Цитата сообщения Старая_вера "Всешутейший" царь-антихрист Петр Первый и его кощунства


Уважаемые читатели в своем большинстве слышали из курса истории об этом «соборе». И большинство вынесло из этих «курсов» представление о том, что «всешутейшие кощунства» было чем-то вроде безобидного баловства, взрослеющего «гения». Ну, дурачился юноша, ну чуть-чуть богохульствовал, с кем не бывает по молодости. Но на деле, при ближайшем рассмотрении, все оказывается совершенно иначе. Своими церковными и социальными реформами Петр I сумел переродить Россию не только внешне, но и внутренне. Он изменил само сознание русского человека, и это изменение родом из того же «всешутейшего» собора. Петр Первый был личным создателем и вдохновителем «Всешутейского собора». За рамками исторического понимания остается вопрос, почему человек воспитанный в традиционном христианском духе, мог неожиданно стать открытым низвергателем христианства. Начинал он учебу достаточно традиционно по Часослову, Псалтыри, Евангелию и Апостолу, учился всем церковным службам и пению. На этот счет полностью отсутствуют какие-либо документы, и эта область исторического исследования, в наше время, предоставлена домыслам и догадкам. Скорее всего, тлетворное влияние на маленького Петра оказал его первый учитель Никита Моисеевич Зотов, дьяк посольского приказа и в дальнейшем активный участник кощунственного «всешутейства».

«Сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор», как глумливая пародия на христианскую Церковь, просуществовал не менее тридцати лет. Устройство собора кощунственно копировало всю церковную иерархию. В составе собора были «дьяконы», «архидиаконы», «попы», «ризничий», «архиереи», в том числе «митрополиты», а также «диаконисы», «архи-игуменья» и «князь-игуменья» и т. д. У собора были свои молитвы, большая часть которых утеряна и сохранилась по частной переписке «соборян»

Участникам «собора» были пошиты особые одеяния, которые тоже представляли собой пародию на облачения христианских священнослужителей: к примеру, вместо архиерейской панагии они носили флягу с вином, а на митре «князя-папы» был изображен Бахус (римское изображение древнегреческого бога виноделия Диониса). Состав постоянных участников «собора» безудержного разгула составлял от 80 до 200 человек, «неусыпаемой обители» шутов и дураков.

Резиденция пресловутого собора находилась во Пресбурге, расположенном на острове посреди Яузы, возле села Преображенское. Пресбург «потешная фортеция» представлял собой земляное укрепление, возведенное Петром для воинских игр в 1691 году.

Во главе «собора пребывал «князь-папа», он же именовался «патриархом» и «князем-кесарем». Сам Петр формально числился «протодиаконом Петром Михайловым». Первым «Князем-кесарем» был князь Федор Юрьевич Ромодановский. Петр звал его также «королем» и «пресветлым царским величеством», себя именовал «холопом и последним рабом» князя, в конце своих писем к нему подписывался просто Pieter или «Петрушка Алексеев», а в «сумасброднейших» церемониях целовал ему руку. После смерти этого высокородного «кесаря» в сентябре 1717 года титул «кесаря» перешел по наследству к его сыну, такой же «аристократической» мрази Ивану Федоровичу Ромадановскому. «Князя» и «кесаря», двух действующих лиц собора назначал лично «Петрушка», тогда как «патриархов» избирали всем «собором».

Первым «патриархом Московским, Кокуйским и всея Яузы», был окольничий Матвей Филимонович Нарышкин, двоюродный дед царя. Довольно скоро его сменил Никита Моисеевич Зотов — некогда учивший маленького Петра церковной грамоте, а затем ставшим главой его ближней походной канцелярии.

После смерти Никиты Зотова «патриарший» престол в декабре 1717 года занял Петр Иванович Бутурлин, который 11 лет был назначен на роль «всешутейшего и всепьянейшего митрополита Санкт-Петербургского, Ижорского, Кроншлотского, Ингерманландского». К Бутурлину перешел не только потешный пост Зотова, но и его вдова, с которой новый «князь-папа», тоже овдовев, обвенчался по настоянию государя в 1721 году.

Все, что мы описали, имеет отношение к внешнему проявлению «собора», которое выплескивалось на московские улицы и ошеломляло богобоязненных москвичей. Но внутренняя жизнь «сумасброднейшего собора» была тщательно скрыта от посторонних глаз. Только в настоящее время из архивов извлекаются личная переписка и бумаги участников этого безобразного и ужасающего действа. Собор – это глумление над христианской жизнью и христианскими представлениями. Все деятели «собора» общались на особых сакральных языках, которые противопоставлялись священному христианскому языку богообщения.

Один язык происходил из воровского, так называемого «офенского» жаргона (современная «феня»). Пьянство, среди участников оргий именовалось «Ивашкой Хмельницким», а разврат — «Еремкой».

Другой язык правящих Россией «соборян», был, увы, тем языком, на котором ныне общаются на Руси и стар и млад – это русский мат. Здесь необходимо пояснить - русская матерщина является не просто грубыми ругательствами. Матерщина представляет собой сакральный, религиозный язык славян-язычников, связанный с дуалистическими бытийственными представлениями. По этим взглядам «небо» как мужское, активное начало, «оплодотворяет» начало женское, пассивное, то есть «землю». Отсюда «мать-сыра земля» у славянских язычников есть порождающее и уничтожающее начало всех вещей, а «небо» инициирует – это вечное рождение. Вербальное (словесное) и символическое (изобразительное) представление этих процессов выражалось в описании или изображении мужских и женских половых органов, а также всех процессов, связанных с действием плодородия, оплодотворения[1]. Само слово «мат», имеет, скорее всего, происхождение от слова «мать», как порождающего начала.

Мат – это один из немногих пережитков язычества, стойко сохранившейся с дохристианских времен. Если многие языческие, религиозные представления безвозвратно исчезли с христианизацией Руси, то мат оказался на удивление устойчивым явлением. Исходя из своего языческого, ритуального и «поганского» значения, мат строжайше запрещался христианской церковью.

Именно поэтому русский мат был принят в качестве сакрального языка на «всешутейшем соборе», определившем дальнейший ход русской духовной и общественной истории. Мат широко использовался в непосредственном общении, а также был официальным языком «соборных» заседаний.

Все лица «собора» состоящие из пьянчуг и безобразников носили с подачи Петра прозвища, которые по словам В.О. Ключевского «никогда не смогут появится в печати». Мы просим извинения у наших читателей, но без этой «бесовской вербальной сакральности» картина «собора» может быть определена только как «дебоширство, пьянство, что невозможно описать», выражаясь словами князя Куракина.

«Собор» был не просто гнусной попойкой зарвавшихся высокородных негодяев, он был основоположником новой «святости», на антихристианский манер. Во главе собора стояли «архижрецы» («архиереи», «епископы», «кардиналы»), числом 12 человек. Ясно, что «соборное действо» пародировало 12 апостолов Христа и Тайную Вечерю.

У самого Петра I была кличка Пахом-пихайхуй. Никита Зотов именовался как «Всешутейший и всесвятейший патриарх кир-еби Никита Пресбургский , Заяузский, от великих Мытищ и до мудищ». Бутурлин имел блатное прозвище Корчага, а с 1718 года также «князь-папа Ибасса». Кроме того, и в бытность «митрополитом», и став «папой», он прилагал к себе такие имена-клички, как Петрохуй и Петропизд.

Вот как характеризует состав «всешутейшего собора» список 1706 года. На первом месте числится «Архикнязь-папа. При нем служители: протокопайхуй - Михайлов, духовник Иринархуй, архидиякон Идинахуй Строев, протодиякон Пахом Пихайхуй сам Петр, дьякон Иоиль Попирайхуй Бутурлин.

Ключари: Починихуй Опраксин, Брихуй Хилков, Ионийхуй Субота, ризничий Изымайхуй Мусин-Пушкин, уставщик Неоманхуй Репнин, поп Феофанхуй Шушерин.

Дьяконы: Посадинахуй Головин, Ловихуй Воейков, Ройхуй Ронов, Дуйнахуй Шемякин.

Иподдьяконы: Филарет Яритцанахуй Прозоровской.

Посошники: Медведьхуйвытащи.

Благочинной: Анаспихуй Юшков.

Грозныи: Сомнихуй Тургенев, кречетник Изымайхуй Колтовской.

Лампадники: Хуй Полибин, Иванахуй Губин, Розманихуй Васильев, Возмихуй Тимашев, коммисар Суйхуй Ключарев, Имайхуй Лихарев, новогородский подьячий Пасихуй Козырев, сибирский комендант Григорей Калетин, Розломихуй Траханиотов.

Дьяки: Иван Лосев, Осип Метлин» и так далее.

Не правда ли смешно?!!! Для среднего, современного человека, воспитанного на антихристовой морали эти прозвища и названия вызовут восторг и глумливый смех. А более современные «продвинутые челы» с высшим образованием и научными степенями будут серьезно рассуждать о культуре «смеха и пародии» в Древней Руси.

В качестве служек при «соборе» существовали лица, называемые «суфраны»[2] - которые ходили с кадильницами, но кадили не ладаном, а серой. Для неосведомленных читателей позволю себе уточнить, что запах серы, оставляет за собой Диявол. Отсюда табачные воскурения – это бесовский «фимиам» Сатане. Сами «кадила» были исполнены в виде рукомойника или туалетного горшка.

Особыми членами «собора» были женщины. Иерархия среди них была такой: «княжна-игуменья», до 1717 года ею бессменно была Дарья Гавриловна Ржевская, а потом Анастасия Петровна Голицына. Все женщины были представителями самых древних аристократических родов

Затем шли «архиигуменьи», в их разряд перешла Ржевская, оставив прежнюю должность, далее шли «игуменьи», «диаконисы» и «монахини» - «монахуйни». Помимо этого к участию в соборных действах привлекались жены «служителей Бахуса». Церковное проклятие «анафему», «анафемствовать» заменили словом — «ебиматствовать».

У «соборян» был целый состав из профессиональных клоунов и глумливцев, как бы сейчас сказали «хохмачей» — «грозных заик 12 человек, папиных поддьяков плешивых 12 человек, весны 24 человека(последние подражали голосам птиц)» К увеселениям активно привлекали также певчих, музыкантов, игравших на бубнах и других скоморошечьих инструментах. Все действо «собора» пародировало церковную службу.

Как мы уже отмечали выше, шутовского патриарха выбирали всем собором. Существовал даже специальный порядок избрания - «чин в князь-папы постановления [и] в епископы». Вот как описывает этот процесс исторические источники.

Днем 28 декабря 1717 года «всешутейший собор» собрался в Пресбурге на «старом дворе» Никиты Зотова в деревянном доме. Когда «архижрецы» расселись, они дружно запели «песнь Бахусову». Затем «на высокое место» взошел «князь-кесарь» Иван Ромодановский и выступил с речью, «увещевая, дабы [присутствующие] прилежно просили Бахуса» помочь им избрать нового «патриарха».

После этого все праздничным ходом перешли в каменный дом Зотова, расположенный на другом дворе. Порядок шествия был следующий: «весна», певчие, «подстенная братия». Затем шествовали «диаконы», «попы», «знатные монахи» (все эти чины шли колоннами по три человека). Потом «архимандриты», «суфраны», (эти чины шли уже колоннами по два человека). Завершали процессию «монахи великой обители», которые несли картину или статую Бахуса, за ними — «плешивые», которые несли огромный ковш, и, наконец, друг за другом по одному — «архижрецы».

Бахус, несомый «монахами», напоминал християнам образ, предшествуемый патриарху при выходе. Речь князя-кесаря, напоминала речь, которую Московские цари обыкновенно произносили при избрании Патриархов.

На новом месте «соборяне» разошлись по разным помещениям: в одной комнате («конклавии») обосновывались «архиереи», в другой — прочие «соборяне», в третьей — «дом князь-папин». Все эти комнаты были специально приготовлены: окна до половины снизу были забиты войлоком, а каждого гостя ждало «логовище» — отдельное место, обитое «аксамитами» (бархатом), над которым висела фляга или другой сосуд с хмельным питьем. Основная часть обслуги и актеры разместились в «зале».

«Князь-кесарь» лично препроводил «архиереев» в отведенное для них помещение и, кланяясь им, просил «о прилежных трудех Бахусовых» и о выдвижении из их среды трех претендентов на звание «подражателя Бахусу». Затем он запер дверь в «конклавию» на замок, запечатал ее и ушел к себе домой.

Началась попойка во время которой, ее участники просили «отца Бахуса, дабы явил избранного подражателя себе». К утру «архижрецам» удавалось выявить достойнейших. Главное требование устава Всешутейшего собора гласило: «быть пьяным во все дни и не ложиться трезвым спать никогда». Здесь мы опять отвлечемся от главной темы и спросим: Читатель, тебе ничего это не напоминает в нашей современной жизни?

Утром 29 декабря на место попойки приехала «князь-игуменья» Ржевская в сопровождении «архиигуменьи» и «диаконис». Женщины прошли в отведенную для них «камору» и стали готовиться к потешной церемонии. Приехал и Ромодановский. Отворив «конклавию», он отправился в большую комнату, где стоял его трон и были приготовлены места для всех «соборян». Когда «князь-кесарь» сел на трон, в это помещение потянулись «по чину», в соответствие с соборными категориями и старшинством другие участники заседания.

Все они, входя, кланялись «кесарю» и садились на специально отведенные для каждого разряда «соборян» места. Когда перемещение закончилось, были объявлены имена кандидатов, после чего к «монахиням» был отправлен «ключарь» с повелением «князя-кесаря» и всего «собора» принести «муде для выбирания». Это были так называемые «баллы» (от английского "ball " — шар, мяч), которые добывались из мошонок самцов крупных животных. «Баллы» были двух видов: обшитые черной тканью «черные» и «натуральные» «белые».

Вслед за вернувшимся «ключарем» в зал заседания «с музыкою» вошла «князь-игуменья» и, поклонившись «кесарю», села напротив него. Шедшие следом «диаконисы» поставили перед нею на стол ящик с «баллами». После этого кандидаты в «папы» отправились на испытание — «в особой каморе» они, сняв штаны, расселись на стульях с отверстиями в сиденьях, и сквозь отверстия кандидатов проверяли на принадлежность к мужскому полу. Это была пародия обряда, который совершался при избрании главы католической церкви. Операцию «крепким осязанием» проводили специальные на то уполномоченные люди — «архидиакон», «ключарь» и «протодиакон».

После «освидетельствования» началось голосование. Присутствующие «по чину» и по одному подходили к столу, стоявшему перед «князь-игуменьей», и, «целуя оную в перси» (в обнаженные груди), получали от нее по два «балла» (белый и черный), после чего возвращались на свои места. Когда раздача завершилась, Ромодановский осмотрел «чашу покрытую» (сундук), сделанного в виде Евангелия (Прости Господи) и предназначенный для сбора «баллов», убедился, что он пуст, и скрепил ее своей печатью.

Далее по его приказу один из «ключарей», назвал имя первого кандидата, и ближайшая помощница «князь-игуменьи» — «первая диакониса», в совершенно обнаженном виде, принялась ходить по рядам с сундуком, куда сторонники кандидата опускали белые шары, а его противники — черные. Волеизъявление «архижрецов» было тайным вдвойне: они сидели в епанчах (накидках, символизирующих мантии католических первосвященников) и прятали под ними руки с «баллами», поэтому другим не было видно, как каждый из них голосует.

По окончании сбора «баллов» сундук был поставлен перед «князем-кесарем» на стол. Тот открыл его перед всеми и высыпал содержимое, после чего вступили в дело «бояре»: один сортировал «натуральные» и обшитые «баллы», другой записывал количество тех и других. Голосование за второго и третьего кандидатов происходило точно так же, начиная с осмотра и опечатывания сборной чаши «кесарем».

Победителем должен был оказаться тот, кто собрал больше всех светлых шаров. За выигравшим выборы Бутурлиным отправились «ключарь» и «архидиакон». Когда он был поставлен посреди «собора» перед лицом «князя-цесаря», Ромодановский поздравил его, а старший «архижрец» произнес речь в честь победителя. На Бутурлина возложили «папину мантию и шапку», «плешивые» подняли его над своими головами, понесли к «папскому престолу», поставленному рядом с «цесарским», и посадили на него. В это время все присутствующие пели «князю-кесарю» и новоизбранному «многолетие».

Затем последовала церемония «орлочитания»: все, кроме «кесаря», подходили к сидящему Бутурлину, целовали ему правую руку, которой он держал «Великого орла» (огромный ковш с изображением российского герба), и пили из «орла» в знак того, что присягают на верность «папе» и Бахусу, и при этом целовали прежнюю «князь игуменью» (Дарью Гавриловну Ржевскую) и новую (Анастасию Петровну Голицину) в «ея лоно подпупное».

По завершении этих почестей имело место символическое окончание выборов: по приказу «кесаря» перед ним, а также «папой», «архижрецами» и «протчими знатными» были поставлены столы с одинаковым угощением — это были те самые «баллы», но уже «с их долгими и их гнездами» (с органами, из которых добывались принадлежности для голосования).

Все закончилось тем, что нового «князя-папу» посадили в ковш, принесенный «плешивыми», они же и понесли «понтифика» в сопровождении всего «собора» в дом его, где, его раздели, и опустили голым в гигантский чан, полный пива и вина. Там счастливый Петр Иванович Бутурлин плавал в ковше. Гости, мужчины и женщины, принадлежавшие к высшим боярским фамилиям, в обнаженном виде, пили вино из этого чана. Дальше произошло нечто невообразимое - голым гузном князя А. Толстого разбивали яйца в лохани, затем ему забили свечу в задний проход и все это сопровождалось пением ирмосов, и распеванием непристойных песен на церковные мотивы. После чего этот гордый и свободный аристократ отдал Богу душу.

В связи с этими безобразиями, необходимо упомянуть и свадьбе П.И. Бутурлина, которая происходила по всем канонам «всешутейшего собора». Над головой молодоженов, там где обычно была християнская икона висел «серебряный Бахус», сидящий на бочке с водкой. Комната для «молодых» была устроена в пирамиде, освещенной изнутри, с отверстиями в стенах, чтобы все присутствующие могли наблюдать это действо.

Именно таким образом начинались «славные дела» и появилась новая, просвещенная Россия.

Обряд «поставления в князи-папы» совершался в Москве в первую неделю после Крещения. Бутурлина утвердили в должности 10 января 1718 года. Вот как это происходило: «Когда все собрались в князь-папин дом, тогда в князь-папинской полате жрецы и другие достойные сели на своих местах. Тогда посланные по новоизбраннаго от всего собора ключарь старой, да кардинал, протодиякон и из уединенной его полаты о[т]вели его почтенно в собранную полату. Пред ним несли две фляги, наполненные вином пьянственнейшим — едина фляга позлащенная, другая высеребрена — и два блюда: едино с огурцами, другое с капустою. Поставили пред его кесарским величеством на изрядном постланном аксамитном луховском ковре. Архижрецы на высоком троне сидели по степенем с правую и левую стороны.

Тогда новоизбранный покланялся его цесарскому величеству и жрецам сидящим трижды, и вышепомянутые дары едино по другом подносил поставляющему, говоря краткий комплемент о своем поставлении, и потом сел на стуле прямо поставляющаго.

Тогда поставляющий вопрошал его: «Что убо, братие, пришел еси и чесого от нашея немерености просиши?». Тогда отвещал поставляемый: «Еже быти крайним жрецем и первым сыном отца нашего Бахуса». Поставляющий глаголал: «Пьянство Бахусово да будет с тобою!».

Оный же поставляющий еще вопрошал: «Како содержиши закон Бахусов и во оном подвизаешися?» Поставляемый отвещевал: «Ей, орла подражательный и всепьянейший отче! Востав поутру, еще тме сущей и свету едва являющуся, а иногда и о полунощи, слив две или три чарки, изпиваю и, продолжающуся времяни, не [в]туне оное, но сим же образом препровождаю, егда же придет время обеда, пью по чашке немалой, такожде переменяющимся брашном всякой непуст препровождаю, но каждой ряд разными питьями — паче же вином, яко лутчим и любезнейшим Бахусовым — чрево свое, яко бочку, добре наполняю, так что иногда и ядем, мимо рта моего носимым от дражания моея десницы и предстоящей во очесах моих мгле. И тако всегда творю и учити мне врученных обещаюс, инако же мудрствующия отвергаю и яко чужды творю, и ебиматствую [проклинаю] всех пьяноборцев, но яко же иерех творити обещаюс до окончания моея жизни с помощию отца нашего Бахуса; в нем же живем, а иногда и с места не движимся, и ест ли мы или нет — не ведаем, еже желаю тебе, отцу моему, и всему нашему собору получити. Аминь».

Поставляющий глаголал: «Пьянство Бахусово да будет с тобою затемневающее, и дражащее, и валяющее, и безумствующее тя во вся дни жизни твоея!». Потом поставляемый, кмикнув на колена, и лег, и преклонился персями и руками и главою на предлежащую делву [делва — бочка, кадка], и тогда жрецы пели песнь Бахусову. Потом поставляемый, встав, пришел на высокий амбон к поставляющему, где облачали его архижрецы во вся одежды его, кроме шапки.

Тогда же первый жрец помазал его крепким вином на главе его и около очей образ круга, глаголя тако: «Да будет кружитися ум твой, и такие круги разными виды да предстанут очесам твоим от сего во вся дни живота твоего» — також и обе длани и четыре перста, ими же чарка приемлется, образом лученки [лученки — расходящиеся лучи], глаголя тако: «Да будут дрожати руце твои во вся дни жизни твоея!».

Потом налагали руки архижрецы, и первый читал речь такову: «Рукополагаю аз, старый пьяный, сего нетрезваго во имя всех пьяниц, во имя всех скляниц, во имя всех зерншиков [зернщик — азартный игрок в кости, в зернь], во имя всех дураков, во имя всех шутов, во имя всех сумозбродов, во имя всех лотров [лотр — разбойник, забулдыга, гуляка, необходимо вспомнить здесь, что первым сакральным языком «собора» был язык разбойников, современная «феня»], во имя всех водок, во имя всех вин, во имя всех пив, во имя всех медов, во имя всех каразинов [каразин — малиновая водка], во имя всех сулоев [сулой — сусло, квас], во имя всех браг, во имя всех бочек, во имя всех ведр, во имя всех кружек, во имя всех стаканов, во имя всех карт, во имя всех костей, во имя всех бирюлек, во имя всех табаков, во имя всех кабаков — яко жилище отца нашего Бахуса. Аминь». Потом наложили на главу его шапку и пели: «Аксиос!» [по-гречески: «Достоин!»]. Весь этот процесс был издевательством над христианским богослужением первой половины XVII века, когда архиерей восклицал перед хиротонией священника «достоин», а затем «соборянами» вместо исповедания веры говорилось о том, как «князь-папа» «содержит закон Бахусов», то есть пьянствует

Потом оный новопосвященный сел на свой престол — на великую покрытую бочку, и вкушал вина из «Великого орла», и протчим всем подавал. Певцы же в то время пели «Многолетие» кесарю и новопоставленному. И оное окончав, вси распущены в домы свои. Князь-папа же, разоблачаса от своея одежды, пошел в свои покоевы полаты и остался в том доме». Эти «церемонии» представляют собой пародию на обряды избрания и поставления архиереев Православной Церкви.

Действия «всешутейшего собора» еще ждут своих исследователей. Требуется приложить много сил к тому, чтобы полностью изучить и понять всю символику «собора». Ясно одно – что «действо собора» не относилось к просто пьяному и безобразному угару и не являлось простой свальной оргией.

Все «заседания» собора происходили во время священных для христиан праздников. На первой, строгой, неделе Великого поста «всепьянейший собор» Петра в насмешку над христианами устраивал клоунскую «покаянную» процессию. «Его всешутейшество» выезжал окруженный своими сподручниками в вывороченных полушубках на ослах, волах или в санях, запряженных свиньями, козлами и медведями.

В Вербное воскресенье «на потешном дворе» после обеда «отправлялась» процессия: «патриарха шуточного», «князя-папу», везли на верблюде «в сад набережный к погребу фряжскому», где бесконечно пьянствовали. Вместо прежнего «шествия на осляти» в Вербное воскресенье «князь-папа» и члены «всешутейшего собора» ездили по городу на ослах, волах, в санях, запряженных свиньями, медведями или козлами.

Здесь же следует упомянуть и еще одно празднество, имеющее сходные параллели с «всешутейшим собором» – «освящение» Лефортова дворца в честь Бахуса 21 января 1699 года, представлявшее собой глумление на подлинное христианское освящение. Вместо того чтобы кропить здание святой водой и кадить ладаном, участники этой «церемонии» несли чаши с вином, медом, пивом и водкой, окуривали комнаты табаком, а вместо креста у «князя-папы» были две скрещенные курительные трубки.

Вот как описывает эту церемонию в своем «Дневнике» Корб, секретарь посольства австрийского императора Леопольда: «Февраль 21. — Особа, играющая роль Патриарха, со всей труппой своего шутовского духовенства праздновала торжественное посвящение богу Вакху дворца, построенного царем и обыкновенно называемого дворцом Лефорта. Шествие, назначенное по случаю этого обряда, выступило из дома полковника Лимы. Патриарха весьма приличное облачение возводило в сан Первосвященника: митра его была украшена Вакхом, возбуждавшим своей наготой любовные желания. Амур и Венера украшали посох, чтобы показать какой паствы был сей пастырь.

За ним следовала толпа прочих лиц, изображавших вакханалию: одни несли большие кружки, наполненные вином, другие — сосуды с медом, иные — фляги с пивом, с водкой, последним даром в честь Сына Земли. И как, по причине зимнего времени, они не могли обвить свои головы лаврами, то несли жертвенные сосуды, наполненные табаком, высушенным в воздухе, и, закурив его, ходили по всем закоулкам дворца, выпуская из дымящегося рта самые приятные для Вакха благоухания и приличнейший фимиам». Надо напомнить, что дело было в Москве, в 1699 году, во время страшного розыска и казни стрельцов, когда Петр, по словам А.С. Пушкина, был «по колена в крови». Для полковых древлеправославных священников мятежных стрельцов соорудили особую виселицу в виде Креста. Вешал священников (еще старого, дониконовского поставления) придворный шут, наряженный православным иерархом.

Петр любил всевозможные уродства. Когда умер карлик Петра Первого «Нарочитая Монстра», за его гробом шли самые ужасные уроды, которых удалось собрать. Похороны карлика Петр, как и все, что делал, превратил в кощунство и издевательство. Издевался над живыми, издевался над прахом Милославского, издевался над трупом своего «Нарочитого Монстры». Огромного гренадера, в детской распашонке вели на помочах два карлика. Шесть ручных медведей везли в тележке спеленатого как младенца крошечного карлика. В конце процессий шел Петр и бил в барабан. Ни жизнь, ни смерть, ничто не было свято для венценосного антихриста Петра, который сам был ничем иным, как «нарочитым монстрой». Существуют резолюции Петра на следственных делах: «Смертью не казнить. Передать докторам для опытов».

Во время казней стрельцов и казней по делу о мнимом заговоре царевича Алексея Петр всегда устраивал кощунственные игрища Всешутейшего Собора. Только закончились изуверские казни мнимых сообщников царевича Алексея, как в Преображенском селе было устроено, описанное нами выше, торжество по случаю облачения нового Папы Всешутейшего Собора Петра Бутурлина в ризы и митру по образу патриарших.

Что очень важно, на этом кощунственном сборище присутствовал и местоблюститель Патриаршего Престола Феофан Прокопович. Присутствовал он часто и на других сборищах Всешутейшего Собора. И в этой непристойной, кощунственной обстановке Феофан (уже почти святой у никониан), обсуждал с Петром проекты замены патриаршества Синодом и прочие церковные вопросы. Сам термин «Sinodalis», был пущен в ход именно Феофаном Прокоповичем, а Синод как учреждение был его непосредственным детищем. Да уж, не знаем, кто кого и куда там «лобзал»!

Мы изложили только малую часть документов, касающихся «сумасброднейшего собора». Но они по истине поражают и угнетают. Можно представить какое впечатление «соборы» производили на християн. Такое подражание церковному богослужению в глазах народа было богохульством и поруганием веры. Яростные нападки на Церковь и глумление над обрядами Православной Церкви, доходившие до открытого кощунства, Петр сохранил до самой смерти и никогда не сожалел об этом. Вполне заслуженно царство Петра называлось эпохой антихриста. Как восклицал один поэт в XVIII веке о Петре: «Се – бог твой, о Россия!». К сожалению этот «бог» еще витает над Россией.
http://www.staropomor.ru/posl.vrem(5)/vseshutejshij.html