Голая и красивая. Та самая. Знаменитая.
Я направляю пульт в сторону музыкального центра и нажимаю play.
«Girl, you’ll be the woman... soon».
{блять, блять, блять НАСКОЛЬКО ОБО МНЕ!!!}
На столе, бледно-зелеными огоньками,
горят две малюсенькие таблетки. Они тоже для нас. Они будут гореть внутри
нас. Уму не волнует их содержимое, она верит мне, когда я говорю, что
будет еще лучше. Она глотает пилюлю, запивая ее «Святым Источником».
Аллилуйя наступит через пол часа.
Сейчас она танцует, а я рассматриваю ее туфельку. Туфелька пахнет новой
кожей. Ума останавливается перед зеркальным шкафом и опять распаковывает
себя из полотенца. Смотрит, любуется. Вновь закручивается, вновь
распаковывается. Несколько раз.
Замечает в зеркале меня.
Закручивается.
Распаковывается.
Смотрит.
Облизывается.
Говорит:
– «Скажи, что я пиздатая?»
Я говорю ей, что она пиздатая и, немного подумав, выдаю следующий монолог:
– Странно. А ты не задумывалась о том, что когда говорят слова – пиздатая,
пиздатое, пиздатый, пиздато – подразумевают нечто приятное, красивое и
вообще из ряда вон. Заметь, антонимы этих слов – хуевая, хуевое, хуевый,
хуево. Ничего не смущает? Нет, можно, конечно, объяснить это тем, что
корни этих прилагательных пизда и хуй – половые органы, (кстати, это общий
и единственный термин, который их объединяет, ну за исключением некоторых,
выполняемых этими самыми органами, функций). Но в нашем с тобой,
конкретном случае (и мы не будем отвлекаться) пизда – символ, который
несет в себе положительную окраску, а хуй противоположную ей. Хорошо. Это
вполне объяснимо если исходить из той точки зрения, что пизда – женское
начало, красивое, нежное, приятное, желанное. Хуй – мужское, агрессивное,
торчащее угрожающе, и по сему – менее эстетичное ну и соответственно
отрицательное.
– Почему это менее эстетичное, – возражает Ума. – По-моему, так очень
даже…
– Заткнись, – говорю я и продолжаю. – Проблема в том, что я не могу
понять, почему тогда, когда выражая какую-либо эмоцию постфактум, то есть
когда уже что-то произошло, или происходит на наших глазах, мы говорим –
пиздец! или охуеть! В этом случае, как видишь, по-ня-тия меняются местами.
А почему? Кто знает ответ на этот вопрос? А я тебе скажу кто знает.
Филологи, елки палки. Фи-ло-ло-ги! Они знают, в чем прикол, но молчат.
Занимаются всякой фигней: придумывают всевозможные, там, правила,
исключают буквы из алфавита, вводят новые слова и т.п. Ну не сволочи!? А?
Турман молчит и смотрит на меня очень сосредоточенно. Она меня слушает и
ее мозги активно работают. Теперь ее тоже заботит этот вопрос. Я вижу ее
озабоченность проблемой, мне смешно. И я заканчиваю тему, когда-то
заученной наизусть,(не помню для какого повода) фразой:
– На самом деле, смысл в том, моя дорогая, что не всякий локально
селектированный индивидуум способен игнорировать тенденции потенциальных
эмоций и паритетно аллоцировать амбивалентные кванты логистики,
экстрагируемой с учетом антропоморфности эвристического генезиса. Гы гы
гы…
– Пиздец! Тебя, кажется, накрыло! Охуеть! – говорит Ума, пуская по комнате
солнечных зайчиков, своими остекленелыми глазами.
У меня в ноздре торчит забытая трубочка. (Такой соломинкой обычно
комплектуют двухсотграммовые пакетики сока «Добрый», она удобней чем
скрученная сто долларовая банкнота).
Она подходит к столику, вдыхает последнюю оставшуюся дорожку на столике.
Уже уверенно. Со знанием дела.
Из кухни истерично свистит чайник! Я показываю Уме жестом, ну чтоб она
разобралась с ним, выключила. Мои руки заняты другим – я крошу белые
комочки ребром карты, измельчая их в порошок. Хруст на всю квартиру. И на
улице слышно, наверное.
– И чего? Чаю? – кричит Турман из кухни.
– Ага, там на столе… пачка… Жасмин нарисован.
– Кто нарисован? Какая Жасмин?
– Жасмин! Цветок!
– Аааа… и куда его? Прямо в чайник?
– Блять, в чашку… пару листиков кипятком залей и тащи сюда!
– Макс? Мне охуенно! Бляяяяяяяяя… – кричит она после длительной паузы, не
своим голосом!
На нее подействовало, наконец. Ее нарциссизм сейчас переключится на меня.
– Ой бля, я хочу к тебе! Не хочу больше здесь. – орет она.
– Беги сюда! – говорю я, шмыгая носом, после очередной дорожки. Меня
охватывает эйфория! Я тоже хочу быть с ней.
– Я хочу лизаться! Я хочу лизаться! Я хочу лизаться! – кричит.
Я слышу, как в кухне разбивается чашка. Она набрасывается на меня,
просовывает сквозь мои губы мокрый поролоновый язык, и пищит как кутенок.
А еще матерится, как не знаю кто.
– Блять, сука, у тебя стоит? Я чувствую! Стоит? – кричит она, после
каждого слова облизывая мои губы. – У тебя, блять, стоит, но я не могу
оторваться от твоих губ. Блять! Я хочу лизаться! Он у тебя из штанов
выпирает? Это кокс? Или я правда тебя хочу? У тебя стоит! Стоит!
3.
Я хочу! Я постоянно хочу! Мне мало! Мне недостаточно! Мне нужно больше!
Не дышать – вдыхать!
Достаточно только одного раза… только один раз испытать это… и все. Больше
ничего не занимает. Все мысли остались за пределами реальности, вернее их
нет вообще! Все на языке! Все что говорится, рождается сиюминутно,
бессознательно! Мое тело – одна большая эрогенная зона! Только тронь и оно
дернется, как от мощного разряда. Отзовется встречным страстным порывом!
Аааааааааааа!!! «Мне хорошо! Мне хорошо! Мне хорошо! Мне охуеть как
хорошо!» – я это повторяю безостановочно! Мне никогда не было так хорошо!
Так хорошо! Мое дыхание – все! Грудь ширится вытесняя кислород, вмещая
тебя! Легкие сейчас взорвутся! Я не говорю – я выдыхаю слова! Я вы-ды-ха-ю
слова! И они сплетаются фантастическими узорами! Мои слова, мои фразы –
совершенны своей законченностью, я вижу их, осязаю! Все что я говорю нужно
записывать – ведь это гениально! Где ваши ручки и блокноты? Пишитеееее!!!
Я осязаю каждый звук из колонок музыкального центра. Каждая моя мышца
двигается и от этого движения получает удовольствие. Я легкий, как
праздничный воздушный шарик, надутый холодным гелием! И я не боюсь
лопнуть, или улететь в небо! Да я вообще ничего не боюсь! Я все могу! Жить
легко! Я себя люблю!!! Я люблю себя, тебя, всех! Весь этот замечательный
мир! Людииииии! Все сюдааааа!!! Я хочу обнять всех одновременно! Моей
любви хватит всем!
Ума ритмично прыгает верхом на мне, как пружинистый баскетбольный мяч и с
таким же звуком, который трескается эхом по всей квартире. Я смотрю за ее
движениями и все в ней видится совершенным, бесподобным, неподражаемым,
несравненным. Как я этого раньше не заметил? Да это просто ангел, а не
девушка. Голубые глазища – чистые и бездонные, оранжевое тело – упругое и
ароматное, красивые руки – влажные и прозрачные, которые так нежно меня
трогают! Какая, нахрен, Ума Турман – она в сто тысяч миллионов раз круче.
У меня сводит от напряжения скулы, кажется, что вот-вот мои зубы взорвутся
под давлением челюстей (ой, да плевать – вставлю протезы), но я повторяю
беспрестанно, что красивее ее на свете нет, что у нее самые видные сиськи
в мире, что ямочки на ее пояснице существуют исключительно для моих
поцелуев, что я готов (завтра же!) разыскать и расцеловать акушерку,
которая так красиво завязала ей пупок, что ее великолепного, милого
лобкового паука нужно срочно сфотографировать, отпечатать миллионными
тиражами и раздавать людям на счастье, как амулет, что, елки палки, она
самый интересный человек которого я когда-либо встречал, да и вообще наша
встреча – судьба (без всякого сомнения), и отныне мы будем неразлучны, и
нарожаем дофига детей, и у нас будет свой большой дом в теплой стране, и
вместе нас ждет бескрайнее счастье. Ааааааааааа…
Остановив ее галоп на мне, я беру ее за подбородок и глядя в глаза
бархатным голосом говорю:
– «Мы проживем с тобой длинную, красивую жизнь и умрем с интервалом в
день, потому что мне нужно будет тебя достойно похоронить».
– Ты пиз-да-тый! – говорит мисс Вселенная и крепко прижимает мою голову к
груди.
– Нет! Пиздатая ты, а я о-ху-ен-ный! – отвечает ей мистер Галактика и
кусает ее земляничный сосок.
Время потерялось! Его нет! Нет вообще такого понятия – ВРЕМЯ!
Нет на свете более красивых и счастливых людей, чем мы! Ааааааааааа…
… Зверски хочется пить! Чай из жасмина уже не спасает. Нужна вода! Много
воды! Язык прилипает к нёбу. Болит улыбка. Я выпиваю полбутылки «Святого
Источника». Священная вода течет по стенкам гортани, заполняет легкие,
сердце и пустые, бескровные вены.
СТОП! СТОООООООООООП!!!
НЕЕЕЕЕЕТ!!!
Ума совершает самую грубейшую ошибку в своей жизни! Оросив свою внутреннюю
флору, остатками священной воды, она подходит к окну и ОДЕРГИВАЕТ плотные,
непробиваемые светом ШТОРЫ! Комнату заливает утренний свет! Все становится
серым и скучным! Все видно и всё становится стыдным – я, она, музыка и
даже светильники стыдятся своей ненужности. Они склонив головы в стол,
глядят на свои тусклые оранжевые пятна! Искусственная энергия
несостоятельна перед настоящей!
Я увидел рассвет! Я увидел рубиновое небо, оцарапанное самолетами! За
окнами бурлит активная жизнь. И ничего не вернуть! Даже если задернуть
шторы, я все равно буду знать, что за окном рассвет! Что ночь кончилась!
Что я это я! Что она это она! Мысли заливают голову под завязку, как при
потопе – стремительно, не оставляя пустых мест. Я становлюсь – я!
Блять, я специально повесил эти плотные, гобеленовые шторы, что бы не
видеть как ночь переходит в день! Чтобы ночь длилась как можно дольше!
Вечно! Я полуночник, ночной человек, для меня в рассвете нет романтики, но
есть сожаление, тоска, отчаяние. Я понимаю, что все начинается заново. А
если что-то начинается заново, то что-то уже закончилось. И это
необратимо! Неотвратимо! Неминуемо! Неизбежно!
Душно! Прокурено! Пошло! Скучно! Стыдно!
секс в наркотиках - это прекрасно, кто бы что ни говорил.
