Н а с т о я щ е е п р о ш л о е : ФОМИНЫ, ПОПОВЫ

Моя мама в девичестве носила фамилию Фомина. А ее мама – Поповой была, покуда была в девицах. Простые фамилии, практически не вызывающие никаких ассоциаций – в России сотни тысяч Фоминых и Поповых. Сижу и думаю: моему сыну, сидящему в данный момент за рулем автомобиля и совершающему поездку по горным дорогам юга Израиля – ему, с его разбавленной Востоком кровью, ему будут интересны эти истории про простые русские фамилии?
Впрочем, это интересно в первую очередь мне самому – поэтому-то я и отказался от поездки в сторону Египта - Фомины и Поповы перетянули меня, зацепили за астраханские корни и заставляют выкладывать все, что я о них знаю.
По сравнению с Мыськовыми - моими родными по линии отца – о материнской линии я знаю гораздо меньше. Люди были проще. Не заморачивали себе головы – кто я, что я … Просто жили - и все. Вот про это я и попытаюсь написать.
Сначала о фамилиях. Вернее, о фамилии Фомин.
Фома – каноническое имя, в переводе допотопного арамейского означает «близнец». В день святого Фомы это имя давали крестившимся мальчишкам. Вот и нашего пращура, вытащенного из церковной купели в один из апрельских дней нарекли этим именем. А плодовит был предок! В 100 самых распространенных фамилиях России его фамилия стоит на 95 месте, но ему далеко до Поповых, которые … аж на 4 месте!

Мой прадед – Фомин Николай родился примерно в 1850 -70 годах. Абсолютно ничегошеньки не знаю об этом человеке. Единственное, что связывает нас незримой нитью, это то, что в 1896 году от него родился мой дед - Фомин Владимир. Родил его Николай уже в Астраханской области, где-то в районе сел Кочковатка, Сасыколи, Селитренное, Сероглазка – кучка этих старинных сел, основанная, наверное, в 18-19 веках и стоящих на берегах Волги и Ахтубы фигурирует в воспоминаниях моей матушки.



Теперь немного истории о тех местах, где происходили рождения моих Фоминых.
В 1254 году хан Батый, великий вождь всех татар и монголов, основал на Великом шелковом пути в низовьях Волги город – Сарай-Бату – которая стала столицей Золотой Орды. По тем временам это был крупнейший город в Евразии, в нем проживало (по разным сведениям) от 70 до 600 тысяч человек! Город был многонационален: тут тебе и кыпчаки, аланы, черкесы, булгары с татарами, византийцы и даже итальянцы, не говоря уже о персах и индусах. Жили тут и русские – у всех были свои кварталы, свои «чайна-тауны»… Черт его знает, может с того давнего времени семя Фоминых проросло в этих местах?
Но мир, дружба и жвачка длились не долго – в конце 14 века из Средней Азии пришел завоеватель Тамерлан и разрушил город. С тех пор эти полупустынные земли, населенные лишь песчаными барханами, отдаются во власть кочевников и лишь в 18 веке начинают потихоньку осваиваться в основном беглыми людишками. Русский беглый люд устремился в эти отдаленные места: то крепостные от помещика-кровососа убегут всей семьей, то душегубы за «мокрое дело» укрытия ищут – всех принимала гиганская Волго-Ахтубинская пойма, по которой тысячами рукавов волжская водица скатывалась к Каспийскому морю.
Дед Владимир рассказывал, что в молодости был очень беден. Летом подрабатывал на рыбных промыслах, а зимой на пару со своим братом валял валенки.


Рыбные промыслы

В непростое время довелось ему жить – на самую молодость пришлась Гражданская война. Он жаловался: «Если ты за красных – белые бьют! Если за белых – от красных достается…» Так что, непонятно, за какую власть воевал мой дедушка после революции, но, зная его характер, можно предположить, что он таки отсиделся в эти кровавые годы где нибудь на дальних хуторах.
Про дедову родню – все как сговорились – никто ничего не знает. Выпытал только от матери что в родственниках ходила добрая половина села Кочковатка: Зуевы, Галкины, Сидоровы, Даниловы, Коноплевы, Ивановы…
В 20-е годы, как только улеглись братоубийственные страсти в России, Владимир решил жениться. Все было очень просто – молодой человек купил одеколон и Мария (так звали приглянувшуюся ему девку) за такой подарок была согласна стать его женой – во всяком случае, так гласит семейная легенда. Несмотря на свой плюгавый рост, держал свою жену в строгости, к тому же был страшно волосат, дико ревновал ее и вообще, был маленьким домашним тираном.
Прежде чем описывать дальнейшую семейную жизнь моего деда, расскажу о линии его жены (моей бабки) – Марии Сергеевны Поповой.




Итак, Поповы.
Мой прадед – Попов Сергей. Родом из 19 века, с 60-70 годов, предположительно. Потому что мою бабку он сотворил в 1896 году. И назвал ее Марией. А еще не без его помощи появились на свет Анна, Егор и еще один ребенок, мальчик (пока не можем выяснить, как его звали).
В девичестве Мария плавала с рыбацкими артелями в море. Была ростом высока, черноброва, красива.


К морю

Где то там, на взморье, на лебединых раскатах была у Марии любовь, какой-то парень или даже жених. Но замуж вышла за Владимира Фомина… А тот парень, через пару лет пришел к её дому ночью, открыл ставню и увидел, как Мария качает колыбель с ребенком. Она увидела его лицо, вскрикнула …Все поняв, он ушел, не сказав ни слова своей бывшей испуганной невесте. Но муж каким то образом узнал про это сумеречный визит и жестоко избил свою молодую жену. Всю жизнь бабка терпела побои деда, даже в старости на тот свет ушла после одного хорошо поставленного удара…
Но ни к чему потомкам знать о своих нехороших наклонностях, передающихся с генами – я знаю, что вы хорошие боксеры и каратисты, но на своих женах не тренируетесь и любите также как и я.
Начиная с 20-х годов 20 века появляются на свет новые Фомины:

1) Иван – от него родились астраханские Фомины: Лариса, Валентина, Любовь и Александр.
2) Наталья – от которой пошли вологоградские потомки по фамилии Соловьян: Владимир, Валентина и Сергей.
3) Зинаида – родившую Алексея и Наталью Самсоновых.
4) КЛАВДИЯ – ставшая моей матерью после моего рождения и родившая Сергея – мы Мыськовы.
5) Лидия – от нее Николай и Людмила Пахомовы.


Пятерых детей подняли на ноги Владимир и Мария. И вот как они это делали.
Пока были молодыми – деда постоянно куда то манило. Каждый год намечался очередной отъезд-переезд куда-то на Кубань – там места хлебные, караваи сами в рот прыгают! В 1938 году решились наконец поднять свои зады и податься на рыбзавод в Володаровку, в самые низовья Волги. Но, приехав к воротам завода, их развернули обратно – там ждали молодых и здоровых, а дед с собой привез целый детский сад - так и не дали ни жилья, ни работы, пришлось нашим «гастарбайтерам» поворачивать обратно. Возвращаясь назад, остановились на ночлег за Астраханью – первый железнодорожный полустанок Утюпкин, возле него и заночевали, а наутро решили остаться здесь: в округе начинался покос камыша и нужны были рабочие руки. Из каких-то досок Владимир сколачивает большой топчан, на него накрывают полог от комаров – это первые детские воспоминания моей матери - ей 4 года, но ходить по земле нельзя – везде торчат острые стебли камыша. Так и прожили все лето на топчане, пока на Утюпкине не вырыли землянку, земляную нору, в которой перезимовали: и стол был из земли, и кровать земляная… Мария и в этих условиях продолжала то, что предписывает Всевышний – плодились Фомины и размножались, но несколько детей умерло в младенчестве – так и остались под землей «дети подземелья».

Череду неудачного продолжения рода прервала Великая Отечественная война. В начале войны деда, тогда еще сорокапятилетнего мужика, забирают бить фашиста. Но бить он умел, видно, только свою жену – после тяжелого раненья, его, уже лежащего в морге, еле выходил родной Красный Крест и солдата комиссовали по болезни.
Его возвращение домой похоже на щемящий эпизод из фильма про войну. Сойдя на станции Астрахань-2, он шел по дороге и ему встретился какой-то парень, который с котомкой за плечами шел на станцию – его как раз забирали на фронт. Они даже перекинулись словами и разошлись. Всего на несколько метров. Потом разом оглянувшись: «Ванюшка?», «Папаша?!» бросились друг к другу! Сын Иван к этому времени уже лет как пять служил в армии, да и отец после морга выглядел не лучшим образом, вот и не узнались поначалу… Обнялись, всплакнули, поделились махоркой и пошли себе своей дорогой – Ванюшка воевать с фашизмом, а отец поднимать своих дочерей.

А поднимать было что: с началом немецких бомбардировок астраханской железнодорожной нефтебазы, на полустанок Утюпкин, где была вырыта их землянка, приехали люди в форме и разрушили ветхое жилище Марии – каким то боком оно мешало нашей Красной Армии. Дед перетаскивает оставшийся скарб в соседний казахский поселок Кири-Кили и там, на берегу реки Болды сооружает мазанку – это когда четыре столба обкладываются камышовыми пучками и обмазываются глиной с навозом. Вместо крыши кидают несколько досок, на них тоже кладут камыш и засыпают землей: зимой холодно, летом жарко, но это крыша над головой.
Трудно приходилось весной в половодье: вода заливала ветхий домик и тогда жизнь поднимала наших Фоминых над грешной землей – кровати, а вернее топчаны из досок задирались под потолок, а вот единственную козу с еврейским, почему-то, именем Малька (Королева) под потолок не повесишь. И тогда её, сердешную кормилицу и поилицу, поднимали на крышу, рискуя провалиться с рогатой сквозь отсыревший камыш…
Из своих детских воспоминаний того периода помнит лишь свою недетскую жестокость: как давали голодным казахским соседским детям хлебные мякиши с закатанными в них волосами, как издевались над лягушками, надувая их в зад через соломинку… А еще вспоминает, как ненавидела младшую сестренку Лидию в тот момент, когда той разрешалось собирать хлебные крошки со стола.


Зина – слева, Клава – справа
1943 г

По весне, в сезон Большой воды, когда вся талая вода России по Волге и ее многочисленным притокам от Валдая до Урала устремляется в нашу Прикаспийскую низменность, до самого горизонта можно видеть только водную гладь, да редкие гривы полузатопленных деревьев среди камыша. Месяц-полтора Владимир и Мария живут отрезанные от земли и как только могут, стараются выжить. Одним из способов добычи пропитания был сбор птичьих яиц речных чаек. Для этого дед сажал в лодку мою мать, тогда еще лет восьми от роду, но самую сообразительную из оставшихся детей (старшую 18-летнюю дочь Наталью к концу войны, так же как и Ивана, забирают на фронт) и они плыли к камышовым плавням, где с криком носились чайки.
Но однажды поднялась Моряна - сильный ветер, дующий с Каспия и необорудованную лодку понесло прочь от кусочка земли. Владимир долго пытался бороться со стихией, но у него был в руках всего лишь шест, который был бесполезен в глубоких местах и лодку уносило все дальше в Большую воду. Несколько дней дул этот ветер и моя мать с отцом голодные и холодные болтались в деревянной посудине, зацепившись за какое-то дерево.
Наконец, стихия улеглась и через неделю обессиленные, они добрались до дома. Каково было их удивление, когда соседи глядели на них как на вернувшихся с того света – даже Мария уже отдала единственное дочкино платьишко людям, думая, что все, потонули её лодочники.



Просто Мария


Несмотря на то, что в войну отец был с семьёй, Фомины очень трудно пережили этот период жизни. Владимира трудно было назвать добытчиком в полном смысле этого слова – они все время перебивались с хлеба на воду. Мать рассказывала, что отец либо сторожил бахчи на хуторах, либо чинил обувь и то, если кто принесет. Настоящей рабочей специальностью он так и не овладел, не захотел влиться в класс пролетариев дед Фомин, ну, а интеллигенцией быть ему уж и вовсе не светило. Так и жили: моя мать с семи лет пасла чужих свиней, собирала на дне ильменей «речной орех» - чилим, да еще и рыбачила – этим и жили. А еще, как только спадет Большая вода и зацветут луга, Мария гнала детей собирать «кошшины мудышки» - какие то луковки, похожие на яйца у кота! Вот таким столом и такими деликатесами сгубила моя матушка себе желудок – сколько себя помню, всегда жаловалась на свое подорванное войной здоровье.

В 1946 году вернулся с войны старший брат Иван и, женившись, уезжает на нашу «историческую родину» в село Селитренное.


Кто из них наш Иван?
На трофейной мебели в Германии
1945 г

Видно, держали наши Фомины какую то связь с многочисленной роднёй, оставшейся на развалинах столицы Золотой Орды. А когда у Ивана и его жены Ирины рождается дочь, то мою подрастающую мать Клавдию отправляют к ним в няньки и начинается у моей матушки «чеховский период». Ну, не сладились отношения у неё с братовой женой и мать, как чеховский герой Ванька Жуков, пишет полные слёз и муки письма своему папаше. Папаша (только так называли его дети) приезжает и забирает свою любимую дочь обратно, но везет уже не в опостылевшие Кири-Кили с козой на крыше, а на новое место жительство – село Черепаха. По-моему, это и не деревня даже, так, разбросанные по бугру лачужки… Но зато на бугре – весной вода не достает и вокруг полно садов от большого села Началово - сторожи не хочу!
Дед по-прежнему караулит сады и бахчи, а заодно освоил нехитрое плетение зембелей – этаких сумок из астраханского чакана-рогоза. Торговать этими сумками на главный астраханский рынок Большие Исады посылают мою матушку – ей уже лет тринадцать будет и деньги от продажи цепко держатся в её потной ладошке. Одна беда – возвращаться после рынка приходится через огромное кладбище и вот тут возраст дает о себе знать. Однажды, загулявшись по рыношным бутикам, девчонка забыла посмотреть на часы – еще немного и ночь косматыми тучами накрыла кресты на кладбищенской алее, по которой должна держать свой путь наша отроковица. От страха отнимались ноги, слезы заливали глаза, за каждой могилой ей казались «ожившие» герои фильма типа «Живые мертвецы». Как вдруг….
Более счастливых минут она не помнит в своей жизни – ей слышится голос! И не голос Майкла Джексона с его «Thriller», а родное папашино «Клавдя-я!!!!» Как летела она на этот глас меж могилок, как ревела от счастья, уткнувшись в рваный, но такой родной полушубок!
В это время у матери пробуждается тяга к знаниям - в конце 40-х она прилежно ходит в школу на Казачьем Бугре, но закончив три класса, посчитала науку законченной. Детство и школьное баловство заканчивалось: впереди светила юность, в дырявых чулках – дырки, пора было устраиваться на работу.

В 1950 году семья Фоминых вновь меняет курс – снова в сторону станции Астрахань-2. Чем вызваны эти метания? Может быть Владимир решил по настоящему заняться сапожным делом? Или может быть тем, что дочери выросли, а на станции всегда были нужны люди под вагонами, вот и влились две сестры - Зина и Клавдия Фомины в дружный отряд железнодорожников.
С помощью сына Ивана, так же перебравшегося на станцию, быстро поставили небольшой домик на улице Бобруйской и начал мой дед потихоньку сапожничать на дому, да по стариковски сторожить бахчи за рекой Болдой у Мушкарихи…


С железным дрючком – Клавдия
Начало 50-х

Свои первые трудовые годы мать вспоминает с содроганьем: работа досталась та еще – чистить грязные цистерны от мазута. Молодые девчонки железными скребками должны были соскребать застывшую грязь, буквально на животе ползая по грязному и холодному металлу. Зимой их фуфайки лоснились от пропитавшего их мазута, летом же наоборот солнце разъедало измазанные руки.
А тут еще проблемы, пардон, с личной женской гигиеной. Элементарных трусов не было, поэтому и зимой и летом ходили в рейтузах, где вместо резинок использовали … веревочки. А во время критических дней (еще раз пардон) нужно было пристроить в эту конструкцию кусок обтирочный ветоши, которую выдавали для работы с мазутом. А в этой ветоши, в этих отходах прядильного производства, попадались обломанные спицы и крючки от чесальных машин – дело дошло даже до больницы – впрочем, советские гинекологи начала 50-х и не с таким встречались в пору развитого социализма.
Но несмотря на непрезентабельное нижнее бельё и мазутное верхнее, вскоре появились первые женихи. Публика была разношерстная, в основном бывшие ФЗУшники, отчаянные блатные ребята, любители выпить и покуралесить. Однако рядом с матерью они смирнели, рукам воли не давали, прямо таки превращались в каких-то комсомольцев - порой доходило до того, что всей бригадой коммунистического труда выезжали в город и фотографировались на память.


Бригада
Клавдия Фомина – правая в верхнем ряду – самая-самая!
1954г

Мать была фантастически красива – в те годы много и с удовольствием фотографировалась на память, дарила свои фото поклонникам, да и женихи пуская слюни подписывали ей на память свои фотографии. А подписи все как одна были вот такого наивно-необразованного содержания:

«Пусть волны жизненного моря
не смоют память обо мне»

Или такое: «Пусть не я, но образ мой
будет вечно пред тобой»

А еще вот так: «Пройдут года, заменятся годами
От прошлого останется лишь след
Но в знак того, что были мы друзьями
Останется вот этот документ»

Или вот такое: «Как тихая в море волна, как скромная песня поэта
Пусть будет тебе дорога, тебе фотокарточка эта»

И совсем уж безапелляционное: « Если любишь – то храни,
А не любишь – то порви!»

Ну, и рвала моя матушка фотки особо надоедливых ухажеров, а потом … опять склеивала…


Без комментариев
1954 г

Несмотря на тяжелую и грязную работу, начала шить себе модные платья и заработанные деньги в основном тратила на себя, хотя папаша и пытался запустить руку в ее кошелек, мол, давай дочка заработанное в семейный котел, дескать, я кормил-поил тебя, а теперь давай расплачивайся… Но Клавдия жестко пресекла папашкины наскоки – руки прочь от моих доходов и расходов, мне замуж пора!
К этому времени старшие сестры уже были за мужьями: старшая Наташа еще на фронте, куда ее забрали 18-летней девчонкой, нашла покровителя в лице танкиста украинца Дмитрия Соловьяна. Вместе с ним после Победы приехали поднимать разрушенный Сталинград, да так и остались в нем работать каменщиками – получили квартиру, родили детей…
Сестра Зина, бывшая букой и никогда не глядевшая в сторону парней, неожиданно для всех выскочила замуж за красавца-саратовца Петра Самсонова. Очередь была за Клавой, которой перевалило за двадцать и которая слишком уж была привередлива в выборе спутника жизни. Покопавшись еще годик в женихах, она попалась на глаза местному ловеласу Борису Мыськову – тому как раз захотелось жениться и ему подсказали, что Клавдия - одна из немногих сохранившихся девушек на 2-ой Астрахани. Он тут же предложил моей будущей матушке выйти за него замуж, на что получил решительный отказ – ну не понравился ей этот парень, слегка опухший от водки!
Впрочем, через пару дней Клава сама выбросила белый флаг и решила капитулировать: здраво размыслив, что ей уже 21 год и девичью честь сохранять становилось все труднее, она решила принять сватов от Бориса – чему бывать, того не миновать!
Все остальное я подробно и не без шутки иронии описал в своей родословной от Мыськовых.

Последнее, о чем хочется дописать в «деле о Фоминых», это угасание жизни моей бабушки Марии, которая принимала самое непосредственное участие в моем воспитании в мои первые три года.
Умирала она в своем неказистом домике на улице Бобруйской все на той же станции Астрахань -2. Умирала, почти лишившись рассудка, часто заговаривалась, не узнавая своих дочерей. Мать жаловалась, что её отец Владимир до последних дней поколачивал Марию и что ей бы еще жить и жить, если бы не роковой удар, от которого бабушка сильно ударилась головой об столб, стоявший посередине комнаты и поддерживавший ветхую крышу.
Через год, в середине 60-х, дед не выдержал жизни вдовца и привел в дом женщину с 12-летним сыном. Моя мать с сестрами сразу невзлюбили новую мачеху, но жалели её, когда узнали, что у их отца к 70-ти годам проявился интерес к супружеской жизни. Дед страстно домогался тела своей новой жены, но та считала дни, когда старый «отбросит тапочки» и «сыграет в ящик». Однако либидо у моего предка было на таком уровне, что охладить пылкость деда мог только подрастающий сын этой флегматичной женщины – отрок хватал топор и угрожал отрубить моему дедушке лишнее.
Через пару лет от такой невыносимой для всех жизни мой дед Владимир почему то умер. Так закончился жизненный путь Владимира Николаевича Фомина.

Теперь о том, как сложились судьбы потомков Фоминых, моих двоюродных братьев и сестер.
Самая тяжелая страница… Потому что, так сложилось, что у половины потомков Фоминых не сложилось. Не сложилась судьба, личная жизнь, да и сама жизнь полетела под откос.

Начнем со старшего сына – Ивана, который с женой Ириной имел четырех детей и жил на улице Островской, нашей 2-ой Астрахани.
Старшая дочь Лариса родив в 16 лет, оставила дочь Людмилу на воспитание у отца и матери, а сама по старой доброй русской традиции пыталась устроить свою личную жизнь, оборвавшуюся лет в 50. Людмила унаследовала судьбу матери, пила горькую и в 40 лет умирает от сильнейшего перепоя, в котором участвовали и муж и сын….
Вторая дочь Ивана - Валентина была расчудесной девушкой, но выйдя замуж и уехав в Донецк, так же на могла противостоять спиртному и уходит из жизни в цветущем возрасте.
Третья дочь – Люба живет в Камызяке под Астраханью, я почти ничего о ней не знаю, а это, скорее всего, означает, что у неё и ее детей все в порядке.
Самый младший Александр, закончив мореходку, подался как и отец в милицию – был участковым в нашем районе – царь и бог. Но, видно, не по силам была ноша, сложил с себя царские полномочия и сейчас дорабатывает до пенсии на железнодорожной станции. Детей у него нет.

Теперь о волгоградской линии Натальи Фоминой, после фронта и замужества ставшей Соловьян. У нее с мужем Дмитрием родились трое.
Старший сын – Владимир, первый раз женился в 18 лет, еще до армии. Сейчас живет в Валуйках Белгородской области. У него только дочери: Ольга,Алла, Виталия.
Средняя – дочь Валентина, моя самая любимая двоюродная сестра. Вышла замуж за офицерика в 17 лет, второй муж был копией популярного актера… Сейчас, к сожалению, без детей, живет в Волгограде.
Младший – Сергей, как и все мои волгоградские друзья с не сложившейся судьбой из-за водки. Пил дико. Сейчас прикован к коляске.

Моя тетка Зина стала Самсоновой и вдвоем с Петром они вырастили двух детей. Все живут в Астрахани. Зина всю жизнь проработала на нашей станции. У неё была одна из самых необычных профессий для женщины – стрелок ВОхр – вооруженная охрана. С пистолетом наперевес ходила вдоль особо-важных железнодорожных составов и распугивала врагов-диверсантов, которых так никогда и не встречала.
Сын Алексей – самый незаметный из моих двоюродных братьев – я его не видел лет двадцать, хотя мы жили в одном городе. У него два сына: Самсоновы Евгений и Максим.
Дочь Наталья стала Горяниной и у нее родились Василий и Елена, после чего её муж Николай принялся пропивать все, что было в доме. С чем и борются.

От Клавдии, моей матери и отца Бориса, родился я и мой брат Сергей – мы Мыськовы.
Я, Александр, в 1997 году променял Астрахань на Израиль. Приехал туда благодаря тому, что по молодости женился на Трипольской Ирине. Занимаюсь стеклом и зеркалами. В остальное время путешествую по нашим палестинам и занимаюсь бумагомарательством. Жена – известная в узких кругах педагог по скрипке. Сын – студент-электронщик.
Сергей женился на Стукаловой Марине в результате чего у них появились дочки – Ольга и Татьяна. Приличная часть жизни моего брата прошла в хмельном угаре, но за пару лет похоронив от этой напасти трёх своих лучших друзей, Сергей сумел остановиться и сейчас живет спокойной жизнью поселкового бюргера: машина, внуки, огород…

Последняя дочь у Фоминых – Лидия. Вышла замуж за Василия и стала Пахомовой. Всю жизнь проработала на железнодорожном мосту, сводя и разводя его. К старости сноха выгоняет свекровь из её же дома и Лидии приходится идти «приживалкой» - сейчас она на правах домработницы и сиделки для душевнобольного.
Старший сын Николай толком не работал и своей судьбой и характером был похож на деда Владимира. Перед тем как умереть в 35 лет, нарожал примерно шесть детей. Причем, некоторые, говорят, рождены не от него. У детей непростая судьба – выкарабкивались тем, что в трудные 90-е годы собирали и сдавали бутылки – трудна школа выживания ….
Дочь Людмила, выйдя замуж за подмосковного парня, отбывавшего срок в Астрахани, оказалась в Балашихе. Мужа уж нет, но двое её детей почти не знают астраханскую родню…

Вот такая вот история.
Давно уже нет на свете моего дядьки Фомина Ивана, моя мать, мои тетки давно перевалили за 70-летний рубеж – как бы этого не хотелось, но скоро и они уйдут в настоящее прошлое. А эти строчки, эти имена останутся. В настоящем. И прошлом. Для будущих.