Вы когда-нибудь стояли у подножия дюны? Если нет, то вы должны немедленно все бросить и поехать стоять у подножия дюны. Хотя, если ваше воображение достаточно живо и независимо, то вы можете постоять у подножия дюны прямо сейчас, вместе со мной. К сожалению, мы сможем лишь постоять у подножия. Быть может, нам удастся дотронуться до теплого песка. Взобраться не получится. И дело не в том, что я слишком строгий гид, и собираюсь запретить вам это сделать по причине крайней опасности предприятия, хоть так оно и есть на самом деле. Дюны имеют свойство оползать, а та, о которой пойдет речь в моем рассказе, очень высока и не имеет вершины... Во всяком случае, не на Земле... Она и склонов, по правде говоря, тоже не имеет. Так вот, я отвлеклась: взобраться на дюну у нас не получиться, так как, и я думаю, вы уже давно все сами поняли, дюна эта непростая.

Итак, он был дюной. Из светлого мелкого песка. Лопатки, словно камни, припорошенные тончайшей пленкой из песчинок, явно выделялись на спине. Теплый песок. В него так хочется запустить руки...

Но как тяжело ходить по нему: ноги так сильно затягивает, что каждый шаг становится результатом немалых усилий.

Он всегда носил в себе солнце. Чистейший световой концентрат сочился при каждом движении губ, головы, рук... В особенности рук! Рук, плотно сотканных ветром из тысяч и тысяч песчинок. Песчинок, заботливо принесенных им с самых разных уголков космоса.

Пустынные бури, поднимавшие непроглядные стены песка, бесспорно, и его не обходили стороной. Но потери быстро восполнялись за счет песчинок, принесенных с соседних дюн.

Спокойствие его никогда не было равнодушным.

Почему так хочется набрать полные ладони его песка и унести с собой в карманах? Кто знает? Но зато совершенно очевидна бессмысленность затеи: не может горсть олицетворять собой целое. Это ложь. Символа-намека всегда мало. Да и его долго не удержать: тончайшей струйкой он медленно вытекает из твоего кармана.

Столькие уже пробовали ласкаться, взбираться, красть... Ни у кого не вышло... У меня, по-видимому, тоже не выйдет.

Теперь все мы сидим у подножия. Уйти нет сил, нет воли, нет желания...

А как же он сам? Он одинок? Тяготится ли? Не знаю. Он, быть может, и не хотел быть дюной, но его не спрашивали. Его соткали, и...

Постойте! Зачем я привела вас сюда?! Ведь теперь все вы тоже останетесь у подножия! Простите... Я как-то не подумала об этом... Я вообще теперь редко думаю. Еще реже делаю. Теперь нет я...