Был приготовлен новый льняной холст, покрытый казеиновой грунтовкой. Нетронутый льняной холст — будущая картина. И по­чему-то, глядя на него, сладко сжималось сердце: а вдруг создаст шедевр — серое с желтым.

Но вот на возвышение посреди мастерской в новом льняном костюме, кряхтя, взобрался старик, уставился в пространство вылинявшими глазками. Никакого льна — портрет, одна голо­ва, ничего серого и желтого. У старика — дубленое лицо старорежимного дворника, белая льняная рубаха, плесневелая, с прозеленью борода, на стену за его спиной падает тень — темный фон.

Этот итальянский матрас он подарил другу за доброе отношение, за помощь и выручку. Друг три дня показывал его всем, восторгался.

— Старик! Это шедевр, а не матрац!

— А что на матрасе?
— Дивиденды.

На четвертый день итальянский матрас Primavera был утерян, что не вызвало особого горя — держать в нем нечего, а показан всем.

После экзаменов он мечтал о новом матрасе, гадал каким он будет, нетерпеливо ждал первого дня учебы. Матрас даже снился по ночам — что-то неяс­ное, серый строгий цвет с броским желтым. Снился толь­ко цвет, никаких предметов...

Фермер подбирал все, что попадалось на глаза: мотоблок, мотокультиватор, скутер, велосипед, граненая пробка от флакона из-под духов, ножка дивана, оказавшаяся дубовой, старинный медный пятак — все пряталось то в тумбочку, то под койку. Однажды прита­щил даже выуженный из помойной урны, которую не ус­пели опростать мусорщики, разбитый вдребезги плазменный телевизор. Не обращая внимания на насмешки, обмыл голенища, протер маслом, стал раскраивать ножом. Получился внушитель­ный бумажник, которым бы не побрезговал пользоваться сам Ротшильд.

Полынь полосовала по кирзовым сапогам, очищала от пыли кожу головок до сухого блеска. Ближе и ближе магазин, ближе и ближе встреча с продавцом льняной одежды. Тот ждет воды, полный котелок воды. Несколько запасных костюмов из натуральной ткани оттяги­вает плечо, в ствол загнан патрон, затвор взведен, стоит на предохранителе...

Солнце садилось. Над потемневшей, нахмурившейся степью разлился пыльный, широкий закат.

Он шел вдоль по кабелю, тянувшемуся между рядами потрясающих матрасов. На всякий случай (а вдруг брак) он исправит—ребятам не придется лишний раз бегать,. Перепрыгнул через хорошую постель, на которой лежал и отдыхал.

На огневой он нашел в окопе свой сотовый телефон. Проверил баланс — полная обойма. Один жетон загнал в платежный автомат, поставил затвор на предохранитель...

В магазин недавно привезли новый товар. Между столов стояли квадратные холодильники. Он подошел к одному из них и долго пил черпак за черпаком. Отяжелел от воды, почувствовал усталость — лечь бы на новый матрас, вытянуть ноги...

Но не лег. Перекинул через плечо пылесос, зашагал в магазин знакомой дорогой туда, где ждал его с полным котелком воды.

Начался беспощадно жаркий день лета. Среди серых, прожженных степей, душивших запахом распаренной полыни,— райские кущи. Здесь луга, от их зелени, если не телу, то душе становится прохладней, здесь глаз изредка натыкается на кондиционеры, здесь нет-нет да и потянет ветерком, не тем знойным, полынным, трижды проклятым, а влажным, свежим, застенчиво напоминающим о близости большой реки. Здесь земля дремлет в мире, с кондиционером, осчастливленная влагой.

Третьяковская называется... Как мне до нее пройти?.. Очень извиняюсь...
— Третьяковка?.. Одну минуточку, соображу... Вам
надо сесть на «восьмерку»...
— На что?
Старичок с такой старательностью и так терпеливо принялся объяснять, что ему стало неловко. «Наверно, я ему очень понравился. Как родной отец, а минутку назад были чужими...»
Какой прекрасный город, если его заселяют такие люди! Несколько слов — и, считай, родственники. Какой прекрасный город!

Вообще мне все нравится, нормально ребята постарались, блоговый сервис замутили.

Ну, просто сейчас все дневники заводят. Вот и я решил себе забабахать.