Настроение сейчас - пью зелёный чай с мятой и мармеладом

опубликовано в журнале "Миссия" '2008 

Декабрь – месяц тяжелых и темных портьер на окне. Они свисают фалдами и драпируют всё то, что происходит с жизнью по ту сторону окна. А там - за стеклом - снег накрывает города и замораживает мысли. Это месяц новогоднего бархата и атласа. Время карнавального смеха, распродаж и Рождества в Европе. Это момент как будто бы сказочного церемониала и радостных надежд. И чем фееричнее и волшебнее эта ночь, тем холоднее магия ВЕРЫ.

 О Рождестве Христовом я узнала рано. Мой папа – военный и коммунист – несмотря на строгий регламент армейской службы, в один из своих лейтенантских отпусков взял и покрестил меня. Церкви и тогда на Украине были вполне действующим институтом. Но попа в целях конспирации заказали на дом. Мне было тогда года два отроду. Весь этот процесс я не помню. Но зато помню, что у меня были Крестная Мать и Крестный Отец. А через пару лет радость такого обладания сменилась разочарованием. Мне строго-настрого ЗАПРЕТИЛИ в садике рассказывать о крещении. Нельзя было подвести папу. Но позже в моей детской голове стали созревать вполне *недетские* вопросы. А зачем крестили? Почему это таинство должно быть строжайшей тайной? И зачем этот Бог нужен? Ответы на эти вопросы были настолько невнятными, кроме, пожалуй, одного. Мне показали икону и сказали: это Матерь Божья, будешь себя плохо вести, Бог всё видит и он тебя накажет. Помню всё оцепенение по своему телу. Это был какой-то паралич страха: как это так? Что может произойти, если какая-то картинка с лицом будет стоять в серванте и за мной наблюдать? Я помню до ненависти все эти ощущения. Я боялась остаться в комнате и бегать вокруг стола. А для меня это было такое любимое занятие, что, однажды набегавшись вдоволь, я поняла: за мной следят…!!! Да-да, следят глаза той иконы. И в страхе я их возненавидела. Я пошла на свое детское непослушание. Открыла дверцу серванта, достала икону, взяла ножницы и нацарапала ей глаза. В мои лет шесть мне казалось, я лишила её зрения, и теперь я могу бегать, сколько душе угодно. На месте детского преступления меня взяли с поличным. И наказали, вселив в меня незыблемое чувство страха Кары Небесной. Я стояла в углу и должна была просить прощения у всех: у мамы, у папы и даже у Матери Божьей.

Потом, когда моя бабушка водила меня в церковь, то смотреть под купола мне было безумно страшно, но интересно. Теперь мне говорили, что Иисус – наш спаситель. Но лики святых, их глаза никак у меня не клеились с тем, что я видела в реале. Плакала тетя Маруся, её корову убило молнией, и она боялась остаться голодной на зиму. А баба Хима умерла во сне, у неё сгорела хата. А поп той церкви ездил по селу на «Волге» как председатель колхоза. И именно с того момента в себе я стала ощущать рождество ЖУТКОГО протеста. Но ощутила его так явно я только лет через тридцать. В одну из поездок в Верхотурье мы зашли в Кресто-Воздвиженский храм. Был понедельник. Безлюдно. Но мощи Симеона Верхотурского монахи монастыря охраняют круглосуточно. Он в черной рясе, с бородой, с нестриженными ногтями подошел ко мне и спросил: «Крещеная?» «Да», - ответила я. И он, обмакнув какую-то кисть в ароматном масле, намазал мне лоб. Потом тихая беседа. Мы рассказали, что приехали из Челябинска, что хотели бы узнать историю. И монаху показалось, он нашел благодатные уши. Но именно финал разговора развернул во мне настоящее торнадо эмоций. Я получила замечание. Макияж, брюки. Тот монах мне сказал: «Грешишь, барышня, Господь Бог не любит этого». Скорость моей мысли была настолько велика, что я тут же отрезала: - А в чем собственно грех? - Не гоже женщине носить мужские одежды. И губы красить не гоже. Не пустят тебя в рай. - Не пустят, ну и не надо. Не всем есть место в раю.

По дороге домой во мне взбунтовалось всё. От маковки до пяток. Как так: взять и просто повесить на человека клеймо? Грешница! А что? Носить платья – женские одежды да с рюшечками, губы не красить, голову не кудрить, а потом взять и в таком благочестивом виде украсть у подруги кошелек с зарплатой? Или ребенка родить и оставить в роддоме? Или быть настолько не жадной в любви, что взять и увести чужого мужа – отца двоих детей. А тот, пересекая границы государств, увидит такую благочестивую даму в розовой пижамке, и с горя начнет беспробудно пить. Неужели это не грех??? А внешне-то вроде всё благо и богообразно. Кто-то красиво рисует на заборе…граффити, а кто-то красиво разбивает чужие семьи. Прямо достоевщина какая-то разыгралась во мне!!! «Если бог есть», то, как же он может допускать такие несветлые мысли в адрес незнакомого человека? Да как я имею право сомневаться в том, что кто-то хороший? Ведь судят не по одежке, а по поступкам. Сколько цинизма и безверия скрывает в себе белая в золоте ряса Патриарха. Я помню проливной дождь и кордон ФСБ в Коелге. Приехал Алексий Второй. Бабки стояли с закрученными одеялами, в них спали или плакали дети. Они хотели благословения Патриарха, а он прошел как Царь и даже их не заметил. А я всё тогда думала, неужели этим простым людям с их искренней верой не обидно за такое пренебрежение. Но младенцы из тех одеял вырастут, и тоже будут жить какое-то время с верой, потом разочаруются. И так будет всегда. И к той тысяче прибавится еще одна от Рождества Христова! И так же народ будет ждать церемониала, распродаж и Рождества в Европе.

Фотографии mozg72 : a still-life



 

Фотографии mozg72 : a still-life