Его руки были заточены под пистолет или карандаш, может, под тяжёлый не складной нож.

Его разум был взращён для того, чтобы судить кому умирать, а сердце - чтобы судить кому жить.

Его глаза могли видеть то, чего не видел бы обыватель, размешивающий по графику кофе мельхиоровой ложечкой.

Но однажды он свернул с пути. И, как и ожидалось, оказался не там, где мог Быть.

 

Его руки творят одно, его разум видит сны об ином, а сердце мечтает о третьем. Молодость он провёл на воде, лицо его огрубело от соли, волосы выцвели под жадным солнцем. А руки не знали нежностей. Только канаты да сети. Когда он снова сошёл на землю - его верхняя губа лопнула, а кровь уступала в солёности морской воде. И он решил, что будет скучать. 

 

Его лицо стало старше, чем он сам. а тело крепче, чем его сомнения. Морские законы не действуют на суше, и еще пол-года он шлялся по кабакам под покровом ночи. И там, впервые, он познал страсть другого рода, чем натужные от улова сети и яростный шторм. И там же, пьяного и отупевшего, его нашли. Вычислили. По метке и по речи. Его забрали в ту же ночь, хлестал ливень.

 

А на утро ему в руки уже вложили тяжёлый нож. И сказали что он кому-то должен. И должен он цену дороже, чем все жемчужины его моря.

 

И так в нём зародилось желание мести. И яд. И позже.. Любовь.