Теперь я хочу написать о своей маме – умнице и красавице. Мама закончила три класса церковно-приходской школы, но при этом знала наизусть много стихов Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, Жуковского. Я тоже выросла на этих стихах. Я росла, когда шла война, и уж, конечно, тогда не было детских книжек, да и игрушек тоже. И мама, когда укладывала меня спать, читала мне стихи вместо детских книжек. Поэтому, когда я пошла в первый класс, то знала наизусть стихи Пушкина, Лермонтова, Жуковского. Особенно мне нравились стихи Некрасова. Как мы росли и выросли, знает один бог.

     Мама родилась в семье сына донского казака Логвинова Ивана Никифоровича. Мой дед Иван Логвинов был человеком образованным по тому времени. У него были золотые руки и светлая голова. После переезда из Таганрога жили они в деревне Носово Таганрогского района – это примерно в 20 км от Таганрога. В семье деда было шесть девчонок и двое мальчиков. И вот вечерами все садились и «драли» перо на перины и подушки (по закону каждая девушка в приданном должна была иметь две подушки и перину). А дед Иван в это время читал им книжки, которые привозил из Таганрога. Земли у деда Ивана не было, а он и его старший сын Александр чинили деревенский инвентарь. Жили хорошо и к 1917 году накопили деньги, и заказали паровую мельницу в Голландии. Но купить и вывезти ее не смогли, грянула революция.

     Мама очень хорошо училась в школе, и учитель, который вел ее класс, просил деда Ивана отдать ее учиться дальше. Но тогда считалось, что для девочки хватит и церковно-приходской школы.

     Мой отец Зубашенко Яков Михайлович вырос в семье кулаков. У моего деда Зубашенко Михаила было много земли, на которой семья трудилась от зари до зари. Трудились даже пятилетние дети. Мама рассказывала мне, что самый младший брат моего отца Владимир в 5 лет работал. Работа его заключалась в том, что он рано каждое утро выгонял гусей на пастбище, а вечером пригонял домой. В кулацких семьях не было выходных, все трудились в поте лица. И вот такие семьи Советская власть разоряла.

     Мой отец был первым парнем на деревне.

Моя бабушка Химка (мама моей мамы) его очень не любила, но любовь ведь зла…  И моя мама вышла за него замуж. Стержнем нашей семьи была мама, все хозяйство держалось на ней. После того, как их «отделили», т.е. построили дом, и они стали жить самостоятельно от семьи деда Михаила, у них появилось свое хозяйство: кони, коровы, куры и т.д. Все это хозяйство требовало заботы о себе. Отец любил компании и довольно часто не бывал дома. А лошадей и коров нужно было кормить. И вот мама шла к скирде за соломой, и ее всегда сопровождал почетный экскорт.  Возглавлял этот экскорт поросенок, за ним шла собака, потом кошка, и замыкал это шествие журавль. Журавля кто-то подбил, у него было перебито крыло, а дед Иван его подлечил. Но журавль летать не мог и остался жить в нашей семье. Прожил он у нас 22 года. И каждый год весной, когда журавли прилетали, и осенью, когда они улетали, они делали почетный круг над нашим домом. Наш журавль кричал, просился к ним, но они ничем помочь ему не могли. Он не мог летать, но клин журавлиный прилетал к нам все годы и делал над домом почетный круг, пока журавль жил у нас.

     Вся наша семья любила всякую живность, у нас всегда жили собаки, кошки, птицы, рыбки. И уже в моей семье в Москве жила кошка Зося (так ее назвала моя дочь). Я ее подобрала котенком, и она прожила 20 лет в нашей семье, пока эта шваль ее не убила. Зоська была отличной матерью. Она сама выбирала место для своих котят и, если я их переносила в другое место, она демонстративно одного за другим переносила их в то место, которое она выбрала. Нашу дачу она считала своей. А на даче у нас прижились две трясогузочки, которые считали, что дача – это их вотчина. И когда на дачу мы привозили Зосю, между трясогузочками и Зосей возникал конфликт, они выясняли, кто хозяин дачи. На эту картину было очень интересно смотреть. Трясогузки кричали, хлопали крыльями, а Зося уверенно на них наступала, пока трясогузки не улетели. Я пыталась убедить Зосю, что трясогузки имеют право на дачу. Но Зося чувствовала свое превосходство в силе и уступать не хотела. И так было каждый год, пока Зосю не убили.

     Шваль, в руках которой оказалось грозное психофизическое (оружие излучающего типа, психотронное) оружие, перебила всю нашу семью. Мама собиралась приехать к нам в Москву в гости, и вот за день до отъезда ей сделали инсульт, от которого она не оправилась. Отцу сделали простату, потом операцию, и он умер на операционном столе.

     Старшего брата Олега Яковлевича, участника ВОВ, отравила Ростовская, Таганрогская мафия. Нужно было, чтобы в Таганрог приехал мой средний брат Валентин Яковлевич (нужен был гексоген для взрыва домов в Москве), а он знал, где гексоген может находиться. Достать его на Украине, видимо, они не могли, поэтому, отравив старшего брата, знали, что ухаживать за ним приедет средний брат. Рассчитывать эта падаль умеет. Со мной расправились следующим образом: падаль знала, если я буду в Москве, то ухаживать за старшим братом поеду я, а, если меня не будет, то обязательно к нему приедет средний брат. Начали они с того, что стали в Москве меня лупить излучающим оружием на убой. При этом подсунули мне человека, у которого в Америке жила женщина, которая сможет мне сделать вызов, что они и провернули. Я уехала в Америку, а, когда отравили старшего брата, то к нему поехал средний брат. Потом они убили и среднего брата, сделав ему рак.

     Вот так в России уничтожаются целые семьи. 

Петухова А.Я.