В Государственном воеводском архиве в Гданьске (ул. Валы Пястовске, 5)/Wały Piastowskie/ хранится богатое собрание так называемых «recesow», или «Отчетов», о 100 вальных сеймах Речи Посполитой, и среди них пространный Отчет о Варшавском сейме, где судили Лыщинского по обвинению в атеизме. В Отчете очень много интересных сведений по делу Лыщинского, которые до сих пор не использовались ни в одной из печатных работ о нем.
Среди авторов, писавших о Лыщинском, только один, а именно Готфрид Ленгних, основательно изучал Отчеты из гданьского архива и составил из них для себя два больших тома выписок. Краткое изложение Отчета о Варшавском сейме заняло у него девять листов. Но этот материал в своей «Истории прусских земель...» он использовал частично, посвятив делу Лыщинского менее четырех страниц.
Отчет написан на немецком языке с многочисленными вставками по-латыни и с меньшим количеством их на польском языке. Имя и фамилия лица, составлявшего его, были тщательно замазаны чернилами.За 350 лет о Лыщинском накоплена достаточно обширная литература. Большинство авторов сходится в том, что казненный в самом деле был атеистом, материалистом и, следовательно, врагом церкви и Речи Посполитой. Даже сохранившиеся несколько десятков строк трактата "О несуществовании Бога" дают основания для таких выводов, не говоря уже о риторике обвинителей. Исследователи не без оснований отмечают высокую мыслительную культуру Лыщинского, его высокий уровень знаний европейской философии (Кампанелла, философы Возрождения и, вероятно, философы 17 века). Жизнь и учение Лыщинского- свидетельство трагичности выступления против религиозного фундаментализма.

1. Жизненный путь и становление философии К. Лыщинского.
Казимир Лыщинский (1639 г., д. Лыщицы Брестского района — 1689), белорусский мыслитель, атеист и материалист. 4 марта 1639 года в семье служилого шляхтича родился белорусский мыслитель, атеист и материалист Казимир Лыщинский. Учился в иезуитском коллегиуме в Бресте, Ягеллонском университете в Кракове. Находился на военной службе, участвовал в московской, шведской и турецкой кампаниях. Преподавал в Бресте и Львове.
Вернувшись в родные места, преподавал философию. В 1623 г. в центральной части Бреста был построен иезуитский коллегиум с библиотекой и аптекой. В коллегиуме преподавалось 7 свободных наук, богословие, латинский и греческий языки. С 1634 г. здесь преподавали только профессора. Как и в братской школе, в коллегиуме подросток любого сословия мог получить образование бесплатно. В нем учился, а позднее работал помощником ректора и преподавал философию известный мыслитель-атеист и общественно-политический деятель Казимир Лыщинский. В 1664 был помощником ректора Брестского коллегиума иезуитов. Лыщинский был воспитан в школах иезуитов, в 1658 вступил в орден иезуитов и работал в иезуитских коллегиумах. В 1666 вышел из ордена и стал вести частную жизнь. В 1682 на брестском сеймике избран подсудком земского суда, затем служил писарем королевского суда. После разрыва с иезуитами вернулся в родовое имение Лыщицы, превратил его в образцовое хозяйство, основал здесь школу для крестьянских детей и преподавал в ней, занимался юридической практикой. Открыл школу, над входом в которую была надпись: "Не знающий математики да не войдет...", относящая школу к традиции платоновской Академии и классического философского образования. С 1674 писал трактат «О несуществовании бога» (сохранились фрагменты), в котором изложил свои взгляды на религию и окружающий мир. В нём он отрицал существование бога, утверждал, что бог — «создание химерическое», его сотворили люди по своему подобию.
По доносу агента иезуитов, выкравшего часть трактата (15 тетрадей), в 1687 Лыщинский заточён в тюрьму и после более чем годового разбирательства приговорён сеймовым судом к сожжению на костре вместе со своим произведением. 30.3.1689 Лыщинский обезглавлен и сожжён на костре в Варшаве, его пепел развеян в поле.
31 октября 1688 г. виленским епископом Казимир Лыщинский был посажен в тюрьму в Варшаве, его обвиненяли в атеизме. У него нашли несколько писаний, в которых он нападал на истинную сущность бога. Среди других порочащих бога высказываний нашли следующее: «Бог не является создателем человека, а человек является создателем бога, так как выдумал себе бога из ничего» [В подлиннике фраза дана по-латыни: «Deus non est creator hominis, sed homo est creator dei, quia deum sibi finxit ex nihilo”].
Против заключения Лыщинского в тюрьму выступал брестский земский писарь, который говорил, что привлекать к ответу шляхтича, преступление которого не было доказано, противоречит праву свободы. Он обвинил также духовенство в том, что оно хочет ввести испанскую инквизицию. Однако все единодушно и с большим усердием выступили против него и удивлялись, что такое явное преступление все же находит защитника; они добавляли, что тот, которого поймали на месте преступления, должен быть привлечен к ответу; поэтому лицо, отвергающее бога, теряет все права и не может пользоваться свободами дворянского сословия. Более того, известно, что многие из лиц дворянского сословия, которые обвинялись в оскорблении королевского величества, привлекались к ответственности, немедленно заслушивались и судились в земском суде и на сейме. Кроме того, ведь отвергает всякую свободу тот, кто отвергает бога, являющегося наиболее свободным из всех существ и источником всякой свободы. Наконец, да будет известно всем и каждому, что тот, кто впадает в ересь, платит головой. Но в данном случае это отвержение бога хуже всякой ереси, потому что еретик отступает только от церкви, богоотступник же совсем оставляет бога. Следовательно, здесь имелись все основания, чтобы это лицо было заслушано земским судом не позже, чем через четыре недели.
Все же дело затянулось до 15 февраля текущего года, когда оно началось слушаться на публичном заседании. Обвиняемый Лыщинский ранее был привлечен к духовному суду присланным сюда лифляндским епископом и был им признан виновным и предан суду всего государства. Однако господа светские сенаторы не хотели считать приемлемым это действие духовного суда, полагая, что суд всех трех сословий должен пользоваться преимуществом; лишь после него обвиняемого следует предавать духовному суду, а не наоборот. В роли обвинителя выступал литовский инстигатор, который обосновывал свое заявление следующим образом. Обвиняемый написал книгу [состоящую] из пятнадцати тетрадей, в которых приводил доказательства против истинной сущности бога, позаимствовав их у языческих и других порочащих бога авторов и сделав такой вывод: «следовательно, бога нет» [Ergo non est Deus]. Все это он делал не в порядке спора, но решительно и утвердительно. Он часто повторял: «Мы, атеисты, так верим и так думаем».
Когда он читал одного кальвинистского автора (если не ошибаюсь, Альстеда), который спорил с атеистами из-за бога, то на полях писал неоднократно: «Ошибается и болтает этот легковерный глупец». Далее он учил, будто таинство святого брака является только обыкновенной связью. Запрещение бракосочетания при кровном родстве не имело [для него] никакого значения; поэтому он свою дочь заставил сочетаться браком с одним из близких родственников; за это предстал перед духовным судом и был приговорен к отлучению. По этим всем причинам он привлекается к ответственности, так как атеизм является худшим из всех пороков; следовательно, виновник должен быть подвергнут соответствующему наказанию.
После того как обвиняемый просмотрел собственные писания и признал их своими, он дал следующий ответ: «Я признаю мощь бога и почитаю величие его помазанного наместника. Я почитаю того, кто является создателем, правителем и содержателем всего того, что есть в мире; но я, ничтожное, несчастное и бедное создание — ведь я наиболее несчастный из всех, потому что сейчас стою перед судом! Я ищу убежища у трона справедливости, у престола милосердия и прошу ваше королевское величество, чтобы со мною соизволили поступать здесь не так жестоко, как происходило перед духовным судом; там же доказательства, которые я мог представлять для обоснования и подкрепления своей веры, не соизволили взять во внимание. Но поскольку я о таком важном деле не имею возможности много говорить, так как мой язык присыхает к небу, то прошу ваше королевское величество оказать мне снисхождение и разрешить взять защитника». Однако удовлетворить эту просьбу не хотели будто бы потому, что не найдется такой юрист, который защищал бы и заступался за атеизм и который мог бы правильно объяснить и преподнести мнение обвиняемого о том, в каком именно смысле он составил свои писания; об этом лучше всех мог бы сказать сам обвиняемый.
После этого Лыщинский продолжал говорить: «Я верю, что бог существует, и то, что я писал, то писал не от своего имени и не выражал этому своего сочувствия; я только желал опровергнуть все то, что было написано другими; все, что я здесь собрал, я думал опровергнуть в другой части, которую намеревался написать и дать в ней новые доказательства истинной сущности бога. То, что я добавлял: «мы, атеисты, так думаем», то это случилось потому, что я приводил слова высказывающегося атеиста. Относительно мнения об Альстеде, то я неоднократно удивлялся, что он приводил столь слабые и неосновательные доказательства в пользу бога; именно поэтому я отмечал те, которые не имеют никакой ценности. Сверх того, я не только родился и воспитывался в католической вере, но имею также истинные свидетельства христианского поведения и образа жизни. Но самое главное то, что у меня есть также прекрасные и твердые доказательства, которые не позволяют сомневаться в том, что я полностью признаю истинную сущность бога».
Когда некоторые пожелали их услышать, он привел следующее: «В каждом роде существ имеется наиболее совершенное существо: например, среди звезд наиболее совершенным существом является Солнце; в мире животных наиболее совершенным существом является человек; среди разумных существ наиболее совершенным существом является бог» [In omni genere Entium datur Ens perfectissimum exempli gratia: in genere Astrorum datur ens perfectissimum, quod est Sol; in genere Animalium datur ens perfectissimum, quod est Homo; in genere Entium Intellectualium datur Ens perfectissimum, quod est Deus]. В заключение он повторил просьбу, чтобы ему дали защитника по делу [Patronus causae]; это ему было, наконец, разрешено, но с таким условием, чтобы защитник представил свои соображения в течение трех дней.
По истечении этих трех дней, а именно 18 февраля дело было возобновлено. Тогда защитник возразил против незаконного срока, обосновывая это тем, что обвиняемый был вызван в суд вопреки закону, чем был нарушен основной привилей [Ius cardinate] о том, что никто [из дворян] не может быть заключен в тюрьму без постановления суда. Весь этот день прошел в пререканиях и повторениях. Однако его королевское величество декретом лишило Лыщинского права отклонения незаконного срока, назначило ему срок 25 февраля для последнего и окончательного ответа.
На основании королевского распоряжения адвокат привел следующие аргументы: ввиду того, что его клиент был обвинен в атеизме и, следовательно, в ереси, то в свете этого первый [атеизм] должен рассматриваться относительно второй [ереси], как вид относительно рода. Для ереси требуются следующие две стороны: умственное заблуждение и упорство воли, первое — начало ереси, второе — продолжение. На это обстоятельство церковь всегда обращала большое внимание, и перед теми, кто готов был отказаться от своих ошибочных мнений, никогда не закрывала врат прощения при условии наложения терпимого покаяния. Ни одной из этих сторон у обвиняемого не было; в своих писаниях он приводил только чужие мысли, не выражая своего согласия; он всегда придерживался мнения, что надо опровергнуть те доводы, которые приводили против бога, и доказать истинную сущность бога более убедительно. Если же он в разных местах писал: «мы атеисты», то это, как уже указывал сам обвиняемый, объясняется тем, что он вводил высказывающегося атеиста; нигде в его сочинениях нельзя найти: «Я, Лыщинский, так констатирую, или так думаю». Что касается Альстеда, то и это было так, как доказывал обвиняемый. Альстед заслуживал такой острой оценки, поскольку приводил часто неубедительные и ничтожные аргументы. Кроме того, нельзя лучше узнать мнение человека, как по внешним признакам, и отсюда следует следующее правило: действие добродетели зависит от акта веры, который направляет намерение. Он с молодости вел христианский образ жизни, усердно слушал мессы и проповеди и за несколько дней до заключения принимал участие в празднестве евхаристии; он щедро раздавал милостыню, хотел дать средства на постройку часовни и подготовил для нее строительный материал. Свои молитвы он всегда произносил с большим благоговением, а также письменно излагал разные благочестивые размышления; но они вместе с другими вещами были у него изъяты и теперь их не желают показать, чтобы усложнить обвиняемому защиту. Все воеводство дало ему свидетельство о благовидном образе жизни; Лыщинский начал писать свое завещание во имя св. троицы, поручая свою душу богу, а тело земле и т. д. Это все доказывает его душевное настроение, и все эти доказательства истинной веры должны ему помочь; ибо в делах, подлежащих наказанию, достаточен хотя бы один довод в пользу обвиняемого. Кроме того, мы живем сейчас во времена милосердия, и церковь, чтобы вернуть заблуждающихся на истинный путь, своей снисходительностью обыкновенно смягчает строгость, а не отталкивает несвоевременной суровостью. Обвинителю стоит задуматься над тем, что он усердствует больше, чем святая мать церковь. Хорошо известно, что против обвиняемого больше побуждает ретивость, чем любовь к богу, больше хитрость, чем усердие, с той целью, чтобы его представить в таком свете. Ибо если бы обвиняемый не потребовал от доносчика [Бржоски] известного долга, то тот не порвал бы с ним долго лелеяной дружбы.
Наконец, обвиняемый прибегнул к королевской милости, которой больше к лицу оказать милосердие, чем прибегать к суровости. Предлагалось подкрепить его предыдущие намерения присягой. Обвинители возражали [говоря]: «Обвиняемый не может защищаться тем, что отличает праведного от еретика ввиду того, что между ересью и атеизмом большое различие: первая отступает только от церкви, второй полностью ее отвергает. Кроме того, из его произведений ясно вытекает, что у обвиняемого было также умственное заблуждение и упорство воли.
Усердие доносчика имеет целью только защиту божественной чести. Требуемая присяга не может быть разрешена обвиняемому потому, что он отвергает того, чьим именем должен присягать; более того, к присяге следует допустить доносчика, так как он имеет в свою пользу много доказательств. 'Королевская милость не может здесь применяться, так как слезы обвиняемого являются лишь вынужденными, чтобы смягчить королевское сердце; и да будет известно, что доброта без справедливости есть величайшая тирания». Затем стороны приступили к рассмотрению во второй, в третий и в четвертый раз, однако, кроме вышеуказанного, ничего нового не было вынесено.
26 февраля после того, как стороны снова предстали перед судом и все же ничего не могли решить, начал, наконец, говорить сам обвиняемый заплетающимся языком и в состоянии большого испуга; он был как бы глухой, который ничего не слышит и которому ничего неизвестно; и все же это его не оправдало; его адвокат привел различные доводы для его оправдания, хотя он сам мог бы сделать это лучше. Если бы ему была оказана милость [говорил Лыщинский], чтобы он мог в заключении в церкви составить письменно свою защиту, то он ясно доказал бы, что совсем не виновен, если его все же признают виновным, то он одновременно просит, чтобы суровость правосудия была смягчена добротой. Известно, что те, которые умирают естественной смертью на смертном одре, подвергаются различным искушениям; когда же ему по воле божьей будет вынесен суровый приговор, то он сомневается, сможет ли противостоять приступающим к нему искушениям; ведь тем, которые были приговорены к медлительной смерти, муки сокращались удушением, и только после этого их сжигали.
После того как он этими словами закончил свою речь, начали собирать голоса господ сенаторов; однако в тот день голоса подали только господа епископы. Среди последних было особо примечательно то, что познанский епископ добавил об обвиняемом, будто он высказался против самого себя, почувствовав угрызения совести [stimulos conscientiae] из-за искушений плоти. Чтобы освободиться от первого и без страха встретить последнее, он не мог придумать более удобного средства, как приобщиться в глубине души к тому, что управляет и напутствует совесть.
28 февраля до поздней ночи собирали голоса светских се наторов и послов. Все сошлись на том, что обвиняемый должен поплатиться жизнью путем сожжения. Некоторые увеличивали наказание предварительным сожжением руки, другие желали облегчить наказание снятием головы; немногие считали, что он должен быть приговорен к пожизненному заключению. Один полагал, что следует дело отправить в Рим. Король вынес решение, чтобы доносчик вместе с шестью другими [свидетелями] принес присягу в том, что он привлек обвиняемого суду не злоумышленно; что он у него не нашел больше никаких писаний, кроме приведенных, и ничего не утаил такого, что могло бы послужить для его защиты. Остальное было принято для дальнейшего обсуждения.
9 марта обвинитель Лыщинского с шестью свидетелями принес такую присягу против обвиняемого атеиста.
10 марта Лыщинский в Фарном костеле покаялся в своих заблуждениях. Предварительно лифляндский епископ произнес трогательную проповедь, тогда как Лыщинский на построенном для этого помосте стоял коленопреклонный перед алтарем. После проповеди господин епископ сел перед ним на стул, стоящий же при этом духовник читал покаяние, которое обвиняемый, заливаясь слезами, повторял вслед за ним. Затем господин епископ дал ему отпущение грехов, прибегнув к легкому бичеванию. Далее епископ сошел с помоста, а атеист оставался там еще некоторое время и, обратившись к народу, призывал бога, короля, сенат и всю республику [оказать ему] милость и милосердие. Когда он закончил свою речь, церемония завершялась торжественным шествием, на котором присутствовала королева с принцами и принцессами.
28 марта по делу обвиняемого атеиста литовским гофмаршалом был опубликован приговор следующего содержания. Лыщинский должен быть вывезен из города и сожжен на костре вместе со своими произведениями в руках. Имущество его будет конфисковано, дом, в котором жил, разрушен и место оставлено пустырем на вечные времена.
После чтения приговора перед королевским троном выступили познанский и лифляндский епископы с просьбой, чтобы несколько смягчить суровость приговора. Сам обвиняемый тоже начал говорить, пал на колени и проливал слезы, упрашивая, чтобы его не заставили умирать такой продолжительной и мучительной смертью, но от удара меча; это хорошо послужит делу его спасения, так как он опасается больших искушений, которые в таких случаях обыкновенно испытывает человек.
Это склонило королевское величество оказать ему милость, чтобы он был казнен путем отсечения головы.
30 марта был исполнен приговор следующим образом: на помосте, построенном на площади, Лыщинский сжег свою рукопись, держа ее на палке. Затем ему снесли голову и сразу после этого вывезли за город и труп сожгли дотла.
Во время казни он показал себя очень благоговейным и вполне подготовленным к смерти. Пепел был помещен в снаряд и выстрелен в тартарию.
Надгробная надпись на латыни, которую Лыщинский сам составил при жизни и о которой упоминается в вышеприведенных актах: «О путник! Не пройди мимо этих камней. Ты на них не споткнешься, если не споткнешься на истине. Узнаешь истину у камней: ибо даже те люди, которые знают, что это правда, учат, что это ложь. Учение мудрецов — сознательный обман» [...].
Возле бывшего костела (построен в 1742 году - с начала 1990-х годов - православная Покровская церковь) в деревне Малые Щитники Брестского района установлен камень со словами о поиске истины философа и просветителя XVII века Казимира Лыщинского, уроженца этих мест.
Дело Казимира Лыщинского на сейме в Варшаве по рукописным материалам протоколов его заседания (хранится в Государственном воеводском архиве в г. Гданьске)
2. Основные положения философии.
Изучая философское наследие Казимира Лыщинского, можно определить тип его философии, как атеизм, этот вывод делается из особенностей тех постулатов, которые Лыщинский выдвигает в своём трактате «О несуществовании Бога». Так, например, широко известны такие из них:
• Заклинаем вас, о богословы, именем вашего бога; разве вы этим не гасите свет разума, не отнимаете солнца у мира, не опрокидываете с небес вашего бога, когда вы приписываете богу невозможное, противоречивые черты и свойства бога (4, 24—28)
• Человек — создатель бога, а бог — творение и создание человека. Таким образом, люди — творцы и создатели богов, и бог является не действительной сущностью, а [творением] разума и к тому же химерическим; поэтому бог и химера — одно и то же (11/32—36).
• Религия установлена людьми неверующими, чтобы им воздавали почести... Вера в бога введена безбожниками. Страх божий внушен не имеющими страха для того, чтобы [их] боялись. Вера, которую считают священной, — это человеческая выдумка. Учение, будь то логическое или философское, которое кичится тем, что оно учит истине о боге, ложно. И, наоборот, то, что осуждено как ложное, есть правдивейшее (11, 37 и 1—5).
• Лжемудрецы обманывают простой народ, опутывая его лживой верой в бога и поддерживают ее таким образом, что даже если бы мудрецы захотели его [народ] освободить с помощью истины от этого угнетения, то их [т. е. мудрецов] подавляют при помощи [самого же] народа (12, 6—10).
• Однако мы не находим ни в нас самих, ни в других этого веления разума, укрепляющего нас в откровении божьем, ибо если бы оно в нас было, то все бы согласились, не сомневались и не возражали бы против писания Моисея и Евангелия (которое ложно) и не было бы различных изобретателей разных сект и их приверженцев - магометан и т. д. и т. п. Однако об этом не знают и подвергают это сомнению, а также высказывают противоречивые мнения не только несмышленные, но и мудрецы, которые путем правильного рассуждения, так же как и я, доказывают противоположное. Следовательно, бога нет (12, 11—20 и 23).
В своём трактате Лыщинский отрицает всесущность и всемогущество бога, бесспорность евангелий, укзывает на приоритет рассуждений над слепой верой. Отрицал бессмертие души, загробную жизнь, все догматы и обряды церкви, обличал аморальность и корыстолюбие церковников; отцов церкви называли ремесленниками пустозвонства, которые «тушат свет разума». Религию считал сознательным обманом, а верующих в бога — тёмными рабами. Единственной реальностью считал материальную природу, утверждая, что все изменения в природе происходят по законам развития материи, а не по божьей воле. Он подошёл к требованию ликвидации крепостного права и создания общества, основанного на гражданских свободах. Считал необходимым заменить церковный брак гражданским.
Бог, судя по трактату, не существует, являясь химерой человеческого сознания, используемой церковью и государством в своих целях. Теологи в обосновании догм религии впадают в неразрешимые противоречия и тем самым "продуцируют" сознательный обман. Нет врожденной идеи Бога ("...мы не находим ни в нас самих, ни в других этого веления разума, укрепляющего нас в откровении божьем"). Библия написана людьми, которые с ее помощью поддерживают обман. Материалистический подход проявляется также в отрицании бессмертия души, загробной жизни, чистилища, ада и рая.
Есть и попытки раскрытия социальной заданности и роли религии, при этом, Лыщинский ненавидел свою судьбу, утверждая, что истину ослепшим в пещере открывать опасно: открывшего ослепленные светом разорвут на части (возможно Лыщинский знал учение Платона об алетейе и образах, известный миф, пещеры).
Отрицал бессмертие души и доводы теологов о врожденности религ. идей. Высш. авторитетом в вопросах познания считал разум. Объясняя происхождение религии, утверждал, что определенные обществ. силы заинтересованы в невежестве масс. Однако в своей суплике Лыщинский так определял своё отношение к философии и религии: «Я, правоверный католик, верующий в единого в св. троице господа бога, воздающий хвалу своему создателю и верный подданный короля, наместника царя царей, господствующего над нами счастливо по его милости, помещик брестского воеводства, ныне ложно из ненависти обвиненный, как неверующий в бога нечестивым человеком, который сам подлыми поступками отрекается от бога.»
Он также отрицает свой отказ от веры. он мотивирует это безумством такого понимания и своей некомпетенцией в этом вопросе: «Здравый рассудок каждого человека возмущается и тревожится, допуская и, более того, позволяя себе высказать мысль о том, что нет бога. Какое существо может отрицать создателя? Как выступать против бытия того, благодаря которому вообще мы существуем, живем и сознаем себя? Поистине безумец сказал в своем сердце: нет бога! Но, видно, [и он сказал], сомневаясь в этом, ибо невозможно осмелиться высказать такое мнение без какого-то естественного отвращения, без боязни бога в глубине сердца. Я признаю, конечно, свой проступок в том, что осмелился писать о недоступной мне области, которая превысила мое понимание, ибо то, что является божественным, следует, скорее, покорно почитать, а не исследовать. Но я писал не прямо против бога, а лишь о боге; мои недруги объяснили это в худшем смысле и, многое извратив, представили как атеизм.»
По заверениям Лыщинского эти писания полностью были извращены, ибо замечания, которые он делал частным образом для себя и для представления какому-либо теологу, не являются ни правилами, ни догмами, ни исповеданием, а лишь обыкновенным спором. В нем Лыщинский излагал с набожной целью причины, сомнения и доводы против аргументов теолога, представляя как бы на сцене тех, кто сомневается в боге, споря с теми, кто выступал против атеистов. Это, однако, не его мнения и сомнения, а тех, которые иногда осмеливаются усомниться в господе боге. Он высказывался не от себя, а от их имени, высказывая их мнение, но без своего согласия, без всякого сомнения в уме своем о господе боге, без всякого одобрения.
Чтобы склонить Лыщинского к отказу от атеистических взглядов, ему обещали даровать жизнь. 10 марта он должен был отказаться от своих взглядов и получить отпущение грехов. Если он это сделал, то почему 28 марта объявлен смертный приговор, а 30 марта приведен в исполнение?
Из писем Залусского нам известно, что уговаривали Лыщинского очень долго и вначале безуспешно. Сам Залусский говорит, что он хотел, чтобы Лыщинский обратился к вере и жил, но у него было «алмазное сердце», которое лишь позже «смягчилось». То есть он согласился отказаться от своих взглядов, но в ходе отречения скорее всего запнулся (решил не отказываться от своих убеждений) — по аналогии с приписываемым традицией возгласом Галилея: Eppur si muove! Во всяком случае текст отречения был дочитан не Лыщинским, а каким-то ксендзом. И так оно, собственно, и было, ибо его приговорили к смерти.
Признавал вечное существование бесконечной природы, которая развивается по своим законам, отрицал бессмертие души, загробный мир, воскрешение из мертвых. Излагая аргументы тех, кто впал в сомнение, он не выступал против бога, а лишь против доводов теолога, которыми он пользовался для доказательства существования бога. Таким образом, в писаниях Лыщинского обыкновенное рассуждение, а не отрицание существования бога. Он спорил против вышеприведенных доказательств, а не против существования господа бога, ибо предполагал (но не выражал с этим согласия), что доводы этого теолога о возможности доказательства существования бога недостаточны и поэтому они не свидетельствуют ясно, что можно доказать существование бога. Но из этого не следует, что бога нет, ибо есть и могут быть найдены иные доводы, которые ясно и достоверно доказывают существование бога. Сам мир показывает здравому разуму своего творца и дает основания в откровении для веры в него. Еще одна важная информация, которая касается периода написания сочинения Лыщинского «О несуществовании Бога». 18 февраля 1689 г. во время своего второго выступления защитник Илевич выдвинул аргумент, что нельзя говорить о «недавнем преступлении» (crimen recens) обвиняемого, поскольку сочинение свое Лыщинский написал 15 лет тому назад. Прокурор в своем выступлении от 25 февраля использовал этот факт против Лыщинского: если с момента написания сочинения прошло уже 15 лет, то у Лыщинского было достаточно времени, чтобы написать вторую часть с опровержением атеизма. Между тем все, что он написал, было «против Бога», а «за Бога» не написано ни одной буквы.
В 1658 г. вступил в орден иезуитов в Кракове, где продолжал образование. Затем проходил подготовку в Калише в четырехлетней студии, готовившей преподавателей для иезуитских школ.
Преподавал во Львове, с 1665 г. являлся помощником ректора Брестского иезуитского коллегиума. В 1666 г. вышел из ордена иезуитов, занимался юридической практикой. Женился и поселился в своем родовом имении Лыщицы. На Сеймы Речи Посполитой в Варшаве 1669, 1670,1672, 1674 гг. выбирался послом от шляхты Брестского воеводства. Привилеем короля Яна III Собесского в 1682 году назначен на должность брестского подсудка. Имел репутацию объективного и справедливого судьи. Был участником трибунальских судов, писарем королевского суда. Пользовался авторитетом и популярностью в шляхетском сословии за свою общественную деятельность. В маентке Лыщицы открыл школу. Учил детей шляхты и крестьян. Изучал философию, историю и природоведение. Немецкий историк Сейлер отмечал, что еще в иезуитском коллегиуме К.Лыщинский пытался выяснить «всякие грешные вопросы», высказывал парадоксальные мысли о Боге и о религии. Результатом этих исканий явился рукописный трактат на 530 страницах «О несуществовании Бога». Дошло только 5 тезисов этого произведения из материалов судебного процесса, опубликованных польским историком А.Новицким в 1957 г., и эпитафия, сочиненная самим К.Лыщинским. Он был весьма деятельным и хозяйственным человеком. Умело ведя хозяйство, разбогател и помогал своим братьям, даже давал взаймы соседям. Благотворительность оказалась роковой: чтобы не возвращать долг в размере 100 тысяч талеров, его друг и сосед Ян Казимир Бжоска украл у К.Лыщинского 15 тетрадей трактата «О несуществовании Бога», книгу протестантского теолога Альстеда «Естественная теология» с ремарками К.Лыщинского на полях («Мы, атеисты, так не думаем», «Значит, Бога нет» и др.). На основе этого был составлен донос Виленскому епископу К.Бжастовскому, после чего К.Лыщинский был арестован. В 1687 г. духовный суд принял решение сжечь К.Лыщинского живым на костре за тяжкое преступление, каковым является атеизм. Постановление духовного суда вызвало протест брестских мещан и шляхты за нарушение шляхетских привилегий, в соответствии с которыми шляхтича не имели права судить в духовном суде. Подкоморий Писаржевский обвинил католическое духовенство в желании ввести в ВКЛ испанскую инквизицию. Рассмотрев протест, Литовский трибунал отменил приговор. Возмущенные оправданием атеиста епископы добились в феврале 1688 г. направления дела К.Лыщинского на Сейм в Гродно. Сейм дела не рассматривал, поэтому К.Лыщинского освободили.
О Лыщинском епископ говорил, как о еретике, который не только мысленно, но и перед судом совести согрешил; а когда речь идет об оскорблении бога, даже мысли следует карать; а он не словом, хотя и слово о боге высказать опасно, но, что более обидно, подлым писанием, изысканной едкостью слов, сколоченных из разных авторов и заморских атеистов, не простым или случайным утверждением, но, засев за свой пюпитр, как на чумной кафедре, диалектическими доказательствами, доводами, последовательностью и выводами обосновывал свои утверждения, делая из большего большие выводы, из меньшего меньшие; изощрял свой разум и стремился к тому, чтобы убедительно доказать миру то, при мысли и упоминании о чем содрогается ум, а христианские и языческие уста деревенеют. Ведь это он, представ в недоумении и тревоге перед божьим величием и его наместником милостивым королем, не моими устами, но дыханием чумного пара атеиста не как человек, а как чудовище, воскликнул: «А следовательно, нет бога, следовательно, нет бога!»
Он обвинял Лыщинского в том, что он посмел на 265 листах не только представить господа бога как несуществующее творение фантазии, слепую случайность и столкнуть его с необыкновенной и недосягаемой высоты, но и посмел приписать власть и управление землей и небом естественной природе; самого же господа бога назвал выдумкой, чудовищем, пустой святостью, человеческим творением, сущностью, созданной в мечтаниях, не имеющей бытия, а тех, которые веруют в бога, назвал рабами божества, идолопоклонниками, создателями бога; учителей же святой католической веры, богословов — ремесленниками пустозвонства, пресмыкающимися змеями, слепцами, которые лгут, будто в темноте видят, называя их не наставниками, а соблазнителями, не философами, а обманщиками, защитниками глупостей, ошибок, устаревших уловок. Он безбожно срамил их, пером самого черта лживо писал бесчисленные богохульства против пресвятейшей троицы, против господнего воплощения, против непорочной девственности благословенной девы Марии, против воскресения из мертвых. Книгу свою, написанную догматически, при помощи силлогизмов, против существования и существа бога такими словами закончил своей рукой: «А следовательно, бога нет».
Он так говрил онеобходимости наказания Лыщинского: «Перед фактом неслыханной под солнцем божьей обиды, невиданным выступлением ничтожества, покушавшегося на создателя, одеревеневшими от горя устами, окаменевшим от обиды языком, перед самим господом богом и всякой в этом подлунном мире верховной властью, духовной и светской, христианской и языческой приходится жаловаться и торжественно выступать пану Яну Казимиру Бржоске, браславскому стольнику, а с ним и всему христианству и всякому, кто считает себя человеком, против недостойного упоминания человека, поступок которого отвратителен как для христианского достоинства, так и для шляхетского звания. Имя его следовало бы умолчать, чтобы оно полностью погибло, ибо недостоин упоминания тот, кто забыл бога. Если же вспоминать его, то разве лишь для потомков о том, что в Польше родилось чудовище, которое нападает на самого создателя,— повторяю лишь для того, чтобы сообщить потомкам о поступке Казимира Лыщинского. Помилуй бог, он, некогда подсудок брестского воеводства, земский чиновник, родился в благородной христианской семье (пусть бы лучше такой не родился, счастливой была бы мать, если бы оказалась бесплодной). На святом крещении он дал обет через крестных родителей, что будет признавать бога и по-христиански верить в него, единого в святой троице; отрекшись от дьявола и всех дел его, он должен был служить единому создателю неба и земли. Однако он отступил от всего этого и совершил роковое преступление. Ох, почему же воды святого источника не обернулись девкалионскими ливнями и не затопили его на руках у крестных родителей! Сначала казалось большой радостью для родителей и благом, когда он, отказавшись от мирского из-за его обманчивости, ничтожности, тленности, вступил в святой орден общества. Иисуса. В этом богомольном ордене, оставаясь длительное время, он сам, обучая в школах, получил духовное посвящение; но по науськиванию духовного врага, выломавшись, как дикий вепрь, из святой обители и отказавшись от духовного сана, сразу же из лебедя превратился в ворона; тотчас этими же устами, которыми поучал божьему закону, начал злобно богохульствовать. Это вызвало божье проклятие, неотступно следующее, как тень за человеком, за теми, кто уходит из ордена; как следует из святого писания: «кто, приложив руку свою к плугу, оглядывается вспять, тот не достоин меня». Пал этот гнев и божья кара на беглеца из ордена. Он без колебаний предпочел в мире иное правило: счел единственным законом не соблюдать никакого закона. Это вскоре проявилось, когда из-за бешеного или болезненного вожделения попал в такое безумие, что, не имея возможности подчинить разум и возносящихся к господу богу душевные силы, которые ставили перед его глазами творца всех вещей—первое начало,—посмел в сердце отрицать бога и явно, перед людьми, разнузданно говорить то, о чем страшно упомянуть, а ум содрогается выразить это на бумаге: что бога нет! О бешеная, неистовая и безумная людская надменность! Именно здесь ты показала, что наука часто рождает безумие. До чего ты дошла из-за нее? На какой ступени наглости ты остановилась? Когда ты, вытолкнув бога с неба и со всей Вселенной и лишив его величия, водворила на небе какую-то химеру, или сущность, не имеющую бытия, или слепую случайность и неразумно все приписала созданной природе и вечному ее сохранению. Какая же львица родила тебя в пещере, какое море тебя выбросило, зачатого из вспенившихся волн, что ты осмелился нанести богу такую рану, которая превосходит всякое понятие?»
Отсюда ясно, что нет ничего более пагубного, чем дерзкая наука. Довели его [Лыщинского] до этого языческие софизмы, чтение книг, запрещенных божьей церковью и изданных где-то за морем различными атеистами в адской типографии с участием самого Люцифера. Он до того начитался этих книг, что лишился разума, ибо, понимая мало, желал узнать много, но он не остановился на том, что сам стал безбожным атеистом. Его ожесточенность против бога нарастает, потому что такова особенность отступничества, что оно идет все дальше; [Лыщинский] начал явно заражать этой наукой, как ядовитой отравой, невинные умы молодых и зрелых людей. Хрюкая, как некогда Грилус, превращенный Цирцеей в свинью, он доказывал прелести свиней... Когда люди стали убегать от этой науки, как от поветрия, он обратился к другому способу. Этот безбожный учитель, а скорее, чудовище или страшилище природы, засел на кафедре порока и сразу же убрал из своей школы таблицу, на которой было написано, хотя и языческим писателем, но с мыслью о боге, по-христиански: «Когда среди философов поднимается вопрос об изучении природы богов, то лучше всего признать, что мы об этом ничего не знаем» [В тексте по-латыни: Optinum est, ubi inter sapientiae magistros de Deorum natura disquisitio venent fateri se nihil scire].
Существование Бога не доказано и не может быть доказано. Следовательно, Бог не существует. Это основное положение атеистов. /.../ И достопочтенный отец Игнатий Франтишек Запольский, миссионер в Персии, где он и скончался в трудах в 1703 г., в своем письме/.../ от 19 ноября 1698 года пишет так: «Следует заключить, что этот атеист господин Лыщинский все выводил из природы. Основа заблуждения этого атеиста отрицательная и положительная. Отрицательная: он утверждал и доказывал в своих писаниях, которые я читал и по повелению светлейшего короля Яна III коротко изложил в Гродно — «нет и не может быть никакого доказательства существования Бога»; и он старался решить вопросы, которые обычно ставятся всеми. Положительной основой было то, что Бог существует, что утверждается и нами; она включает сложности (запутанности), связанные с тайной св. Троицы и свободными деяниями Бога».
[Доказательство] существования Бога, которое утверждается христианами, содержит трудности (implicantias) . Ибо говорится — Бог один в природе, троичен в лицах, которые, однако, имеют совершенно одну и ту же природу. Говорится, что свободные деяния Бога, например: «Хочу сотворить Мир. Не буду создавать два солнца» в действительности являются проявлением Бога. Однако эти деяния не могут быть абсолютными, что и вносит осложнения; поэтому он сделал вывод, что Бога нет. Из письма, процитированного выше, ясно, какова на самом деле основа атеизма.
Он взял себе в помощники пенатов, мертвых свидетелей, принял тень за прислужника, вину за палача, отбросил бога как мстителя и судью, против которого осмелился (страшно и обидно говорить об этом и этим манифестом донести миру) начать какую-то новую гигантомахию и лживым пером исписать целые тома о том, что нет бога ни на небе, ни на земле! О урод, стократ заслуживший наказания! Как посмел ты так нагло выступить против своего творца, ты, ничтожное и слабое создание! Что [может быть] слабее человека, которого убивает один укус мухи! Это писание против творца Вселенной достойно не человека, а червяка! В каком черниле обмакнул ты свой слог? Видно, ты выжал в свою чернильницу желчь, жало, отраву и весь яд из ядовитых крокодилов, драконов, гиен, змей, ящериц, ужей, пауков и всех существующих пресмыкающихся, говоря с ожесточением, превосходящим всякую злобу, что нет бога, и изрыгнул из сердца и уст своих эту отраву на листы столь многочисленных тетрадей. Почему же ты, как заседающий в земских судах подсудок, депутат в трибунальских, секретарь в асессорских судах, по крайней мере по-человечески не задумался над тем, что перо многих погубило, а чернило не раз превращалось в слезы и что тот, кто колет пером, часто погибает от меча; а особенно ты не задумался над мудрым предостережением: «О, к несчастью, ты не избегнул пагубного для многих искусства писания!» Следовало ли так внезапно и поспешно отходить от Катехизиса, которому недавно ты сам обучал в школах, а также на улицах и рынках, утверждая, что существует бог единый в св. троице, есть [хорошая] и плохая вечность; а теперь ты отважился писать и утверждать прямо противоположное: что бога нет. Какой внезапный и подлый переход от добра к злу! [Не существует] ни ангелов, ни неба, ни ада, ни хорошей и плохой вечности, ни награды добрым, ни наказания злым! Как можно было это писать? Это противоречит даже язычнику Насону Овидию, писавшему по-христиански о последнем божьем суде: «Помни, что по воле судьбы настанет время, когда море и земля, потрясенное царство небесное сгорит и вся громада мира презратится в развалины» (Овидий. «Метаморфозы», кн. 1, строки 256—258). Ты опустошил небо, заселил место обитания бога химерами, разумные и бессмертные людские души сравнил со скотскими; ты спутал и смешал порядок управления всем миром, установленный самим господом богом в виде столь различных классов, властей и монархий, желая иметь мир без власти, города без начальников, народы без государей, храм без священника, капитолий без судьи; честные супружеские связи и девичий стыд превратил в одну естественную псарню путем свободной связи и разрешил всякое кровосмешение как естественный закон; это свое убеждение показал и осуществил на примере своей собственной дочери. Страшно вспомнить: он, первый наставник атеистов, сам распорядился и допустил, чтобы в таком близком родстве кровь с кровью соединить [Речь идет о том, что Лыщинский выдал дочь замуж за близкого родственника – Прим. публикаторов]. За это духовным мечом, как громом проклятия пораженный, до сих пор из-за господнего гнева гниет он, отлученный от божьей церкви. Новый и Ветхий заветы Лыщинский нагло считал баснями и выдумкой Христа и Моисея; но, не остановившись и на этой ступени, дальше которой злоба против бога не могла уже пойти, он утверждал, будто некоторые теологи так же думали о боге, как и он. Злостно клеветал, говоря, что [церковники] обманывают простой люд, пугая его адом, как отец пугает плохих детей розгой, чтобы сдержать от проступков, а чистилищем угрожают ради своей выгоды. Целые тома исписал подобными богохульствами, из которых лишь пятнадцать тетрадей досталось подавшему жалобу господину браславскому стольнику; большая же их часть вместе с другими книгами, хуже колдовских, остается до сих пор при обвиняемом, и их должны выявить на суде те, кого сей ядовитый учитель обучал и кого считал приверженцем своей вредной науки. Отсюда ясно видно, что черная желчь, стекающая с его пера, смешанная с бешенством, не пощадила самого бога. Трудно также забыть о том, как всю свою жизнь он явно насмехался над господом богом своими кощунственными исповедями и причащением, а также обманом и лживыми присягами в бракосочетании, будучи в должности подсудка и секретаря в трибунальских судах, умышленно скрыто обманывал и присягал не перед богом, а перед какими-то химерами; поэтому дела, которые он судил, вполне законно могли бы считаться сомнительными, так как они преподносились не человеком, но существом, подобным скотине. Во всех его делах пороки следовали один за другим. Если он проваливался, то каждый раз все с ббльшим позором. То, что он осмелился с более чем собачьим бешенством замахнуться пером и рукой на господа бога, зная, что перо и язык для многих были пагубными, по мнению всего мира, доказывает, что он омерзительный человек, вождь обреченных, чревоугодник, пример наглой дерзости и друг самого сатаны, змеиное яйцо, подложенное курице— одним словом, второй Асмодей, который будто бы замахнулся мотыгой на солнце, на этого владыку Вселенной; о нем в Ветхом завете царь, близкий сердцу бога, сказал, что он «основал свое царство на солнце». Ведь человеческое око на один солнечный луч не может смотреть не сощурясь, а тем более на солнце, большее чем весь мир! Как осмелиться взглянуть в глаза тому господу, в царстве которого само солнце является лишь подножием, и тем более можно ли охватить его пытливой, ничтожной человеческой мыслью?, Поэтому неудивительно, что он, повергнутый необъятной хвалой, дошел до такого безумия, что своей порочностью и жестокостью нанес большой ущерб святой религии. Она, выпестованная и выхоленная в течение стольких столетий в лоне своей матери — римской церкви, тяжело страдает потому, что в этом свободном народе, а особенно в христианском польско-литовском государстве, запятнана из-за одного выродка; весь христианский мир возмущается, взирая на это, и удивляется неслыханному делу, недоумевает из-за невиданной наглости и выражает справедливое мнение, что это преступление превосходит все, сколько их есть в мире. Ибо меньшими являются преступления, о которых, пожалуй, лучше бы не вспоминать: оскорбление королевского величия, отцеубийство, убийство матери, братоубийство, детоубийство, святотатство, вероотступннчество, арианская хула, колдовство, бунты, нанесение ущерба здоровью и славе ближнего и другие, которыми человеческое несовершенство может злостно и умышленно согрешить. Поистине велики перечисленные преступления, но они несравнимы с оскорблением бога, а следовательно, это преступление требует кары, превышающей наказания за все другие злодеяния, описанные в христианском праве, в котором никто нигде не может найти такое; ибо законодатели никогда не ожидали, и это не могло поместиться в уме человека, чтобы когда-либо человеком мог быть нанесен ущерб самому господу богу. Об этом преступлении само небо дало предостережение посредством появившейся несколько лет тому назад кометы — такого страшного среди других божьего бедствия; она была, согласно астрологам, предвестником этого отступничества. А секты больше всего разрывают государства, если власти им потворствуют. Из-за нескольких отступников до сих пор страдает божья церковь, а общество собственной кровью должно откупаться за это зло. Но чтобы эту отраву, испитую одним, многие не впитали в себя, надо зло уничтожить в зародыше путем принятия своевременного предупреждения — сурового судебного наказания, ибо тот, кто наносит ущерб богу, угрожает всем. Если бы не было быстрого или, упаси господь, никакого наказания, тогда на весь народ Литовского княжества падет эта римская катилинария. О недостойное человечество! Видно, чудовища живут у нас спокойно, и те, которые высмеивают добродетель и бога, нашли опеку в благоприятных законах, и их ничего не пугает. А ведь для мщения за такое отвратительное оскорбление бога вся природа должна бы возмутиться и бороться в защиту бога! Ангелы — оружием, воздух — призраками, сон — предсказаниями, сам господь бог — небесными отрядами, а архангелы, взяв себе в помощь усопших, громовержной рукой должны объявить войну! Чтобы такая великая обида разгневанного бога не послала наказания всему государству, следует применить к безбожному атеисту следующее суровое наказание для удовлетворения божьего гнева: пусть земля не покроет прах того, кто осмелился посягнуть на небеса, ибо вождь проклятых своим поступком заслужил такого погребения. Итак, благородный инстигатор и доносчик требуют, чтобы за это столь отвратительное преступление, совершенное против самого бога, на виновника было распространено самое суровое наказание и приведено в исполнение без малейшей поблажки.
Собрав вместе все преступления, [совершенные] беглецом из ордена, остающегося до сих пор в духовном сане, и доказав его же писаниями, как он, безумный человек, зараженный более чем львиным бешенством, посмел возвести на бога такую клевету и заявить, что он не является богом, мне нечего больше сказать, как только этими словами заключить свое предложение: Богохульствовал! Зачем нам еще свидетели, если мы имеем его собственные сочинения и доводы: заслужил смерти. Казимир же стремится к свободе духа и приходит к мысли, что люди молятся не тому Богу и поэтому несчастны.