То было только раз, моей руки несмело
Коснулись вы, как в полусне.
(Воспоминание в душе не потускнело,
Оно лежит на самом дне).

Тогда был поздний час. На чистом небосклоне
Луна сверкала, как литьё,
На дремлющий Париж, на крыши колоколен
Рассыпав золото свое.

Казалось, город весь - дома и мостовые, -
Был мёртв. И люди все ушли.
Лишь кошки робкие, как будто часовые,
Дозор на улицах несли.

Вдруг близость странная возникла между нами,
Как лютик тонкий расцвела,
И вы, чьей красотой, чьей юностью, плечами
Так восхищались зеркала,

Вы - светлый зов трубы, победно разносящий
В лучах зари рожденье дня,
Вдруг нотой жалобной, нелепой, холодящей
Обескуражили меня.

Та нота вырвалась, как из клетей подвала
Вдруг вырывается урод,
Которого семья хранила и скрывала,
Боясь людей, за годом год.

О бедный ангел мой, та нота горько пела:
"Всё на земле обман и ложь!
И в задушевности, подделаной умело,
Один расчет ты узнаешь.

На сцене выступать, красиво улыбаться -
Тяжелый и банальный труд.
А жизнь безжалостна... С утра уже толпятся
Ростовщики - проценты ждут".

И нет совсем любви, есть звук красивый, слово,
Есть бессердечия гранит.
Мы - каждый за себя, нет ничего святого.
Продажен мир - юдоль обид.

Смогу ли я забыть то страшное признанье
Всю эту исповедь души,
Огромную луну и двух теней дрожанье
И гул шагов в ночной тиши?


Шарль Бодлер