16 апреля день её рождения.
http://www.liveinternet.ru/users/natulya/post5316642
Вальс-бостон
«Давай потанцуем!» - зовёт бабуля маму. Маме нет ещё 30, а бабуле нет ещё 50. Сколько мне? Ещё не школьница, ловящая всё, что взрослые делают и говорят, слушающая, разинув рот и открыв глаза, рассказы о той жизни, пытающаяся понять, что скрывается за намёками и недоговорками взрослых. Я любила эту атмосферу легкого полета настроения, иногда до куража, когда врослые, расслабившись, приоткрывали завесу лет, вспоминали, танцевали пели. Но не любила, когда это затягивалось, становилось навязчивым и тяжёлым. Пока это начало.
«Давай потанцуем?!» Лица у обеих оживали, глаза загорались, и обе женщины – молодая и старая, замерев на минуту, примериваясь и пристраиваясь, вдруг начинали выводить какой-то немыслимый, только им знакомый рисунок танца.
Что чувствовали? О чём вспоминали? Бабуля однажды оговорилась, размечтавшись, приоткрыв завесу прошлого: танцевальные вечера в офицерских клубах в Москве, где она жила перед войной.
Красивые женщины и строгие мужчины соединялись в танце, теряя связь с внешним миром, отдаваясь всецело связи другой, соединяющей музыку, ритм, движение и ощущение близости и доверия. Что будет в следующем такте? Кто ведёт, а кто ведом? Никто из них не знал.
А мама? Помнила ли она, маленькая девочка, атмосферу праздника, веселья, таинства, чего-то неуловимого, непонятного и потому утомляющего и убаюкивающего. Перед войной ей было 3 года. Утомлялась она всегда быстро.
Так и сейчас. Она очень быстро отступает, устав или почувствовав неестественность ситуации, несоответствие действительности и ощущения.
Она необыкновенна привлекательна, моя мать. Невысокая, пропорционально сложенная, всего в том нужном количестве, которое хочется взять в руки. Желающих было много. С присущим ей шармом, она брала сигарету в уголок рта и, наклонив голову набок, прищурив глаз, закуривала. Полуулыбка замирала на её лице и в огромных глазах на поллица появлялась умиротворённость. Она сама была музыка и танец, рисунок и ощущение притягательное и неповторимое. Что-то надрывное, бессильное, до безвольного было в её позе. Кто поведёт и как поведёт – так и закончится её танец. Так и не закончился, как не заканчивался ни разу, когда бабуля с присущей ей энергией приглашала её станцевать с ней вальс-бостон.
Мама не очень слушалась бабушку. Вёл отец. Третий, не участвовавший в этом танце, ревностно наблюдавший за происходящим. Любовь к матери была сильнее его. Он убегал от этой любви, он не знал, что с ней делать. Он не умел танцевать. Зато он пел и играл на гитаре. Пел для неё, зная, что она любит эти момент, она слушает его, и только его, и свекровь не сможет увести её далеко. Он ревновал её к прошлому, и лепил её по образу и подобию своему. Он учил её другому танцу, где её полуулыбка, прищур, сигарета - всё усиливалось, подчёркивалось его ритмом и его ощущениями. Единственное, что он не видел и не распознавал – надрывность, которая была настоящая, правдивая и которая прервала этот танец раньше времени.
Сколько ей было когда она ушла? 52! Больная, располневшая, но по-прежнему интересная, с тем же прищуром глаз и сигаретой в углу рта.
Сколько было отцу, когда его не стало? 62! Эти 10 лет он продолжал повторять, что мать была его единственной любовью. Он был одинок эти 10 лет, рядом жила чужая, незнакомая женщина, давшая приют и заботу, но не больше того.
Закончился танец. Затихли песни. И его песни, и бабулины. У каждого своя.
Читать далее...