Меня эта статья поразила! Даже не знаю что сказать.

Сюсаку Эндо (1923-1996) - знаменитый японский писатель, чье творчество было посвящено изучению взаимоотношений Востока и Запада, причем с уникальной, в рамках японской литературной традиции, точки зрения - католической.
Его творчество оценивалось крайне высоко: Сюсаку Эндо выдвигали на соискание Нобелевской премии по литературе и выбирали президентом японского отделения ПЕН-клуба. Он изучал французскую литературу в Лионском университете (1950-1953), получил премию им. Акутагавы за дебютный роман "Белый человек" (1955), приобрел широкую известность романом "Море и яд" (1958) о вивисекторских опытах японских врачей над пленным американским летчиком и окончательно упрочил свою славу книгами "Молчание" (1966) и "Жизнь Иисуса" (1973). Роман "Самурай" (1980) - вершина позднего творчества Эндо - основывается на реальных исторических событиях 1613-1620 годов и повествует о совместной кругосветной экспедиции группы японских самураев и католических миссионеров - из Японии в Мексику, затем в Испанию, Италию и обратно в Японию, - причем стержнем развития сюжета служит конфликт синтоистского и христианского мировоззрений.

Сюсаку Эндо
Мысли перед смертью

Да простит меня читатель, что завожу столь невеселый разговор в самом начале Нового года.
Когда умер Ёсиюки Дзюнноскэ, Миура Сюмон сказал: "Вот и поднят наш последний занавес".
У меня было такое же чувство. Я смотрел на прикрытое белой траурной тканью лицо друга. Мертвое, оно никоим образом не напоминало лицо Ёсиюки при жизни. А может быть, я просто никогда раньше не представлял, как будет выглядеть лицо Ёсиюки, если его накрыть белой тряпкой.
Скоро и я стану таким же, думал я.
Ёсиюки был на два года младше. Из нас, "третьих новых", только Миура Сюмон еще не перевалил за семьдесят. Мы знаем друг друга уже лет сорок.
Все мы когда-то один за другим получили премию Акутагавы. Было нам лет по тридцать, и раз в месяц мы непременно устраивали шумную попойку в ресторанчике "Хасэгава", что на Гиндзе. Я помню эти сборища сорокалетней давности так отчетливо, словно это было вчера. Помню и Ёсиюки - он тогда приходил в себя после долгой болезни. Помню его лицо, которое теперь оказалось под белой тряпкой.
Когда мы перезваниваемся, то говорим о старческих недугах и скором конце. Смерть - наша излюбленная тема, а раньше, помнится, мы чаще всего говорили о женщинах.
Как встречает свою кончину писатель? В каких отношениях литература и смерть? Этот вопрос в последнее время занимает меня все больше и больше.
Из нашей "третьей волны" следующий на очереди за Ёсиюки, видимо, я. А всех переживет Миура Сюмон или, может, Агава Хироюки.
Когда умирает кто-то из друзей, у меня возникает странное чувство, что я отстал, что меня обошли.
А ведь было время, когда я боялся смерти. Просыпался ночью, и всего колотило от страха небытия.
Но после семидесяти я перестал так уж сильно страшиться конца и теперь молю Бога только об одном - поменьше бы мучиться перед смертью. Нынешняя моя большая мечта - скоропостижная кончина.
У Кондо Кэйтаро вот не получилось. Врачи залатали ему сердце, вытащили с того света. Так он, очнувшись после операции, обозвал их кретинами. Отлично его понимаю. У человека был такой прекрасный шанс на "скоропостижку".
Скучно стало в жюри литературных премий. Тех, кто больше всех горячился и спорил - Ооки Сёхэя, Энти Фумико, Такэды Тайдзюна, Фунабаси Сэйити, - больше нет. А завтра умрет еще кто-то из наших.
Недавно я прочитал в английской газете подробный рассказ о том, как умирал Грэм Грин. Писал его друг, католический священник.
Грин тяжело заболел в 1990 году. Дважды лежал в швейцарской клинике. В 1992-м, перед самой его смертью, автор статьи сидел у постели умирающего Грина и молился. Грин хрипло и часто дышал, священник ждал конца. Когда дыхания стало не слышно, пощупал пульс - нет, вроде бы пока бьется.
А перед смертью писатель сказал своему другу: "Знаешь, всю жизнь, год за годом, я утрачивал веру в Бога". На прощанье священник прошептал ему: "Господь ждет тебя. Когда предстанешь перед Ним, замолви за меня словечко, ладно?"
Эта статья потрясла меня. Оказывается, в старости, на исходе жизни, Грин признался, что потерял веру!
Если это правда - ну разумеется, правда, - то как трактовать последние романы Грина? Почему он их написал? С какой целью? Что об этом после подобного признания должны думать давние поклонники писателя (такие, как я)?
Да, я больше не просыпаюсь по ночам от мучительного страха смерти. Я смирился с неизбежным, я принимаю смерть. Но я боюсь предсмертных страданий, причем не только физических, но и нравственных.
Вот почему мне не дает покоя предсмертное признание писателя, который в последний миг жизни поставил крест на всем своем творчестве. Я хочу понять, что происходило в душе Грина на пороге смерти.
Я давно уже считаю, что жизненное кредо человека определяется не его юношескими убеждениями, а тем набором идей, с которым человек завершает свой земной путь, готовится встретить кончину. К какому же итогу пришел Грэм Грин?
Если вы заглянете в любую писательскую биографию, то увидите, что там подробнейшим образом рассказывается о годах, когда литератор был крепок и полон сил, однако почти ничего о его мыслях и чувствах на пороге смерти.
В последнее время я очень остро ощущаю эту несправедливость.
Что чувствовал тот или иной писатель перед уходом? Ему было страшно? Может быть, он так устал от жизни, что вообще ни о чем не думал? Или, подобно Масамунэ Хакутё, он просто сказал: "Аминь"? По-моему, главный недостаток биографических книг как литературного жанра состоит в том, что последняя, самая главная загадка жизни редко попадает в поле зрения исследователей.
Да, самая главная загадка жизни - я не оговорился. Предсмертное признание Грина, позволяющее судить о душевном состоянии писателя перед встречей со смертью, слышал только один человек, но признание это настолько значительно, что о нем должны были бы знать все.
У нас в Японии умирающий с пастырем не беседует, а потому / окончательное / мнение и суждение ушедших из жизни писателей нам неизвестно.
Много спорили о том, почему Масамунэ на последнем выдохе прошептал христианское "аминь". Убедительнее всего, по-моему, толкование, которое предложил Ямамото Кэнкити. "Вера не имеет отношения к идеологии, - писал он. - Последние слова умирающего - не провозглашение идеи, а бессознательная констатация веры".
Бессознательная? Да, в том смысле, что вера неведомым для человека образом постепенно пропитывает все его существо и оседает в глубинах сердца. Ведь и на минувшей войне сраженные пулей солдаты обычно кричали "мама!", а вовсе не "банзай!".
Как бы хотелось мне знать, что сказал, что думал перед смертью мой любимый писатель Кобаяси Хидэо! Однако в биографиях об этом, естественно, ни слова.
Когда-то я считал иначе - мол, важнее всего общая сумма деяний и творчества писателя. Но как быть с последним признанием Грина?

статья взята отсюда:
http://lib.babr.ru/index.php?book=965

Книга повествует о судьбе двух разных людей в начале 17 века. В период попытки насаждения христианства в Японии. Отец Веласкас, миссионер из Испании и самурай Рокуэмон Хасэкура. Книга наполнена размышлениями героев о жизни, семье, предательстве и Боге. Самурай оказывается втянутым в большую политику, но политика штука изменчивая и что было благом, через некоторое время становится злом. Падре Веласкес пытается вести миссионерскую деятельность на территории Японии. После путешествия в Мексику и Испанию, принятия христианства для успешного выполнения миссии, вернувшись домой Самурай оказывается в опале. Его казнят в конце книги, как и отца Веласкеса. Поучительная история. Печальный конец. Но книга мне очень понравилась. 5+.

статья о книге:

Что вспоминается при слове "самурай"? Два меча и баночка с тушью. Самурай не ведает страха смерти и при случае всегда готов сделать харакири - хоть себе, хоть кому. Это часть расхожего мифа о Японии. Но Самурай, о котором повествует Сюсаку Эндо (1923-1996), на этот образ похож не весьма. Мотыга его рукам привычней меча. "У Самурая, как и у крестьян этого края, было широкоскулое лицо с глубоко посаженными глазами, и пахло от него так же, как и от них, - землей". Именно этому самураю-крестьянину волей судьбы (или "государственной мудрости") приходится отправиться c дипломатической миссией сначала в Мексику, а затем в Мадрид и в Ватикан. Прежде чем на два с лишним столетия (вплоть до 50-х годов XIX века) закрыться от внешнего мира, Япония охотно принимала христианских миссионеров и сама искала связей с Европой. Самурай не задается вопросом, почему для такого ответственного задания выбрали его, незнатного и небогатого, и отправляется в плавание, как отправился бы на войну - не задавая лишних вопросов. "В стране южных варваров, - господин Сираиси говорил совсем уж странные вещи, - живут иначе, чем в Японии. Чтобы выполнить миссию, ты не должен упорно следовать японским обычаям. Если то, что в Японии считается белым, у южных варваров считается черным, принимай за черное. Если в глубине души ты не согласен, обязан делать вид, что согласен". Его глазами читатель видит западную цивилизацию с совершенно иных культурных и мировоззренческих позиций. Происходит то, что Шкловский называл остранением, позволяющим увидеть знакомые вещи так, словно они только что явились на свет. В этом случае, лишившись привычного контекста, а именно - сознания западного человека, остраняется целый мир, начиная от мясной пищи, отвратительной для японцев, и заканчивая религией, призывающей поклоняться "худому человеку" (что, несомненно, странно для человека, привыкшего к изображениям божеств, чья телесная обильность символизирует жизнелюбие и достаток).


Но пока Самурай по мере сил выполняет поручение, удивляясь и примиряясь со странностями Запада, меняется и его собственная страна. Родина становится для него той самой рекой, в которую не войти дважды. В 1613 году христианство в Японии было запрещено, а христиане, не успевшие или не пожелавшие покинуть Японию, казнены. И Самурай, всего лишь честно исполнявший приказ, становится нежеланным и даже опасным. "Новый Совет старейшин обязанотказаться от всего, что замышлялось господином Сираиси и старыми членами Совета. Обязан забыть все его начинания. И, как это ни печально, осудить, отвергнуть тех, кто претворял в жизнь эти начинания, даже если этим людям ничего не было известно об их сути. Такова государственная мудрость". Что заставило японских властителей внезапно изменить намерения? Были ли они правы в своих опасениях, заставивших их отказаться от выгод торговли ради сохранения традиционного уклада? И еще один вопрос, стоящий прочих, - можно ли жертвовать людьми во имя государственной политики?


Сюсаку Эндо стал классиком японской литературы еще при жизни, выдвигался на соискание Нобелевской премии. C известной натяжкой его можно назвать "японским двойником"Грэма Грина (с которым Эндо переписывался и чьи произведения высоко ценил). Их волновали одни и те же проблемы: существование человека при тоталитарном режиме, верность и предательство, справедливось и судьба. Есть у них и еще одна общая тема: вера. Как и Грэм Грин, Сюсаку Эндо принял католичество. Он исследует пути, которыми человек и Бог приходят друг к другу, и предлагает иногда совершенно неожиданный взгляд: "Я думал, что стал христианином лишь для видимости. Чувство это не изменилось и сейчас. Но, поняв, что такое государственная мудрость, я стал временами думать о том человеке. Мне даже кажется, что я понял, почему его изображение в каждом доме в тех странах. Любой человек в глубине души хочет, чтобы рядом с ним всегда был кто-то, кто не предаст, не покинет - будь это даже приблудная собака. Тот человек для каждого - вроде такой собаки".

Ольга Сульчинская, "Книжное обозрение"
взято отсюда:
http://books.zakazat.ru/index.php?page=/?context=detail&id=1472354

Фильм поставлен по роману A. Мэйсон, действие которого происходит в 1898 году в Судане. Британский офицер Гарри Фэйвершем (Хит Леджер) оставляет свой пост как раз перед сражением в Омдурмане. Его невеста (Кейт Хадсон) и три друга (оного из которых играет Уэс Бентли) присылают ему письмо с четырьмя белыми перьями, символизирующих трусость. Но когда его друзья попадают в беду, он, замаскировавшись под араба, отправляется на их спасение, не думая об опасностях, которые могут его подстерегать на пути...

Фильм классный. Немного сентиментальный. Про чисто мужскую дружбу. Про такую дружбу о которой мечтают все мальчишки. Про то как можно в одночасье из-за одного поступка потерять и дружбу и любовь...и чтобы это вернуть испытать столько разных тягот и трудностей. Такой фильм можно смело показывать детям без боязни что насмотрятся сальности и извращений,чего нынче хватает везде. Я бы рекомндовал посмотреть всем.))