-Поиск по дневнику

Поиск сообщений в Pisatel_LA

 -Подписка по e-mail

 

 -Сообщества

Участник сообществ (Всего в списке: 1) Простые_рисунки

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 27.11.2007
Записей: 6
Комментариев: 7
Написано: 27

Дневник LA






Без заголовка

Вторник, 22 Января 2008 г. 15:25 + в цитатник
Всех, кто забредет на страницу этого блога, приглашаю посетить раздел самиздата, где представлены большая часть моих сочинений. Это здесь. Любителям легкого женского романа и детективчиков, посоветую не тратить их трафик - эти сочинения для ищущих, а также для тех, кто немало пережил в этой жизни, кому знакома боль утрат и горечь разочарований.


Понравилось: 23 пользователям

Роман "Город"

Понедельник, 17 Декабря 2007 г. 16:25 + в цитатник
Хочу представить еще одно свое сочинение. Его сюжет появился случайно, можно даже сказать неожиданно. Он пришел и завладел всем моим вниманием. Мне было интересно сосуществовать параллельно с ним.

Итак, группа туристов, отправившись на прогулку в горы, попадает в странный и таинственный город. Они не могут припомнить, чтобы в этих местах был огромный город с белокаменными особняками у моря и широкими проспектами. Город встречает их молчанием и запустением, кажется, в нем никого нет. Но это не так. Здесь они встретятся не только со странными обитателями города, но и со своими воплощенными здесь фантазиями и мечтами.


Роман "Город" (отрывок)


Солнце уходило в закат. Наступали сумерки. Разумнее было бы вернуться. Это понимали все. Но чувство, похожее на азарт, толкало их вперед. Они ни от кого не убегали, и ни за кем не гнались, никакая цель, притаившись, не ждала их за очередным изгибом узкой горной тропы. Просто им хотелось глотнуть свободы, почувствовать, как сильнее бьется сердце от новых ощущений. А потом, вскарабкавшись на крутобокий, скалистый откос, набрать в грудь чистейшего воздуха и проникнуться таинственностью мироздания, синевой неба и величием молчаливых гор.
Вот уже почти неделю они были обитателями пансионата «Горная долина», тихого и укромного местечка. У подножия заснеженной горной цепи разбросал свои корпуса пансионат, один из многих в этой местности, бывших привлекательными для выходцев из разных стран. И причиной тому были первозданной чистоты воздух, живописные пейзажи, звенящая тишина. В их здешней компании, например, были двое поляков, супруги Барбара и Стефан, занимавшиеся научными изысканиями, русский бизнесмен Михаил, художник из Франции Пьер и румынка Элеонора. Все они приехали почти в одно и то же время, да и комнаты их были по-соседству. Наверное, именно поэтому и возникли между ними приятельские отношения. В общем-то, человек, оказавшись в чужом месте, людей, живущих рядом, с которыми он часто видится, склонен воспринимать едва ли не как родных.
За неделю они привыкли к распорядку дня, заведенному здесь, и он, после суеты их городов и жизни поначалу убаюкивающий их в неге покоя, теперь им был даже немного в тягость. Не то чтобы совсем. Но вдруг захотелось покинуть ненадолго этот приют отдыха и вырваться на горные просторы, маячившие день и ночь за каждым окном. Поэтому, когда Михаил и Пьер предложили всем пойти на прогулку в горы, вся компания согласилась. Кое-кто, правда, немного колебался. Стефан и Элеонора, как люди осторожные и осмотрительные, засомневались, стоит ли. А вот Барбара поддержала вылазку в горы сразу и безоговорочно.
- А что, это даже интересно! – обрадовано отозвалась Барбара в ответ на предложение. – Мы засиделись в этом пансионате. Прогулки по расписанию, завтраки, обеды и ужины тоже. К черту расписание! Да здравствует свобода!
- Но, может быть, лучше все-таки пойти утром, - засомневался Стефан, заботливый муж Барбары. - Скоро стемнеет. Прогулку лучше устроить утром. Ты так не считаешь, дорогая?
- Нет, нет и нет, - упорствовала Барбара, - в этом-то и есть романтика. Вечер, горы, закат.
Горная тропа вела их куда-то ввысь. Склон стал таким крутым, что трудно было идти. Галька шелестела под ногами. Все порядком устали. Хотелось пить. Каждый понимал, что теперь-то уж точно пора повернуть обратно. Но никто не сказал этого вслух. Они продолжали свое восхождение в надежде найти в действительности нарисованную в воображении картину. Они надеялись увидеть раскинувшиеся как на ладони горы. Но горы медленно погружались во мрак. Краски теряли свою сочность и становились серыми.
В это время тропинка вдруг начала свой спуск. Несмотря на усталость, всех это крайне заинтересовало. Ну, сейчас наконец-то они увидят всё. Они вглядывались в ставшую серой даль, надеясь рассмотреть там какие-то детали местности, как вдруг раздался удивленный голос Михаила:
- Здесь пещера!..
- Нет, нет, - решительно запротестовал осторожный Стефан, - я вас умоляю, никаких пещер! Мы и так уже порядком увлеклись. Идем обратно!
- Дорогой, только одним глазком, - ласково просила Барбара мужа, - только одним глазком и обратно. Ты же знаешь, я никогда не бывала в пещерах. Я их видела только в кино. Ты не представляешь, как мне хочется там побывать. Ну, пожалуйста, сделай это ради меня.
- Это запрещенный прием, - проворчал Стефан, - знаешь же, что ради тебя я готов на всё.
- Вот и прекрасно! – Барбара от восторга захлопала в ладоши. – Что же мы стоим? Идем!
Больше никто не произнес ни слова. Элеонора и Пьер переглянулись. Она пожала плечами и шагнула в черноту. Все потянулись вслед за оживленно беседовавшими Михаилом и Барбарой. В пещере их голоса звучали гулко и мрачно. Михаил держал горящую зажигалку, она кое-как освещала им дорогу. Они двигались по узкому коридору, над которым тяжело нависали каменные стены, плавно переходящие в сводчатый потолок. Местами потолок спадал настолько низко, что казалось недалеко та точка, где он сольется с полом. Но нет, он постепенно вновь приподнимался выше и выше, насколько хватало пространства пещеры. Неожиданно вдали забрезжил свет. Узкий коридор вылился в свободное пространство. Это был выход. Здесь кончалась пещера, но в двух шагах темнел еще один узкий сводчатый вход, что-то вроде ее продолжения.
Путешествие становилось все увлекательнее. И даже те, кто еще недавно пребывал в сомнениях, идти или нет, теперь вдруг превратились в азартных исследователей. Неизвестно почему, но им страстно захотелось узнать, а что же там, дальше.
- В конце концов, - тихо сказал Михаил, выражая, тем самым, общее мнение, - мы шли прямой дорогой, в пещере не было никаких лабиринтов, так что мы точно не заблудимся. Просто пойдем по прямой и всё. Посмотрим, что же это за новая пещера. Если там нам встретится хотя бы один боковой ход, сразу же повернем обратно. Согласны?
Все были согласны. Они вновь шагнули в прохладную черноту. Пройдя несколько шагов, они услышали шум нежданно начавшегося дождя и раскаты грома. В воздухе резко запахло озоном. Должно быть, гроза была сильной. Это их немного огорчило – возвращаться по дождю будет неприятно.
- Вот видите, как хорошо, что мы забрели в эти пещеры, - сказала Барбара, - а иначе бы дождь застал нас в пути. Предлагаю здесь переждать дождь, а потом вернуться.
- Боюсь, что ничего другого нам не остается, - поддержала Барбару Элеонора. – А откуда взялся этот дождь?.. На небе ведь не было ни тучки.
- Дорогая моя, неприятности всегда приходят неожиданно, - философски заметила Барбара.
- Может быть, он собрался, пока мы блуждали по горам в сумерках, - предположил Пьер.
- Да не все ли нам равно? Что вас это так занимает? – пожал плечами Стефан. – Дождь обычное явление. Не понимаю, что в этом особенного.
- Э-эй! Идите скорее сюда! – откуда-то издалека прогремел голос Михаила.
Все кинулись на звук его голоса. То, что они увидели, было удивительным и необъяснимым. Михаил стоял на краю обрыва, именно сюда его вывел выход из пещеры. За пыльной кромкой лежал город. Прекрасный, загадочный город. Даже отсюда были видны неширокие улицы, дома в зелени садов. Они отчетливо видели прибрежную улицу, высокие парапеты которой смотрели в бескрайнюю гладь моря.
- Море?!. – изумился Стефан. – Разве здесь есть море?.. Откуда здесь море?.. Ни черта не понимаю!..
Путешественники только пожимали плечами, да обменивались обеспокоенными, тревожными взглядами. Странно. Всё это было очень странно. И подозрительно. Они по-прежнему стояли неподвижно, будто бы ввергнутые в оцепенение своим неожиданным открытием.
- Знаете что, давайте лучше вернемся! – предложила Элеонора. – Не нравится мне здесь. Ох, не нравится.
- Вернуться мы всегда успеем, - возразил Михаил. – Предлагаю спуститься и побывать в этом городе.
- А что же это за город? – спросил Стефан. – Вы что-нибудь слышали о каком-то там городе в этих местах? Как он называется? Смотрите, он довольно большой. Вдали виднеются и высотные дома. Значит, что-то мы должны о нем знать. Вам не кажется?
- Да и море! – поддержал его Пьер. – И моря здесь никакого нет. По крайней мере, не должно быть.
- О-о, я знаю! – воскликнула Барбара, и глаза ее восхищенно загорелись. – Мы попали в этот пресловутый параллельный мир. Да-да, в параллельный мир.
- Что за чушь! – отмахнулся Михаил. – Какой там параллельный мир. Просто кто-то построил здесь город. Наша планета большая, невозможно же все знать, что и где находится, что и где строится. Может, вы забыли. Потеряли ориентацию в пространстве. А может быть, здесь нашли нефть и построили город. Что в этом такого?
- А море?.. Море тоже построили?.. – усмехнулся Стефан.
- Да, может, это и не море вовсе, просто так кажется. Может быть, это большое искусственное озеро, - сказал Пьер.
- Да что гадать! – решительно заявил Михаил. - Предлагаю побывать в этом таинственном городе. Да и напиться бы не мешало, а то в горле совсем пересохло. Посмотрим, как там и что, а потом вернемся обратно.
Похоже, что ничего другого им не оставалось. Все порядком устали, чтобы тут же повернуть обратно. Они, держась друг за друга, стали осторожно спускаться по крутому откосу навстречу городу, безмолвно застывшему вдали. Внизу раскинулась долина с прохладными и пахучими травами, после колючего гостеприимства гор ее объятия казались раем. Путники сразу воспрянули духом, на смену усталости пришла вдруг неосознанная радость и умиротворение, умиротворение от тишины, наполнявшей все вокруг, и звучавшей в этом месте как-то по-особому. Это была тишина мира, отдыхающего после трудного и напряженного дня. Этой тишиной невозможно было насладиться досыта, хотелось, чтобы ничто не нарушало ее безмолвия, чтобы она длилась и длилась. Они решительно и смело шагали к городу. До сих пор, похоже, никем немятая трава послушно ложилась под их ногами.
Большой прибрежный город был всё ближе. Они ожидали услышать его шум – гул автомобилей, гудки морских лайнеров, крики торговцев. Что-нибудь, что имело бы отношение к городской суетливой жизни, но ничего этого не было. По-прежнему ни единый звук не потревожил благодатную тишину. Не сговариваясь, они решили это не обсуждать, чтобы не давать своему страху, поднимавшемуся где-то внутри, взять их в плен тревоги и сомнений. Они просто шли. Любопытство было все-таки сильнее любых других их чувств.
Окраина города встретила их широкой извилистой дорогой, вдоль которой стройными рядами застыли кипарисы. Путешественники несмело ступили на нагретую солнцем поверхность. Вскоре дорога сделала крутой поворот и перед ними открылась блестящая в лучах заходящего солнца лазурная с багровым закатным отливом гладь моря. Итак, это все-таки было море. Теперь в этом уже не могло быть сомнений. Перед ними было настоящее море, плавно уходившее за горизонт. Но это никто не стал обсуждать. Они лишь обменялись недоуменными, встревоженными взглядами и зашагали дальше.
Их спутником было море, оно по-прежнему оставалось справа от них. Пустынная же окраинная дорога вскоре разветвилась, одна ее часть, выгнув дугу, убегала куда-то по направлению к холму, зеленевшему насаждениями, похожими на виноградники, другая, прижимаясь к берегу, постепенно влилась в русло улицы. Они решили держаться ближе к морю. Вдали появились особняки из белого и розового камня с узорчатыми невысокими ограждениями. Им подумалось, что в таком местечке, должны жить люди весьма состоятельные. Дома, построенные в разных стилях, тем не менее, прекрасно вписывались в общий вид побережья. У некоторых домов балконы, уставленные кадками с мохнатыми тропическими деревьями, мягким изгибом превращались в террасы-эстакады, на уровне вторых этажей пересекавшие разогретую солнцем мостовую, и устремлявшиеся прямо к морю; там, у кромки волн они спадали чередой степеней. Должно быть, всю свою жизнь счастливые обитатели этого чудесного местечка купались в неге солнца и легкого влажного бриза.
Но и здесь стояла тишина, нарушаемая лишь едва различимым дыханием моря. Даже и море было здесь тихим и робким. Куда же делись жители прибрежных особняков?.. Может быть, в этих краях выдался особенно жаркий день, люди устали и теперь отдыхают в своих роскошных, прохладных апартаментах?.. Кто знает, может, и так. Во всяком случае, нигде ни души. Наглухо зашторенные окна безмолвно глядели на пурпур морского заката.
- Очень хочется пить, - вздохнула Элеонора, – где бы напиться…
- Да, это правда, - сказала Барбара, – жара какая стоит… прямо дышать нечем… может, заглянуть к кому-нибудь… попросить воды…
Все оглянулись, будто стараясь оценить, где, в каком из домов живут милостивые хозяева, которые сжалятся над уставшими путниками и напоят их водой. Они стояли у небольшого розового особняка, огороженного не узорчатой металлической оградой, как у других, а живой изгородью из приземистых пышных кустов с огромными белыми соцветиями, щедро разбросанными тут и там. Что же, возможно, здесь им и не откажут. Во всяком случае, почему бы ни попробовать.
- Милые дамы, не волнуйтесь, сейчас мы попросим воды, и если здесь хотя бы одна живая душа, нам не откажут, уверяю вас, - сказал Михаил и решительно направился к входной двери.
Золотой колокольчик над нею робко звякнул. Тишина. Ни одна из занавесок не колыхнулась. Михаил еще несколько раз теребил звонок, но тщетно. По-прежнему царила тишина. Казалось, дом необитаем. Все забеспокоились, а что вдруг это какой-нибудь заброшенный город, где никто не живет, а раз так, значит, здесь нет ни воды, ни пищи. Что же им теперь делать?.. Жажда становилась нестерпимой. Вернуться назад они попросту не смогут. Пройден большой путь, все выдохлись, они измучены своим путешествием и жаждой. Михаил, отчаявшись, добиться ответа, теперь бил что было сил кулаками в дверь, она гулко трещала, готовая рухнуть.
Неожиданно дверь отворилась. Михаил в очередной раз, замахнувшись кулаком, так и замер с поднятыми руками. Оцепенели и все остальные. Они силились разглядеть, кто отворил дверь, и не могли: то ли мрак скрывал этого человека, то ли он стоял за дверью. Впрочем, вскоре дверь скрипнула, открываясь во всю ширь, и на пороге появилась молодая белолицая женщина с пышными белокурыми волосами. Она то и дело небрежным жестом поправляла спадающие на лицо волнистые пряди. Одета она была в пестрое открытое платье, дорогое и изысканное. Длинное платье превосходно подчеркивало ее стройную фигуру, привлекательную грудь. Было совершенно ясно, что это не прислуга. Без сомнения, перед ними была сама хозяйка. Женщина обворожительно им улыбалась, чуть щуря зеленоватые глаза.
- Добрый день, мадам, - обратился к ней Михаил, - извините за вторжение, за шум, но видите ли мы были вынуждены так поступить. Э-э… понимаете… дело в том, что мы просто умираем от жажды. Умоляю, дайте нам воды.
- О-о, вы устали, вас мучает жажда, - всплеснула руками хозяйка розового особняка. Они заворожено внимали ее голосу, необычайно звонкому и мелодичному, будто звучала красивая песня, которую хотелось слушать бесконечно. – Я прошу вас, господа, проходите в мой дом, располагайтесь в нем, я угощу вас напитками. Пожалуйста, проходите.
Они с облегчением переступили порог дома, здесь царил полумрак и прохлада. Им вдруг показались смешными и абсурдными их страхи. И в самом деле, что они напридумывали?.. Какой брошенный город, какой параллельный мир!?. Обычный город, обычные люди. Сейчас эта любезная женщина принесет им напиться, а потом они отправятся искать свою пещеру, чтобы вернуться обратно в пансионат. Они удобно расположились в гостиной, куда провела их белокурая хозяйка. Полумрак был и здесь, лучи уходящего в закат солнца с трудом пробивались сквозь плотно задрапированные тяжелыми портьерами окна. Комната была щедро украшена старинными картинами, мраморными статуэтками, витиеватыми подсвечниками. В ее центре расположился массивный кожаный диван и под стать ему огромные кресла, которые, казалось, могли поглотить любого, даже очень мощного человека. Так и вышло. Стефан и Михаил, оба высокого роста, утонули в креслах, и казались совсем маленькими. Барбара и Элеонора, устроившиеся вместе с Пьером на диване напротив, с насмешливой улыбкой смотрели на них.
Они с нетерпением ждали хозяйку, ведь та обещала их напоить. Вскоре она появилась на пороге гостиной с подносом в руках, она с улыбкой поставила его перед гостями на приземистый стеклянный столик. Гости же с нетерпением наблюдали за ее неторопливыми, плавными движениями. Из запотевшего кувшина в хрустальные бокалы полилась оранжевая жидкость, похожая на апельсиновый сок. Путники, нимало не заботясь о приличии, жадно припали пересохшими губами к желанной влаге. В один миг они осушили свои бокалы, так и не успев оценить напитка. Хозяйка куда-то ушла. Наверное, она поняла, что одного кувшина будет недостаточно, а может быть, просто решила не стеснять гостей своим присутствием. Только после третьего бокала, когда сока почти не осталось, странники немного пришли в себя, почувствовав, что отчасти утолили жажду.
- Какой это сок? – спросила Элеонора, рассматривая на свет остатки жидкости в своем бокале.
- Не знаю, - отозвалась Барбара, - но он очень вкусный. Ох, я бы выпила еще! А вы?
- Я как раз вам несу еще один кувшин, - раздалась нежная мелодия голоса хозяйки. – Я вижу, вы давно ничего не пили. Хочу вам попенять, нельзя было отправляться в странствие без запаса воды. В наших краях без питья не обойтись.
- А кстати, скажите нам, будьте любезны, где мы находимся, как называется этот город? - обратился к женщине Пьер.
Она ответила не сразу, может быть, потому, что разливала сок. Потом вдруг пристально посмотрела на Пьера и сказала, загадочно улыбнувшись:
- Вы хотите знать, где находитесь?.. Но зачем?.. Не все ли равно, где?..
Повисла напряженная тишина. Гости удивленно смотрели на хозяйку, словно видели ее впервые. Никто не знал, что сказать. Но женщина вскоре, будто спохватившись, весело рассмеялась. Все облегченно вздохнули. Ну, конечно, это же шутка! А они не поняли! Но следующие слова женщины вновь заставили их насторожиться и обеспокоиться.
- Впрочем, это не секрет, - сказала она, - этот город называется Голубая лагуна.
- Голубая лагуна?.. – удивился Пьер. – Разве есть такой город, Голубая лагуна?.. Друзья мои, - обратился он к своим спутникам, - вы что-нибудь слышали о таком городе?
Те только пожимали плечами. И опять им показалось странным и это место, и они сами, находящиеся здесь, и эта загадочная женщина, похоже, едва ли не единственная обитательница Голубой лагуны. Она поставила пустой кувшин на поднос, собираясь снова уйти, но потом вдруг передумала, отошла к окну, будто что-то увидела там. Она стояла к гостям вполоборота, в высоком, достаточно вольном разрезе платья виднелась ее нога бронзового цвета. Мужчины восхищенно отметили про себя необыкновенную красоту ее тела и этой словно выставленной на показ бронзовой ножки, женщины же обратили внимание на то, что их хозяйка неравнодушна к солнечным ваннам.
- Господа, ничего нет удивительного в том, что вам неизвестен наш город, - продолжила она, отойдя, наконец, от окна, - он построен совсем недавно. Здесь нашли нефть, газ и еще какие-то там полезные вещества. Вот и весь секрет. А вы так перепугались.
- Вот я же говорил! – торжествующе воскликнул Михаил. – Я вам говорил об этом! А вы мне не верили. Скажите, а почему здесь так пусто, нет никого?
- Город только заселяется, еще не прибыли мои соседи, хозяева этих прекрасных особняков, что вы видели. Они скоро будут здесь, и я не буду больше скучать. Но, господа, мы с вами незнакомы, - вдруг спохватилась хозяйка, - давайте познакомимся, господа! Меня зовут Лиз. А вас? Представьтесь, прошу вас, господа!
Мужчины поднялись со своих мест и, галантно расшаркиваясь и целуя ручку Лиз, принялись один за другим называть и свои имена. При этом все они тесно обступили Лиз, будто собираясь заключить ее в объятия. Элеонора оставалась совершенно равнодушной, а вот Барбаре сцена была крайне неприятна, и в первую очередь потому, что в числе этих мужчин, был ее муж, который, она считала, принадлежал только ей одной. Впрочем, было и что-то еще, что настораживало их обеих. Какая-то таинственность скрывалась в образе обольстительной Лиз, так свободно и без остатка умевшей покорять мужчин. А главное, зачем ей это понадобилось?.. Ведь незадачливые путешественники вошли в ее дом только, чтобы напиться.
- Ох, джентльмены, - спохватилась Лиз, поспешно покидая тесный мужской круг, - мы заставили скучать дам. Вы позволите узнать ваши имена?
- Конечно, - с вызовом в голосе сказала Барбара, вставая навстречу Лиз и протягивая ей свою крепкую руку, - Барбара. А это – Элеонора.
- Очень приятно, - пробормотала Элеонора, подавая в свою очередь Лиз руку.
Та сердечно приняла рукопожатие, но на мгновение Элеоноре показалось, что в зеленой глубине ее глаз мелькнули насмешливые искорки. И вновь что-то заскребло у нее в душе. Почему она так смотрит, как будто ей известно что-то, что не знают они?.. Но Элеонора погнала прочь эти мысли, объяснив свою подозрительность к Лиз тем, что та, по мнению Элеоноры, принадлежала к разряду легкомысленных женщин. Эти женщины несут окружающим их людям одни только беды. Это она знала точно. Но что ей до Лиз?.. Сейчас они покинут этот дом, и больше Элеонора никогда ее уже не увидит. Скорее бы, а то они и так уже засиделись!.. Однако раз никто не спешит, она их поторопит.
- Господа, - решительно сказала Элеонора, - думаю, что нам пора. Впереди – длинный путь, нам надо успеть вернуться засветло.
- Но, дамы и господа, куда же пойдете, скоро стемнеет? – обеспокоилась Лиз, в глазах ее была неподдельная тревога. – Вам нет нужды покидать так скоро наш город. Задержитесь ненадолго, прошу вас. Вам здесь понравится, уверяю вас.
- И что же, вы предлагаете нам остаться на ночлег? – язвительно спросила Барбара. – Вы нам всем сможете предоставить свой кров?
- Вполне, - многозначительно улыбнулась Лиз, - во всяком случае, тем из вас, дамы и господа, кто этого захочет.
- А остальные что же? – ехидничала Барбара.
- О-о, и об остальных мы позаботимся. Но шутки в сторону, господа. От лица мэра Голубой лагуны, моего близкого друга и компаньона по бизнесу, я предлагаю вам погостить в нашем городе. А через несколько дней вы сможете принять участие в грандиозном празднике по случаю открытия города и сдачи его под ключ. Уверяю вас, будет весело. Сюда съедутся журналисты со всего мира. Здесь будут видные политики и бизнесмены. Кое-кто из вас сможет наладить здесь выгодные контакты. Ну так как, господа?
- А где же мы проведем эти дни? – спросил Пьер.
- Вы первые гости Голубой лагуны, вам все удобства, все привилегии. Прямо сейчас я вызову личного помощника мэра, и на своей машине он доставит каждого из вас в комфортабельный, роскошный особняк. Ни один из них пока еще не имеет хозяев, вы будете первыми их хозяевами. Кто же не захочет покидать моего гостеприимного дома, - при этих словах она вновь многозначительно улыбнулась, - милости прошу почтить меня честью быть вашей хозяйкой. Так как, господа?
Михаил, не сводя глаз с Лиз, подошел к ней и что-то шепнул ей на ухо. Та одобрительно засмеялась в ответ.
- Что за секреты?.. – возмутилась Барбара. – Говорите вслух!
- Дорогая моя, успокойтесь, - ласково обратилась к ней Лиз, - это не касается никого из вас.
- Кого же это касается? – спросил Пьер.
- Господа, это неважно, - ускользнула от прямого ответа Лиз. – Итак, вы согласны?
- Я, пожалуй, соглашусь при одном условии, - заявил Пьер, не сводя с Михаила злого взгляда, - если наша дорогая хозяйка позволит мне воспользоваться ее гостеприимством.
Михаил побагровел, а Лиз весело рассмеялась. Он направился к Пьеру, сжимая кулаки, но она встала между ними.
- Джентльмены, прошу вас, не ссорьтесь. Ссор я не люблю. Раз уж у нас возник спор, предлагаю заключить перемирие. Места в моем доме много, но для спорящих и враждующих мало будет и острова, поэтому предлагаю вам, господа, заключить мир. Только так мы с вами, втроем, - на этих словах она сделала акцент, - сможем приятно провести время под одной крышей. Так как, господа Михаил и Пьер, мир?
Михаил и Пьер, недовольные, но молчаливые, покорно пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.
- Грязная шлюха, - тихонько шепнула Барбара Элеоноре, та кивнула в ответ.
- Ну что же, ваше молчание я принимаю за согласие, - весело сказала Лиз, - иду вызывать помощника мэра.
Она вышла, плотно закрыв за собой дверь, вся компания удрученно молчала. Слов не было ни у кого. У многих было ощущение, что их используют. Но для чего?..
- Что скажете? – устало спросила Элеонора.
– Скажу, что ловко нас провели, - отозвалась Барбара, - сначала воды, потом в гости, скоро и вовсе оставят здесь жить. Хотя некоторые и не прочь, под одной-то крышей с прелестной хозяйкой.
- И что с того?.. – Михаил вызывающе и зло смотрел на Барбару, в нем еще кипел гнев на Пьера, разрушившего его далеко идущие планы. – Вас это не касается. Не нравится здесь, валяйте, идите искать свою пещеру. А я, например, намерен здесь задержаться. И не скрываю этого!
- Будете с Пьером делить мадам Лиз? – съязвила Барбара. – Тошно не станет?
- Нет, не станет! – парировал Михаил, едва сдерживаясь, чтобы не дать ходу своей ярости - не перевернуть стол или не сорвать портьеры. – С такой женщиной не станет. Напротив! Будет лучше и лучше!
- Ну, хватит, - вмешалась в спор Элеонора, - все мы взрослые люди, никто никому не указ. Просто мы устали, нам надо отдохнуть. Предлагаю, задержаться на ночь. А утром будет видно.
Через несколько минут в гостиной вновь появилась Лиз. На этот раз она была не одна, ее сопровождал молодой человек в смокинге с идеальным пробором на голове, темные глаза его из-за тонких очков с безразличием взирали на окружающий мир. Лиз представила его, как мистера Томаса. Он вежливо поклонился и предложил дамам и господам пройти в его лимузин. Элеонора и Барбара со Стефаном молча последовали за учтивым мистером Томасом, Пьер и Михаил остались в гостиной вместе с Лиз.
Она еще постояла у окна, провожая взглядом отъезжающую машину. Затем обернулась к свои гостям, обольстительно улыбаясь, в ее глазах плясали озорные искры.
- Ну вот, господа, мы и остались одни. Как вам и хотелось. Не правда ли?.. Вам ведь этого хотелось?..
Она подошла к Михаилу, опустила руки на его плечи, нежно заглянула в глаза, потом приблизилась к Пьеру, провела рукой по лицу, обняла за шею и на миг прикоснулась своими устами к его губам. При этом Лиз оставалась совершенно спокойной и естественной. Вдруг она направилась к выходу, на пороге обернулась, поманила рукой, они, как безумные, кинулись вслед за ней. Дом теперь был ярко освещен, свет играл в стеклянных витражах стен, плескался в розовом мраморе полов. И посреди этого великолепия царствовала полуобнаженная богиня Лиз. Она властно взяла их за руки и повела куда-то по коридору, затем вверх по широкой лестнице с гладкими мраморными ступенями, куда-то еще вбок и снова вверх, пока они не оказались в огромном зале. Все его окна выходили на море, где уже отгорал закат. Зал был совершенно пустым, лишь на полу лежала мохнатая шкура какого-то огромного зверя, рядом стоял прозрачный столик с бутылками вина и закусками.
- Что же, господа, знакомство с моим чудесным домом мы начнем здесь, в этом прекрасном местечке, - она приблизилась сначала к одному, затем к другому, у одного забрала галстук, у другого – пиджак. - Будьте собой… не скрывайте чувств… отбросьте свои глупые комплексы… начинается чудная ночь…



2.


Дом, куда привез Элеонору мистер Томас, находился неподалеку от особняка Лиз. Не успела прибрежная дорога сделать и двух поворотов, как белоснежный лимузин уже остановился у одного из домов. Он мало чем отличался от своих соседей – такой же респектабельный и молчаливый. Окна наглухо были закрыты жалюзи. Похоже, что и здесь никто не жил. Однако на балконе с массивными балюстрадами виднелись кашпо с цветами и тропическими деревьями, жирно блестевшими в свете зари мощной глянцевой листвой. Элеонора подумала, что кто-то должен был за ними ухаживать, иначе бы они погибли в такую жару. Но кто?.. В середине балюстрада балкона переходила в террасу для прогулок к морю. Они как раз остановились под ее сенью. Томас вышел из машины, открыл дверь и предупредительно подал руку Элеоноре. Она поняла, что это пристанище предназначено ей.
Барбара вдруг заволновалась, схватила ее за руку и горячо зашептала:
- Дорогая моя, вы что же намерены поселиться в этом доме в одиночестве?.. И вам не будет страшно?.. Предлагаю провести эту ночь с нами. Ты ведь не возражаешь, милый?
- Конечно, нет, - поддержал супругу Стефан. - И правда, Элеонора, черт знает, что это за место, вместе все-таки надежнее.
Элеонора на мгновение засомневалась. Может, они правы?.. Что это за дом и зачем ей туда идти одной?.. Но она все-таки нерешительно вышла из машины и огляделась. Она смотрела на спящий дом, и в глубине души ее разгоралось любопытство, ей страстно захотелось побыть хозяйкой прекрасного дома у самого моря. Интересно, какие чувства испытывает человек вдали от суеты, просыпаясь от шороха волн в собственном доме на побережье?.. О чем он думает, когда не торопясь пьет свой утренний кофе у окна с видом на море?.. Наверное, о том, что жизнь прекрасна, и больше не к чему стремиться, все самое лучшее он уже получил – благополучие, процветание, умиротворение, наконец. Все еще сомневаясь, она робко шагнула к особняку. Потом, словно передумав, повернула к машине, наклонилась и сказала своим друзьям:
- Не беспокойтесь обо мне. Я останусь здесь.
Мистер Томас открыл дверь своим ключом и пропустил вперед Элеонору. Ее встретила темнота. Но вдруг дом мягко засветился. Это ее спутник включил освещение. Свет не был ярким, режущим глаза и обостряющим чувство тревоги, которое неизбежно возникает у человека в незнакомом месте, да еще при стечении подобных странных обстоятельств. Напротив свет был чуть приглушенным, и он ее успокаивал. Она огляделась вокруг, и встретившая ее прихожая показалась ей даже слегка знакомой. Странно, но ей почудилось, что она действительно хозяйка этого дома. Просто ее долго не было, и вот она, наконец-то, вернулась в свою тихую, благодатную пристань. Элеонора постаралась отогнать от себя навязчивые фантазии, должно быть, она невольно настроила самоё себя этими глупыми, детскими мечтаниями. Что за ребячество!..
- Госпожа Элеонора, - обратился к ней Томас, она даже вздрогнула от его по-военному громкого и четкого голоса, неожиданно зазвучавшего в полной тишине, - я покидаю вас. Желаю вам доброй ночи.
- Спасибо. Всего и вам доброго.
Дверь за Томасом затворилась. Элеонора осталась одна. Она подошла к зеркалу, висевшему на стене, в свете бра из зеркальной глади на нее смотрела уставшая женщина, потускневшие глаза пытливо вглядывались в отражение, на загорелом лице виднелись пыльные следы от долгого путешествия.
«Хорошо бы искупаться», - подумала она, и тут же забыла об этом. Ее влек к себе дом, отданный в полное ее распоряжение. Ей хотелось поближе с ним познакомиться, заглянуть во все его уголки, изучить его весь. Это непреодолимое желание удивляло ее – раньше она никогда не проявляла столь пристального интереса к чужой собственности. С чего же вдруг теперь?.. Зачем ей это?.. Она отмахивалась от этих вопросов. Просто так, из любопытства, в конце концов, интересно ведь поближе познакомиться с роскошным бытом богачей. Какая семья поселится в этом доме, сколько у них детей, чем они занимаются в жизни, какие у них привычки?.. Но зачем ей это знать?.. «Просто так», беззаботно отвечала себе Элеонора.
Сначала она детально изучила прихожую, заглянула в плательные шкафы, открыла какие-то ящики. Повсюду было пусто. Она с облегчением скинула пыльные туфли. Обнаженные, уставшие от дороги ноги, с блаженством ощутили прохладу паркета. Элеонора закрыла на ключ входную дверь, убедилась, крепка ли она, и, бросив мимолетный взгляд в зеркало, направилась в гостиную.
Она на миг напомнила Элеоноре гостиную Лиз, такое же расположение дивана и кресел, правда, эти были более утонченными. Затянутые легкими парусиновыми накидками они, они сулили отдых и блаженное расслабление усталому путнику. Вся комната была выдержана в приятных пастельных тонах, воздушные портьеры, неброский шелк на стенах, изящный паркет, на всем этом лежали приятные для глаза оттенки пастели. Гостиная дышала свежестью и чистотой, никакого запаха пыли или плесени, будто весь день комнату освежал прохладный бриз моря. Она немного побыла в гостиной, опустилась в кресло, почувствовала покой и гармонию, но ее окликало любопытство, оно настойчиво заставляло ее идти дальше. И она пошла, не в силах ему сопротивляться.
Долго, очень долго она бродила по дому. Осмотрев первый этаж, где размещались прихожая, гостиная, столовая и кухня, она шагнула на лестницу, поднимавшуюся к верхнему этажу. Лестница шла не прямо, а как-то боком, с неожиданными изломами. Там, наверху, Элеонора оказалась в холле, отсюда можно было попасть на балкон, а затем выйти и на террасу. Она решила, что видом на море она будет любоваться завтра, поутру. Пока же надо было подумать о ночлеге и питании. Впервые она ощутила приступ голода. А что, если в пустующем доме нет продуктов?.. Это немного взволновало ее, но вскоре она успокоилась, решила, что сначала до конца осмотрит дом, а потом будет думать, где достать что-нибудь поесть.
На втором этаже Элеонора нашла просторную спальню с настоящим царским ложем под розовым нежнейшим балдахином и отдельным выходом на балкон, несколько комнат поменьше, видимо, для гостей и прекрасную, удобную ванную. Она не удержалась, открыла блестящий позолотой кран, и из него, журча, полилась прозрачная вода. Элеонора с наслаждением вымыла руки, ополоснула лицо. Она пообещала себе, что вернется сюда сразу же, как только что-нибудь перекусит.
Дом произвел на нее неизгладимое впечатление. До сей поры ей не доводилось бывать в такой роскошной обстановке. То, что она встречала в своей жизни, либо когда-то имела в личном пользовании, не шло ни в какое сравнение с этим. Никогда она не испытывала такого чувства эстетического наслаждения от соприкосновения с бытом, повседневностью. Чем больше она знакомилась с прибрежным домом, тем все крепче она убеждалась в прочности царившей здесь гармонии. Ни одна из комнат не вызвала в ней неприятных чувств, красота и чувство меры были повсюду. В каждой из них искусный художник сотворил свой индивидуальный мир, ни в коей мере не вступающий в противоречие с общим интерьером дома. Да, это было настоящим творением гармонии и красоты. Она нисколько не жалела, что отказалась от предложения Барбары и Стефана, вряд ли у нее еще когда-то появится возможность провести несколько дней в роскошном особняке на берегу моря.
Однако время шло, и голод брал свое. Надо было где-то найти еду, и она спустилась на первый этаж, в кухню. Порядок и чистота царили и здесь. На полках за стеклянными дверьми, отливая серебром, стояли столовые приборы, словно подготовленные к встрече гостей. Всевозможная кухонная утварь, неприглядная для глаза эстета, надежно была скрыта в тяжелых дубовых шкафах. Все помещение было выдержано в темных тонах. Даже светильники на стенах с гравировкой тропического пейзажа имели темные плафоны.
Но Элеоноре теперь было не до экзотики – прошло уже более полудня, как она последний раз ощущала вкус пищи. Она озиралась в поисках какого-нибудь хранилища продуктов, но все шкафы были напичканы посудой и кухонной утварью, ни крошки съестного. Что же делать?.. Неужели здесь ничего нет?.. Нет и холодильника?.. Да, правильно, ей надо отыскать холодильник. Где еще, как ни в холодильнике в такую жару хранить пропитание. Быть может, что-то там и припасено к приезду будущих хозяев. Странно, но нигде в кухне она его не видела.
Она вновь принялась методично открывать двери всех кухонных шкафов, дошла до последнего, приткнувшегося в углу. Он ничем не отличался от своих дубовых собратьев. Без всякой надежды дернула тяжелую дверь, и оказалось, это одетый в дуб обычный холодильный шкаф. На миг она замерла от пестрого изобилия его содержимого, чего здесь только не было – сок, вино, слезящиеся пахучие треугольники сыров, копченое мясо, запеченная курица в вакуумной упаковке и даже роскошный торт в прозрачном контейнере. Да, это настоящее изобилие! Просто царский стол! Ей стало немного грустно, что такую роскошную трапезу разделить будет не с кем. Она задумалась, как там ее спутники. Правда, вспомнив кокетку Лиз и безобразную сцену, разыгранную в том доме, Элеонора брезгливо поморщилась. Но бог с ними, с Пьером и Михаилом, в конце концов, они взрослые люди, она не хочет и думать об этих развратниках. А вот с Барбарой и Стефаном она с удовольствием бы разделила свой ужин. Но за окном уже горели ночные фонари, желтая луна купалась в море, этот странный город спал, и идти на поиски супругов ей не хотелось, да и усталость брала свое. Нет, сегодня она поужинает одна, а завтра, если они решат остаться, она пригласит к себе Барбару и Стефана.
Элеонора не пошла в столовую, там за большим столом с хрустящей накрахмаленной скатертью, торжественно расставленными мягкими стульями, приготовленными чьей-то заботливой рукой к приезду хозяев, она лишь острее ощутит свое одиночество. Да и неловко будет, если она вдруг ненароком испачкает праздничную скатерть. Поэтому устроилась прямо в кухне, за круглым крошечным столом на двоих, укрытым до самого пола незатейливой пестрой скатертью. Она откупорила бутылку вина, выложила на огромное блюдо курицу, порезала сыр. Элеонора с наслаждением смаковала каждый кусочек превосходно приготовленного сочного мяса, из высокого тонкого бокала, не торопясь, блаженно потягивала вино. Вскоре тягучий терпкий напиток приятно вскружил ей голову, вдруг забылись все тревоги и волнения, все происходящее с ней теперь казалось ей вполне естественным, имевшим все права на реальность. И, правда, что они так переполошились?.. Город как город. Мало ли таких на планете.
То ли под действием вина и легкого опьянения, то ли от пережитых волнений, но Элеонора почувствовала себя совершенно разбитой. Она поняла, что хочет только одного – упасть в постель и забыться во сне. Нечего было и думать о том, чтобы принимать ванну, переодеваться - силы совершенно покинули ее. Нет, она отправится спать прямо сейчас. Но ведь она вся в пыли, подумалось ей. Ну и пусть, вымоется завтра. А как же постель, она ведь ее испачкает своими грязными ногами и запыленным телом? А она попросту не будет разбирать постель, ляжет прямо поверх покрывала. На том и порешила. Однако до спальни надо было еще дойти. Где же взять сил на этот переход?.. Она, держась за стол, осторожно поднялась, и слегка пошатываясь от головокружения, неуверенно направилась к лестнице. Потом, экономя жалкие остатки энергии, мелкими шажками преодолела показавшийся ей бесконечным путь. Вот, наконец, и спальня. Опираясь рукой о постель, она устало опустилась на прохладный шелк покрывала, посидела, собираясь с силами. Но надо было как-то лечь. Уже почти засыпая, она легла на бок, на самый краешек постели, потянула за собой сначала одну, затем другую ногу, и тут же провалилась в темную, не раскрашенную сновидениями пропасть сна.

3.



Утро наступило яркое и прекрасное. Солнечные лучи мириадами ослепительных бликов играли в неспешных волнах здешнего моря. Свет занимавшегося дня отражался в зашторенных окнах особняков побережья, словно старался найти хотя бы кого-нибудь из их обитателей, разбудить и выманить на берег моря. Но никто не появлялся, и как будто в отместку за это, свет всю свою мощь обрушивал на беззащитные растения в кадках на балконах, которые сразу же поникли, уронили свои ветви под этим мощным натиском.
Элеонора проснулась от горячего солнечного прикосновения, оно жгло ей щеку, слепило глаза. Она, не размыкая век, защищаясь от солнца, перевернулась на другой бок. Стало легче, жар прошел. Но она уже успела проснуться. Она открыла глаза и увидела, что яркий солнечный свет заполнил всю комнату. Оказывается, в спальне не были закрыты ни жалюзи, ни даже портьеры. Конечно, вчера об этом она не могла позаботиться, и сегодня именно это побеспокоило ее, разбудило раньше времени. Но ничего, это даже к лучшему, решила она, сейчас ей надо будет привести себя в порядок, позавтракать и отправляться на поиски Барбары и Стефана.
Сладко потягиваясь, Элеонора легко поднялась с постели. Она не стала тратить время ни на прическу, ни на умывание, сразу собралась идти принимать ванну. Теперь, при свете дня, она особенно ярко могла рассмотреть, насколько же она грязна после этой прогулки в горах. Надо было срочно освободить свое тело от этой грязи, чтобы вздохнуть, наконец, с облегчением и радостью. Впрочем, при этих мыслях легкое беспокойство вновь овладело ею, ей припомнились события странного вчерашнего дня, и она вдруг опять осознала некую нереальность своего присутствия здесь. Нет, надо с этим кончать! Сейчас она быстренько примет ванну, а потом найдет Барбару и Стефана и уговорит их, больше не откладывая, идти на поиски пещеры, чтобы вернуться в пансионат.
Ей не хотелось после ванны надевать на себя грязную одежду, и она решила одолжить у хозяев какой-нибудь халат или простыню, чтобы выстирать свою, пропыленную дорогой кофточку. При этом она как-то выпустила из вида то, что стирка несколько продлит ее пребывание здесь. Она приоткрыла одну из дверей огромного зеркального плательного шкафа, там ровными рядами лежали льняные постельные принадлежности, яркие полотенца, за другой дверью была одежда, она висела на плечиках. Здесь была только женская одежда – изысканные вечерние платья, повседневные юбочные и брючные костюмы, несчетное число блузок к ним, легкие летние платья, накидки для пляжа, внизу, под каждым из ансамблей, стояли туфли и босоножки, идеально подходящие по цвету. Элеонора невольно залюбовалась этим великолепием, чувствовалось, что хозяйка этих нарядов имеет недурной вкус, а еще у нее, судя по всему, неплохая фигура. А вот интересно, впору ли будет Элеоноре хотя бы что-нибудь из этой восхитительной, изысканной одежды. Ей страстно захотелось ощутить всем телом прикосновение дорогой ткани, хотя бы в зеркальной дали увидеть себя в образе респектабельной женщины, настоящей леди, знающей вкус деньгам, украшениям, дорогим нарядам. Элеонора уже было протянула руку к одежде, чтобы начать примерять ее, но тут же, словно обжегшись, отдернула ее, испугалась, что испачкает платья. И вновь она решила, более не откладывая, идти принимать ванну. А уже после этого она приступит к примерке.
Она уже не удивлялась своим ощущениям и чувствам, над нею довлел этот роскошный и такой притягательный дом. Он подавлял в ней ее саму, извлекая на свет откуда-то из глубин ее подсознания стили поведения, ей несвойственные, незнакомые, в чем-то удивительные для нее. Образ хозяйки роскошного особняка, появившийся у нее еще при входе в этот дом, теперь ее почти не покидал, она даже уже и забывала с ним бороться. Лежа в душистой, горячей пене ванны, Элеонора перебирала в памяти свои намерения, намеченные ею на сегодняшний день. Теперь получалось так, что на первом месте все-таки было ее пребывание здесь, ей хотелось насладиться без остатка этим домом, наиграться им, как ребенку дорогой, необычной, чужой игрушкой. Ей вдруг как-то расхотелось идти к Барбаре и Стефану, подумалось, что они еще успеют вернуться в свой пансионат.
А вот то, что встретилось здесь, они вряд ли когда-нибудь обретут в будущем. По крайней мере, она. Ибо, что такое жизнь Элеоноры? Сплошной бег за добычей хлеба насущного. Она не могла бы сказать, что ее существование было вовсе лишено какого-то смысла, несомненно, он был, был хотя бы в том, что она любила свою работу. Почти всегда, за редким исключением, она с удовольствием, без внутреннего протеста входила каждое утро в аудиторию, чтобы преподавать студентам словесность. Ей нравились их любознательные глаза, устремленные на нее, импонировала их еще нерастраченная жизненная энергия, бившая через край, проявлявшая себя во всем. Она преподавала уже почти десять лет, и за это время было лишь несколько дней, когда она, пересиливая себя, переступала порог аудитории. Эти дни выдались в разное время, но они были очень похожи друг на друга, ее душу безжалостно терзало чувство вселенского одиночества и жестокая безвозвратность потери. Это было время, когда умерла ее мать, и когда от нее ушел Карл. Мать умерла, а вот Карл был жив, но его потерю она переживала почти так же, как уход матери, как уход близкого человека из мира живых в мир мертвых. Для нее он умер, его не стало на этой земле.
Как-то спустя несколько лет, она случайно встретила на улице Карла с его новой женой, молодой, искрометной, обольстительной, он, виновато неловко улыбнувшись, поклонился ей, она молча отвернулась. Она уже больше не чувствовала боли, та ушла, с нею теперь было безразличие, полное безразличие относительно его судьбы, его жизни. Ведь мимо нее прошел другой человек, чужой и незнакомый, того Карла, что знала она, теперь уже не было. Она была одна.
У Элеоноры не было иллюзий относительно своего будущего, она представляла его себе примерно в том виде, что имелся у нее теперь. Днем - работа в университете, вечером - после небольшой прогулки в парке ужин, чаще наедине с собой, реже вместе с кем-то из подруг. Иногда, правда, выдавались праздники, и она в сопровождении кого-то из своих подруг, их мужей и детей отправлялась отдыхать в пансионат или к морю, до которого надо было добираться почти весь день. В последнее время она очень замкнулась в себе, это знала она сама, это замечали и окружающие, должно быть, поэтому уже никто из представителей противоположного пола более не отваживался завести с ней разговор о чем-то таком, легком, ненавязчивом, веселом, что иногда приводит к появлению каких-то взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Да она и не знала, нужны ли ей эти взаимоотношения. А впрочем, что они ей принесут? Ничего хорошего, только новые разочарования. Она стала уставать от жизни, от ее ритма, и какой-то бессмысленности. Зачем все это, к чему?.. Она встает каждое утро, торопливо выпивает чашку кофе, потом убегает из дома, так и не уделив себе должного внимания, она лишь причесывает волосы, о косметике теперь и не вспоминает. Затем она торопливо шагает через парк к остановке, садится в трамвай, и едет в университет. Ее работа дает ей ровно столько денег, чтобы более или менее сносно существовать, не больше и не меньше.
И потому, вдруг оказавшись в этом прекрасном доме, где она получила возможность почувствовать себя хозяйкой, она будто пришла в себя, очнулась от бесконечных забот своего обычного существования. Она вздохнула свободнее, и ощутила в себе просыпающуюся женщину. Та, забытая всем миром, очень долго спала глубоким сном, и вот теперь она просыпается, чтобы новым взглядом взглянуть на себя и вокруг себя, осознать, все ли еще живо в ней ее женское начало, не угасло ли желание покорять и очаровывать. Что же в этом плохого, если она немного побудет здесь сама собой, вернее, той собой, о которой она уже давно не вспоминает?
Элеонора неторопливо вышла из ванны, мягкими движениями обсушила тело розовым, мохнатым полотенцем, прямо на обнаженное тело накинула просторный, прозрачный пеньюар. При этом ее ничуть не смутила мысль о том, что она предстанет почти обнаженной, если вдруг кому-то придет в голову мысль ее навестить. Она лишь на миг подумала об этом, и тут же забыла. Это были сущие пустяки. Именно в таком виде она спустилась в кухню, где все еще оставались остатки ее вчерашнего пира. Двигаясь плавно и не спеша, как и подобает хозяйке, она убрала посуду, ополоснула свои столовые приборы, и снова поставила их на стол. Но потом, после небольшого раздумья, она извлекла из шкафа большой поднос с непритязательным фруктовым натюрмортом, разместила на нем посуду, достала из холодильника, нарезала и разложила по тарелкам сыр, курицу и торт, все это она взгромоздила на поднос и понесла в столовую, прямо на роскошную праздничную скатерть, так ее смутившую вчера. Сегодня мысль о том, чтобы позавтракать в столовой, ей уже не казалась абсурдной. И в самом деле, раз она здесь хозяйничает, пока хозяйничает, будет делать это до конца, до самого приезда настоящих хозяев.
Элеонора вернулась в кухню, чтобы сварить себе кофе, когда вдруг мелодично звякнул входной колокольчик. Она замерла с кофеваркой в руках, соображая, кто бы это мог быть. Но к чему гадания, это мог быть кто угодно – мистер Томас, Барбара и Стефан, хозяева, наконец. Без тревог и сомнений насчет того, как она выглядит в своем прозрачном пеньюаре, она пошла открывать дверь. Она повернула ключ в двери и широко распахнула ее.
Она удивилась увиденному. Это не был ни мистер Томас, ни Барбара, ни Стефан, ни даже хозяева, перед нею стоял человек, которого она никак не ожидала здесь увидеть. Это был Эмиль, ее бывший студент.
Он окончил университет два или три года назад. Тогда она уже была одна. Нельзя сказать, чтобы их связывали какие-то отношения, но она всегда чувствовала его интерес к себе, порой, встречала его странные, пристальные взгляды. Тогда она злилась на себя, потому что неизменно сердце ее откликалось учащенным биением, оно готово было выпорхнуть наружу. Она старалась справиться с собой, но это ей плохо удавалось. Это был единственный случай в ее жизни, когда она с большим трудом контролировала свои эмоции. Она не могла допустить того, чтобы он распознал это ее волнение, ведь он был студентом, почти что учеником у школьного учителя. По ее мнению, подобные отношения, начнись они, были бы верхом непристойности. Поэтому, как могла, она боролась с собой.
Постепенно до нее стал доходить смысл происходящего. Он здесь!.. Как?.. Почему?.. Зачем?.. Откуда же он взялся?.. Кто ему сказал?.. Эмиль с улыбкой смотрел на нее, не говоря ни слова. Она смутилась, не зная, как себя вести, что сказать. Она вдруг вспомнила о том, в каком она виде, и смущение ее возросло безмерно, она покраснела и опустила глаза. Перед самым его носом она захлопнула дверь, крикнув ему из-за закрытой двери, что ей надо переодеться. Она бросилась наверх, в спальню, скинула пеньюар, распахнула шкаф, выхватила оттуда какую-то одежду, и торопливо натянула ее на себя. Она волновалась так, что дрожали руки, ей казалось, что он не дождется, что уйдет. Ей страшно было представить, что она не увидит его, когда снова откроет дверь. Никогда больше не увидит его. Но он терпеливо ее ждал. Она почувствовала, как сердце ее опять, как и много лет назад, забилось быстро-быстро, перехватывая дыхание.
- Здравствуйте, госпожа Элеонора, - тихо сказал Эмиль, голос его был спокойным и ровным, как плеск волн моря, - я пришел вас навестить. Вы не будете сердиться?
- Нет, я не буду сердиться… но… Эмиль… я не понимаю… я совсем ничего не понимаю… Откуда… откуда вы здесь?.. Как так вышло?..
Она снова злилась на себя, что не может совладать со своим волнением, будто девчонка, пришедшая на свое первое свидание, но ей никак не удавалось его унять. Эмиль улыбался, нежно глядя ей в глаза. Он несмело шагнул через порог, постоял у дверей, наверное, ожидая, не станет ли она возражать, но она молчала. Тогда он прошел дальше, как и она в первый раз, взглянул в зеркало, осмотрел прихожую, уже не спрашивая разрешения, направился в гостиную, сел в кресло. Он все еще молчал, лишь улыбался, нежно и светло. Она предложила ему кофе, он согласился. Она проводила его в столовую, а сама отправилась в кухню.
Она вернулась с двумя чашками, исходящими сладким ароматом, молча поставила их на стол. Все еще она ощущала волнение, так что дрожали руки. Но, может быть, оттого, что он не уходил и никуда не пропадал, как в университете, а сидел и ждал ее, и значит, у нее больше было времени, чтобы привыкнуть к его присутствию, волнение постепенно начинало униматься. Она предложила еду своему гостю, тот согласился, но лишь едва притронулся к пище. Не могла есть и она, пережитое волнение не позволяло ей начать трапезу.
- Вы ничего не ответили мне, - сказала Элеонора, то и дело опуская глаза под его пристальным взглядом, - вы не сказали, как оказались здесь.
- А я не сказал? – Эмиль весело рассмеялся, как будто это и вправду было смешным. Элеонора с недоумением смотрела на него. – Ох, извините, ради всего святого. Просто мне и самому показалось забавным это неожиданное появление. Сюрприз, получился недурной сюрприз. Вы так не считаете?
Нет, определенно Элеонора так не считала, она совсем не разделяла его веселья. Она даже и не представляла, что же здесь смешного. Более того, ее пугал этот смех, заливистый и громкий, неестественно громкий. От чего-то дрожь прошла по всему ее телу, она со страхом смотрела на Эмиля, не зная, что ожидать. Но уже в следующий миг он снова стал самим собой, спокойным и уравновешенным, будто и не было этого всплеска неестественных эмоций.
- Так вы не ответили на мой вопрос, - мягко напомнила Элеонора.
- Да, извините. Это удивительное совпадение, просто удивительное!.. Видите ли, я приехал сюда отдыхать. Я знаком с мэром этого города, ну и вот он пригласил меня побывать здесь, рассказал, какое замечательное здесь море, да и весь город тоже недурен. Со вчерашнего дня я здесь. А сегодня утром за чаем мэр обмолвился о том, что в его городе гости. Так я и узнал о вас.
- Странно, откуда же мэр знает наши имена, нас ему никто не представил, - удивилась Элеонора.
- О-о, мэру положено знать все. У него очень хорошие служащие, - почему-то перейдя на шепот, доверительно сообщил Эмиль. – Но, впрочем, давайте оставим эту скучную тему. Лучше поговорим о вас, госпожа Элеонора. Должен сказать, что вы ничуть не изменились, все также прекрасно выглядите. Прошу вас, расскажите мне о себе, о вашей жизни. Мне так хочется снова услышать вас, ваш голос. Вы не поверите, но иногда даже в своих снах я разговариваю с вами. Поэтому, узнав, что вы здесь, я не мог не повидаться с вами. Вы ведь простите мою дерзость?
Элеонора во все глаза смотрела на Эмиля, она решительно не знала, что и думать. Было какое-то противоречие между его обликом, таким благородным, одновременно мужественным и утонченным, и тем бредом, который он нес. Пронзительно синие глаза, как и раньше, умно и проницательно смотрели на собеседника, а уста, разверзнувшись, проливали потоки светского абсурда, как если бы он был легкомысленным повесой. Но повесой он никогда не был. Это ей было известно точно, да и не мог взволновать ее сердце человек недалекий и пустой. Эмиль был сыном состоятельных родителей, он был прекрасно воспитан, получил хорошее образование. Правда, они мало общались с ним, но зато она много наблюдала его в разных ситуациях: на лекциях, экзаменах, в общении со сверстниками. Нет, определенно новый Эмиль не был похож на прежнего, разве что только внешне. Тот, которого знала она, был другой. Элеонора почувствовала разочарование, ей больше не хотелось говорить с ним, она боялась, что новые впечатления перечеркнут в ее памяти прекрасный образ прежнего Эмиля.
Эмиль, не сводивший глаз с Элеоноры, будто почувствовал ее настроение, и неожиданно резко переменился. Он вдруг замолчал, стал тихим и задумчивым. Она немного успокоилась, решила, что, наверное, от волнения он стал таким непохожим на себя. Она снова почувствовала, как сердце волнуется в ее груди, совсем как тогда, в университете. Надо же, неужели все-таки это он?.. Удивительно!..
- Какие планы у вас на день, госпожа Элеонора? – тихо молвил он.
- Да так, ничего особенного, - улыбнулась она. – А вы что-то хотите мне предложить?
- Только не сочтите это за навязчивость и неучтивость, - Элеонора покачала головой в знак того, что не сочтет, - я хочу пригласить вас на прогулку.
- К морю? – обрадовалась она.
- Можно и к морю. Но не только. Могу показать вам город. Правда, я сам только начал с ним знакомиться. Но мы можем сделать это вместе. Вы согласитесь?
- Это было бы просто замечательно. А когда?
- Да можно прямо сейчас, - воодушевился Эмиль.
- Но я не готова, - возразила Элеонора, - мне надо переодеться.
- Хорошо, я зайду за вами через час. Успеете переодеться?
- Думаю, да.
- Тогда до встречи?
- До встречи.
Эмиль ушел, неслышно затворив за собой дверь. Элеонора осталась в полном смятении чувств. Она никак не могла собраться с мыслями, она не находила разумного объяснения тому, как он вдруг оказался здесь и как ее нашел. Ей представлялось невероятным такое совпадение событий. Но ничего, она обязательно во всем разберется и все поймет. Пока же ей хотелось лишь одного - готовиться к прогулке.
Она поспешно унесла посуду в кухню, составила ее, как попало на столе, решила, что уберет потом, когда вернется. Элеонора, дрожа, словно в лихорадке, бросилась наверх, в спальню, она торопилась взяться за примерку. Ей так хотелось побыстрее преобразиться, чтобы произвести на Эмиля впечатление. Теперь она и не вспоминала о своих сомнениях и тревогах. Трясущимися руками она отворила шифоньер, стала перебирать одежду. Извлекла из шкафа несколько легких платьев и брючный костюм из тончайшего шелка. Перемерив все, остановилась на длинном свободного покроя бежевом платье с высоким разрезом сзади. Платье ей очень шло, оно прекрасно оттеняло ее загорелую кожу, освежало лицо. В шкафу она нашла и изящные туфли под тон платья на высоком каблуке. Нарядившись, Элеонора со всех сторон осмотрела себя в зеркале, пытаясь выискать недостатки в новом своем облике, но их не было, одежда, обувь, как, впрочем, и вся она, были безукоризненны. Лишь одно оставалось привести в порядок – волосы, которые волнистыми прядями непослушно раскинулись по плечам. В туалетном столике нашлись шпильки с жемчужными головками, и она быстро соорудила себе превосходную прическу.
Элеонора спустилась в гостиную, уселась на диван и стала ждать. Ею вдруг овладело нетерпение, ей очень хотелось поскорее отправиться с ним на прогулку, чтобы развеять свои сомнения, убедиться в том, что все происходящее - реальность. Интересно, что он ей скажет, что покажет в этом странном городе. Она ждала, но его все не было. Тогда она в волнении стала ходить от окна к окну, стараясь сквозь узкие щели жалюзи увидеть его появление на улице. Однако залитая солнцем улица была пуста, никто и ничто не нарушало ее тишины. В нетерпении она пошла в прихожую, хотела открыть дверь и выйти на улицу. Но вот ей послышались шаги, все ближе, ближе, наконец, они замерли у двери, звякнул колокольчик. Это он! Тая от необъяснимого счастья, она распахнула дверь ему навстречу.
- О-о-о! – Эмиль замер от изумления перед ее необыкновенным преображением. – Это вы! Я бы вас не узнал.
- Вам нравится? – улыбнулась Элеонора. – Так что же, идем?
- Знаете, стоит такая жара, просто ужасающая, небывалая жара, думаю, что идея насчет прогулки в такой час была не очень удачной.
- Мы не пойдем?.. – разочарование постигло Элеонору, она ведь так хотела пойти с ним, так готовилась.
- О, нет, мы обязательно пойдем, но давайте пойдем вечером, когда спадет жара и подует с моря прохладный ветерок.
- А что же сейчас?.. – невесть от чего растерялась Элеонора.
- Если вы не возражаете, мы проведем этот день вместе, здесь, в этом доме.
- Прямо здесь, весь этот день?..
- Конечно, весь день, вместе с вами…
Эмиль медленно двинулся к ней, она стояла, не шевелясь и даже не дыша, настороженно ловя каждое его движение. Он приблизился, нежно коснулся ее руки, замер, будто прислушиваясь к ней, пытаясь уловить ее протест. Но она молчала. Его рука заскользила по ее плечу, дотронулась до шеи, потом до волос. Она вдруг почувствовала на своем лице его дыхание, ощутила волнующие прикосновения его губ, они были легкими, нежными, завораживающими. Вся замерев, она закрыла глаза, желая, чтобы эти поцелуи длились долго, очень долго. Она ощущала, как он неспешно, одну за другой стал вытаскивать из ее волос шпильки, они звонко падали на паркет. Она стояла неподвижно, вся во власти его рук. У нее не было никаких мыслей, она просто плыла в потоке происходящего, и ей хотелось, чтобы этому потоку не было конца. Он легко поднял ее на руки и понес к лестнице, наверх, через холл туда, где была спальня. Она не возражала, ничего не говорила, лишь обхватила его шею руками, закрыла глаза, полностью отдавшись его воле.
Но вот что-то изменилось, его прикосновения стали другими, настойчивыми и нетерпеливыми. Как мгновения назад его руки освобождали от строгих шпилек ее волосы, так теперь они освобождали от мешающих одежд ее тело. Она не помогала ему, но и не мешала, у нее совсем не осталось сил. И он это чувствовал, поэтому действовал все смелее и стремительнее. Хрустящий шелк постели принял их обнаженные, разгоряченные тела. Но вдруг прикосновения его губ и рук вновь стали нежными, легкими, скользящими. Это длилось долго. Теперь она ощущала неимоверное напряжение, ее тело с содроганием встречало каждое его скользящее касание, ей хотелось силы и натиска, вслед за которыми придет долгожданное удовлетворение, но их все не было. Она, сжав зубы, чтобы не застонать, и не выплеснуть наружу проявления своего становящегося невыносимым желания, теперь металась в постели, но он, казалось, ничего этого не замечал, добиваясь от нее еще более бурного проявления необузданных и неконтролируемых эмоций.
- Ну… ну… что же ты… не сдерживай себя… - шептал он ей, - не надо… дай волю чувствам… я хочу этого… давай…
Не в силах совладать с собой и почти ничего не соображая, она что было силы вонзила свои ногти в его крепкую спину, интуитивно почувствовав, что только силой можно вызвать в ответ силу, столь желанную теперь для нее. От боли и неожиданности он вскрикнул, его руки сжали ее тело стальным кольцом, они были повсюду, теперь она их ощущала везде. Почти в полубессознательном состоянии, стремясь усилить его силу, которая зависела от ее силы, она продолжала пронзать его кожу своими ногтями. В ответ его объятия становились все сильнее, все необратимее, затем, наконец, они перешли в ритм, она дико закричала, пережив блаженное, так долго ожидаемое ею состояние.
Она лежала в его объятиях, медленно приходя в себя, постепенно осознавая то, что с ней произошло. Это было нечто невероятное и удивительное. Никогда доселе такого с нею не происходило, никогда она не была столь страстной и решительной. Но она совсем не чувствовала угрызений совести, она понимала, что любила его еще с тех пор, как они встретились в университете. Наверное, уже тогда подспудно ею владело желание быть с ним, но тогда она ни за что бы не призналась себе в этом. А теперь вот встретив его здесь, она, наконец, выплеснула все, что таилось в ее сердце по отношению к нему, и от этого ее переполняло чувство неземного восторга и счастья.
Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как они оказались в постели. Но вставать не хотелось. Она напрочь забыла о том, что ей казалось таким важным еще утром. Теперь она и в мыслях не держала, чтобы идти на поиски Барбары и Стефана, она желала лишь одного – как можно дольше продлить свое чудесное пребывание в этом удивительном месте, подарившим ей столько прекрасных мгновений.
Они, как дети, дурачились в постели. Эмиль придумывал какие-то забавные игры, она смеялась до колик в животе. Давно уже ей не было так весело. Он шутливо пенял ей на то, что она так жестоко ранила его своими ногтями, причинив ему невыносимую боль. И правда, должно быть, она порядочно порвала ему спину, она велела Эмилю показать ей раны, она должна их обработать. Он только отмахивался, весело смеясь. Она настаивала, он сопротивлялся. Когда же ей удалось взглянуть на его спину, она немало озадачилась: следов от ее ногтей на коже не было, а между тем, насколько она могла помнить, она с силой ранила его.
Но недоумевала она недолго, ее отвлек Эмиль, заключив в крепкие объятия. Она шутливо повела плечами, стараясь освободиться, но он все сильнее сжимал кольцо своих рук, так что становилось трудно дышать. Она, запрокинув голову назад, поймала его взгляд, он показался ей странным, каким-то холодным и бесстрастным. На мгновение она испугалась, ей опять почудилось, что это не Эмиль. Но тут же нежность наполнила его глаза, затем пришла и страсть. Он тихонько шепнул ей, что сейчас они сыграют по другим правилам, он знает, ей понравится.
Они поднялись с постели только к вечеру, и сразу же направились в кухню, голод был нестерпим. Только сейчас Элеонора вспомнила о том, что ничего еще не ела. Они устроились за столом прямо в кухне, на пестрой скатерти она расставила столовые приборы, тарелки с мясом, сыром, птицей. Эмиль открыл бутылку вина, наполнил бокалы. Они не стали включать электричество, зажгли свечи. Беспрестанно смеясь, они жадно набросились на еду, утолив голод, не торопясь, потягивали вино, не сводя друг с друга влюбленных глаз. Элеонора была счастлива. Она не вспоминала о своих тревогах и страхах, безоговорочно отнеся их насчет своей извечной осторожности. Нет, долой осторожность! Долой страхи! Она хочет быть безоглядной и крайне неосмотрительной. Она согласна на счастье, даже если оно продлится всего лишь несколько дней.
- Помнишь, мы хотели прогуляться, - сказала Элеонора.
- Да-а, - ответил он, сладко потягиваясь, - помню, но мы можем снова отложить прогулку. А-а-а? – он засмеялся. – Но если ты больше не хочешь, вернее, пока не хочешь, то я готов сопровождать тебя на прогулке. Так как?
- Нет, я бы пошла подышать воздухом. По-моему мы с тобой засиделись.
- Вернее, залежались, - Эмиль вновь рассмеялся.
- Тогда я пойду одеваться.
Тихий, нежный шепот волн встретил их сразу же, как только вышли они из дома. Хотя солнце все ниже склонялось над морем, все же было еще жарко, но морской бриз приятно освежал их. Они тихонько побрели невесть куда, держась за руки. Эмиль, трогательно заглядывая ей в глаза, ласково улыбался.

Роман "Последние" о последних людях планеты

Среда, 28 Ноября 2007 г. 18:27 + в цитатник
Когда-то наступит тот самый пресловутый конец света, но не мифический, а реальный. Какие они, эти последние люди, что готовятся уйти в небытие вместе со своим отживающим миром, добрые или злые, искренни ли они, отзывчивы к чужой беде, какими ценностями наполнено их существование, в каких богов они верят. Об этом роман «Последние»

Пролог

Неслышно приближалась Ночь. Ночь, в которой не будет ни света, ни звука. С ее приходом ничто более не нарушит покоя планеты, кроме заунывной песни ветров, пылящих по улицам опустевших безжизненных городов, погруженных в черный непроницаемый покров Ночи.
Если бы было, кому наблюдать, если бы кто-то мог разглядеть хотя бы что-нибудь в этой кромешной темноте, то перед его изумленным взором предстала бы странная картина. Пустые дома, еще хранящие воспоминания о тех, кто приходил сюда каждый день, кто бывал здесь с любимыми или друзьями, кто ложился в постель, чтобы, окунувшись в глубокий сон, встретить с зарей новый день, кто читал эти книги, теперь занесенные толстым слоем пыли с шелестящими на ветру страницами. Уткнувшиеся в бордюры мостовых запыленные мобиле, в их кабинах с разбитыми стеклами гуляет ветер, он постепенно заносит прахом таинственные знаки на пультах управления, которые многое могли сказать прежним людям, но теперь были немы и безжизненны. Безмолвные улицы и магистрали. Когда-то здесь было многолюдно, суета царила повсюду, люди спешили, нетерпеливо толкая друг друга локтями, по гладким виткам дорог проворно бежали машины, в небе парили мобиле. Теперь же – никого и ничего.
С наступлением Ночи некому будет спешить, не останется больше суетных дел на этой планете. Тишина и вечность вступят в свои права. Планета погрузится в сон, чтобы отдать ему свои воспоминания о прожитом дне, разные, тяжелые и легкие, светлые и темные. Планета погрузится в сон, чтобы, оставшись наедине с собой, отдохнуть от всех и вся, чтобы, накопив сил, очнуться для нового дня.

Глава I. Увядшие розы


Последние лучи солнца, серые и мало приметные, тихо растаяли в холодном, влажном воздухе, осаждавшем седую изморозь на блеклой траве и листьях поникших кипарисов. Ани грустным взглядом с болью смотрела на погибшие от холода цветы своего сада.
Украшением ее сада, пестрым ковром расстилавшимся от самых дверей дома, были розы. Еще совсем недавно они опьяняли ароматом всю округу. Нередко кто-то из прохожих останавливался у узорчатой ограды, чтобы полюбоваться ими. Она и сама подолгу бывала здесь, у нее перехватывало дыхание от волшебной красоты их бутонов с блестящими каплями росы. Нельзя было сказать, что она не любила другие цветы, - нет, нередко она могла засмотреться на стройные изящные лилии в чьем-то букете или очаровательные хризантемы, - но розы все-таки без остатка владели ее сердцем. Не раз садовник, хитрец Джон, сияя белозубой улыбкой, пытался уговорить ее быть милостивой и впустить в сад и других обитателей, но она всякий раз отказывалась. Ей казалось, что любое соседство будет в проигрыше с розами.
Сейчас ей приходилось лишь вздыхать. Почерневшие розы безжизненно роняли на землю свои листья. И ничем помочь им она не могла. С нежданным приходом холодов Джон сразу же принялся за работу, он часами копался в земле, пересаживая кусты роз в кадки для цветов. Спасенные растения он заносил в дом и расставлял кадки повсюду, где было тепло: в коридорах, кухне, гостиной, спальнях. Но роз было так много, что он скоро просто выбился из сил. И тогда Ани попросила его больше не мучить так себя, все равно ничего уже не спасти.
- Госпожа Ани, не переживайте вы так уж сильно, - успокаивал Джон расстроенную Ани, - когда снова станет тепло, мы опять вырастим розы. Да, снова! Они будут еще лучше прежних. Уверяю вас!
- Да, наверное, только вот когда это будет, - тяжело вздыхала Ани.
Поначалу Ани каждое утро ждала тепла. Ей думалось, что вот сегодня-то солнце, наконец, снова станет щедрым и обогреет Средиземноморье. Зябко кутаясь в теплый халат, она вглядывалась в плотно закрытое окно, надеясь увидеть у горизонта признаки щедрости светила. Но оно по-прежнему было скупым, как и недели назад, лениво рассеивая в сером закате свой жидкий свет. Ани тяжело вздыхала и шла готовить себе кофе.
В ее доме, огромном трехэтажном особняке, конечно, были слуги – несколько горничных, повар, экономка, - но утренний кофе она по обыкновению готовила сама. Ей надо было обдумать предстоящий день, наметить дела, настроиться на свой будничный ритм. И в этом ей никто не должен мешать. Никто, кто бы мог отвлечь ее от себя самой. Даже Юргу это позволить она не могла. Впрочем, он никогда и не вставал раньше девяти. Она как-то спросила его, как в концерне смотрят на то, что он постоянно опаздывает, на что Юрг лишь усмехнулся:
- Дорогая, ты забываешь, кто я.
- И кто же ты? – засмеялась Ани.
- Я – зять Филиппа Бине, владельца этого самого концерна. Так что никто мне не указ.
- Ну, коли так, то я рада за тебя. Ты счастливчик. А мне вот приходится каждое утро вовремя приходить на работу.
- А тебе-то зачем вовремя приходить? Совершенно не понимаю, - пожимал плечами Юрг. – Там же все твое.
- Именно поэтому, - улыбаясь его наивности, ласково отвечала Ани. - Если я буду опаздывать и кое-как выполнять свою работу, то что я могу спросить с других?
В общем-то, Ани была счастлива. Ей не в чем было упрекнуть свою судьбу. Она – единственная дочь своих родителей, весьма и весьма состоятельных жителей Средиземноморья. Ани росла в роскоши и любви. Единственной, нежно любимой дочери ни отец, ни мать ни в чем не могли отказать. Но она многого и не просила. Может быть, потому что и так имела всё самое лучшее – игрушки, наряды, путешествия, дома, машины. Ее отец, Филипп Бине - владелец концерна по производству парфюмерии и косметики. Мать, Дария Бине руководит редакцией модного, женского журнала. Состояние семьи Бине накапливалось в поколениях и передавалось по наследству. Причем по наследству передавались не только накопленные капиталы, но и рецепты производства, принесшие за долгие годы концерну известность и богатство. Старожилы Средиземноморья помнят отца и деда Филиппа Бине, Рауля и Эмиля Бине, так же как и Филипп ныне, в свое время занимавшихся производством парфюмерии.
Когда пришло время выбирать профессию, родители предоставили Ани полную свободу. Она может стать, кем сама захочет. Ани недолго размышляла. Профессии родителей ее не прельщали, и не столько в силу их специфики, сколько в силу принадлежности к ним отца и матери. Ей хотелось найти свой путь, которым никто до нее в ее семье не шел. Она будет первая. Так она стала архитектором. После окончания университета Средиземноморья Ани несколько лет работала помощником архитектора южного округа Средиземноморья Питера Селистера, седовласого и умудренного опытом господина. Он носил старинное пенсне и острую бородку, что делало его похожим на литературного героя какого-нибудь классического, а может быть, даже и архаичного писателя. Поначалу Ани робела перед господином Селистером. Он никогда не улыбался, говорил строгим голосом, а взгляд его глаз был колючим. Ани, отвечая что-то господину Селистеру, всегда внутренне сжималась в комок и опускала глаза, как будто бы в чем-то была виновата перед ним. Но скоро она поняла, что эта суровость была лишь оболочкой, за которой таилось доброе и великодушное существо.
Как-то раз ей довелось участвовать в представлении нового проекта. Контора господина Селистера разработала проект ратуши южного округа. Над проектом трудились все архитекторы, их помощники, чертежники всех мастей и калибров. Сроки поджимали. Строительство должно было вот-вот начаться, а проекта все не было. Несколько представленных другими агентствами проектов архитектурных ансамблей будущей ратуши были отклонены Советом правительства Средиземноморья. Все нервничали. Господин Селистер взял на себя смелость выступить в роли единственного разработчика проекта, поскольку никто более не отважился выполнить его за короткое время, да еще после стольких неудач коллег. Это, действительно, было очень смелое решение.
В самой архитекторской конторе обсуждали проект горячо и крикливо. Собирались в тесном кабинете господина Селистера после появления каждого нового эскиза и спорили до хрипоты. Ани немало смущал такой способ выражения мнений. Но сам главный архитектор, нисколько не возражал против столь бурного выражения взглядов своими коллегами, напротив, в это время он словно оживал, напускная строгость куда-то испарялась, а в глазах с кружочками пенсне появлялся азарт. Поначалу Ани неловко было орать во всё горло, чтобы высказать свое мнение, но довольно быстро она научилась заявлять о себе. Для этого надо было лишь набраться смелости, подойти к столу, где сидел воодушевленный господин Селистер, высоко поднять руку, а затем резко опустить ее на его стол. Таким образом, в необузданной творческой среде наступала призрачная тишина, под прикрытием которой надо было успеть выразить и свое суждение. Несмотря на кажущийся хаос, царивший во время этих совещаний, в душной атмосфере кабинета главного архитектора, как правило, проступал невесомый образ истины. Движимые им работники господина Селистера быстро нащупывали путь. И так до следующего спора. При этом никто не испытывал к другим враждебности или зависти. При таком подходе к делу у каждого были совершенно равные возможности.
Когда проект ратуши был готов, господин Селистер предложил поручить Ани его защиту перед правительством Средиземноморья. Она помнила, как при этих словах ее пробил холодный озноб. Что такое она слышит? Нет, этого не может быть! Как она туда пойдет? Это совершенно невозможно! Она стала горячо отказываться, твердила, что она новичок, она не сможет быть настолько убедительной, чтобы ей поверили. Господин Селистер по своему обыкновению строго глядел на нее. В кабинете царила непривычная для этих стен тишина. Ани трясущимися руками стирала со лба пот, ее пробил озноб, как в лихорадке.
Наконец главный архитектор нарушил тишину. Он подошел к Ани, взял ее руки в свои и заговорил неожиданно ласково:
- Дитя моё, понимаю, это трудно. Да, это безумно трудно кого-то в чем-то убеждать. Но кто-то должен это сделать.
- Но почему я? – почти шепотом несмело возразила Ани.
- А кто? – господин Селистер обвел всех присутствующих, словно выбирая достойного. – Кто? Я вас спрашиваю! Кто волновался и горячился так, что не мог усидеть на месте? Кто отбил себе все руки о мой стол? Кто? Я вас спрашиваю!
Раздался смех. Все принялись вспоминать, как всё происходило. Веселье нарастало еще и оттого, что кроме Ани Бине так больше никто не делал. Каждый из них мог перекричать своих собратьев-архитекторов, а вот ей, не имевшей хорошего горла, приходилось другим способом привлекать к себе внимание. И почему-то всегда для этого она выбирала стол господина Селистера. Никто не знал, почему.
Она все-таки пошла защищать этот проект. Что ей оставалось? Не могла же она подвести коллег. Задолго до начала на подгибающихся ногах она вошла в конференц-зал правительства Средиземноморья. К счастью, из правительства там еще никого не было, лишь служащие украшали зал цветами, да расставляли бутыли с напитками. Она заняла свое место, от входа налево, около видеопроектора. Чтобы немного себя успокоиться, Ани принялась просматривать эскизы. Всё было на месте. Все чертежи – под рукой. Она, нажимая дрожащим пальцем на сенсор монитора, почитала свою речь, но та никак не шла ей на ум, мысли убегали и путались. Господи, что она будет говорить?..
В зале появился высокий статный мужчина с серебряной проседью в волнистых волосах, который будто бы кого-то ей напоминал, но из-за волнения она не могла припомнить, кого именно. А впрочем, не всё ли равно!..
- Добрый день, - мужчина приветливо обратился к ней, приближаясь. – Волнуетесь? – неожиданно он рассмеялся, и сам же ответил на свой вопрос: - Волнуетесь, это заметно. Что же, повод для волнения у вас есть, но он не очень веский. Скажу вам по секрету, - незнакомец понизил голос едва ли не до шепота, - в этом зале уже столько отклонили проектов, что могу сказать твердо -вы последняя надежда. И вряд ли они вам откажут. Иначе ратуши им не видать. Ну что же, удачи вам!
Мужчина улыбнулся Ани, и вышел из зала, она проводила его недоуменным взглядом. В зале становилось многолюднее. Ласково улыбаясь, к ней подошел господин Селистер.
- Поздравляю, госпожа Бине, неплохое начало!.. – сказал он вместо приветствия.
- Вы это о чем?
- Я? – удивился архитектор. - Я о господине Юте Кале.
Ани объял ужас. У нее округлились глаза.
- Это был Ют Кале?..
Теперь настал черед удивиться архитектору.
- А вы что же, не знаете в лицо правителя Средиземноморья?
- Нет… Да… Ох, знаете, как-то всё вылетело из головы…
Саму презентацию она помнила плохо. Ей казалось, что говорила она отвратительно, вяло, бесцветно, неубедительно. Время от времени непроизвольно она встречалась взглядом с господином Кале, сидевшим напротив ее, в самом центре огромного овального стола, за которым в мягких, должно быть, удобных креслах расположились важные министры с холодными, надменными лицами. Многие из них бросали на нее лишь мимолетные взгляды, будто бы она была машиной, не заслуживавшей ни участия, ни поддержки. Чтобы не сбиться и окончательно не растеряться, она предпочитала не смотреть на них. Но теплый взгляд Юта Кале лишь приковывал на миг к себе ее внимание. Впрочем, она тут же отводила глаза, чтобы через несколько мгновений вновь ухватиться за его взгляд. Странно, но она так и не увидела среди присутствовавших своего шефа, господина Селистера. Во всяком случае, ни разу она не встретилась с ним глазами.
После того, как речь ее была завершена, в зале наступила томительная тишина. Ани с тревогой ждала их слов, но все молчали. Министры на своих мониторах сосредоточенно просматривали эскизы проекта. Потом поднялся важный господин с усами и бородой, невысокий, но коренастый, в прекрасно сшитом бежевом костюме. Он говорил спокойно, со знанием дела, медленно роняя слова. Сквозь стук громко колотившегося сердца, различимый, как ей казалось, даже в самом отдаленном уголке зала, Ани старалась вникнуть в их смысл. Это ей плохо удавалось, но, судя по тону голоса, можно было предположить, что министр благодушно настроен по отношению к проекту. Потом коротко высказались и другие, все примерно в том же тоне. Подвел итог Ют Кале.
Он вышел из-за стола, приблизился к Ани, крепко пожал ее всё еще дрожащую руку, и поздравил с прекрасно выполненной работой. Ани, раскрасневшись, радостно смотрела на правителя Средиземноморья, еще не до конца поверив в успех. Господин Кале так трогательно улыбался ей, радуясь ее победе, будто она была его дочерью или сестрой, что ей хотелось броситься к нему на шею и расцеловать за тепло и участие, проявленное к ней только им одним. Но она сдержала свой порыв, конечно же, это было большой дерзостью.
В то время она еще не понимала, что прошла первое боевое крещение, что ей не раз и не два придется еще представлять правительству Средиземноморья свои, теперь уже свои, проекты. Пересилив по настоянию господина Селистера тогда, в первый раз, свою неуверенность и робость, потом, открыв собственное арх-агентство, она уже входила в конференц-зал твердой походкой, как человек, поверивший в себя и свои профессиональные умения. И всякий раз, принимая поздравления с рождением нового проекта, она с благодарностью вспоминала господина Селистера, его школу и его мудрость.
Сегодня в начале дня, перед работой, Ани решила ненадолго заглянуть к родителям. Она упрекала себя за то, что редко видится с ними. А все эти дела! Куда от них деться? В последнее время они больше общаются через видеотелефон. Да и он не всегда помогает: то отец - в разъездах, то мать - в редакции едва ли не до ночи. Так и не получается собраться. Но сегодня, встав пораньше, Ани твердо решила залететь к родителям, хотя это и было ей совсем не по пути.
Она допила свой кофе, еще раз взглянула из окна на пасмурное, холодное небо и пошла одеваться. По пути в свою спальню она в нерешительности остановилась перед дверью комнаты мужа, откуда не доносилось ни звука, - судя по всему, он еще спал крепким сном. Ани пришла в голову мысль разбудить его, но потом она передумала, и зашагала по коридору дальше. Что толку?.. Разве он ее послушает?.. Она представила его сладко посапывающим в своей постельке, и впервые вместо нежности и любви, вдруг ощутила раздражение. Никогда раньше она не спрашивала себя, а почему так: в то время, как все в ее семье работают от зари и до ночи, Юрг бывает на своей работе, когда ему заблагорассудится? Она всегда его жалела, считая, что ему немало пришлось пережить в юности, защищала от всплесков гнева отца, которые она считала несправедливыми. Слабости мужа она оправдывала тем, что все-таки он художник, личность творческая и непредсказуемая. И вот теперь она, как и ее отец, чувствует гнев против блажи Юрга.
Раскрыв шкаф с одеждой, она быстро справилась с собой, и отогнала прочь неприятные мысли. Ей пора отправляться в путь, а она еще даже не одета. Это полное безобразие! Не хватало еще, чтобы она опоздала на работу. При этом ей надо было еще сделать порядочный круг, чтобы побывать у родителей. Ани принялась торопливо перебирать свои вещи. Остановилась на неброском брючном костюме в серую полоску с просторного кроя пиджаком, его она нередко одевала на работу, чувствовала себя в нем раскованно, но все же в меру свободно. Работа – есть работа. Впопыхах она еще успела собрать непослушные волосы в тугой узел. Ей еще надо было заскочить в кабинет, он, к счастью, был поблизости от входной двери, справа от просторной гостиной. Привычно она проверила сумочку, на месте ли косметика, электронная книжка, компьютер, ключи от мобиле. Как обычно, всё было на месте. Ани перекинула через плечо широкий ремень сумки и выбежала в коридор. Там ее встретила только что поднявшаяся с постели горничная Лилия.
- Лилия, не забудьте разбудить господина Юрга в девять, - бросила Ани горничной на бегу.
- Госпожа Ани, постойте! – встревожено закричала Лилия. – А пальто!
- Ох, черт! Никак не запомню, что теперь у нас холодно. Спасибо!
Пальто она застегивала уже на ходу, быстрым шагом пересекая лужайку, где, утопая в пожухшей, мокрой траве ее ждала мобиле. Она отключила сигнализацию, дверь открылась мягко и бесшумно. Ани бросила на сиденье сумку, но перед тем, как забраться в машину, еще раз взглянула на небо. Оно было серым и низким, как обычно в последнее время. В спешке она не ощутила холода, но его отпечаток был на всем: почерневшей траве и листьях деревьев, укрытой отвратительной изморозью лужайке, доме с мокрой крышей, уныло и грустно смотревшим на нее наглухо закрытыми окнами. Она опять уже в который раз непроизвольно вздохнула и, схватившись за холодный поручень, опустилась в кресло пилота. Дверь закрылась, в машине включилась система обогрева. Сразу же стало тепло и уютно. Она даже сняла пальто. Привычным жестом ткнула кнопку разогрева двигателя, приготовила к работе автопилот. Как только она поднимется в воздух, автопилот возьмет на себя управление машиной. Он проложит привычный курс к родительскому дому и через несколько минут посадит машину в парке дома Филиппа Бине.
Уже заходя на посадку, Ани вдруг охватили сомнения, не потеряет ли она время напрасно. Ведь родителей могло и не быть дома. Надо было предупредить!.. Но что уж теперь об этом, она здесь. К счастью, Филипп и Дария еще не разъехались по своим делам. Они как раз завтракали. В небольшой, уютной гостиной было тепло. На столе – миндальные пирожные, фрукты, тосты и ароматный кофе. Ани вдруг ощутила голод. Она устроилась в плетеном кресле слева от матери и прямо напротив отца, бросавшего на нее тревожные взгляды. Филипп, должно быть, решил, что она приехала не просто так. Может быть, даже что-то случилось. Предметом его тревоги и сомнений была семейная жизнь дочери, он так и не смирился с ее выбором, считал, что рядом с Ани находится недостойный, случайный человек, от которого можно ожидать чего угодно. Но он не спрашивал, ждал, когда дочь заговорит сама.
- Мы так давно не виделись, дорогая! Как идут дела в твоем агентстве? – ласково улыбаясь дочери, спросила Дария.
- Все хорошо. Дела идут, поступают новые заказы – крупные и мелкие, всякие… Да, я забыла вам сказать, что скоро мы завершаем наш едва ли не самый шикарный проект. Несколько месяцев назад префектура юго-западного округа подала заявку на разработку целого архитектурного ансамбля. О, мы напряглись!.. Все мы напряглись… Работали без устали… Мои люди молодцы!.. Вы и не представляете, какие они молодцы!.. Так что скоро все окончится… Вот только как защитить…
- Думаю, тебе это вполне по силам, - вновь улыбнулась Дария.
- Превосходно! – радостно воскликнул Филипп, от сердца у него отлегло. И все-таки он отважился спросить сам, не дожидаясь услыхать от Ани неприятные известия: – А что же Юрг? У него-то, наверное, все без перемен.
- Папа, ты меня спрашиваешь о делах Юрга? – притворно удивилась Ани. - Он ведь работает в твоем концерне, значит, я у тебя должна спрашивать о его делах.
- Это ты зря, - пожал плечами Филипп и взял с блюда, устланного белоснежной кружевной салфеткой, еще одно пирожное, – ты забываешь, что он работает простым художником-дизайнером, тем более, в производственном корпусе у черта на рогах, так что мы не встречаемся. Мне с ним видеться на его рабочем месте как-то не пристало, да и недосуг, и он ко мне не заходит. Полагаю, не хочет выказать среди коллег наше с ним родство.
- Филипп, ты несправедлив к нашему милому мальчику, - добродушно заметила Дария, обменявшись взглядами с Ани. – Что значит, работает простым художником?.. Это и плохо, что он все еще работает у тебя простым художником!.. Уже давно следовало его перевести в управляющий офис, дать хорошую должность, сделать, в конце концов, его своим помощником.
- Ну, положим, помощники у меня есть, - недовольно возразил Филипп, не любивший, когда ему давали советы, касающиеся его дела, в котором он считал себя недурным специалистом, - причем, заметь, проверенные временем. И не раз!
- Мама, что ты! – запротестовала Ани. – Юрга все устраивает. Зачем ему должность в управлении, он ведь художник. Для него творчество важнее. Да и потом с этой работой у него остается время еще и для домашней мастерской, там накопилось уже порядком картин, мы даже подумываем о выставке.
- Кроме того, - усмехнулся Филипп, - Дария, ты забываешь, что Ани, в отличие от своего супруга, настоящий деловой человек. Она грамотно и толково построила работу своего арх-агентства, слышала, и заказов хоть отбавляй. Так что нашему милому мальчику есть на что жить.
Наступила молчание. Ани огорчилась, что разговор опять зашел именно в это русло. Чему тут удивляться, между отцом и Юргом всегда были натянутые отношения. Они как-то сразу не понравились друг другу, или, быть может, дело было в том, что не нашлась та тема, которая связала бы их общим интересом. А, скорее всего, они просто были очень разными: Филипп – целеустремленный и волевой, способный своею неуемной энергией и деловой хваткой уничтожить любое препятствие на своем пути, Юрг же, - предпочитавший реальным действиям мир фантазий, больше любил строить планы, в красках расписывая свои замыслы, но вот претворять их в реальность он не спешил, быстро остывал и отрекался от всего им же самим задуманного. Неудивительно поэтому, что Филипп всегда считал Юрга недотепой и пустышкой. Он с насмешкой относился к уверениям Ани и Дарии о том, что Юрг обязательно найдет себя в высоком творчестве:
- Глупости! – безапелляционно заявлял он. – Ни в чем он себя никогда не найдет! Он только в одном себя нашел, обеспечил себе неплохое настоящее и будущее, женившись на нашей дочери. А то, что вы меня уговорили устроить его в концерн, это тоже глупость: он только пускает всем пыль в глаза, что работает… создает… Глупости!.. Моя дорогая дочь, я не устану повторять, что он тебе не пара. Он – пустое место! Он – никто!
Ани очень не нравилось такое противостояние. Ей хотелось, чтобы все они были семьей, единым целым. Но отец не хотел воспринимать Юрга, как члена семьи, он неизменно отторгал его, как организм отторгает инородное тело. Юрг, чувствуя такое отношение, категорически отказывался навещать вместе с Ани ее родителей. Свою работу в концерне Филиппа он воспринимал, как откровенное оскорбление над собой, потому что, хотя он и был творческой личностью, ничто земное ему не было чуждо - серой должности художника-дизайнера он предпочел бы какой-нибудь пост в управляющем офисе. Однако, он никогда не высказывал этого Ани, напротив, твердил, что ему подходит такой не очень напряженный рабочий день, это дает ему возможность творить свои картины во второй половине дня, в домашней мастерской.
Ани и Дария готовность Юрга работать на второстепенной должности в концерне Филиппа расценивали, как его достоинство: вот, мол, какой Юрг – трудолюбивый, неприхотливый, нетщеславный. Но никто кроме самого Юрга не знал истинных мотивов этого поступка. Видя полное неприятие Филиппом своей скромной персоны, он хотел во что бы то ни стало закрепиться в этом семействе. На первых порах он готов был выполнять любую работу, лишь бы пользоваться их деньгами, а не потеть, зарабатывая гроши, на которые нельзя купить ни еды, ни хорошей одежды. Поэтому он сам напросился на эту работу, когда Ани упомянула как-то о том, что в концерн ее отца набирают дополнительный штат художников. Филипп неохотно согласился тогда в ответ на просьбу дочери взять на работу ее мужа.

- Давайте поговорим о другом, - миролюбиво предложила Дария, она знала, что эти разговоры о неудачнике Юрге Филипп готов вести хоть весь день. Она с нежной улыбкой обратилась к Ани: – Мы так давно не виделись с тобой! Расскажи что-нибудь о себе, о работе!
- Да особо-то нечего рассказывать: работаю, работаю, работаю, - весело сказала Ани, принимая из рук матери еще одну чашку кофе.
- Дорогая моя, тебе надо больше отдыхать, - обеспокоилась Дария. – Часть работы поручи своим подчиненным, в крайнем случае, найми еще людей. Нельзя же так убиваться... То-то я смотрю, у тебя глаза усталые и синева под ними… Это не порядок... Так нельзя…
- И, правда, милая, что-то вид у тебя не очень, - поддержал жену Филипп. – Надеюсь, ты здорова?
- Не беспокойтесь, со мной всё в порядке. Просто я не могу без работы. Не знаете, от кого это у меня?..
Махнув родителям рукой на прощанье, Ани вновь взмыла в воздух. Ей надо было спешить, в агентстве ждала работа. Как раз сегодня они должны обсудить в целом весь проект. Интересно, что же у них в конце концов придумается. Надо спешить! Она увидела в серой дымке громоздкие, мощные сооружения театра и префектуры Юго-западного округа на площади Революции. Здесь же в квартале от них, в высотном доме из стекла и камня на сотом этаже расположилось арх-агентство Ани Бине. Зависнув над узкой посадочной площадкой на крыше небоскреба, автопилот готовил мобиле к посадке, а Ани тем временем в своей электронной книжке набрасывала план рабочего дня.



Это только отрывок...

Повесть "На помощь далеким мирам"

Вторник, 27 Ноября 2007 г. 18:32 + в цитатник
Повесть "На помощь далеким мирам" - повествование на тему взаимосвязи прошлой и настоящей жизней человека. Я верю, что человек приходит в этот мир не единожды. А иначе все было бы бессмысленно! Жизнь - краткий миг, не способный ни на что повлиять.

Так о чем же моя повесть? А вот о чем. Жизненный круг Таи, дочери развитой цивилизации планеты Ибир, заканчивается. Она сполна выполнила свою жизненную задачу, приложив к тому немало сил и талантов, пожертвовав личным счастьем. Ее учитель Уд, сам старейшина Совета учителей Ибира, объявляет ей о том, что пора уходить. Ее ждет новый жизненный круг и новые задачи на пути ее развития. Место ее нового рождения – темный и безрадостный мир планеты Геллы. Что ждет ее там? Вернется ли она? Сохранит ли в своей душе свет, оказавшись на грани полной трансформации личности? Все это зависит теперь только от нее, от ее выдержки и веры в себя.



На помощь далеким мирам (отрывок)


Ты гость, пришедший с пламенных миров,
Разведчик опыта, сбиратель сих даров.
Богата ими здешняя земля,
Не забывайся, не теряй себя.
Так, приходящий должен принести
Сюда привет и весть с родной земли.
Исполнив назначение свое,
Покинешь на века юдоль ее,
Но в сердце будет пламенем гореть,
Познанье, что не может умереть.
Священная книга Шамбалы


Пролог


Тая стояла у окна и смотрела на свой город, где прошла вся ее жизнь. Теплый ветерок приятно согревал ее почти бронзовое от загара лицо. Сегодня ей предстоял серьезный разговор с Учителем. Она знала, что все проходят через ЭТО, но все равно ей было немного не по себе. Непросто было осознавать, что наступил, наконец, и ее черед. Она пыталась окинуть мысленным взором свою жизнь, еще до предстоящей встречи оценить каждый свой поступок, все выполненное ею. Ей казалось, что она не зря прошла отведенный ей срок. Но как ее жизнь оценит Учитель, а потом и Совет Учителей. Какой вердикт они вынесут ей? Каков будет их приговор?
Тая вздохнула и закрыла окно. В дверь постучали. Она прикоснулась к одной из кнопок пульта, при помощи которого только что закрыла окно, и дверь бесшумно распахнулась. В комнату, улыбаясь, вошла дочь Таи - Ия.
- Мама, ну как ты сегодня, тебе лучше? - спросила она, с трогательной заботой заглядывая Тае в глаза.
Тая не могла не улыбнуться, дочь неизменно вызывала в ней радостные, теплые чувства. Ия - гордость мамы - прекрасно образована, талантлива, развита. Совет города уже сейчас, в ее тридцать с небольшим лет, прочит для Ии одну из важных обязанностей по управлению целой группой городских конгломератов. Ии приходится немало трудиться, чтобы пополнить свои знания новыми специфическими, теми, что позволят ей реализовать себя в нужном для общества деле.
- Спасибо, дорогая, мне сегодня значительно лучше. Сердце ведет себя нормально, почти, как у молодой.
- А ты и так молодая! Мама, тебе надо больше бывать на воздухе, отдыхать, кушать фрукты. Ты же без конца работаешь и работаешь. Ну, вот, пожалуйста, что это - опять работа?
Ия устремилась вглубь комнаты, где стоял новый холст Таи, она задумала создать еще одну картину. Правда, сомневалась, успеет ли. Дочь сбросила невесомую, прозрачную ткань, которой Тая всегда прикрывала свои картины. Так она, любившая почти целыми сутками наслаждаться свежим воздухом из распахнутого настежь окна, пыталась защитить от городской пыли еще неокрепшие штрихи красок.
- Мама, и ты хочешь чувствовать себя нормально, когда ты не даешь себе и дня отдыха. И так всю жизнь! Ну, нельзя же так.
- Ты же знаешь, что каждому из нас за отведенное время сделать нужно немало. А если я буду отдыхать, то не успею полностью выполнить свою жизненную задачу. Да что я тебе говорю, ты и сама очень много работаешь.
- Но ты заслужила хотя бы немного отдыха и покоя, ведь твои заслуги общеизвестны. Ты среди тех, кто выполнил огромную работу для упрочения красоты и гармонии в нашем обществе. И не только в городе, но и во всей сети городских массивов. Разве это тебе не зачтется?
- Не в этом дело, зачтется мне это или нет. Дело в том, что я просто хочу еще поработать. Моя душа просит этого, мне творчество не в тягость. Наоборот, я бы еще больше работала, если бы мне позволили.
Сердце Ии в тревоге сжалось, она вдруг почувствовала, что Тая как будто уже готовится к переходу. Она подошла к матери, ласково прикоснулась к ее руке:
- Мама, но ты же не уйдешь? Не надо, мама, я прошу. Ну, только не сейчас. Пожалуйста.
- Девочка, ты знаешь, что это неизбежно наступает. Когда-то это обязательно произойдет. И я, и ты, и твои дети пройдут через это. Будет так, как решат Учителя.
- Тебе... тебе... уже сообщили?
Тае не хотелось огорчать дочь, но она не могла сказать неправду. Тая утвердительно кивнула головой. Дочь обессилено опустилась на маленький диванчик, стоящий поблизости от мольберта матери. Как она любила сидеть на нем, отсюда хорошо был виден холст, в юности она часами могла наблюдать за тем, как мамина рука, легко и красиво держащая кисть, наносит все новые и новые мазки, которые, сливаясь, создают образ картины. Неужели совсем скоро эта комната, да и весь дом, опустеет. Мама уйдет. Ие не хотелось думать об этом, но она понимала, что это неизбежно. И если маме уже сообщили о дате встречи, то значит все решено.
- Обещай, что не будешь горевать.
- Мама, а мы встретимся?
- Я попрошу об этом. Но все будет зависеть от того, куда меня отправят. Если задание будет очень трудным, значит, кого-то можно будет попросить себе в помощники.
- Мама, пусть это буду я!
- Не знаю. Я не хочу, чтобы ты жила в каких-либо несовершенных условиях, где дисгармония и отсутствие красоты.
- Но ты-то готова там жить! Кто, если не я, поможет тебе выполнить твое задание и поддержит тебя?
- Мы зря сейчас на эту тему говорим. Еще не было встречи, мне неизвестно, какое решение принято.
- Но потом, когда уже все пройдет, поздно будет об этом говорить - тогда надо будет просто подчиняться и выполнять.
- Хорошо, я обещаю подумать об этом. Ну а сейчас, давай не будем грустить! Хочешь, куда-нибудь сходим?
- Пойдем, - Ия смахнула слезинки с ресниц - а куда?
- Пойдем в какой-нибудь ресторанчик. Мы уже давно никуда не ходили вместе.
- Да, ты права, давно. Я вызываю машину?
Через несколько минут они уже были в кабине самоуправляемой машины, методично продвигавшейся по улицам, заполненными транспортом в этот час. Мать и дочь держались за руки, как будто они вновь были в самом начале своего пути.
В немноголюдном высотном ресторане они заняли столик у окна, через которое открывался прекрасный пейзаж - горы на горизонте, упирающиеся своими заснеженными вершинами, казалось, в самое небо, и город, его дома и магистрали, расположившиеся у подножия этих вечных, незыблемых гор. Тая, любившая созерцать масштабные перспективы, наслаждалась замечательным видом, свежим воздухом, наполненным пьянящим ароматом цветущих деревьев. Ия наблюдала за матерью, изучала ее улыбающиеся красивые глаза в сеточке мелких, едва заметных морщинок, ее лицо, весь ее образ, такой родной и близкий, как будто старалась запомнить каждую черточку, чтобы подольше задержать их в памяти, чтобы суметь вспомнить тогда, когда и ей самой предстоит преодолеть переход и, возможно, встретиться с мамой где-то там, в чужом и далеком мире.
Неожиданно Тая принялась вспоминать смешные случаи из своей жизни, из детства дочери, но тем самым она, казалось, еще больше подчеркивала всю печаль их настоящего. Ия смеялась, но глаза оставались грустными. Она была полностью под впечатлением от состоявшегося разговора.
Только под вечер Тая вернулась домой. Они расстались с дочерью на улице. Тая так и не сказала Ие о том, что встреча состоится уже сегодня. Они обе не смогли бы вынести этого тягостного расставания.
Дома она по привычке распахнула окно и замерла перед величественной картиной вечернего города, который переливался мириадами огней. Где-то звучала красивая мелодия, наполнявшая душу Таи тихой грустью. Но о чем ей грустить? Ее жизнь прошла не зря. Ия права, в ее жизни было много труда и удач, она была полезна обществу. В общем, она выполнила свою задачу. О чем же грустить? Но печаль не покидала ее душу. Быть может, потому, что просто все закончилось, и стремится больше некуда.
Тая вздрогнула от громкого хлопка: засветился ее настенный экран, посредством которого обычно происходило общение с родными и друзьями, когда те были далеко. Разница была лишь в том, что когда на связь выходили близкие люди, экран подавал сигнал. Здесь же он включился сам. Тая знала, - так бывает в исключительных случаях, и это был один из них. Она увидела на экране изображение пожилого человека в белых одеждах. Он улыбнулся Тае и жестом пригласил ее сесть.
- Тая, дочь Исы, приветствую тебя. Тебе назначена эта встреча в знак окончания твоего пребывания в очередном круге. Твоя задача признана Советом Учителей выполненной полностью. Ты много трудилась, и тебе удалось на протяжении всей жизни дарить людям свет, нести красоту и гармонию в наш мир. Совет благодарит тебя за твой великий труд. Тебе, как и любому жителю нашего мира, известно, что по окончании пути всегда оглашается вердикт, указующий твой следующий круг. Ты знаешь, что в некоторых случаях, когда человеком на протяжении нескольких кругов, неизменно достигается успех, он на время должен покинуть наш совершенный и гармоничный мир и отправиться туда, где нужнее всего свет его души.
Тая напряженно вслушивалась в слова Учителя, сердце ее взволнованно билось. Она уже поняла, что оправдались ее предположения. Сейчас ей предстоит дать свое согласие на долгое вынужденное отсутствие в родном для нее мире.
- Место твоего будущего рождения и жизни выбрано.
- Учитель, дозволено ли мне будет узнать его?
- Это очень далеко отсюда. Я скажу тебе только, что тебя ждет непростая задача, ее выполнение будет осложнено разными препятствиями. Они необходимы, ибо в том мире, более грубом и материальном, тебя, полностью лишенную до поры до времени памяти обо всех твоих кругах и твоем истинно родном мире, ждут многие соблазны. Чтобы ты не встала на ложный путь, проходя через предварительные испытания, препятствия сии будут тебе ограждением.
- Спасибо. Я согласна.
- И еще. Тебе придется очень нелегко, тебе предстоит пройти трудный жизненный путь, на котором у тебя почти не будет истинных друзей и помощников, равных тебе по разуму и силе твоего духа. Ты внутренне должна быть готова к этому.
У Таи перехватило дыхание. Она так боялась и ждала этого разговора! Ждала решения своей участи.
- Не печалься о судьбе дочери - ее жизнь не будет столь сложной, как твоя. В отличие от тебя, ее задача более проста. Как ты понимаешь, твоя дочь через переход пройдет еще очень и очень нескоро. Но после твоего возвращения в родной мир в твоем последующем круге здесь она тоже будет твоей дочерью. В этом - награда тебе за трудное и опасное задание. Но ты должна вернуться! Обязательно!
- Спасибо. Я все поняла и готова уйти.
- Совет дает тебе возможность закончить работу и подвести итоги прожитой жизни.
- Учитель, я… я вернусь еще… сюда?
- Непременно вернешься! Но для этого тебе надо выполнить порученную задачу, и остаться на пути развития и самосовершенствования. Мы не сомневаемся, что тебе это удастся. Да пребудет с тобою наше благословение!
Вновь раздался негромкий щелчок и экран погас. Тая вновь подошла к окну, она, неподвижная, созерцала картины ночного города, и теперь в ее душе уже не было места для печали, - ее переполняли умиротворение и любовь.

I. В конце жизненного круга

Глава 1

У призрачной черты, где небосклон встречается с планетной твердью, медленно рождались сумерки, их тень уже отражали небеса. Но в городе еще властвовал свет, посылаемый на исходе дня Светилом. Последний яркий луч скользил по массивному резному парапету парадного балкона в доме Уда, старейшины Совета Учителей.
Он, прикрыв глаза и подставив лицо ласковому ветерку, плыл в потоке своих размышлений. Он любил время сумерек, когда день медленно покидает мир, чтобы уступить дорогу ночи. Так во всем. День сменяет ночь, жизнь – смерть. Сколько бы ни прошло лет, отпущенных ему для жизни на этой цветущей и благодатной планете, он никогда не устанет удивляться царящей вокруг гармонии. Ему никогда не пресытиться ароматом цветущих садов, что раскинулись прямо под окном, не наскучит ему и сама жизнь, потому что в каждом ее миге скрыт великий смысл, великое значение. Давно, очень давно он постиг эти знания и получил право стать Учителем. Но почему сегодня вдруг он вспомнил об этом, зачем позволил призрачному потоку воспоминаний овладеть своим сознанием. Почему сегодня? Он знал ответ. И это знание отзывалось в его сердце тонкой, едва уловимой болью.
Став Учителем, он получил право определять судьбы своих учеников. Но не всегда, далеко не всегда это приносило ему радость. Его душа ликовала в те мгновения, когда он становился незримой причиной открытия учениками новых знаний, возносящих ищущих на вершины самосознания и саморазвития. Он радовался, как юнец, победам и успехам своих учеников. Да и как же было не радоваться, если он кропотливо изо дня в день, из мига в миг пестовал и направлял их в мире, помогал им возмужать душой, открывать в себе все новые и новые кладези знаний и способностей.
Но душа его плакала и тосковала, когда наступала пора прощания, хотя по меркам Вселенной временного и краткосрочного, но все же прощания. В преддверии этих событий, всегда печальных и трудных, он понимал, что вместе с прощанием наступает и испытание. Испытания крепости духа его учеников, испытание его собственных умений. Справился ли он со своей задачей, предстоит доказать его ученику, доказать своей новой жизнью, каждым своим поступком, словом, мыслью.
Уд был не просто Учителем, членом Совета Учителей, но он был его старейшиной, самым мудрым и искусным. И потому его ученикам доставались самые трудные испытания и задачи. Среди его учеников не было и не могло быть слабых волей, хилых духом и разумом. Нередко именно из их числа выбирались претенденты на задания галактического масштаба. И пусть, быть может, кому-то могли показаться излишне суровыми наступавшие для них жизненные этапы, но они были необходимы, они были закономерны, объяснимы, заслужены.
Уд тяжело вздохнул и поднялся – пора возвращаться в дом. Он бросил мимолетный взгляд на погружающийся в сумерки город, но кое-где то там, то здесь уже вспыхивали мириады огней. Совсем скоро весь город озарится светом, свет зальет площади и магистрали.
Переступив порог, он легко коснулся кончиками пальцев едва различимой в темноте небольшой пластинки у окна, и тотчас стало светло. От излишней яркости света Уд даже невольно зажмурился. Он еще раз прикоснулся к пластинке, и освещение стало приглушенным, мягким, оттеняющим каждый предмет в просторной комнате. Он любил вечернее время провести именно в этом помещении своего огромного дома. Здесь удобно соседствовали видеотека с видеоэкраном и старинные книги, источники бесценных знаний. Обычно он устраивался в глубине большого кресла и погружался во внешнее созерцание. Впрочем, нередко он устремлял свое сознание вглубь, в самого себя, в свою душу. В этих тонких структурах он черпал жизненные силы и бодрость для выполнения задач мира внешнего.
Сегодня вроде бы все было, как всегда, но вот в душе его покоя все не наступало. Уд понимал, что лукавит сам с собою – напрасно он ожидал успокоения и умиротворения, сегодня их не будет. Ибо уже завтра закончится жизненный круг его одной из самых способных и одаренных учениц – Таи, дочери Исы. О, он и не представлял себе, что так тяжело ему будет проститься с нею!
Он вспомнил ее совсем еще юной девушкой, почти девочкой с нескладной, не вполне еще сформировавшейся фигурой и копной непослушных волос, которые она в волнении все поправляла рукой. Уд смотрел на нее и в душе жалел ее за предстоящую ей жизнь, полную трудностей и лишений, отказов, сознательных и несознательных от многого, слишком многого – простых, милых сердцу любого смертного удовольствий, радостей, привязанностей. Но он пресек тогда эти глупые мысли, попытался закрыть душу для жалости и слабости. Нельзя! Если он будет сочувствовать и жалеть каждого ученика, то кто тогда будет работать и созидать? И все-таки избавиться до конца от нахлынувшей вдруг в сердце отеческой жалости к ней он так и не смог.
А она, должно быть, и не понимала в тот момент всей важности происходящего. Ведь, стоя пред строгими очами всего Совета Учителей, она не знала, что такое бывает лишь единожды в жизненном круге, да и то далеко не у каждого. Она не знала, не понимала тогда, что Совет призвал ее для того, чтобы изучить ее способности, волю, качества ее души. Она и не задумывалась о том, что вынесенный вердикт поставит ее в полное подчинение воле Совета, который сам выберет для нее дорогу в этом жизненном круге. И с этого мига больше не будет она иметь власти ни над своей судьбой, ни над самой жизнью. Все будет подчинено выполнению назначенной для нее задачи.
Поначалу Тая бойко отвечала на вопросы, раздававшиеся то с одной, то с другой стороны. Но вопросы все более усложнялись, она уже не могла сразу подыскать ответа, задумывалась. При этом брови ее сурово сходились к переносице, она в волнении непроизвольно сжимала руки, молчала и искала, искала ответ, ибо чувствовала, что от этого зависела ее жизнь. В какой-то момент Уду показалось, что Тая не справится и Совет признает ее недостаточно подготовленной для ученичества. Ощутив, что чаша тонких весов склоняется не в ее сторону, Тая раскраснелась и разволновалась, теперь она уже не могла отвечать даже и на более или менее простые вопросы. Уду по-прежнему было ее жаль, но именно поэтому он упорно хранил молчание. Он не вмешивался, хотел услышать для Таи отрицательный вердикт Совета.
Наконец, когда молчание слишком затянулось, один из Учителей, Аман, медленно вышел в круг, где стояла растерявшаяся Тая. Он приказал вынести экран для рисования.
- Тая, дочь Исы, - торжественно сказал Аман, - Совету известно, что ты преуспела в искусстве художества. Так ли это?
Тая молча кивнула в ответ.
- Тогда Совет предлагает тебе показать свои успехи.
Установленный в зале экран призывно засветился мягким голубоватым светом, словно приглашая Таю к сотрудничеству и обещая при этом ей свою поддержку. Тая несмело взялась на электронный грифель. Вскоре неуверенность ее полностью прошла. Штрихи ложились четко, вот уже и ясно обозначился облик человека, а также и детали местности за его фигурой. Набросок электронного рисунка поражал своей реальностью и достоверностью.
Интерес Совета к способностям Таи вернулся. Ей пришлось сделать еще несколько набросков на разные темы. Затем после непродолжительного перерыва, данного для того, чтобы испытуемая могла получить передышку и собраться с мыслями, последовали новые вопросы. Они, в основном, касались внутреннего мира Таи, ее взглядов и понятий, ее представлений о задачах в этом жизненном круге.
Наконец, наступило молчание. Уд на правах главы Совета Учителей объявил испытание оконченным. Теперь Совету предстояло вынести свой вердикт. Тае было разрешено покинуть зал Совета. Она молча поклонилась и скрылась за массивными дверями зала заседаний.
Как обычно, Уд предоставил возможность высказаться другим членам Совета, оставляя за собой право последнего, решающего слова. Многие были склонны доверить Тае стезю ученичества. Но некоторые выразили свое недоверие ей, как человеку с достаточно шаткой, по их мнению, системой взглядов. Но Аман протестующе поднял руку:
- Позвольте сей довод отклонить! Девушка в этом круге еще не достигла зрелости взглядов и твердости в своих идеях. Она еще не вполне владеет воспоминаниями о своих прошлых кругах, и, следовательно, судить ее по этим канонам нельзя! Сегодня мы должны судить о ней по ее способностям, свойствам характера, по ее воле и жизненной силе. Позволю себе дерзость напомнить уважаемым членам Совета, что только лишь это является основанием для принятия ученичества и подготовки к выполнению более сложных задач.
- Но позвольте, многоуважаемый Аман, в свою очередь возразить и вам, - вступил в дискуссию один из противников ученичества Таи, Учитель Ал-Яр. – Вы ведете речь о воле и силе будущего ученика, но ее явная растерянность при ответах как раз и подтверждает отсутствие таких качеств, как воля, умение владеть собой. Это очевидно!
Уд, внимательно слушавший полемику, но не участвующий в ней, решил, что настал его черед.
- Многоуважаемые члены Совета, мы не должны давать никаких поблажек нашим испытуемым, Совет для того и существует, чтобы быть объективным и беспристрастным. Но давайте все-таки будем честны друг перед другом. По собственному опыту каждый из нас знает, как трудно держать ответ перед Советом, особенно, если ты только на пути к ученичеству. Все мы проходили через эти испытания. Возможно, за давностью воспоминания стерлись, но если их восстановить в памяти, легко выяснить, все ли присутствующие ныне здесь на правах Учителей, были безупречны, стоя перед очами прежнего Совета и впервые отвечая на строгие, беспристрастные вопросы. – Уд обвел всех взглядом. Никто ему не возразил, все сочли замечание уместным и истинным. – Для вынесения окончательного решения я предлагаю изучить обстоятельства пребывания Таи в нескольких последних кругах, дабы на основании увиденного вынести вердикт насчет того, какую именно задачу ей предстоит выполнить в начинающемся круге.
По знаку Уда засветился огромный настенный экран, на нем стремительно замелькали картинки детства, юности, зрелости женщины, совершенно не похожей на Таю, но принадлежавшие именно ее прошлому кругу, только в другом облике. На наиболее значимых моментах темп просмотра менялся, члены Совета могли детально изучить события, поведение человека в разных жизненных обстоятельствах. Лица Учителей оставались бесстрастными, но с течением времени, когда уже почти весь круг был развернут перед ними, многие невольно утратили бесстрастность и отчужденность, им на смену пришло одобрение и уважение к выполненному и достигнутому. Хроника наглядно показывала им, что девушка в этом круге названная Таей неслучайно оказалась перед Советом. Все права для этого были ею заслужены.
- Что скажет многоуважаемый Ал-Яр? – спросил Уд.
- Претензии сняты. Вы были правы, старейшина Уд.
Уд понимал, что именно теперь он будет должен произнести судьбоносные для девушки слова, к которой он неожиданно проникся жалостью и состраданием. Но после произошедшего вынести отрицательный вердикт было уже нельзя. Ну что же, каждый должен идти своей дорогой, каждый получает по заслугам своим и достижениям. И самая трудная дорога выбирается именно для того, кто более других заслужен и достоин. Это Вселенский закон и не ему его менять, не ему противоборствовать его выполнению. Пусть свершится предначертанное и заслуженное!
- Тая, дочь Исы, достойна ученичества! – Совет поддержал вердикт старейшины глубоким почтительным молчанием. Уд продолжил свою речь:- Нам предстоит определить ее задачи в этом круге.
- Ее задачи ясны: ученичество, гармоничное совершенствование и развитие тонких структур личности!
- Поддерживаем! – выразил свое мнение Совет.
- Ее Учитель? – спросил Уд.
В круг вновь вышел Аман. Он обвел всех внимательным, пристальным взглядом и сказал:
- Принимая во внимание явные достижения и успехи девушки в прошлом ее жизненном круге, ее прекрасные задатки для выполнения будущих задач, предлагаю Учителем Таи, дочери Исы, считать старейшину Совета Учителей, многоуважаемого Уда!
- Поддерживаем! – и на этот раз единогласно выразил свое мнение Совет.
Уд не мог ничего возразить, успехи испытуемой были слишком очевидны. Он вынужден был смириться с тем, что эта хрупкая девушка становится на стезю ученичества, причем, ученичества многотрудного и ответственного, подразумевающего под собой в случае успеха выполнение заданий галактического масштаба. Ибо при необходимости именно ученики Уда выбирались Советом галактики посланцами этой цветущей и цивилизованной планеты в миры темные и невежественные. Только Бог да Учителя знали, какой страшной дорогой приходилось им там идти, сохраняя свет и мудрость в своих душах и находя в себе силы делиться своими бесценными сокровищами с дремучими и злобными дикарями. Но кто посмеет роптать на судьбу! Надо подчиняться и идти, разбивая ноги в кровь на чужих, каменистых дорогах! Так отчего же жаль ему эту девушку? Пока он этого не знал, только предчувствовал, что ей из всех его учеников, видимо, придется особенно трудно.
Вот и сейчас, после стольких лет ученичества Таи, теперь уже зрелого и вполне успешного своего ученика, он вновь ощущал щемящее чувство жалости к ней. Но в сей миг, в отличие от того далекого прошлого, это ему уже было известно доподлинно. Заседание Совета галактики давно состоялось и будущее Таи, дочери Исы, было уже определено. Что он мог? Только подчиниться. Даже ему, старейшине Совета Учителей одной из выдающихся цивилизаций галактики, не под силу было изменить ход событий. Тая, дочь Исы, должна уйти. И он надеялся, что ей удастся вернуться обратно!


Это только отрывок...

Мой первый роман называется "Последние дни Атлантиды"

Вторник, 27 Ноября 2007 г. 18:22 + в цитатник
Мой первый роман - роман о людях великой Атлантиды, их судьбе и трагическом предназначении их могущественного государства. После него остались знания, их по всему свету понесли избранные, те, кому суждено было пережить свою Атлантиду.


ПОСЛЕДНИЕ ДНИ АТЛАНТИДЫ


Пролог

Прозрачный купол храма жрецов нежно переливался в лучах знойного вечернего солнца. Свет играл причудливым многоцветьем на каждой грани тончайшего узорного стекла. Там же, где его путь преграждали насыщенные яркими красками мозаичные витражи, он будто пропадал, терялся, но возникал вновь на прозрачных стеклянных узорах.
В центре величественного зала, казалось, уходящего своим прозрачным куполом в лазоревое небо Атлантиды, застыло укрытое белоснежной, невесомой тканью возвышение. Здесь, в этом зале, собирались жрецы, посвященные великих тайн великой страны. Верховный жрец ступал на отведенный ему одному Высшими Силами пьедестал и обращался к семи жрецам семи островов Атлантиды с важными словами. Он всегда был немногословен и выдержан, перед каждой новой фразой погружался в задумчивость, как будто давал время собравшимся до конца вникнуть в суть сказанного. Сегодня он особенно долго взвешивал свои слова, - ни одно из них не должно уйти в пустоту, слишком важен повод их встречи, чтобы все сказанное им было неправильно понято жрецами.
- Данной мне Высшими Силами властью и великими знаниями... говорю вам всем сегодня... предсказания трагической судьбы сей земли будут скоро воплощены в жизнь... время близко, очень близко... - он вновь замолчал, обводя всех по очереди тяжелым взглядом из-под седых, нахмуренных бровей. - Атлантида должна умереть.
При этих словам Верховного жреца волной прошел единый возглас, сдерживаемый почтением и святостью места их присутствия. Верховный жрец молчал.
- Что тебе ведомо, скажи, не томи, о, святейший Микар! - негромко спросил жрец третьего острова Феркар. - Неужели нам всем будет велено умереть? Когда случится сие?
Верховный жрец несколько мгновений хранил тяжелое молчание.
- Когда? Это известно только Богам. Я же только могу сказать вам, что проснется вулкан Асбурдж, его дым и пепел укроют эту благодатную цветущую землю... Потом же дно океана разверзнется и земную твердь поглотит вода... Большая беда наступает... Многие, очень многие умрут... Я все сказал! Будьте готовы!
Как будто эхом передались его слова из уст в уста.
- О, святейший Микар, значит, и вправду, любимой нашей, цветущей земле суждено умереть? О, за что, за что к ней так суровы мудрые Боги?
- Почему вы об этом спрашиваете меня? Разве вам не дано уменье лицезреть будущие события? Разве ваш глаз уже не устремлен вперед, разве вы не видите прошлого и будущего?
Жрецы, потупив головы, смиренно молчали. Им тяжело было сознаться Высшему жрецу в утраченных способностях.
- Вы молчите?! - уходя, казалось, в самую высь стеклянного купола, гремел голос Микара. - Тогда скажу вам я! Вы закрыли свой чудесный глаз, данный Богами! Вы стали слишком близкими к земле, устремление к небу исчезло даже в вас. И теперь вы спрашиваете меня, что же делать вам, ибо вы сами стали, как слепые ягнята, ничего не видящие впереди себя!
- Ты прав, святейший Микар! Наш глаз больше не видит. Нам слишком хорошо на этой солнечной прекрасной земле, мы стали забывать о небе. Но разве же притяжение земных радостей такой большой порок, что карается Богами смертью?
Жрецы сдержанными восклицаниями поддержали краткую речь жреца Сахура.
- Не ропщите! - грозно взглянул на всех Микар. - Скажу я каждому из вас: изменить уже ничего нельзя... Смерть рано или поздно приходит и к людям, и к планетам, и к звездам... Такова воля небес! Примите ее смиренно!
- О, святейший брат Микар, скажи, что делать нам? Что нам должно говорить нашему народу?
- Я собрал вас сегодня здесь, под сводами священного храма, дабы разделить с вами свое решение относительно судьбы народа Атлантиды... Думы мои были нелегки и длительны... понимая неотвратимость предстоящего я решил... держать свое предсказание в тайне... - Микар властно поднял руку в ответ на роптание, возникшее среди жрецов. - В тайне... ибо, посеяв панику, мы навлечем еще большие бедствия на наш народ!
- И никто не узнает о предстоящем бедствии?! - едва ли не в один голос выдохнули жрецы. - Несправедливо!.. В тайне нельзя!.. Сказать народу!..
Микар вновь поднял руку, и мгновенно наступила полная тишина.
- Каждый из вас, верные служители храмов ваших должны начать среди атлантов поиски достойных! Только они спасутся! В том я разумею решение Высших сил!
- Достопочтимый Микар, просвети нас, неразумных, в чем же их миссия, что только им даруется спасение?
- Эти люди, не утратившие духовный свет, не привязанные к земному, будут посвящены в великие знания, они и понесут их по всей земле, они передадут их другим народам.
- Они и расскажут об Атлантиде темным людям планеты сей?
Микар молча кивнул.
- Но что же будет с остальными? Со всем народом нашим?
- Народ сей должен разделить участь своей Атлантиды. Другого не дано! Такова воля Небес! Придется каждому из вас принять ее со смирением! Данной мне Высшими Силами властью приказываю вам начать поиск избранных и держать все услышанное в тайне! А теперь идите! Мир всем вам!
- Мир и тебе, святейший Микар!
Жрецы покидали храм в тяжелом, подавленном настроении, им еще предстояло осознать все услышанное из уст Микара, чтобы понять, на пороге каких страшных событий оказался каждый из них.

Глава 1

Ночь прошла, но то ли оттого, что солнце в это время года так и не сошло с горизонта, то ли от дум, одолевавших Хроноса, ему не удалось уснуть. Ложе, приготовленное слугами для сна, осталось нетронутым.
Он сидел в кресле у окна и задумчиво смотрел на спящую Аталлу. Из окна его опочивальни, с высоты белокаменного дворца с цветными стеклами окон самых причудливых узоров, многократно увеличенной живописной возвышенностью, ему открывался весь главный остров Атлантиды. До чего же он любил свою Аталлу! В столичном городе все было устроено мудро и красиво.
Царский дворец Хроноса опоясан попеременно лентами суши и воды. Как на ладони перед ним первый пояс, начинающейся сразу же за безмятежной ослепительно синей гладью канала и покачивающимися на воде остроносыми пирогами. Он отчетливо видел добротные дома с причудливыми террасами и арками из красного, черного, белого камня, утопавшие в зелени садов. Казалось, он ощущает терпкий запах плодов, обременяющих своей тяжестью кроны деревьев в широких, тенистых аллеях. Здесь, в этих каменных домах с балконами, сплошь увитыми густой зеленью винограда, террасами и раскидистыми прекрасными садами, наполненными благоухающими цветами, многоцветьем сочных плодов, жили наиболее знатные жители Атлантиды, - люди высокого ума и обширных знаний.
На удаленных от сердца Аталлы поясах обитал мастеровой люд и земледельцы. Их дома, не столь причудливых, как на первом поясе, и совершенных форм, способных порадовать глаз даже самого утонченного человека, были, тем не менее, просторны и удобны, устройство жизни каждого дома всегда соответствовало нуждам и вкусам его обитателей.
Когда наступала пора солнцу по ночам уходить за горизонт, натягивая на Атлантиду тончайшее темное покрывало с яркими бликами далеких звезд, и в природе наступало похолодание, дома атлантов, тем не менее, были теплы: горячие источники, бывшие повсюду, исправно гнали свое тепло по искусно устроенным акведукам. Летом же живительную влагу многоликим садам горожан и зеленеющим полям земледельцев тем же самым способом давали тоже источники, но только с холодной водой.
Невзирая на отделенность поясов цветущей и благодатной земли широкими каналами вод, сообщение между ними не прекращалось ни на день. Каждый пояс имел свой порт, через который любой желающий с какой-то своей надобностью мог в одной из лодок, без конца снующих по глади каналов, попасть в порт следующего пояса, и даже, если бы вдруг возникла у кого такая охота, через порт последнего пояса выйти в открытый океан. Таким устройство столичного города было всегда. Хронос знал, что человек не мог бы сам придумать и соорудить столь замысловатое чередование суши и воды, - этот грандиозный план даровали Боги, кои в начале жизни его страны ходили по земле. Именно они научили первых атлантов премудростям наук, раскрыв им многие тайны природы, они же оставили и всем последующим поколениям атлантов великие знания. Никто не знал, когда Боги покинули эту землю, но, как утверждал Верховный жрец - хранитель истории и великих тайн, произошло это после того, как все меньше света становилось в душах простых людей.
Верховный жрец... Да, именно он стал причиной тяжелого беспокойства и бессонницы царя Хроноса. Он неотрывно смотрел на Аталлу, всю поделенную сушей и водой, и вспоминал свой разговор со святейшим Микаром.
В день 9 чичкан месяца шуль Верховный жрец прислал ему свое послание, встревожившее Хроноса. Верховный жрец очень редко обращался к царю с письменными сообщениями. Поэтому Хронос с легким внутренним волнением принял пергамент из рук посланника Микара, высокого желтолицего человека в просторной одежде - служителя храма Верховного жреца. Тот смиренно ждал распоряжений царя, он подал знак, разрешающий служителю удалиться. Хронос не смотрел, как желтолицый человек пятился к прозрачным дверям царского приемного зала, беспрестанно отвешивая поклоны, он нетерпеливо сорвал сургучную печать свитка и погрузился в чтение.
Верховный жрец Атлантиды сообщал Хроносу о том, что им нужно увидеться, ибо при встрече жрец намерен передать царю важное известие, касаемое ближайшего будущего его страны. Сообщение до крайности встревожило Хроноса, он вдруг почувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу. За всю историю его правления Верховный жрец лишь несколько раз, в самые ответственные моменты, прибегал к беседам с ним в собственном доме.
Однажды случилась страшная засуха, земля оскудела и перестала питать своими соками сады и поля атлантов. Тогда Верховный жрец вмешался и дал свой мудрый совет в ту пору еще молодому царю Хроносу. И тогда они встретились не в Высшем храме жрецов Атлантиды, как обычно, а в доме самого Микара.
Его дом и по сей день находится на том же месте, почти у самого порта первого пояса. Поблизости нет ни одного строения, вытянутый почти во всю длину живописного холма краснокаменный дом со стройными рядами высотных колон со всех сторон окольцован эвкалиптовой рощей, дающей даже в самые знойные дни надежные прохладные убежища для страждущих. Впрочем, их здесь случается немного, ведь только в редких случаях гости Верховного жреца, вдруг станут искать здесь спасение от солнца. Горожанам же сюда запросто не проникнуть, так как владения жреца обнесены узорной медной оградой, у ее ворот и около широкой лестницы, убегающей к верхней террасе, - бдительная охрана. Негромкие разговоры стражей друг с другом, да бряцанье их оружия, слышны иногда праздным зевакам, или влюбленным, вздумавшим гулять вблизи владений Верховного жреца.
Хронос вдруг ярко вспомнил тот знойный день, когда он в сопровождении верных слуг прибыл к Микару. Хронос оставил своих людей томиться на солнце перед дворцом жреца, а сам вошел под сводчатый узорный покров террасы, поддерживаемый колоннами из красного гладкого камня. В самом конце открывшейся его взору широкой галереи появился человек в просторных белоснежных одеждах, он, почтительно кланяясь царю, сделал рукой жест, приглашающий его войти во дворец Верховного жреца. Тяжелые дубовые двери растворились перед ним и Хронос оказался в огромном зале со сводчатым куполообразным потолком. Украшенный лепными изображениями неведомых зверей и птиц потолок был так высок, что звук неторопливых шагов Хроноса, многократно умноженный и отраженный величественным куполом, громким эхом разносился вокруг.
И вот, наконец, в зале появился сам Микар. Хронос тогда во второй раз видел жреца, и потому с любопытством смотрел в его проницательные глаза, их небесная голубизна особенно подчеркивала бледность одухотворенного лица.
Жрец неторопливым жестом руки, почти до запястья укрытой белоснежной тканью одеяния с едва заметным золотистым орнаментом, пригласил Хроноса сесть. Здесь, почти в самом центре зала, в темном ворсе огромного ковра тонули изогнутые витые ножки двух массивных кресел и небольшого стола, на нем стояли только прозрачные бокалы для питья, да узорчатый кувшин, фруктов, украшающих стол каждого дома и прекрасно утоляющих жажду, на столе не было. Да и откуда же им было в тот год взяться? Нещадное солнце тогда палило и палило, истощая землю атлантов, не позволяя дождю пролиться на утомленную жаром землю. Голод страшной темной тенью почти распростер свои крыла над страной.
Хронос помнил, как они молча смотрели друг на друга. Первым негромко заговорил Микар:
- Царь Хронос, я пригласил тебя, чтобы иметь с тобой разговор об опасности, нависшей над страной. А она велика. Если ты помнишь, на памяти живущих ныне не было такого истощения почвы. Природа всегда определяла, когда ей питать эту благодатную землю живительной влагой. Отныне циклы изменились, и людям придется самим позаботиться о своей земле.
Микар погрузился в молчание, по привычке, обдумывая все уже сказанное им и все, что еще предстоит ему сказать.
- О, святейший Микар, позволь спросить, как же люди должны заботиться об этом? - с глубоким почтением молвил Хронос.
Микар немного снисходительно посмотрел на него, легкая усмешка появилась на его губах, но он тотчас погасил ее.
- Великие книги Атлантиды, в коих хранятся великие знания, могущие сделать эту страну непобедимой для врагов и благодатной для каждого ее жителя, ответят на любой вопрос. Именно они дали атлантам различные умения - строительство домов и водных кораблей, земледелие, ремесла, - а также письменность, многообразные науки. Эти знания милостиво оставлены нам всемогущими Богами. Тебе об этом известно. - Хронос утвердительно кивнул головой. - Доселе не было нужды заботиться об орошении полей и садов, искусно возделываемых атлантами, а теперь есть. В старинных книгах говорится об этом и рассказывается, как миновать сию беду. Созови своих градостроителей, медеплавильщиков и других, кого сочтешь нужным в этом деле, пусть они день и ночь работают над тем, как же подать воды из источников в сады и поля.
- О, святейший Микар, ты сказал, что в древней книге сказано, как миновать беду. Не подскажешь ли способа?
Микар едва заметно улыбнулся, одними уголками тонких губ.
- Я знал, что ты спросишь об этом. Я дам тебе толкователя старинных книг, он всю свою жизнь изучал их мудрые вечные тайны, он поможет народу твоему одолеть беду и выжить.
- Благодарность моя и моего народа безмерна, о, святейший Микар! - от радости зажглись глаза Хроноса, до сего мига подернутые тревогой. Он преклонил колено пред Верховным жрецом и с благоговением прикоснулся губами к его белоснежному одеянию.
Благодаря мудрому вмешательству Микара Атлантида обрела чудесную систему орошения полей и садов. Летом прозрачная ключевая вода, напористо перетекая по медным трубам, исправно питала землю, и почва, тучная и плодородная, щедро давала плоды и растения. Не осталось больше бед в благополучной и процветающей стране Хроноса.
После той встречи с Верховным жрецом больше они не виделись с глазу на глаз, - поводы для всех их последующих, хотя, впрочем, и нечастых, встреч были принародные и праздничные. И вот теперь вновь, при личной встрече, Верховный жрец грозит ему каким-то известием. Трудно сказать почему, но неясное чувство тревоги, вдруг черной змеей зашевелившееся в его сердце, подсказывало, что ему предстоит нелегкий разговор, наверное, много крат мрачнее, состоявшегося в пору начала его царствования.
Тревога темной тенью легла на лицо Хроноса, свела почти к самой переносице тонкие линии бровей, изогнувшиеся над большими с искрами зелени серыми глазами. Он стоял у открытого окна, вбирая в грудь свежий ветер Атлантики, а в голове беспокойным роем вился сонм мрачных, безрадостных дум.
Не было больше покоя царю в его любимой стране. Доселе процветающая Атлантида с ее семью островами, с высокими науками и ремеслами, радостным и благодатным народом вдруг утратила свое благополучие, выразимое в согласии и благоразумии - этих извечных спутниках народа Атлантиды. Все чаще народное собрание на дворцовой площади разбирало жалобы обиженных земледельцев. Наделенные землей еще в незапамятные времена далеких предков атланты вдруг решались изменить установленный порядок в ущерб живущих рядом с ними. Пока что жалобщики угрюмо уступали народному собранию, громогласно бросившему каждому из них свой единодушный многоголосый ответ: да не будет так!. Но Хронос понимал, что уходящих в мрачном и тяжелом молчании недовольных решением народного собрания отказать им в переделе земли становится все больше, а раз так, то возмущение и смута, доселе незнакомые его стране, станут расти. Потому-то в его душе поселились тревога и беспокойство. Хотя он и не мог устремить в будущее свой третий глаз, давно закрывшийся не только для него, но и для многих, но сердцем он чувствовал, что страшные, тяжелые времена наступают в его стране. Самое же тревожное для него было то, что он - владыка процветающей и благодатной страны с образованным и послушным народом, - не знал, как пережить смутные времена, что сделать для возвращения мира и радости своему народу.
Царь Хронос, погруженный в тягостные думы, не услышал легких, почти летящих шагов за спиной, он вздрогнул от едва ощутимого прикосновения нежной руки и раздавшегося вслед за ним звонкого голоса:
- Отец, я повсюду искала тебя! Что случилось, почему ты грустишь?- Хронос резко обернулся и увидел изумрудное сияние глаз дочери, радость от встречи с отцом была перемешана в них с тревогой.
Лессира в это утро и вправду была встревожена словами слуги, когда она пришла в царскую опочивальню поприветствовать отца с новым днем, о том, что царь этой ночью так и не ложился. Слуга, тяжело вздыхая, тихонько шепнул ей, что всю ночь царь, печальный и задумчивый, провел в кресле у окна. И что же она видит? Он встречает ее грустной улыбкой.
- Что случилось, отец? Скажи мне.
- Дочь моя, понапрасну себя ты беспокоишь такими мыслями, - Хронос с нежностью сжал руки дочери, длинные белые пальцы ее были унизаны кольцами с яркоглазыми камнями, - тебе известно, что управлять нашей большой страной непомерная по своей сложности задача. Обычные дела кладут тень заботы мне на чело.
- Но раньше ты никогда не выглядел таким встревоженным, - упорствовала в своих расспросах Лессира, - неужто раньше забот было меньше?
- Времена меняются, страна тоже должна меняться. Я и размышляю о том, что же должен изменить в нашей любимой стране.
- Отец, обещай мне, что не скроешь от меня перемен! Обещаешь? - настойчиво твердила Лессира, вглядываясь в улыбающиеся глаза отца.
- Обещаю ничего не скрыть от тебя, о, всевидящая дочь моя! - с улыбкой на устах ответил царь, и шутливо поклонился дочери. - А теперь расскажи мне, что привело тебя ко мне в столь раннее время.
- Я пришла за разрешением... э-э... я хочу сегодня покинуть дворец... позволь мне совершить прогулку...
- Прогулку? На первом поясе?
- Нет, дальше... - Хронос заметил легкое смущение дочери, нежный румянец покрыл ее щеки. - позволь мне посетить и другие поясы тоже.
- Кто тебя будет сопровождать?
- Назира.
Царь кивнул в знак своего согласия. Но в этот момент перед его взором вдруг предстали картины народных собраний, хмурые и недовольные атланты, не получившие разрешения на передел земли, и в сердце его пробрался холод. Он ясно ощутил, что время мира и добра ушло безвозвратно, и теперь он уже не должен позволять свой дочери свободно, без охраны и лишь в сопровождении служанки Назиры, перемещаться по столице. И тогда он произнес непривычные для себя слова, удивившие и Лессиру:
- Хорошо, но только возьми с собой охрану.
- Охрану? Но зачем, отец?
- Так надо. Я же тебе сказал, времена меняются.
Лессира, ничего больше не спрашивая, наклонила голову и удалилась. Звук ее шагов вскоре отзвучал в воздухе.



Глава 2

Лессира - единственная дочь царя Атлантиды - была независима и горда. По своему характеру решительная и твердая, она с самых своих ранних лет свободно повелевала приближенными, и никто из дворцового окружения не отваживался перечить Лессире. Быть может, причиной тому была трогательная привязанность царя к своей дочери, который и сам стремился предупредить любые, даже самые необычные, ее желания, и того же строго требовал от окружения. А может быть, всем хорошо известен был гордый нрав Лессиры, царское величие и непреклонность ее собственных суждений. Все ее желания и прихоти исполнялись, даже, скорее не из-за страха вызвать гнев самого царя, который сердился редко, чаще всего он лишь недовольно хмурил брови и укоризненно качал головой, сколько из-за страха попасть в немилость к Лессире. Она-то не забывала и никому не прощала не должным образом выполненного царского поручения, или невпопад оброненного неосторожного слова.
То, что прекрасная девушка с огромными изумрудными глазами, хрупкими нежными плечами и тонким станом постепенно превратилась в крайне независимую и непреклонную царственную особу, для многих приближенных к царю атлантов стало неожиданностью. Никто из них и подумать не мог о том, что прелестное создание, обитавшее в царском дворце, во время бесед вдруг станет возникать безмолвной тенью за плечом своего царственного отца, внимающей, впрочем, каждому сказанному слову, всем своим сосредоточенным видом выказывая неподдельный интерес к делам государственным. Многие, кто бывал по каким-то важным делам в приемном зале дворца, где Хронос по своему обыкновению беседовал с пришедшими во дворец атлантами, поначалу не понимали, зачем же здесь Лессира, но по истечении времени кто с немым одобрением (вот-де умная у царя дочь, интересны ей дела страны!), кто с безразличием, а кто-то и с осуждением (зачем женщине брать в голову вещи, далекие от ее восприятия), но все смирились с ее неизменным присутствием. Тем более, что сам Хронос не видел во вдруг проявившемся интересе своей дочери к делам родной земли ничего предосудительного, даже, скорее напротив, он был рад тому, что Лессира старается понять механизм государственного управления. Он в тайне лелеял надежду, что она, если на то будет воля Богов, возможно, станет первой в истории Атлантиды женщиной-правительницей. Впрочем, он понимал, что с таким, возможным, решением Верховного жреца, наделенного Богами властью провозглашать имя нового царя, атлантам будет непросто согласиться.
Однажды в дружеской беседе с царем Хроносом архонт второго острова Атлантиды, Синапериб, хотя и молодой, но уже умудренный жизненным опытом правителя, человек с высоким лбом мыслителя и живыми, проницательными глазами, со свойственной ему неторопливостью и размеренностью высказывал свои мысли относительно некоторого переустройства в Атлантиде.
В вечерней прохладе Хронос и Синапериб непринужденно беседовали на террасе царского дворца, возлежав на низких пиршественных ложах, около них стоял стол, сервированный фруктами, засахаренными сладостями и вином. Птицы звонким многоголосьем распевали свои свадебные песни, цветущий виноград источал сладкий аромат. Царь Хронос с легким, радостным сердцем внимал словам Синапериба, чьи идеи и взгляды он ценил высоко. Синапериб из всех архонтов был, пожалуй, наиболее приближен к царю, который любил подолгу беседовать с архонтом, обсуждать государственное устройство Атлантиды, ее историю, мечтать о ярком будущем своей великой страны.
На этот раз их разговор, плавно переходящий из одного русла в другое, коснулся роли женщины в управлении страной. Хронос, подталкиваемый желанием узнать мнение Синапериба насчет собственных тайных мыслей, сказал:
- А странно, что в Атлантиде нет ни одного архонта-женщины. Ведь среди женщин Атлантиды есть немало заслуживающих всяческих похвал как в искусстве, так и в науках. Неужели бы какая-то из них, стань она архонтом, не справилась с управлением одним из островов?
- Нет, они несправедливы и глупы! - сверкнув глазами, резко сказал Синапериб.
Хронос знал о том, что Синапериб в юности пережил страстное увлечение, посеявшее в его сердце лишь разочарование и печаль, он, на всю жизнь оставшийся одиноким, не жаловал больше женщин, при случае был готов высмеять каждого, кто преклонял свои колени пред ними. Хроносу это было ведомо, но он не оставлял надежды найти убедительные доводы и развеять заблуждение архонта; царю, питавшему к нему самые теплые дружеские чувства, хотелось увидеть однажды в глазах Синапериба свет любви, зажженный прекрасной женщиной.
- О, Синапериб, ты не прав! Ты, единожды разочаровавшись, готов отвергать все самое прекрасное и в тех, кто ни в чем не повинны пред тобою.
- Все они глупы! - упорно твердил архонт.
- Нет, ты не прав, - царь весело рассмеялся, запрокинув свою светловолосую голову. - Ты не прав, говорю я тебе, делая такое обобщение. Я знавал много женщин, которых можно счесть за образчики ума и яркого таланта.
- Ты, как и многие другие, ослепленные их внешним блеском, был обманут. Их свет слепит глаза, а внутри - пустота. И так всегда!
Увлеченные спором они не услышали легких шагов Лессиры на широкой мраморной лестнице. Она, гуляя в тени дворцового сада, услыхала на террасе голоса: размеренный и неторопливый - отца, и еще чей-то - спокойно возражающий царю. Лессира медленно ступая по белым каменным ступеням лестницы, поднимавшейся от сада к самой террасе, прислушивалась к раздававшемуся среди птичьего пения и шума листвы разговору.
-Вы говорите о нас? - раздался звонкий голос Лессиры, и сама она вдруг возникла из-за колонны, увитой виноградом. - О женщинах?
Синапериб встал и поклонился Лессире.
- Да, прекрасная царевна, мы говорим о женщинах.
- Чем же тебе не угодили женщины, о, архонт Синапериб? Почему ты так насмешлив и зол?
- Синапериб считает женщин глупыми, - смеясь, сказал Хронос.
- Всех считает глупыми?
Наступила полная тишина, только птицы пели свои трели за увивающей колоннаду террасы зеленой стеной винограда. Синапериб молча смотрел на Лессиру, будто видел ее впервые. Он и не заметил, как она выросла. До сей поры она никогда не входила к отцу во время его беседы и не вступала в разговор. И вот теперь она твердо смотрит ему в глаза и ждет ответа. Синапериб ответил, как всегда, без тени лукавства и лжи, которые ему не доводилось испытать в своей жизни:
- За всю жизнь мне не пришлось увидеть исключение из сего правила.
С той поры Синапериб стал для Лессиры неугодным человеком. Пусть ей, царской дочери, он не причинил, да и не мог причинить!, никакого вреда, но его пренебрежительный тон, с которым он рассуждал о женщинах вообще, стал оскорбительным лично для Лессиры. В ее присутствии никто не должен сметь принижать женских достоинств, только лишь потому, что она, Лессира - единственная дочь царя Атлантиды - является женщиной. В ее присутствии каждый должен быть почтителен и предупредителен. И плохо то, что отец позволяет своим подданным быть ближе, чем следовало бы. Его дело управлять и повелевать, а не беседовать за кубком виноградного вина с теми, кто должен склонять спину в почтительном поклоне.
Впрочем, спокойная и размеренная жизнь процветающей Атлантиды ни единого раза не дала Лессире повода усомниться в величии царской власти. И потому сегодня она с несказанным удивлением восприняла слова отца о том, что в прогулке по Аталле ей следовало взять с собой охрану. Зачем охрану? Кого опасаться ей, дочери повелителя страны? По своему обыкновению Лессира не стала перечить отцу, но поступить она была намерена по-своему.
Вернувшись в свои покои, она приказала Назире, своей верной служанке, собираться в дорогу Назире. Она за многие годы привыкла к своенравному характеру Лессиры, научилась говорить с ней уважительно, но без подобострастия, привитого уже почти всем дворцовым слугам.
- Куда госпожа намерена отправиться сегодня?
- Недалеко. Прогуляемся с тобой по отдаленным поясам Аталлы.
- Вдвоем? - слегка удивилась Назира.
- Почему тебя это удивляет? Разве и раньше мы с тобой не выходили из дворца вдвоем? - Лессира, недовольная возражениями, изогнула тонкие брови, а в изумрудных глазах появились огненные искры.
- Осмелюсь напомнить госпоже, что времена настали смутные.
- Я не боюсь каких-то пахарей, недовольных своей жизнью. Что мне до них? Ты что ли их боишься? - грозно спросила Лессира.
- С моей госпожой мне нечего бояться.
- То-то же. Собирайся!
- Какое платье приготовить госпоже?
Лессира задумалась. Ей вдруг в голову пришла мысль одеться в обычное льняное платье, какие носят простые горожанки, чтобы никто ее не мог узнать. Так ей, оказавшись в самой гуще обыденной жизни Аталлы, легче будет наблюдать за тем, что происходит на улицах и площадях столицы Атлантиды. Мысль эта, неизвестно откуда прилетевшая к ней, понравилась Лессире, она едва заметной, лукавой улыбкой тронула ее розовые губки, зажгла озорные изумрудные искорки в глазах. Она быстро сменила свой изысканный наряд на светлое льняное платье, которое принесла расторопная Назира, легкая короткая туника небрежными волнами ниспадала ей на плечи. В новом платье Лессира и вправду стала похожа на обычную жительницу Аталлы - дочь мелкого земледельца или ткача. Впрочем, ее высокое происхождение все-таки было бы заметно для пристального глаза, его выдавала гордая осанка, величественный взгляд, с каким Лессира по обыкновению смотрела на приближенных, да и сама посадка ее головы с копной белокурых пышных волос, перехваченных гребнем с яркими глазками драгоценных камней, удивила бы внимательного горожанина особой утонченностью и изяществом.
- Что ты так смотришь на меня, Назира? - нахмурив брови, спросила Лессира, встретившись с необычайно пристальным взглядом своей служанки.
- Простите, госпожа, - несмело молвила Назира, - но и в этом платье вы не похожи на простую горожанку.
- Почему? Что тебя смущает?
- Пожалуй, стоит убрать ваш прекрасный гребень.
- Хм, ты предлагаешь мне освободить волосы? - Лессира в задумчивости коснулась рукой волос, она редко давала им свободу, даже во дворце она не ходила простоволосая. И вот теперь Назира ей советует именно так выйти на люди. Но она ведь не желает сегодня быть узнанной кем бы то ни было, она хочет почувствовать себя обычным человеком, свободным от всех условностей ее высокого происхождения. Значит, так тому и быть. - Да, ты права! Так будет лучше!
Они вышли из дворца, не встретив на своем пути ни единого человека. Шагая по белоснежной мраморной галерее, Лессира ощущала необыкновенную радость. Солнце косыми лучами устилало ее путь яркими бликами, они нежно касались ее ног, играли на красивых изящных руках. Она шла грациозно и легко, неслышно ступая своими маленькими ногами, перехваченными двумя тончайшими полосками сандалий.
Лессира любила появляться в столице, ее восхищало собственное присутствие в Аталле с городскими широкими, мощенными красным и белым камнем площадями, величественными дворцами, утопающими в зелени эвкалиптовых рощ, тихими и спокойными улицами с чередой домов и раскидистых садов, крикливой и многоголосой рыночной площадью, соседствующей с самим морским портом Атлантиды, куда каждый день из чужих земель прибывают корабли с богатым товаром. Наблюдая жизнь Аталлы, - кипучую и размеренную, простую и величавую, - ее сердце пьянило ни с чем не сравнимое чувство собственной власти, она чувствовала себя повелительницей мраморного великолепия столицы, ее тенистых аллей и садов. На улицах и площадях Аталлы, она, узнаваемая атлантами, гордо вскинув голову, несколько снисходительно принимала их почтительные поклоны и восхищенные взгляды.
Но сегодня, решив остаться незамеченной, она сознательно отказывалась от восхищения и почтения своих подданных, тешивших ее царское самолюбие. Может быть, поэтому предчувствие необычных ощущений сегодня особенно волновали ее кровь.
Громада белокаменного дворца стала медленно отступать позади их силуэтов - легких, почти прозрачных в ярком свете солнечных лучей. Лессира в сопровождении своей служанки ступила на белый мрамор источающих прохладу ступеней лестницы, ведущей к самому каналу. Здесь их ждала остроносая ладья с изогнутыми головами змеев, безмолвно и неподвижно устремившими свои слепые глазницы куда-то вдаль. Лодка с белокрылым палантином, трепетавшим на ветру, едва заметно покачивалась на зыбкой прозрачной поверхности канала. Лессира остановилась в задумчивости на последней ступени мраморной лестницы, к самому краю которой нежно и ласково подступала водная гладь. Ей осталось сделать только шаг, опереться об руку кормчего, уже с поклоном протягивающего ее, ступить своей маленькой ногой на шаткую поверхность ладьи и оказаться под прохладным пологом палантина. Но появившиеся сомнения удерживали ее от этого. Она вдруг поняла, что раз уж она выбрала сегодня для себя образ простой горожанки, которая ни для чьего пристального взгляда не должна стать добычей, то ладья ей не подойдет, - ей нужна другая лодка, проще и неприметнее.
Она властным жестом отклонила руку кормчего, и, бросив несколько отрывочных слов, приказала ему взять другую лодку. Тот безропотно повиновался - быстрым взмахом весел отогнал ладью к дальнему краю мраморной лестницы, туда, где на ее высоком парапете застыл гордый лев. Казалось, не прошло и мгновения, как он осторожно уже причаливал к самому краю ступени остроносой неприметной пирогой. Лессира, удовлетворенная его находкой, кивнула и подала руку. Кормчий почтительно осведомился, угодно ли будет госпоже пересечь какой-то из портов, или же она ограничится плаванием по одному лишь этому каналу. Лессира, немного морщась от яркого солнца, ответила, что хочет побывать на самом дальнем поясе Аталлы. Обнажив в широкой улыбке свои белые зубы, кормчий с готовностью погрузил весла в воду и сделал ими первый взмах. Лодка слегка качнулась и медленно поплыла по глади канала.

Это отрывок...

Дневник Pisatel_LA

Вторник, 27 Ноября 2007 г. 18:09 + в цитатник
Хочу поделиться с миром своими сочинениями. Любимые темы - внутренние искания человека, его стремление понять, откуда он, зачем он здесь и куда же дальше. Мне кажется, многие люди задумываются об этом. И я себя тщу надеждой, что мои сочинения найдут отклик в их душе. И даже, быть может, они захотят высказать свое мнение.


Поиск сообщений в Pisatel_LA
Страницы: [1] Календарь