когда прилетит голубой вертолет
с большой стрекозой небывалого сходства
и кончится детство, - никто не умрет.
взялось из воды – и вода заберет,
из сердца - и сердце запнется.

протяжен ли звук, коротка ли верста,
крепка ли твоя деревянная стать,
прозрачен ли хмурый осенний
хрусталик, когда ты читаешь с листа
колючие знаки растений.

уснул кем попало, а встал часовым:
гляди, спотыкаясь на зябкой аллее,
как страшно устроен, и сломан, и склеен
пластмассовый шарик больной головы
на тоненькой шее.

темнейшему детству, слепому родству,
что тлеет у самого сердца и выше,
скажи через силу: кого я зову,
кому я живу эту жизнь, как траву,
как облако, слышишь, ты слышишь?

© raido

такой прекрасный снег, срочно гулять!

утро: встать у окна так, чтобы батарея грела колени, и смотреть снег. бодрые соседи шёпотом сверлят стену ещё затемно. утро, сегодня опали последние листья, отражения отражений в стёклах, металлических и полированных деревянных поверхностях множатся, тихо скользя. я слышу, как падает снег. потом тает, роняет с веток сверкающие капли. несутся облака.

сердолик - кабошон и бусины, бисер toho японский, бисер чешский, стеклянные и полые металлические бусины, медный листик

два подряд пирога с капустой, горячий шоколад на конечно-автобусной, всё ещё листья. немного холодно в кедах, но это фигня.

Никого для тебя – это так много
Тебя меряет ширина, не ребро ладони
Никого для тебя - этот тот уголь
Которым непонятно – то ли греешься, то ли рисуешь
Рот не вынут, ноги еще спускаются
За руку ступени ведут, не мерцают перед
Никого для тебя глубже шерсти рядом
А по вечерам некуда сунуть руку
Фонарей свет тени не удлиняет
Клубок ниток не ищет, где б ему раздеться
Никого для тебя – так сквозняк пятнает
Значит под ногтями интересней, чем дома
Никого для тебя, съедено и густо
Голова не кончается
Отраженье
Окликает тебя и вдевает в русло
Где следы на следы умножают мимо
Вынута из зноя шея, бусы смысла
Широко нанизаны на дыханье
Никого для тебя так, чтоб воздух высох
Чтобы лошади с сеном его жевали
Чтобы ты подпрыгивала, тая куклой
Чтоб твердела твоя нежность, сверкая тщетно
Никого для тебя, наизнанку сердце
От которого только вода стройнее

©

смотреть на город так, буто в нём нет всех этих букв - он гораздо тише и строже делается, и будто пахнет обедом откуда-то из недр кварталов. вещи без слов и без смысла такие живые, неконвертируемые и конечные. на самом деле очень удивительно, что дерево никак не называется само по себе. когда хочешь от него узнать про него - оно пахнет, оно трогается, но ничего не знает об имени, которое вроде бы носит. никто никак не называется, и если молчать так, проваливаешься легко и глубоко, куда-то под облако общего делания языка, в самую землю. простые способы выбираться наружу, где только свет и пепел, да.

--

слишком маленькое существо, куда ни одно впечатление не вмещается даже по одиночке; каждое ощущение врывается и занимает всё полностью, и существо вроде как еле стоит на самом краешке себя, слишком маленькое существо, его почти нет. такой как бы котёнок.

утром иней на траве, город в белой прозрачной дымке. проснулся на круглом дне тёплой сухой чашки тонкого фаянса. края мира загибаются вверх.

зеркала не хранят моё отражение, следы остывают, прикосновения стираются, всё это песок и вода. а тот здесьбылвася, который выцарапал себя на берёзе ножичком, растёт и ширится вместе с деревом, да только стоит ли стремление оставаться травматичности долговременной памяти -

взметнулись листья, вроде как вздохнули, соткалось мгновение быть, да так и опало, а увидел ли кто - неизвестно, нет времени на это, да и где бы взять видящих и слышащих на каждый лист.

невозможное это остаться, несущественное, несуществующее, да и откуда взялось вовсе, и некуда его сажать. и каждое "быть" стирается в "помнить"; а теперь посмотри только на тени этих листьев, на изнанку, на инверсионный впечатавшийся в сетчатку призрак - разве не весело теперь?

вроде как проснулся утром у остывшего костра, и только свет и пепел, холодно и звонко.

как я иду утром по траве, и роса проникает сквозь кожу туфель; как знакомые здороваются через улицу, будто два капитана разных кораблей, каждый со своего мостика; и как жаль всего, но стоит на этом остановиться, воз с места не сдвинешь больше; как дилан миллион лет поёт ту же песню прямо в моём ухе; как радостно просыпаются птицы в первый бездождный день; как у петрушки самый бодрый запах, а у мандарина - самый весёлый; как знать сотни живых оттенков зелёного; и как я начинаю пустеть быстрее, чем успеваю наполняться; как безветреное кружево засыпающих, возносящихся, падающих вниз головой деревьев; как теперь я теплее, чем то, что вокруг, и любое тепло - отражённое моё; как по утрам между мной и светом ничего нет, и только молочное небо утекает сквозь пальцы; как видеть далеко-далеко, почти в никогда, и сколько же вероятностей и неслышных песен кругом.

глубокий дождь, глубокий чай (привет), недавно во сне летал ласточкой, вытянувшись в струнку.

вот такой наивной сентиментальной меланхолической музыки для усталых вечеров - http://ifwe.bandcamp.com/

а для всего остального - сумасшедшая плясунчиковая прошибающая все стены хомба.

в окно видно, что дождь, по тому, как падают листья - слишком густо и отвесно, будто все разом, будто уронили занавес.

если быть тихим достаточно долго, то становится так, будто это не ты пришёл в лес, а лес приходит к тебе, подхватывает волной, включает в свой круговорот. дождь идёт, лес танцует.

забавно получается, что думаю я быстрее, чем хожу, но бегаю быстрей, чем думаю.

нравится ловить момент перехода между тем, как перестаю смотреть и начинаю видеть.

перед концертом был день бесцельного сидения на лавочках - всё время ждала кого-то, смотрела, как вертится город, такой замкнутый, и нет у меня к нему чувства родства. и смешно легко смотреть на него так, будто он вращается в ритме моего плеера. это такая игра, и костюмированные билетёрши в театре играют даже честнее прочих. нескончаемые освещённые жёлтым кухни в окнах дороги домой, ни в одной из которых не захотелось остаться. мне вообще очень мало где хочется - остаться. нет ничего моего, да и хорошо это наверное. только если забывать, это становится чувством-обманкой, будто везде чуть больше пустоты, чем казалось бы прочным. смутная тёмная длительность, которая быстро высыхает в памяти, и уже сложно представить даже, между чем и чем она простиралась.

ходил и думал о - как бы это впихнуть в слова - присутствие без присутствия, но узнаваемое, индивидуальное. пустое место для - именно кого. наслаивающиеся и перетекающие один в другой только с определенной точки зрения, не связанные слои - эмоций, состояний, времён, идей; перемещать эту точку зрения, картинка делается в объёме.
шёл туда и шёл обратно - разные состояния, но как вычесть из одного другое и понять что осталось и осталось ли, когда изменилось всё - и как вычесть это всё - и где вообще эта смещающаяся точка я.
как узнать дерево без дерева, человека без человека, некоторый особый акцент индивидуальности - чтобы можно было вообще узнать - а потом попытаться построить - мир без меня или тебя - мир без именно тебя или меня - равно как составить извне разными модальностями и вещами как бы форму формы, тогда в центре сделанной пустоты она должна взорваться присутствием.
попытаться вычесть себя из леса - из нераздельной нерефлексивной жизни, чтобы понять - где лес и что лес. есть ли лес как то, что так же как и я течёт - могу ли я совпасть, поймать, побежать и найти - сам не зная что - или это только я везде.

была на концерте гребенщикова. он забыл половину слов к небу, а я там забыла подзорную трубу )