В очередной отпуск, который мне дали осенью, решила пожить за городом в полном одиночестве. Захотелось «прийти в себя», а именно, спокойно походить без макияжа, каблуков, элегантной одежды и, при этом, без лишних свидетелей моего разобранного вида. Устала от людей. От всего. Захотелось одичать. Именно так - «одичать»! Так я тогда говорила, собираясь на дачу, хотя слово «дача» едва ли уместно в данном контексте.

В 1997-м году мой дед, тогда ещё не старый человек, решил купить дом в деревне, чтобы внучке, то есть мне, проводить там лето, но от этого шага его отговорили знающие люди. На примере общих знакомых, которых и обворовывали, и поджигали, они объяснили ему, что, несмотря на то, что жить там дешевле, надо уметь поладить с местным населением, иначе жить спокойно не дадут. А для этого надо быть примерно из этой же среды, что и они. То есть, быть им понятными, так как всё, что не понятно, у многих людей может вызвать отторжение и агрессию. Таков менталитет. Разговаривать на одном языке с людьми другой профессии, другого круга общения и интересов очень трудно, особенно, если у тебя редкая профессия. Поэтому, людям из большого города, которые всю жизнь посвятили науке, туда лучше не соваться. Дедушка поразмыслил и решил не рисковать.

И тогда он недорого купил в садово-огородном товариществе участок в 6 соток земли у знакомого инженера, получившего его даром. Распределяли эти участки в 80-е годы, на работе, и разрешалось там построить летний садовый домик, сарай и туалет, обязанностью же было высадить энное количество плодовых деревьев, кустов и завести парник с огурцами и помидорами, грядки с картофелем, клубникой, морковью, кабачками, и прочим. Сейчас такого уж нет. Как правило, пенсионерки сажают цветы, и огород теперь не основная цель дачной жизни. Люди приезжают на эти участки, что бы, именно отдыхать, а не работать, как каторжные.

Это тихое место, куда идти пешком от станции минут сорок, а на велосипеде до магазина около получаса, вполне располагает к тому, чтобы «одичать, или зарыться, запереться, затеряться» - перефразирую кусочек из песни Окуджавы…

Строительство на нашем участке идёт именно, с конца 90-х, так как дед купил только участок земли с сараюшкой, которая давно уже сгнила и развалилась, и до сих пор нет у нас тёплого туалета, душа, и зимой там жить почти невозможно. Дед уже стар, глух, но всё ещё благоустраивает «дачу» и копается в огороде. Никто кроме него сюда, за 150 км от Москвы, уже не приезжает, если не считать вашей покорной слуги.

Меня стали привозить на дачу рано, и я помню, как меня купали в корыте. Кроме того, меня ужалила оса, потом - пчела, шмель, затем меня искусали комары, мошка, муравьи и крапива. Меня кусали и более крупные существа, например, ужи, мыши и даже ёжик. Эти - за дело. Я их ловила. Бедного ёжика посадила на подоконник и гоняла туда-сюда. В конце концов, я его допекла, и он меня цапнул.

На солнце моя кожа обгорела так, что стала жгуче-красной, а потом облезла целыми лоскутами. Было дело, я тонула в пруду, речке и даже в бочке для дождевой воды. Колени мои всегда были разбиты, мордашка чумазая, а в волосах всегда торчали репьи. Я была похожа на мальчишку-сорванца гораздо больше, чем на девочку. В моих карманах чего только не лежало! Всякие детские сокровища в виде камней, гильз, зажигалки, ножичка, каких-то штучек (дети меня поймут), а с ними соседствовали припасённые лакомства - сушки, орехи да конфеты. С другими детьми, а это были, преимущественно, большие мальчишки, сыновья инженеров, институту которых принадлежало товарищество, у нас была банда, нарушающая покой дачников. Мы были абсолютно свободны, нам не разрешалось, разве что, одним бегать на станцию или к реке. Всё остальное нам дозволялось, и как только мы не колобродили! Вот тогда-то один из наших мальчиков сильно обжёгся листьями борщевика. Все его руки были в волдырях, забинтованы по локоть, и он сильно мучился, так как заживало это очень долго. Теперь он уже взрослый мужик, а руки, всё равно все в белых шрамах. Другой парень, промахнувшись, упал с тарзанки не в пруд, а на берег, сильно ударился, сломал руку. Было, было… Но чаще вспоминается хорошее. Футбольные баталии, игры в войнушку и прочие (интернет тогда ещё не одурманил нам мозги, тем более, в этом товариществе он и сейчас плохо ловит, и люди ходят на холм, что уж говорить о нулевых!), хождение в лес за грибами и ягодами, рыбалка на рассвете, костры вечером, когда мы пекли картошку, горланили песни и пачкали свои лица сажей. Эх, ушло моё безбашенное дачное детство безвозвратно!…

Теперь я приезжаю сюда редко, когда здесь нет моего старого, ворчливого деда, и уединяюсь, целый день, читая в шезлонге или на диванчике-качелях. Сначала я, конечно, врубаю тяжёлый рок на полную громкость и под этот забой, чтобы веселее было, убираю жуткий срач, который развёл старик, презирающий чистоту и порядок. Мусором этим я, в основном, и топлю печь. При этом я отчаянно и от души матерюсь во весь голос, не только на деда, но и на всю свою жизнь, и самое приличное словосочетание в моём монологе, это - «старый говнюк». Когда уборке под забойные композиции приходит конец, наступает то блаженное время, когда я начинаю оттягиваться. Жарю шашлыки, пеку картошку, ловлю карасей на пруду и на костре варю уху, пью чай из самовара. Вот и в этот раз всё повторялось по тому же сценарию. Тяжёлый рок, уборка, шашлык, рыбалка… Часто разъезжаю на велосипеде или совершаю пеший променад. По моим наблюдениям, большинство участков заброшено и пустует. Редко, какие из них благоустроены и используются, как жилые дома. Гуляя по окрестностям, людей почти не увидела, лишь в одном из домов была открыта дверь, из коей вышел совершенно голый мужик. Вероятно, он так же, как и я, здесь оттягивается, отдыхая от цивилизации. Понимаю. Смущать человека не стала, и прошла мимо, ускорив шаг.

Осень моего отпуска была очень тёплая. В конце сентября - начале октября было жарко, как летом. Целыми днями ходила в футболке. Вечерами надевала мягкую толстовку с капюшоном и бабушкины войлочные полусапожки. Когда ездила на велосипеде в магазин, надевала тёмные очки и джинсовую панаму, брала рюкзак и надолго затаривалась допотопным пилёным сахаром кубической формы, мармеладом из коробочки, который принято намазывать на хлеб, длинными сероватыми макаронами с дыркой, любимым пивасиком, копчёными лещами размером с мужские тапки и прочими вкусностями.

И вот, однажды я решила пойти в лес. Год был, к сожалению, не очень грибной, а я мечтала о грибах, так хотелось поесть их во всех видах, и в супе, и жаренные на сковородке и с гречневой кашей, и солёненькие… Бывали года, когда грибы росли прямо на участке, и в лес ходить было не нужно, каждый день – сковородка грибов была к обеду. Теперь же скромнее, хотя бывали года и гораздо хуже. Когда грибов не было вообще и никаких! И я не надеялась найти у нас грибы, которые кто-то успевал срезать до меня ранним утром, и я изредка находила эти срезанные ножки. Поэтому решила просто погулять. Я вошла в лес и не спеша двинулась по тропинке вперёд. Я смотрела под ноги и, обиженная, разозлённая и раздражённая на весь мир, сосредоточенно думала о разном и смотрела себе под ноги, чтобы не споткнуться о корни и валежник.

Поначалу я была ещё вся в цивилизации, ещё там, в городе, своими мыслями суетными и раздражёнными, о всякой ерунде, о том, как какие-то тётки на работе говорят колкости, а мужики – сальности, и меня это бесит. О том, что у меня нет денег на то, чтобы выглядеть сногсшибательно, и меня это расстраивает. А потом подумала: «Ну что за суета? Какая, в сущности разница, какая там внешность…», и махнула рукой. Хоть я и не рафинированная, до мозга костей фемина, какие ещё существуют, хоть и всё реже встречаются в природе, но вот эта забота о внешнем виде сидит в нас уже на уровне рефлексов. Рефлекторно мы поправляем на себе одежду, рефлекторно проводим руками по волосам, посматриваем на себя во всё, что отражает. Например, мне неприятно показываться на людях в домашней одежде или, не дай Бог, в халате. Именно неприятно. Не «стесняюсь», не «ощущаю дискомфорт от чужих нескромных взглядов», а именно чувствую «острую неприязнь от вторжения в моё личное пространство», за что симпатизирую мусульманской форме одежды. От самого ислама-то я бегу в ужасе! Мне всякий экстремизм противен, я не признаю никакого давления на личность и свободу, а уж это… Однако, восточная мудрость кое-что хорошее придумала для людей. От сколькой суеты освобождены люди, которым просто нужно спокойно пройтись по улице, без того, чтобы тебя беспокоили. Когда ты идёшь, покрытая с головы до ног, то ты, как в домике! По улице-то ходит чёрте, кто! Если по улицам разгуливают только твои единомышленники, то ты глубоко ошибаешься. Они если и попадаются, то их 0, 001 процента! Твои единомышленники, как правило, сидят на работе и там усиленно работают, не замечая того, как проходит время, если они, конечно, не учатся ещё в вузах или аспирантурах. А вечерами они в театре, на концерте, в лектории, на какой-нибудь выставке или в музее. Или дома, с семьёй. Если у них уже дети-школьники, то делают с ними уроки, бедные. А в выходные они тоже не на улицах, а либо на природе, либо на культурной программе, либо дома. Если они на улице, то проходом, пробегом, когда идут по делам или куда-то спешат. На улице же чаще встречаются люди, мягко говоря, не из нашего круга общения, а из, так называемых, «человейников». Они ходят по торговым точкам, комплексам и центрам и хап-хап-хап! Как гусеницы какие-то. Или вообще, какой-то сброд, непонятно, зачем и куда бредущих граждан или не граждан, и среди этой толпы – неизвестно, кто! И раздетый человек, среди них мал и беззащитен. Мало ли, что может случиться! А когда ты весь закрыт, то ты, как будто, имеешь дополнительную защиту. Ты, хотя бы, спрятался. Вся покрытая с головы до ног, ты всех видишь, а тебя не видит никто, кроме тех, кто тебя любит, и кого любишь ты. А остальным – фиг! Зачем нужно, чтобы чужие равнодушные (хорошо, если именно равнодушные, а не заинтересованные) взгляды липко ощупывали твоё открытое тело, лицо, волосы… зачем нужно, чтобы на тебя пялились, оценивая, неизвестно, кто и зачем?! Люди-то, правда, в общей своей массе, меня не поймут, если я всё это выскажу, но я это не высказываю, а просто я так думаю и так считаю. И если подождать возмущённо крутить пальцем у виска и очень громко и пронзительно что-то кричать, не разобравшись, а просто спокойно подумать, то можно и понять то, что я имею в виду. Впрочем, кто сейчас меня поймёт, когда в социальных сетях публикуют всю свою жизнь в фотографиях, причём не только для друзей, но и для всех тех, кто на это наткнётся! Вот этот-то стриптиз, как раз мне непонятен. Ладно бы за деньги, на сцене, вокруг шеста… это, как раз понятно, хотя и этот стриптиз, профессиональный, когда тело там обработано так, что оно как одежда. А если дилетантский стриптиз?! Это же кошмар! Вот это всё, что на улице, когда полуголые ходят и всё наружу торчит (весьма неидеального вида, между прочим) и в социальных сетях – и есть тот самый дилетантский, неумелый стриптиз, точнее, эксгибиционизм, непонятно, зачем нужный, если за него, вместо денег, получаешь одни проблемы на свою ж...

И, тем не менее, хоть я и не собираюсь никого «склеить», «подцепить», то есть привлечь, и не хочу, чтобы на меня пялились и с радостью надела бы глухую паранджу (с чадрой), если бы в России это было принято, а не вызывало бы не нужные эмоции, и мне абсолютно всё равно то, что обо мне подумают и то, как меня люди оценивают, но, однако, и я, несмотря на это ловлю себя на том, что рефлекторно прихорашиваюсь. Так уж человек устроен…

Думая о всяком, отдыхая здесь от городской суеты среди постоянной толпы и назойливых людей, которым, почему-то не живётся спокойно, я шла всё дальше и дальше, рассеянно не замечая, куда это меня несут резвые ножки. Я вдохнула полной грудью лесной воздух, подняла руки, широко разведя их в стороны, высоко подняла голову, шумно и долго выдохнула. Запахи, запахи, запахи!.. Царство разных запахов… я закрыла глаза и принюхалась к запахам леса. Но я не собака, и вскоре все эти запахи слились для меня в одну симфонию, и я уже не смогла различать их. И тогда я задумалась о нашем обонянии, о скрытых запахах… читала об этом где-то…

Наш нос, орган дыхания и обоняния, забавная хреновина в центре физиономии с двумя дырочками, похожая… на сидящую жабку, например, да на что только ни бывают похожи носы! От пятачка до акульего плавника! Про этот орган ходят легенды, что, например, если он чешется, то непременно к выпивке, и что чем он больше у мужчины, тем больше его, pardon, пенис. Далеко не всегда прослеживается такая закономерность, как говорят опытные люди. Но с чего вообще это взято? Оказывается, нет дыма без огня тогда, когда носу приписывают какую-то функцию, связанную с сексуальной жизнью человека. А я бы сказала не с сексуальной, а именно с «любовной». Не побоюсь этого слова в данном контексте.

Вообще, говоря о взаимоотношениях мужчин и женщин, я намеренно избегаю слова: «любовь», зная то, что меня не закидает шапками, разве что очень интеллигентная, очень наивная и не современная, невинная девушка. Стоит кому-то произнести это слово, как он тут же получает по соплям. Никакой любви, якобы, нет, всё это – литература, кино и театр. Хорошо. Допустим. «Никакой любви нет, её придумали поэты, мужчина полигамен, все поголовно гуляют от своих вторых половин», и пусть на этом успокоятся разочарованные в жизни и в отношениях, люди. Это их кислород, и не буду их лишать его.

Итак, любовь, вспыхнувшая между мужчиной и женщиной, которая по словам Бекбедера, живёт три года, по словам русских сказителей, до гроба, когда умирают в один день, или на полгода, а то и меньше, как считают многие, в данном контексте – не суть важно, это – химия. Допустим, что это так. А химия – это запахи. А за запахи-то и отвечает нос! То есть, если мне не нравится запах от человека, то я его сторонюсь, если же он пахнет приятно, то меня это притягивает, грубо говоря. Но мне могут возразить, что не все брызгаются парфюмом, и от многих людей запах не чувствуется вообще. Да. Правильно.

Этот запах, который «не чувствуется» и есть тот самый запах, на который, если и накладываются другие запахи, в данном случае – духи или туалетная вода, то не перебивают его, а он слегка изменяет в свою сторону запах этого самого парфюмерного средства. Поэтому, как краски для волос разные волосы окрашивают по-разному, так и духи или одеколоны по-разному меняют природный запах человека. А если запах не ощущается, то это не значит то, что до мозга не доходит его восприятие. Нос-то его всё равно учуял, просто забыл об этом сообщить. Я бы сказала, что он воспринимается как будто бы, на уровне подсознания. Увы, это так. А почему «увы»?

Да потому, что более злого предателя, чем запах не найти! Он выбалтывает о человеке всё! Возраст женщины, которая в сорок выглядит на двадцать пять (бывает такое в нашем веке) и хочет смотреться юной, не понимает того, почему в ней перестают видеть девушку, несмотря на все ухищрения. Она думает: «Голос, выражение лица, глаз… что выдаёт возраст?!», а на самом-то деле – он! Запах! Этот предатель… и этот сволочь-запах, обнародует не только возраст, но и состояние здоровья, измену, ложь, страх и прочие эмоции да чувства. А мы-то принимаем всё это за интуицию.

Это не моё открытие, я об этом прочитала. Не помню, где, но мысля-то остроумная, ничего не скажешь. И она мне понравилась. Поэтому я решила забить на пускание пыли в глаза окружающим, не казаться лучше и «новее», никогда не скрывать возраст, не делать никаких подтяжек в будущем, потому что это ещё и очень дорого, а, мирясь с возрастом, быть естественной и самой собой. Пошли все куда подальше! Я слишком уважаю себя, чтобы молодиться и доказывать малолеткам то, что ещё не старая, а «о-го-го!». И хватит об этом. Всё! Нет ничего вокруг. Только я и этот лес. Кукушка кукует, но я не спрошу у неё, сколько мне осталось. Не надо мне этих игр…

Вокруг тихо шелестело лесное «море». Под ногами шуршала опавшая листва. Высоко-высоко над моей головой покачивались верхушки берёз и сосен. По синему небу медленно плыли пушистые белые облака, похожие на разных пушистых белых животных. Приятно было так бродить, без цели и постепенно избавляя себя от всяких суетных мыслей, нагуливая аппетит и здоровую усталость мышц.

Хотелось и нравилось вот так просто гулять без цели, пошляться по лесу, побродить, то есть, побыть, подышать лесом и, как говорят в народе: «отдать ему (лесу) свою глоть». Я даже, забредя в самую чащу, отчаянно, во всю свою лужёную глотку, со всей силы покричала: «Лес! Возьми мою глоть!!!», как прочитала где-то, не помню, у кого. Это кричат в случае простуды, но я решила отдать лесу хворь душевную. Этой хворью страдают жители большого города, вынужденные много работать. Я бродила по лесу почти уже без мыслей, кроме двух. Одна мысль была короткой, но ёмкой. И звучала она просто до банальности: «Сво-бо-да!». Вторая была длиннее и оригинальнее. А именно такая: «Я себя чувствую не бабой такой-то внешности, такой-то национальности, такого-то возраста и такого-то статуса, а… че-ло-ве-ком. Просто ЧЕЛОВЕКОМ!». Почувствовав лёгкую усталость в ногах, я вышла на опушку, и решила немного посидеть. Мох, на который я уселась под деревом оказался сухим, как самым жарким летом. И тогда я улеглась на нём, устремив глаза в небо. Я лежала среди сосен и пожелтевших берёз. Облака продолжали свой плавный путь по синему небу, трансформируясь то в дирижабли, то в полярную сову, то в белого верблюда… деревья покачивались, берёзы трепетали золотой листвой, а я всё глядела в это синее-пресинее небо, глубоко задумавшись, и не заметила того, как задремала на подстилке из мха и опавших листьев. Мне снились, почему-то, красивые, разноцветные лошади. Они были красивые, длинноногие, грациозные и явно элитные, скаковые, а не мохнатые деревенские лошадки, выпряженные из телег. Но вели они себя в точности так же, как стадо коров, которых пьяный пастух забыл, уснув, и по его недосмотру коровки разбрелись по лесу. Помню, как мы собирали грибы и на них наткнулись. Мне тогда было лет восемь, не больше. Эти красавцы-кони из моего сна бродили среди деревьев и ели… грибы. Как те, реальные коровы из моего детства. Только за грибом потянешься, чтобы в корзину его положить, как «хряп!» и его съедает животное прямо из-под твоего носа. Только во сне это делали не коровы, а красивые породистые лошади. Такой вот странный сон.

Когда проснулась, увидела то красивое состояние природы, которое бывает, когда солнце всё позолотит вечерним светом. Всё мерцает, игра светотени, кругом золото, медь, пламя и камни-самоцветы. Какой прекрасный лес! Он полностью поглотил всю мою глоть и вылечил все мои хвори да печали. Суеты больше нет, есть свобода и тишина. Есть надмирность… есть пространство…

Вставать не хотелось, но надо было двигаться назад. Пора было. Но я не знала о том, как мне идти обратно, потому что забыла, откуда пришла и не помнила, в какую сторону теперь идти. Пространственный идиотизм горожанина. И, самое забавное – это то, что я, идя интуитивно, безошибочно выберу путь, который будет ровно противоположным нужному. Пошла наугад и, в конце концов, поняла то, что заблудилась окончательно и бесповоротно. Не особенно приятно… свобода-то призрачной оказалась. Была, да нету. Теперь я в плену у леса. В его ароматном плену.  А, между тем, на лес опустились сумерки, темнело быстро, и я уже не видела своих рук. Как же непохож ночной лес на ночной город! Город ночью живёт, дышит, как мощный, светящийся множеством огней, и гудящий, поющий на разные голоса, организм. В лесу же тоже явная жизнь, например, сова, которая летала вокруг меня и летучие мыши, проносящиеся прямо перед лицом, но настолько тихо, что слышно биение своего сердца. И эта жуткая тишина, и эта темнота стали пугать меня, я вздрагивала от каждого шороха и поэтому остановилась, прижавшись к мшистому стволу дерева, испуганно вслушиваясь в тишину спящего леса. Я была уверена в том, что орать бесполезно или опасно. Поэтому уже подумывала о ночлеге. Спичек не было, в рюкзаке были только зонт, кошелёк, сложенный пакет на случай обнаружения грибов, туалетная бумага и совочек для закапывания этих туалетных дел в землю, а телефон мой оказался почти разряжен. Идея ночёвки в лесу отпала, так как я боялась замёрзнуть или быть съеденной хищниками, коих в последние годы прибавилось. Тогда я решила идти, несмотря на страх, чтобы хоть куда-нибудь выйти. И вот я увидела просвет сквозь ветки.

Это меня обрадовало, и я устремилась на этот кусок неба. И когда я прошла ещё какое-то расстояние по лесу на свет, мне показалось, что там, вроде бы, виднелось шоссе. Я вышла, было, на это шоссе, чтобы идти по ровной поверхности, но вовремя затормозила, чуть не свалившись в воду, так как «шоссе» оказалось рекой. Побрела по берегу наугад. На реке было очень тихо. Я шла по берегу, и мои шаги отдавались в голове. Наконец, впереди послышался гул, и я пошла прямо на этот гул, рассудив так, что где шум, там цивилизация. Странно было то, что течение реки резко убыстрилось.

Передо мной вдали река странно обрывалась, и прямо из неё в тумане маячили какие-то башни. «Это плотина!» - догадалась я, но мне это ничего не говорило. Местность-то я совсем не знала. Я шла по направлению к плотине. Сова летела за мной, кружась над моей головой. Любопытная птица... Вода падала, подобно ровному водопаду, внизу всё бурлило и пенилось. Рядом с плотиной была дорога, и я пошла по ней. Ноги устали, а никакого указателя всё никак не попадалось. Зато я издалека услышала лай собак, а затем увидела огоньки фонарей. Это был явно какой-то населённый пункт. И я ускорила шаг. Но идти пришлось очень далеко. Рассвело, когда я оказалась в деревне. Сова исчезла, а я шла мимо деревни дальше,  пока не вошла в, так называемый, посёлок городского типа с домами из силикатного кирпича или голубоватых блоков в два, три-четыре этажа, где обнаружила деревянное строение какой-то железнодорожной станции. Войдя в него, сразу принялась искать информацию о маршрутах и времени поездов, а найдя и прочтя, взгрустнула.

Это же надо! Я пришла на другую железнодорожную ветку! А это значит то, что мне придётся доехать почти до самой Москвы, а там пересесть на другой поезд, который пойдёт уже по моей ветке.

Поглядев на часы, что были на стене вокзального здания, и расписание электричек, пошла к кассе купить билет. До моего электропоезда было не менее получаса, я зашла в какой-то круглосуточный магазинчик и, одновременно, маленький кафетерий. Сонная продавщица налила мне горячего кофе, продала булочек, пластиковое ведёрко с маринованным мясом под шашлык, помидоры и большую бутылку пива. Всё это я спрятала в рюкзак. Выпив кофе с мягкой булочкой, чтобы не заснуть в электричке и не проспать нужную станцию, я, послонявшись по окрестностям, по вокзальной площади, перрону, зашла, наконец, в подошедший электропоезд. Поезд мягко тронулся, и я, стоя в тамбуре, чтобы не заснуть, тоскливо смотрела в окно, ожидая того момента, когда же, наконец, будет нужная станция, на которой я смогу пересесть на свой поезд и поехать назад. И вот, наконец-то я вышла на станции и еле успела запрыгнуть в только что подошедший поезд, идущий до моей станции. Двери захлопнулись за моим рюкзаком, я уселась у окна, но вскоре глаза мои стали слипаться, и пришлось мне снова встать в тамбуре.

Прибыла на свою станцию, когда рассвело окончательно, и моросил противный дождик. Оттуда я, срезав почти двухчасовой путь по дороге, ещё минут сорок шла по лесу до своей дачи. Тропинка была мне знакома с детства. Там нашла несколько белых грибов, подосиновиков, лисичек и довольно много сыроежек - как раз на суп и большую сковородку. Я снова была в лесу! Снова запахи, ставшими острее из-за влажности. Листва шуршала от падающих капель, лес, как будто бы пел. Хотелось тоже петь и даже танцевать, несмотря на сбитые ноги и тяжёлый от провизии, рюкзак. Но пусть разразит меня гром, если я хоть на шаг сойду со своей тропинки! Второго такого приключения уже не выдержу.

Придя на место, сразу же кинув пиво и грибы в холодильник, сбросила со сбитых ног кроссовки, облилась из ведра не нагретой водой, да так и рухнула в постель, где проспала до самого вечера.

Проснувшись, я какое-то время лежала и просто смотрела в пространство. Затем я стала, как кошка, которая у нас когда-то, жила, выгибаться и потягиваться во все стороны, по-всякому, разминаясь и зевая во весь рот. Поленившись ещё немного, я встала с постели и отправилась на двор. Дождя не было уже давно, судя по тому, что вокруг было сухо, а вечернее небо прояснилось. На горизонте ещё оставались последние лучи заходящего солнца. Удивительно тёплый для осени, вечер был ещё не поздним, хотя стемнело, и всё небо сверкало звёздами. С противоположной стороны от заходящего солнца всходила ярко-красная и очень большая почти полная луна.

И тогда я, включив насос, заполнила водой все ёмкости, потом нагрела воды, развела огонь в мангале, сервировала стол на летней веранде, и когда образовались угли, поджарила на них шашлык с помидорами и луком, хлеб, и даже яблоки. Кроме того, испекла ещё и картошку. Поставила самовар. Пока готовила, обливалась слюной, так как успела хорошенько проголодаться. Жадно поглощая жареное мясо с луком и помидорами, запивая всё это пивом, я какое-то время ни о чём не думала вообще. Первой же моей мыслью стало - закурить. Я обещала своим близким с курением завязать, хотя и до этого-то очень мало курила. Но, в начале отпуска, роясь в дачном хламе и выбрасывая лишнее, нашла дедушкин табак, оставшийся с 91 года, когда курить было нечего, и люди устраивали табачные бунты, перекрывали движения. Курили тогда, что удавалось достать – Беломор, махорку, и вот теперь, вечерком, свернула-таки душистую самокрутку, с наслаждением затянулась, выпустив дым через нос. Душистый запах табака, подружившись с запахом костра и шашлыка, поплыл по окрестностям навстречу аромату яблочного варенья исходящему откуда-то из домов. Я лежала на диванчике-качелях, глядела на огонь и, ощущая себя абсолютно свободным человеком, молча, даже без мыслей, курила. Хорошо я тогда посидела, попивая душистый чай из самовара, пахнущий сгоревшими шишками и хвоей. Сосновые «иголки» плавали на поверхности этого божественного напитка с лимончиком внутри. К чаю были мятные пряники и мармелад, который можно было намазывать на хлеб, но больше всего мне нравилось пить чай вприкуску с настоящим пилёным сахаром тоже, как табак и мармелад, из бездонных дедовых запасов. Почаще бы так время проводить, оставляя лесу свою глоть!

И даже несмотря на то, что я здорово заблудилась, оказавшись, не пойми, где, но, однако, какой, всё ж-таки, интересной и просто восхитительной оказалась эта большая прогулка!