Чудной - чудный? - вечер задался. С глинтвейном, георгинами и каким-то нелепым, грустным, детским насквозь теплом. Странно это - вроде взрослые, оба - а в глазах роятся смешинки. Меня просят:
- Расскажи еще.
И рассказываю. У меня рваный, растрепанный голос и сумбурная речь - то нить теряю, то спотыкаюсь - на ходу приходиться сочинять. То и дело смеюсь - неловко, глупо получается. Какой из меня сказитель - света толком не видела, только и остается, что свое сочинять, фантастмагорическое. За окном завывает, свистит снежная круговерть, и в доме топят едва-едва, поэтому и сидим, как воробьи, друг к другу, плечом к плечу на диване - в вязаных свитерах. М. задумчиво перебирает гитарные струны - а гитара пламенно-рыжая, как дворовый кот-хвост-трубой. Что-то такое, донельзя знакомое - слуховая память подводит редко. И черти знают - сердечные, вестимо - что ж за время такое, в этой комнате - не шалая ли весна, не щемящая ль осень. И глинтвейн истекает последним теплом, как слезами, и время течет - неспешно, неторопливо, каплями-песчинками-цифрами-стрелками, Летой прокатываясь волнами. И спешить никуда не надо - все тонет в этой неспешности, теплой, как пресловутый клетчатый плед, болотисто-топкой, раздумчиво-долгой. И губы разлеплять уже лень, и голова сама клонится на острое плечо - привычный, отработанный жест, как пальцами хрустнуть, и слова - редкие, выбранные - тают пепельными сизыми хлопьями,и, пусть не как в песне - сегодня кончится не скоро, завтра - в руках птицей вещей, сизой - и значит, все будет. Все к лучшему.