«Один майор, русский еврей, всегда к пайку добавлял кусок хлеба, приговаривая: «Вы не должны думать, что мы, евреи, мстительны». 

Доктор Куно Валь: «У обочины дороги расположилась русская крестьянская семья. Я увидел молоко в стеклянной банке. Крестьянин как раз начал ломать на куски каравай хлеба. Я не смог совладать с собой, подошел ближе и попросил кусочек хлеба. «Нет, — твердо, но не злобно ответил мужчина, — у нас у самих мало, а молоко нужно детям». За ним вступила в разговор крестьянка: «Ты что, не видишь, что он голодный? Нужно дать ему что-нибудь». Она налила полстакана молока, отломила маленький кусочек хлеба и протянула мне».

"Во время марша пленных солдат по Симферополю из какого-то дома к колонне с криком бросилась женщина, сделала для конвоиров вид, будто она в бешенстве, замахала кулаком перед глазами у одного пленного и при этом незаметно сунула ему сверток с едой. В следующий момент она уже исчезла".

Это доброе пожелание преследовало нас, военнопленных, на всем пути плена вплоть до его реализации. Разве злой враг, имеющий в своей голове закоренелое желание "умри немецкая сволочь", желал бы "скоро домой"? Нет.
"Скоро домой!", а передо мной лежали шесть долгих лет плена, но я никогда не забывал, что многие русские хранили в своей душе желание, чтобы я дожил до возвращения на родину. Эти два слова я не воспринимал как пустое утешение, но для меня они навсегда остались выражением добродушия и гуманности большинства русских людей. Если "скоро домой", то значит не надо поддаваться пессимизму, нужно смотреть вперед, в светлое будущее активно справляясь с трудностями положения. Спасибо тем, кто говорил мне "скоро домой!"
Из сумки конвоир вытаскивает сюрпризы: хлеб, сало, сыр, концентраты. Сварили кашу, ели из одного котелка.
- Ты досыта наелся?
- Досыта!
- Хлеб с салом хочешь?
- Хочу, спасибо!
Когда пароход причаливает к пристаням, он просит меня быть около него. Так, при отличной погоде, проходит тот незабываемый рейс по Волге. Покидаю пароход в восхищении. Поскорее бы очутиться в лагере и отправиться в антифашистскую школу".

"Приближаемся к небольшому поселку. Тут появляются дети, крича на бегу "Фрицы, Гансы", из изб выходят старухи, смотрят на эту толпу человеческого несчастья и по их щекам текут слезы. Вот она, русская душа. Быть может, что муж или сын пал на фронте от очереди именно этого немца, который проходит перед их глазами, а они его жалеют".

"Однажды ко мне обратился один из членов бригады. Он тяжко страдал от зубной боли и попросил меня, уже владеющего русским языком, сопроводить его в поликлинику в качестве переводчика. Мы отправились, зашли в регистратуру. Медсестра внимательно слушала меня, сочувственно поглядывая на припухшую щеку товарища, а я, излагая нашу просьбу, невольно размышлял о том, что же должна думать и чувствовать сейчас эта женщина, видящая перед собой двух немцев, военнопленных, но недавних противников в жестокой войне. "Что было бы в аналогичной ситуации с русскими военнопленными в Германии?" - спрашивал я себя. Скорее всего, их просто немедленно выставили бы из поликлиники. Возможно, что и из-за таких моих мыслей реакция медсестры на нашу просьбу показалась мне чудом. Женщина без лишних слов выписала на моего товарища медицинскую карточку, вежливо и дружелюбно проводила нас к кабинету стоматолога. Любезно указав на место, где мы должны дождаться своей очереди на прием к врачу, занесла карточку в кабинет и вернулась в регистратуру.
Очередь была большая. Нескольких стоявших вдоль стен в коридоре скамеек не хватало и половине желающих попасть на прием пациентов. Но вдруг... второе чудо - выглянула из кабинета врач, пригласила нас зайти к ней без очереди. В кабинете, пока врач занималась лечением товарища, я сидел рядом, и она вела со мной непринужденную беседу, с неподдельной заинтересованностью расспрашивала о моей судьбе. Женщиной она была молодой и очень симпатичной, беседовать с ней было приятно на любую тему, даже на такую, как несладкая судьба военнопленного.
Закончив лечение товарища, врач сказала: "Теперь вы садитесь - посмотрим, какие зубки!" Я оторопел. Смущенно ответил, что у меня нет жалоб, а кроме того, я не член бригады вредного цеха. "Садитесь!" - еще настойчивей, почти как приказ, повторила она.
"Цинга! - резюмировала врач, глянув мне в рот. - Нужно лечить! Иначе зубов скоро у вас не будет".
Она тщательно обработала мои десны какой-то жидкостью, угостила нас с товарищем аскорбинкой и, прощаясь, сказала, чтобы мы обязательно пришли к ней на прием через день.
Покидая кабинет врача, я побоялся ропота тех пациентов, которые должны были убедиться в том, что проклятых фрицев приняли на лечение без очереди. Но - третье чудо в ходе этих событий - никто не ругался на нас вслух, наоборот, выражение лиц ждущих пациентов показалось скорее приветливым.
Спасла она зубы не только мне. По ее настоянию я водил к ней впоследствии очень многих своих товарищей. И никто в поликлинике ни разу не спросил, являются ли пациенты членами бригады вредного цеха.
Однажды я отважился спросить нашу спасительницу: "Что побуждает вас оказывать нам помощь? Да еще столь бескорыстно и в таком объеме!" Ее ответ меня глубоко потряс.
"Мой брат, - сказала она, - попал в немецкий плен. Сбежал, его поймали и заключили в концлагерь Дахау, что означало неминуемую гибель. Но ему чудом удалось бежать и из этого лагеря смерти. И все-таки, как вы понимаете, сбежать было легче, чем уйти от погони, а тем более где-то надежно укрыться. Однако ему повезло. Полумертвого от голода и усталости его нашла в горах на юге Германии немецкая крестьянская семья. Эти добрые и смелые люди не только не выдали его фашистам, но кормили и прятали до прихода американских войск. Мой брат вернулся домой живым и здоровым. Я считаю своим долгом отплатить немцам добром за то добро, какое они сделали для моего брата".
Минуло с тех пор более полувека. Много событий и впечатлений время стерло из памяти. Много забылось имен. Но только не имя этой удивительной русской женщины. Уверен, что столь же прочно хранит это имя и благодарная память многих моих товарищей по плену.
Сердечное спасибо вам, Анастасия Федоровна!"