Иногда я понимаю, что мои мысли и слова ничего не значат и никому нет до них дела. И дело даже не в этом дневнике, но в жизни вообще. Это все уже кто-то говорил. Это все уже кто-то думал. А мысли и слова от повторения полностью теряют смысл, превращаясь в формулы и заклинания. «Карфаген должен быть разрушен!»… Эта формула пережила собственно Карфаген…
Вот Бродский. Порядком сумасшедший и очень тяжелый поэт, использующий бритву вместо топора (или топор вместо бритвы?). Мне нравится, как он складывает слова в очень звучные и глубокомысленные фразы.

Клеймо – не позор, а основа новой
астрономии, что – перейдем на шепот –
подтверждает армейско-тюремный опыт:
заклейменные вещи – источник твердых
взглядов на мир у живых и мертвых.

Хе-хе:) А «Речь о пролитом молоке» – вообще что-то с чем-то, целиком есть одна такая конструкция. Или «Два часа в резервуаре». Или… да ладно, я только начал эту книгу, наверняка еще много таких найдется. Антисоветские антибездуховные стихи – они пережили совдепию и моду на атеизм. Чем они стали? Кусочком истории, или заклинанием? Например, «Романс крысолова» для меня имеет совсем иной смысл, чем даже для самого Бродского.
Но я ушел от темы.
Впрочем, черт с ней, с темой. Авось сама всплывет.
Еще я понял, что разум и душа не являются основной функцией человека. Инстинкт и тело всегда оказываются сильнее своих антагонистов. И это хорошо – в противном случае человечество бы давно вымерло. И без того человечество, слишком уж задумываясь о высоких материях, забывает как следует размножаться. Все чаще я замечаю на улицах беременных женщин, и мой мозг с удовлетворением отмечает, что мы – все еще звери. Разум развился как улучшение инстинкта, он же придумал душу – чтобы не копаться слишком глубоко в самом себе. Душа – это дымовая завеса, которая вроде как бы намекает на что-то высшее, но на самом деле скрывает от разума его же собственные животные корни, его «низкое» происхождение. И способность добиться экстаза путем прослушивания музыки, участия в литургии или осознания великой мысли говорит не о возвышенной духовности сих явлений, а лишь о физиологической взаимосвязи сознания с подсознанием и далее – телом. Нет, не святой дух на вас снисходит – но дьявол просыпается внутри вас. И святые всегда были безумцами, мудрецы – лжецами, художники – пьяницами, поэты – бабниками, актрисы – проститутками.
Но для людей, ищущих большего, мало самих себя. Им подавай как минимум бога. С ним в комплекте поставляется и дьявол, но их это не беспокоит – «лишь бы был свет в конце тоннеля, а с паровозами мы разберемся».
И вот здесь зарождается величайшая ложь, имя которой – абстракция. Подлец Кант очень обогатил нас в этом плане. Понимаю, за что ненавидел его Ницше – но оба они были полоумными.
А все решает тело. Это хорошо показали на практике пытки в фашистских и сталинских концлагерях. Да еще знаменитый момент с тем парнем, про которого говорит эпиграф. Пришлось выдумать целую легенду про его воскресение, затем – построить на этой легенде империю, затем – разработать целую науку о ней… и все равно все предприятие рухнуло, когда духовность оказалась вынуждена подстраиваться под нужды тела. Иначе почему бы гуманисты оказались главными врагами христиан? Для религии любви к ближнему своему ненавистна сама идея любви к ближнему своему – это было главное открытие раблезианского века. А в прошлом веке великий гуманист Экзюпери за гуманизмом обратился… к исламу! («Цитадель») А ведь в Коране написано: «Если встретишь неверного – бей его мечом в горло!» А оказалось – гуманней, чем «возлюби врага своего»… А может быть христианство в том и ошиблось, что пыталось представить человека не животным, а подобием бога? Может здесь оно и потеряло свои гуманистические корни (а вместе с ним их потеряла и вся европейская цивилизация)? Ведь прочие культуры шли обратным путем – делали себе богов по образу человека и были с ними счастливы.