Снегодурочка
Жил-был Царь правильный лыжник и жена его правильная лыжница.
Катались они на лыжах с незапамятных времен. И на Чегете катались, и до приюта пешком ходили, и в Кировске, и в Парамоново на моторизованном бугеле. Пили водку, пели с друзьями песни дурацкого содержания про горы громко и хвалили свои Польспорты с цельнотянутыми маркерами и Альпины трехклипсовые.
Им бы жить не тужить, да была у них дочурка Снегодурочка, и ведь всем хороша дивчина и лицом, и статью, и персии навыкат, и задница в ретузах — раз посмотришь — три дня стоит, а не могла на лыжах она горных устоять, то лыжи скрестит, то на жопу упадет и постоянно сука палки прокатные с кресла роняет.
Что только Царь с женою не делали: инструкторов вызывали из как его Ски про и настоящих из-за границы дипломированных, и карвы модные с платформами покупали и перчатки специальные фирмы Леки, к которым палки пристегиваются, да все одно, не давалось ей чувство канта и равновесия, мордой в склон хрясь, лыжа в кусты фигак, палка с кресла сука пиндык. И водку пить не может. Ее от нее видите ли тошнит.
В общем одно расстройство.
Погоревал-погоревал Царь, да делать нечего — пока они с женой все в поту на своих лыжах гигантских новые вершины покоряют с друзьями своими в потертый эластик одетые — дочка в Милане шопица и со всеми подряд еб… пардон увлекается искусством Флорентийской республики эпохи Возрождения.
Да беда, видать, не приходит одна. Жена царя дура ски меп как-то кверх ногами перевернула, села не на тот подъемник и уехала в облако. А вернулась на кресле только шапочка лыжная с изображением черепа и надписью «Олимпиада — 80».
Диавол, стало быть, забрал.
Царь совсем в кручину ударился. На горы не смотрит, сидит одинокий в номере остервенело дро…, пардон, канты точит.
Все одно голод не тетка. Пошел Царь в ресторан изысканной пиццы вкусить с сыром трех сортов, а с колбасой аж шести. Да и обомлел. У прилавка стоит дивчина красоты несусветной, комбинезон цветами расписан, на глазах очки в дорогой оправе и лыжи держит так сексуально — эээээ… в общем, обняв всей ладонью с упором на верхние пальцы.
И расцвела в душе царя весна. Подошел он к дивчине, да и молвит: «А знаешь ли ты дивчина, что я на соревнования Университета занял шестое место в своей весовой группе по слалому?». А она как улыбнется своим добрыми губами, да и молвит в ответ: «Как же хорошо что вы мне встретились! А то я здесь, говорит, первый раз, говорит, пугаюсь всего, говорит, и поучить меня как на этом всем катацо некому….»
Слово за слово, дело за дело, покатилось все под горку и уж через два дня сыграли по быстренькому свадьбу простенькую лыжную под храпение верных товарищей в многоместных апартаментах. А потом еще пару раз для верности сыграли. Царь то еще мужчина ого-го! Совсем не эге-гей.
Да только была та весна ложная. Как вернулся Царь с нареченной своей в хоромы столичные, прознала она коварная про дочку Царя. Да и взвилась в груди ее злоба черная! Ясен пень, она с мокрой жопой по горам лазает, водку вечером пьет, песни орет в комнате прокуренной, что лучше гор могут быть только горы, по ночам Царя к унитазу водит, чтоб тот на коврик перед кроватью не наблевал невзначай, а она? Только одна сумочка от Диора тыщи две стоит, хрен знает чего но пускай будут доллары, а то если евро то это страшно совсем.
Невзлюбила мачеха падчерицу. То трусы ее шелковые красоты неописуемой в унитаз спустит, чтобы тазик освободить, то косяк заначенный перезаначит, а тож совсем ужас Космополитен подсунет, мол читай деточка, разжижай мозги.
Да только это все полумеры: что не делай, не помогает. Трусов нет, без трусов в институт пойдет, косяк пропадет — кислотой закинеца, а в Космополитен письмо написала такого содержания в колонку «Что я люблю в сексе», что редакция на всякий случай мачехину подписку на журнал этот распорядилась срочно прервать, деньги вернуть, и впредь не подписывать. Себе дороже.
И задумала мачеха коварство страшное: куплю, думает, Снегодурочке сноуборд. На сноуборде каждый дурак говорит может научица, ей понравится небось, поедет она с нами в горы, да царь как увидит, что дочка его из лыжной семьи на сноуборде рассекает, так станет ему перед друзьями верными так стыдно, что обнимет его тогда Кондратий преждевременный, и буду я тогда Царица и в хоромах столичных, и в поместье в Балабаново в СНТ «Лучь физики».
Пошла в магазин проклятый, где все стены черным, а продавцы да и продавщицы проколоты в самых неожиданных местах. Купила сноуборд, ботинки и крепы — все адской фирмы Бертон — это чтоб наверняка. Одежду купила темного цвета, словами «фук» и «сук» расписанную (это как продавец сказал «честь» и «смелость» по иностранному), да и дарит со словами: «Прими Снегодурочка в подарок комплектик. Полно уж на двух палках мучаться — пора уже к одной переходить — как все прогрессивные девушки всего мира.» Иносказания про палки Снегодурочка не поняла, но комплектик радостно заначила и сразу же в одежду оделась. Красота! Не видать ни шыша! Только штаны падают.
В ближайшие ж выходные Снегодурочка тайком собралась, уложила в котомку боты с доскою и поездом электрическим в страну Подмосковию (северную ее часть). Открылось ей из автобуса, который после электрички, место чудесное. Посреди степи насыпан холм небольшой, вокруг народа тыщи, все наверх едут, а потом вниз скатываются. Сталкиваясь, матюкаясь, и увязая в крупе. Сорочаны называются.
Пошла Снегодурочка на склон. Раз жопой приложилась, два, да вдруг чувствует, что получаться начинает, и такое счастье в ее душе сделалось, что уж и свет погас, и самый распоследний канатчик к себе в Яхрому уехал, а она все поднимается да и скатывается.
Да тут вдруг завыл ветер, налетела буря страшная — ледяная, снегоход один ветром унесло (правда потом механики пили весь месяц — на что непонятно) подхватило Снегодурочку ветром, понесло, перевернуло и жопой хрясь! И в момент она заледенела как статуя снежная, и жопа к насту примерзла. Прям посреди третьего склона иттить.
Две недели сидела так — никто понять не мог, как ее отодрать (в хорошем смысле этого слова) от склона, да в санчасть перенести.
В столице отец все глаза исплакал: «Гдеж кровиночка моя?» Да все одно найти ее не сможет — ведь дальше Парамони не поедет он. Страна там страшная — бесовская.
Да как-то раз с первыми лучами Солнца, дабы спеть ему песню и избавится от похмелья, вышел Настоящий Карвер. Канты с лучах сверкают, улыбку в бороде прячит, и матерится сквозь зубы, что тут блин на третьей-то поставили? Бюст на родине героя блин? Охренела администрация — слов нет.
А едет то как! Что не дуга то овал, что не овал то эллипс, с пятки на нос перепрыгивает, где голова а где жопа вооще непонятно, такие транзиции быстрые. От вида этого в сердце Снегодурочки зародилась теплота, потом опустилась потихонечку вниз, жопа ее отогрелась и от склона отлепилась. Встала она и как зачарованная за Настоящим Карвером смотрит.
Долго ли — коротко, закончились у Настоящего Карвера подъемы и пошел он жаждой томимый в кафе испить хмельного напитка. Сидит, пиво пьет, по усам течет но в рот попадает. И немало.
А тут откуда не возьмись подгребает к нему и не мышка не зверушка, а неведома лягушка в темной одежде словами «честь» и «смелость» по иностранному исписанная с Бертоном подмышкой и молвит: «Восхитил ты добрый молодец красотой езды своей неписанной, и ангуляция я смотрю у тебя крепкая. Лобзани в уста меня мой добрый друг, отогреюсь я от этого окончательно, и буду навеки тебе женой!». Карвер пивом поперхнулся и говорит: «Слышь мать я земноводных как-то не очень…» и тут на счастье штаны широкие как спадут!
Карвер как увидел счастье такое объемное, настоящее! Два раза просить себя не заставил всю Снегодурочку лобзаньями покрыл приговаривая: «Милая моя! Хорошая! Сколько лет ждал тебя я! Куда бы нам с тобой поехать….»
И от поцелуев карверских крепких случилось чудо чудное. Превратились одежды широкие в симпатичный костюмчик с обтягивающей попой, боты сделались Траком 325 с термофлексом, доска с росписью дурацкой обернулась Вирусом серебристым, про крепления я уж не говорю. Взметнулся Катек во всю высь!
Шлем кстати в какой-то момент появился. А что, безопасность превыше всего! И набил об этот шлем Карвер бланш такой офигительный, что когда они со Снегодурочкой в хоромы столичные прибыли, свет был такой яркий, что увидела сразу мачеха Ботинки горнолыжные блестящие! Поняла она сразу, что не удалась ее подлость пакостная, и разорвалось сердце ее окаянное! Собрала она вещи, и пошла куда глаза глядят, и работает сейчас заместителем декана факультета иностранных языков в педагогическом институте им. Крупской.
А несчастный Царь из-за невзгод таких так сердцем ослабел, что когда возвращаясь пьяный из сортира увидел в коридоре две лыжи с четырьмя креплениями так удивился что ноги его подкосились, упал он, ударился темечком да и отдал боженьке душу. Оставив при этом молодым хоромы на садовом, поместье в Балабаново и долю в Сбербанке.
Продали молодые поместье в СНТ «Лучь физики» и стали жить поживать добра наживать, а на деньги от поместья в Зольден ездить каждый месяц на неделю. И стала жизнь краше!
Сказка ложь да в ней намек, добрым молодцам и девицам урок:
1. Праздники были сильно длинные.
2. Нельзя заставлять муттера читать ребенку так много сказок ребенку на ночь.
3. Что у нас там с БроМо?
