Я безмерно люблю переноситься в волшебные, далёкие и столь близко фантастичные миры Братьев Стругацких… На сегодняшний день я прочёл все произведения братьев Стругацких и несколько книг Бориса Стругацкого… Недавно мне вернули мою первую книгу, с которой началось моё путешествие в их миры. В этой книге три замечательных произведения: «Попытка к бегству», «Далёкая Радуга» и, архиизвестное, но от того не менее замечательное творение «Трудно быть богом».
Публикую любимый отрывок из этой книги, в котором, на мой взгляд, Аркадий и Борис Натановичи сумели отобразить весь мир, всё его устройство, гениально объяснить пассивность и ведомость людской массы, превосходно охарактеризовать и дать сравнения государственному устройству, и, приняв смелое решение сыграть роль бога, вступили в полемику с историей…
– Сущность человека, – неторопливо жуя говорил Будах, – в удивительной способности привыкать ко всему. Нет в природе ничего такого, к чему бы человек ни притерпелся. Ни лошадь, ни собака, ни мышь не обладают таким свойством. Вероятно, бог, создавая человека, догадывался, на какие муки его обрекает, и дал ему огромный запас терпения. Затруднительно сказать, хорошо это или плохо. Не будь у человека такого терпения и выносливости, все добрые люди давно бы уже погибли, и на свете остались бы злые и бездушные. С другой стороны, привычка терпеть и приспосабливаться превращает людей в бессловесных скотов, кои ничем, кроме анатомии, от животных не отличаются и даже превосходят их в беззащитности. И каждый новый день порождает новый ужас зла и насилия…
Румата поглядел на Киру. Она сидела напротив Будаха и слушала, не отрываясь, подперев щёку кулачком. Глаза у неё были грустные: видно, ей было очень жалко людей.
– Вероятно вы правы, почтенный Будах, – сказал Румата. – Но возьмите меня. Вот я – простой благородный дон (у Будаха высокий лоб пошёл морщинами, глаза удивлённо и весело округлились), я безмерно люблю учёных, это дворянство духа. И мне невдомёк, почему вы, хранители и единственные обладатели высокого знания, так безнадёжно пассивны? Почему вы безропотно даёте себя презирать, бросать в тюрьмы, сжигать на кострах? Почему вы отрываете смысл своей жизни – добывание знаний – от практических потребностей жизни – борьбы против зла?
Будах отодвинул от себя опустевшее блюдо из-под пирожков.
– Вы задаёте странные вопросы, дон Румата, – сказал он. – Забавно, что те же вопросы задавал мне благородный дон Гуг, постельничий нашего герцога. Вы знакомы с ним? Я так и подумал… Борьба со злом! Но что есть зло? Всякому вольно понимать это по-своему. Для нас, учёных, зло в невежестве, но церковь учит, что невежество – благо, а всё зло от знания. Для землепашца зло – налоги и засухи, а для хлеботорговца засухи – добро. Для рабов зло – это пьяный и жестокий хозяин, для ремесленника – алчный ростовщик. Так что же есть зло, против которого надо бороться, дон Румата? – Он грустно оглядел слушателей. – Зло неистребимо. Никакой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он может несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счёт ухудшения судьбы других. И всегда будут короли, более или менее жестокие, бароны, более или менее дикие, и всегда будет невежественный народ, питающий восхищение к своим угнетателям и ненависть к своему освободителю. И всё потому, что раб гораздо лучше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыстного освободителя. Таковы люди, дон Румата, и таков наш мир.
– Мир всё время меняется, доктор Будах, – сказал Румата. – Мы знаем время, когда королей не было…
– Мир не может меняться вечно, – возразил Будах, – ибо ничто не вечно, даже перемены… Мы не знаем законов совершенства, но совершенство рано или поздно достигается. Взгляните, например, как устроено наше общество. Как радует глаз чёткая, геометрически правильная система! Внизу крестьяне и ремесленники, над ними король. Как всё продуманно, какая устойчивость, какой гармоничный порядок! Чему ещё меняться в отточенном кристалле, вышедшем из рук небесного ювелира? Нет зданий прочнее пирамидальных, это вам скажет любой знающий архитектор. – Он поучающее поднял палец. – Зерно, высыпаемое из мешка, не ложится ровным слоем, но образует так называемую коническую пирамиду. Каждое зёрнышко цепляется за другое, стараясь не скатиться вниз. Так же и человечество. Если оно хочет быть неким целым, люди должны цепляться друг за друга, неизбежно образуя пирамиду.
– Неужели вы серьёзно считаете этот мир совершенным? – удивился Румата. – После встречи с доном Рэбой, после тюрьмы…
– Мой молодой друг, ну конечно же! Мне многое не нравится в мире, многое я хотел бы видеть другим… Но что делать? В глазах высших сил совершенство выглядит иначе, чем в моих. Какой смысл дереву сетовать, что оно не может двигаться, хотя оно и радо было бы, наверное, бежать со всех ног от топора дровосека.
– А что, если бы можно было изменить высшие предначертания?
– На это способны только высшие силы…
– Но всё-таки, представьте себе, что вы бог…
Будах засмеялся.
– Если бы я мог представить себя богом, я бы стал им!
– Ну, а если бы вы имели возможность посоветовать богу?
– У вас богатое воображение, – с удовольствием сказал Будах. – Это хорошо. Вы грамотны? Прекрасно! Я бы с удовольствием позанимался с вами…
– Вы мне льстите… Но что же вы всё-таки посоветовали бы всемогущему? Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогущему, чтобы вы сказали: вот теперь мир добр и хорош?..
Будах, одобрительно улыбаясь, откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Кира жадно смотрела на него.
– Что ж, – сказал он, – извольте. Я сказал бы всемогущему: «Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и всё, что разделяет людей».
– И это всё? – спросил Румата.
– Вам кажется, что этого мало?
Румата покачал головой.
Бог бы ответил вам: «Не пойдёт это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими».
– Я бы попросил бога оградить слабых. «Вразуми жестоких правителей», – сказал бы я.
Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие заменят их.
Будах перестал улыбаться.
– Накажи жестоких, – твёрдо сказал он, – чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым.
– Человек рождается слабым. Сильным он становится. Когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придётся карать всех, а я не хочу этого.
– Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили всё и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.
– И это не пойдёт людям на пользу, – вздохнул Румата, – ибо когда получат они всё даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.
– Не давай им всего сразу! – горячо сказал Будах. – Давай понемногу, постепенно!
– Постепенно люди и сами возьмут всё, что им понадобится.
Будах неловко засмеялся.
– Да, я вижу, это не так просто, – сказал он. – Я как-то не думал раньше о таких вещах… кажется, мы с вами перебрали всё. Впрочем, он подался вперёд, – есть ещё одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!
Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трёх экваториальных спутниках…
– Я мог бы сделать и это, – сказал он. – Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?
Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За окном снова тоскливо заскрипели подводы. Будах тихо проговорил:
– Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или, ещё лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
– Сердце моё полно жалости, – медленно сказал Румата. – Я не могу этого сделать.
И тут он увидел глаза Киры. Кира глядела на него с ужасом и надеждой.
"За всю историю человечества еще никому не удалось выжить"
Юрий Ильченко
Всполох, 
