- Светулек.
- М-м?
- Вставай, красавица, проснись: я пришел к тебе с приветом!..
- Кончай, Кость. Дай спать...
- Ты хоть чаек попьешь со мной (обиженно). Я ведь ухожу через 15 минут.
- Иду, иду (зевает). Ты яичницу пожарил, что ли?
- Точно, угадала... Мышка, мышка, по запаху чует, где зернышки (пытается заигрывать).
Света, еще не проснувшаяся («не проснутая»), неохотно вылезает в холодное внешнее пространство и, пошатываясь на слабых, как вата, ногах, направляется в сторону ванной комнаты.
- Отстань, Кость. А!-а-а-а. (зевает).
- Ты с утра холодная, как лягушка (идет на кухню и с усердием режет яичницу, пока Света делает что-то такое с головой, чтобы ей самой понравилось, — она всегда так делала по утрам и всегда вхолостую: самой себе она все равно не нравилась. Уж года три как...).
Направляется в сторону кухни. Затылок жующего мужа. Плешь. «Не люблю плешивых мужиков», — вспомнила она вдруг свою давно забытую фразу, сказанную ему же, — но тогда, когда он еще не краснел ею так отвратительно сквозь жидкие волосы.
Молча едят.
Он: «И почему мы по субботам работаем! Не могу понять: все, кого я знаю, - все отдыхают по субботам.
Так хотелось побыть сегодня с тобой, мышка».
(«А последнюю фразу я знала, что он произнесет именно так, почти дословно знала, — беззлобно подумала Света. - А тут еще плешь. Он когда жует, если в это время встать, например, за солью, то видно, как краснота вверху головы передвигается, словно маленькая опухоль»).
«Я наелся!» — с большим удовлетворением сообщил Константин и отодвинулся от стола.
«Сейчас поболтает минут десять, потом уйдет», — Света даже взглянула на часы, висевшие над столом, точно ставя эксперимент: уйдет через 10 или позже?
Ушел через 11.
«...Не только я это чувствую, как мне кажется. Так горько осознавать, что чувство уходит, вытекает сквозь пальцы, а ты, вместо того, чтобы спасать драгоценные остатки, растопыриваешь эти пальцы пошире: течь уж так течь!
Писать дневник, кстати, очень даже дурацкое занятие. Писатель! Только не дай Бог, чтобы она его нашла».
«...И неужели он не понимает? Неужели он не видит? Иногда мне кажется, он немножечко глупый, а иногда - множечко. Ведь он - будто механизм, заведенный еще при рождении и постоянно, день за днем, делающий свои нехитрые дела. Завести что ли любовника? Но - зачем? Люблю ли я его? Бог знает. И да, и нет. И нет, и да - вот такая ерунда... Только бы он случайно не нашел эти записки».
Сева был сантехник. У-у-у, какой ядреный, как соленый арбуз. Славился на весь микрорайон своими трудами, зубами и ляжками.
Унитазы он действительно ставил первоклассно. Потом белыми редкими зубами открывал бутылку пива (открывашек не признавал и пил исключительно этот пенистый напиток) и затем - отсюда и слава - садился при хозяевах на свое уже застывшее к этому времени произведение толстыми теплыми ляжками и опробовывал его. Громко, звучно, ядрено - у-у-у, Сев-ка-молодец!
Его как-то действительно любили: грех не полюбить такого русского, доброго, круглого...
Костя как-то вечером вернулся с работы: Сева у них пиво пьет.
- Кто это. Света? (напряженно).
- Да унитаз сломался, — сантехник.
- Почему же он пиво пьет, а не делом своим непосредственным занимается?
- Да ты че. Кость, это же Сева - его здесь у нас все как облупленного, — он так всегда, по традиции: сделает - и пиво тут же, - я сама ему и поставила, чтоб не обижался.
- Ну-ну... (Константин же был иногородний совсем, ему не до Севы).
- Он долго еще?
- Да нет, иди хоть поздоровайся с ним.
- Не хочу, - пусть доделывает или там - допивает, я потом приду кушать.
Сева (шумно): «Ну давай, Светулек. Унитаз теперь как часы будет. Чуть что - меня зови, я - шементом».
Ушел. Сели кушать. Неожиданно:
- По какой причине он тебя «Светульком» зовет?
- Да я его с детства знаю! («ревнует? ревнует! ха! к Севке! Ну, миленький, держись!»), он — одна из моих бывших любвей!
- («А ты - одна из его бывших б..дей!») Одна? Хм... Он что - неподалеку здесь?
- Через два дома.
- А почему я не в курсе?
- Не в курсе чего?
- Ну, что он - через два дома.
- А почему ты должен быть в курсе...
- Потому! Должен! Быть! Сколько раз он к тебе унитазы приходил чинить, пока я на работе?
- Ты - дурак, Костя.
- Спасибо.
- Не за что. Приятного тебе аппетита! (Ушла из кухни. Внутри - торжество, но почему-то сосет под ложечкой).
Практически не разговаривают друг с другом уже дня три. Или четыре? Поначалу Костя был зол ужасно, затем ему стало грустно, потом - скучно.
«И чего я нашел в ней? Обычная баба, каких тысячи, миллионы: бери - не хочу. Что так поторопился? А тут еще детей нет — и все тут. Как встречались — забеременела. Сделали аборт по обоюдному согласию, поскольку нужно было на ноги подняться. Затем - поженились. Год-другой все чего-то ждали, боялись: вот-вот будем крепче материальнее, а там уж заживем, там уж — «настоящая» семья!»«А все-таки я его люблю! Люблю, люблю, люблю. Такой он хороший: работящий, хотя — учитель труда не самая прибыльная профессия. Но ведь он старался, — на двух работах: в школе и в этом дурацком колледже. И домой еще сколько всего чинить приносят!.. А мебель какую он умеет делать! — ведь почти вся обстановка в нашей квартире — его рук дело...
Мы всегда были среднего достатка. Я по профессии бухгалтер-экономист, но долго искала работу, торговала на рынке, затем — Костя и проклятый этот аборт выбили меня из колеи. Сейчас же и страх какой-то берет идти куда-нибудь, искать подходящее место. Мне кажется, я уж и забыла все, что знала...
Так стыдно за прошедшее: вспомнила, как мы однажды были у Зинаиды Николаевны, его родственницы, на дне рождения, там я увидела великолепный мебельный гарнитур, — так я все уши прожужжала ему, пока он не собрался духом и в две недели не сотворил настоящее чудо — не отличишь от оригинала.
Однако ж я в душе тогда опять была недовольна: мне почему-то хотелось именно купить его. И при этом я знала, как ему трудно приходится, — тогда я даже благодарила Бога, что у нас нет ребенка: ведь тогда б мы точно что называется «не потянули». И это — вместо того, чтобы найти подходящую работу, чтобы хоть как-то облегчить его муки.
А то, что мучился, я видела очень отчетливо: страдала прежде всего его гордость.
Работу я так и не нашла, но с деньгами у нас как-то все стабилизировалось: он устроился на мебельную фабрику, бросив преподавать, и этой новой его зарплаты вполне хватает сейчас на двоих... А хотелось бы на троих! И в то же время - я боюсь: то мне кажется, что после аборта ничего не выйдет (постоянный страх, что они мне там что-то нарушили), то представляется, что мы впадем в нищету, если он (или она) появится на свет... Костя же молчит об этом. Ну, и я молчу...»
Был вечер. Константин Николаевич в этот день ушел с фабрики необыкновенно поздно: огромные электронные часы, висевшие над проходной, показывали 22-05. Стоя на остановке, он, усталый, сначала немного злился на то, что трамвайщики, видимо, совсем забыли о своей работе, но потом вдруг поднял голову вверх, вдохнул вечернюю прохладу полной грудью - и увидел звезды. Звезды... Звезды... Константин с детства любил конец августа за его чарующие ночи, однако в последние годы он будто забыл об этом, отодвинул от себя.
А теперь - вспомнил. И хорошо так стало и протяжно на душе - петь хочется. Уснуть. Но не тем холодным сном могилы, - а так - просто распластаться по звездному гамаку и осторожно покачиваться, думая о вечности и дыша тишиной...
Небо словно приблизилось, обняло, захватило его прозрачной ладонью, и каждое маленькое пульсирующее солнце, открывшееся его чувствам в это мгновение, оказалось неожиданно знакомым, родным.
Идти до дома было всего пять остановок. Слегка взбодренный, как после причастия, он двинулся домой пешком. Несколько раз мимо него пролетали пустые и светлые трамваи-одновагонки, но Костя не замечал их.
Он шел, не чувствуя, не думая, не предугадывая того, что будет. Он не знал и не мог знать этого. Да и в силах ли ума человеческого знать о промысле Божьем? Константин свернул направо, чтобы сократить путь(однако сделал это автоматически, «как механизм», — заметила бы Света), вышел на совершенно темный, неприглядный и незаметный ни ночью, ни днем проулочек и - остановился как вкопанный.
С ним случалось такое и раньше: вот он идет куда-то, стремительно обгоняет прохожих и вдруг — стоп! приехали! полная остановка двигателей.
Это были лучшие моменты его жизни. Он не знал, бывает ли так у других людей, никогда ни с кем об этом не говорил. И не хотел говорить. Но с ним это случалось. Не очень часто, но случалось. Что-то внутри его
и вне его неожиданно совпадало, амплитуды колебаний его сердца и сердца космического без остатка накладывались друг на друга, и он испытывал невыразимое счастье и наслаждение.
В буддизме это назвали бы сатори, просветление.
Нельзя сказать, что Константин старался его «поймать» или «заслужить», — нет. В том-то и дело, что чем меньше он ждал его, тем острее было ощущение благодати.
Он поднимал голову вверх, безумно счастливый, и улыбался звездам, - сколь отдаленны были сейчас трудности на работе, неудавшаяся преподавательская карьера, семейные проблемы... Все казалось игрушечным, со всем хотелось возиться и играть. Любовь билась в нем, как пульс в груди пробежавшего двадцать пять километров без остановки человека.
Внешне, повторяю, это выражалось совсем непримечательно: человек идет, что называется, «рысью» (Константин Николаевич очень не любил ходить медленно), затем — резкая остановка, словно толчок изнутри. Мотор заглох. 3-5 минут — поехали снова.
Да, с ним бывало подобное раньше. Но в этот вечер появилось и нечто новое.
Все это: и тепло огромной любви, и чувство такого острого молитвенного состояния, которое само заставляет разжиматься губы и рождать благодарность Богу, и та несерьезность ко всему, что в остальное время кажется сутью жизни - все это никогда не воплощалось в зрительный образ. На этот раз было именно так.
Крупная блестящая и тяжелая капля в небе скатилась вниз с ошеломляющей скоростью и мягко зависла над головой Кости, образовав вокруг него своеобразный нимб света диаметром до 4-х метров.
Свет был мягкий, не резал глаза, и поэтому Константин продолжал смотреть на космический корабль, зависший над его головой.
Как только в его голове промелькнула эта мысль, — о космическом корабле, — свежесть и обновляющая мягкость, которую он всегда ощущал в эти моменты просветления, бесследно исчезли, и их место заняло простое любопытство.
«Это инопланетяне?! Здорово!.. Ведь никто не поверит... Я стою, а надо мной — космический корабль инопланетян. Здорово. Ведь никто не поверит!..» — корабль все так же бесшумно висел над Константином.
«Чего они ждут?.. Эх, и устал же я сегодня, — у Кости затекла шея, и он принялся легко ее массировать. — Есть хочу... Светка ждет... Они ждут... Чего ждут?»
Корабль мягко качнулся и совершенно незаметно для глаз поднялся на высоту 50 метров. Затем растворился в темноте.
Он побрел в том же направлении, куда шел до этого.
Оглянувшись несколько раз в сторону проулочка, словно еще хранящего в своей темноте голубоватый свет космического гостя, Константин, больше не останавливаясь, помчался к дому.
Всю дорогу до родного подъезда внутри Кости билась одна поражающая его мысль: «Странно, вот я впервые в жизни воистину встретился с чем-то чудесным, уникальным, должным перевернуть мою жизнь, а я и под космическим светом думал о картошке с курицей, что сейчас, наверное, ждет меня дома. Вместе со Светой». Дома он не сказал ей ни слова о произошедшем. Она пыталась разговорить его, но он был так необычайно молчалив, что это было странно даже для него.
После ужина он сразу лег спать, чем обидел и так не на шутку встревоженную Свету.
Пока он ворочался под одеялом. Света писала в своем дневнике: «Я наконец-то поняла, в чем же несчастье нашей семьи, в чем источник всех моих обвинений в его адрес и т.д. - да в элементарной скуке. Мне скучно с ним, а ему, кажется, со мной. Чего же боле? Скука с любимым человеком - разве это не катастрофа, не парадокс, и разве это любовь? Господи, я задыхаюсь с ним, с этим заурядным...
Прости, Костенька, прости, миленький, - он сейчас так горько застонал во сне, словно чувствуя, какие чудовищные слова я думаю и пишу... Я вас сожгу, проклятые бумажки, не хочу вам больше доверять душу!..»
— Светулек? -М-м?
— Ты совсем проснулась? -М-м.
— Свет, ты веришь в инопланетян? Нет-нет, ты подожди: я серьезно, - ведь неужели ты думаешь, что мы одни во Вселенной, что наша планета - единственное
вместилище жизни и разума?.. («Дурак, что несу, перед кем говорю?., ведь не поймет же. Да и что было вчера? Остановился, - ударила кровь с мочой в голову - и все. Или — не все?»).
Света пошла в ванную. («Что он - оригинальничает? Пытается что-то изменить? Поздно, наверное, уже менять что-то»).
Она стояла под душем, прохладные струи серебрили ее лицо, и странное чувство покоя, как тонкое покрывало, опустилось на нее откуда-то сверху.
Затем — свет. Све-ет, све-ет, - безумно много света. Свет в Свете, и свет вне ее.
Ее брали, заставляли ложиться, смотрели глаза, уши, язык, зубы, нос, влагалище... Опускали, поднимали, обрили наголо, дождались, когда волосы вырастут вновь, плохо кормили, хорошо кормили, не кормили. С ней пытались подружиться, разозлить, заставить смеяться, вызывали у нее сексуальное возбуждение, вскрывали несколько раз черепную коробку, - и долго, долго мыли ее под душем, - до тех пор, пока она не закричала и не позвала мужа.
Тот прибежал немедленно, подхватил ее, почти бездыханную, и — унес в комнату.
«Что же это я раньше? — думала Света, пока сознание совсем не оставило ее, — что же это я раньше не позвала его на помощь?»
Костя вызвал скорую, та увезла жену в больницу. Через несколько часов его ошеломили сообщением, что Света в положении и находится на 5-м(!) месяце беременности. «В ее состоянии, — глубокомысленно сказал ему кто-то в белом халате, кто, он не помнил, - обморок - явление нередкое, однако ей придется пробыть несколько дней в больнице, чтобы укрепить организм».
Когда он поднялся к ней в палату, она слабо вскрикнула и, обняв его, разрыдалась так громко, что медсестра вынуждена была увести Костю на некоторое время.
Единственное, что он смог добиться от нее, - слова: «Это они! Они это!»
На следующий день картина еще более запуталась: Света утверждала (естественно, только наедине с мужем), что ее похитили из душа, ставили над ней эксперименты и т.д.
Сначала Костя пытался осторожно намекнуть, что была она в душе не более пяти минут, но затем бросил эту затею и просто успокаивал ее, как мог...
В положенный срок Света родила крепкого мальчишку, как две капли воды похожего на отца.
Они прожили вместе еще 16 лет, после чего Константин умер, видимо, от инфаркта. Сын — тоже Костя
— сейчас пытается поступить в университет, на физико-математический. Мама очень за него переживает.
Автор:Евгений Сафронов
SOKOLOV_2007. Build 2 by 
