Очередь.
Ничерта не могу вспомнить, что было до того, как я вышел на улицу. Сидел в каком-то здании с непонятными людьми, что-то делал… Первым делом, когда за мной захлопнулась дверь и я остался один на небольшом крыльце под навесом, усыпанном опавшими листьями, я прикурил… Выпустил дым, вдохнул свежего осеннего воздуха и сделал шаг. Новые ботинки жали так, что я натёр ноги, да и шнурки в них постоянно развязывались. Был, конечно, выход из этой ситуации – можно было оставаться стоять на месте, но, ведь, тогда ни куда и ни к чему не придёшь…
Выйдя из замкнутого, сжимающего и стесняющего со всех сторон помещения в большой, тихо звенящий мелкими каплями унылого осеннего дождя, мир – я словно проснулся. Но размышления мои на тему новых ботинок как-то очень быстро меня повергли снова во внутреннюю дремоту, несмотря на то, что я шел довольно быстрым шагом. Я даже не заметил, как это массивное серое здание, из которого я вышел, скрылось за углом и как я прикурил очередную сигарету.
Никогда в собственном городе я не искал дороги, я инстинктивно её находил, даже находясь в незнакомом месте. Но пока я шёл, погружённый в свои мысли и, прикуривая одну сигарету от другой, сам не заметил, как заблудился. Мимо меня проплывали одинаковые дворы, в которых виднелись обрывки однообразно-серого неба. Ну, то есть, дворы-то были разные, но, подмечая различия двора в котором я шёл с предыдущим, у меня из памяти стирались все остальные места, где я только что проходил. Плутая и петляя по этим дворам, я не встретил ни одного человека. Попадались автомобили, некоторые из них были с открытыми дверьми и даже с ключами зажигания внутри, попадались пустые бутылки, хабари сигарет, прочий мусор, валялись различные детские игрушки… Я смотрел в пустые окна домов и в открытые двери парадных. Ни в одном не горел свет. Такое впечатление, что все куда-то просто ушли… И ни одного звука. Только шелест дождя по моей кожаной куртке и стук каблуков моих новых ботинок глухо одиноко и серо повторялся дворовым эхом…
Сам не понимая зачем, я свернул в маленький и тёмный двор, зашёл в сырую парадную, поднялся по стёртым ступенькам на последний этаж… И вдруг понял – во всех квартирах этой парадной были открыты двери! Я зашёл в одну из квартир. Маленькая комната сиротливо выглядывала из приоткрытой двери коридора, из кухни доносились приятные ароматы… Я зашёл на кухню – действительно, на плите стоял тёплый борщ, а на маленьком столике умещались две тарелки. Кроме шкафа с посудой, плиты, старого холодильника, стола и двух табуреток на кухне больше ничего не было. Я развернулся и прошёл в комнату. И тут было не густо. Книжный шкаф, заполненный книгами лишь наполовину, гардероб, аккуратно застеленная кровать, журнальный столик. На столике лежало несколько книг и журналов а рядом с ними, огороженная осколками битого стекла, стояла рамка с фотографией. В рамке стекла не было, а фотокарточка была смята. На ней, прижавшись друг к другу, мило улыбались молодые парень и девушка.
Я вышел из парадной с чувством досады и непонимания, свернул в очередной двор. Вдруг, я вышел на огромный, прямой и длинный, на сколько хватало глаз, проспект. Прямо там, где я вышел, заканчивалась длинная, словно лунная дорожка на море, очередь. В ней стояли люди всех рас, национальностей, полов, возрастов… В очереди также стояла и тишина. Стояла такая тишина, что я подумал, что оглох… Ни кто не говорил ни слова. Обычно в длинных очередях возникают разговоры. Человеческая природа такова, что люди, находясь в обществе, не могут долго хранить молчание. Я решил оглядеться. Похоже, что на этом проспекте были собранны все здания и сооружения мира. Тут были и Лондонский тауэр, и Стоунхендж, и Собор парижской Богоматери, и Эмпайр-Стэйт Билдинг, и Пентагон, и Пирамиды, и Останкинская телебашня, и Эрмитаж… Короче – всё, что только было построено людьми. Постояв ещё немного, я решил встать, так – на всякий случай, в очередь. За мной медленно начал расти хвост из других людей. Каждый из них выходил из таких же дворов, как и я, только каждый – из своего. Вскоре я уже был далеко не последним. Мне почему-то показалось, что тут собрались все живущие в мире люди. Так вот куда подевались жители дворов, по которым я сюда дошёл! Я снова прикурил…
Иногда людям надоедало стоять в этой огромной очереди и они, предупредив в нескольких словах стоящих за ними, что они. Вероятно, вернутся, уходили вперёд, к началу очереди…
Я стоял, курил и ждал… Ждал неизвестно чего. Сигареты, как ни странно, не заканчивались, я всё курил и курил, а в пачке сигарет не уменьшалось. Или, может, я открывал новую пачку, сам того не заметив. Не знаю…
В конце концов, и мне надоело стоять просто так в очереди. Не люблю стоять на одном месте. Люди вставали в очередь не часто, но сама очередь двигалась очень медленно.
«Да ведь так и вся жизнь пройдёт, в очереди непонятно за чем… И что там, впереди? За чем мы все стоим? Знают ли ответы на все эти вопросы стоящие рядом со мной? Да задаются ли вообще они этими вопросами? Хотя… Хочу ли я это всё знать, нужно ли мне это знать? Нет, наверное…»
Я тоже предупредил какую-то бесцветную личность, стоящую за мной, что скоро вернусь, и пошёл вперёд. Лица людей, стоявших рядом со мной, я не запомнил. Я был уверен, что, даже если очень захочу – не найду своего прежнего места, но, думаю, если бы мне нужно было встать снова в очередь – я бы встал куда угодно – всё равно тут без разницы, где ты стоишь, слова бы мне ни кто не сказал.
Я шёл долго. Не было видно, где же заканчивается эта очередь… От нечего делать и от тоски, накатившей вдруг на меня, ведь я никогда не чувствовал себя ещё столь одиноким, особенно находясь среди такого количества людей, стал разглядывать людей, пытался запомнить хоть одно лицо – бесполезно. Проходя мимо человека, глядя на него – я думал, что это изображение отпечатается у меня в памяти, но стоило мне сделать ещё несколько шагов а затем обернуться – я не мог найти этого человека, не узнавал его в толпе, не мог отличить друг от друга людей, стоявших в очереди. Чем дольше я шёл, тем больше мне казалось, что очередь практически не двигается вперёд. Стоявшие, по-видимому. Долго, чтобы убить время, читали книги, газеты, что-то писали сами, некоторые слушали радио в наушниках плееров, кто-то фотографировал или рисовал, кто-то делал ему одному известные подсчёты или что-то конструировал, кто-то бренчал на гитаре, завывал на губной гармошке, проникновенно свистел на флейте, многие курили, а некоторые, тупо глядя перед собой, просто пили что-то из бутылок разных размеров… Люди стояли в одиночестве, парами, иногда пары расходились и бывшие партнёры занимали другие места в очереди, а бывало и наоборот – кто-нибудь подходил к человеку, стоявшему в очереди, вставал рядом и брал за руку. Люди смотрели друг другу в глаза или, наоборот, старались не смотреть ни на кого, но ни кто, абсолютно ни кто не говорил. Звенящую тишину нарушали лишь иногда чей-нибудь сухой надрывный кашель и звук моих шагов.
Не знаю, сколько я прошёл километров, дней, лет, но, видимо, Очень много. У меня заболели ноги, стало горько во рту от количества выкуренных сигарет, я жутко устал. Когда собирался уже встать снова в очередь, заметил, как мне показалось, конечный пункт назначения. Ускорив шаг, я довольно быстро добрался до головы очереди, которая упёрлась в арку с тяжёлой и толстой металлической дверью. Тут кончался проспект, вернее, не кончался, а, как-будто, тонул в тумане, густом и грязно-белом, граница которого проходила как раз там, где стояла арка. Двери этой арки иногда открывались сами по себе, а иногда – их открывали стоящие в очереди – и заходили внутрь. Рядом с очередью стояли, как и я, такие же люди. Стояли в раздумьях. Но все они через некоторое время подходили к очереди, что-то спрашивали, получали, как мне показалось, один и тот же ответ, а потом… Потом кто-то из них возвращался в хвост очереди, кто-то так и оставался стоять в раздумьях, кто-то вставал в очередь тут же, рядом, чтобы, видимо, далеко не ходить… Но чаще всего, получив ответ и поразмыслив, они медленным, но твёрдым шагом направлялись к арке и, скрипнув дверью, исчезали за ней, скрытые туманом… Я заметил, что тут, ближе к началу очереди, было гораздо больше людей пожилого возраста и болезненного вида. Они состарились и увяли, стоя в этой очереди. Через некоторое время и я подошёл к ближайшему ко мне пожилому человеку с густой седой бородой и спросил:
– Скажите, пожалуйста, а что находится за той дверью?
– Смерть, – коротко ответил бородач.
«Вот и всё», – подумал я… Вся наша жизнь – это стояние в очереди за смертью, это ожидание её… Но неужели те, кто уходят в конец очереди, думают, что смогут оставаться в этой очереди вечно? Неужели те, кто встаёт в очереди неподалёку от арки хотят отсрочить свой последний час? Что они хотят сделать, стоя в этой очереди, что хотят успеть сделать? Что они вообще могут сделать? О чём думают те, кто, узнав ответ, не решаются сделать шаг ни назад, ни вперёд?
Я потянулся в карман за очередной сигаретой и неожиданно понял, что пачка опустела… В ней осталась одна сигарета… Я достал её и зажал в зубах. Затем полез за спичками – в том же кармане их не оказалось, полез в другой карман – тоже нет. Так, пошарив по всем карманам я обнаружил коробок только в самом последнем. Оставалось всего две спички. Достав одну, попытался от неё прикурить, но она поломалась. Потом достал вторую и последнюю, повертел её в руках, словно проверяя её на прочность, чиркнул… Пламя, жалобно метнувшись, угасло, но этого было достаточно… Я глубоко затянулся и снова, выпустив дым, обратился к этому старику, стоявшему напротив меня:
– Скажите ещё, пожалуйста… А, можно мне?.. Без очереди??..
Старик печально и медленно пожал плечами, – Проходи.

Сначала была написана только эта часть. С таким окончанием. Затем у меня родилась идея другой концовки. Не знаю, какой вариант лучше… Презентую оба… Женя (ЁВК) предложил следующую концовку, в духе Хармса: «Я вошёл в эту дверь… И умер.» В общем – на Ваш суд! К часто повторяющимся неопределённостям попрошу отнестись с пониманием – это было сделано специально.
Итак, окончание, вариант два:

Окурок, сожженный до фильтра, упал рядом с аркой, я дотронулся до тумана, отделявшего друг от друга прошлое и неизвестность… Он на ощупь оказался вязким и шершавым. Потом я открыл дверь и, глядя назад, на очередь, сделал шаг…
Меня окутала тьма, тело одновременно казалось ватным, мягким, но и неподъёмно тяжёлым. Я не мог пошевелиться… Сначала у меня гулко звенело в ушах, потом этот звук сменился мерным, как метроном, стуком сердца, а затем я услышал шум осеннего дождя за окном, который сбивал оставшиеся на деревьях листья и легонько барабанил по карнизу. Я почувствовал, а скорее даже понял, что лежу. Свернувшись калачиком и закутавшись с головой под одеяло.
Ч-ч-чёрт!.. Это был сон!?.