Почему это так важно: эллинистические или еврейские?

Утверждение, недавно появившееся в некоторых официальных документах, что «Новый Завет несет в себе отпечаток не только еврейской культуры»  в не соответствует действительности. Тем не менее, этот вопрос важный, не случайно главным вопросом богословия последнего десятилетия признается вопрос взаимосвязи Нового и Ветхого Заветов.

Обычно доказательства, что Новый Завет несет в себе отпечаток не только еврейской культуры, ограничиваются тем, что «на это указывает язык, на котором написаны документы Нового Завета, ссылки на греческих философов и многие понятия, которыми оперируют авторы Нового Завета».

Действительно, это вопрос очень важный еще и потому что, вследствие неверного решения, а именно, что «Новый Завет несет в себе отпечаток не только еврейской культуры», последует искажение интерпретации Писания из-за неверно выбранного  исторического контекста. Это — классика, так, например, еще, по мнению Хайдегера, люди – это то, чем они считают себя в контексте интерпретации, осуществляемой в рамках определенной культуры. Не менее важно и то, что культура, в том числе значимые для человека тексты, а для Апостола Павла этим значимым текстом несомненно является Первый Завет (Ветхий Завет, а не произведения греческих философов и поэтов), формируют саму личность человека в любой культуре.

Неоспоримо так же, что ни одного автора невозможно понять, не принимая во внимание историко-культурный контекст (или дискурс). Это фундамент герменевтики и экзегетики. Любой текст рождается в экстралингвистической реальности, то есть, в реальном мире вокруг него.

Историко-культурный контекст автора и мир, в котором он жил, это «мир, в котором родился текст», где каждое слово имеет свое ассоциативное поле. Другими словами, это «корни» автора текста.

Искажение интерпретации Писания или чтение через «кривое зеркало»

 Если принять за истину утверждение, что «Новый Завет несет в себе отпечаток не только еврейской культуры, но и эллинистической культуры»,  то содержание этих культур являются  культурно-исторический контекстом Нового Завета. Следующим логическим шагом является применение этого контекста на практике в изучении и толковании текстов Нового Завета. Этому много примеров. Либеральные исследователи,  действуя логически и последовательно, предлагают именно такой путь. Дэвид Ауни «Литературное окружение Нового Завета» (как и многие другие исследователи) предлагает использовать литературу окружающего мира, как некий «ключ» в понимании текстов Писания. Многим, кто утверждает, что Новый Завет имеет влияние и несет отпечаток других культур, это, конечно, не понравится, но принимая во внимания, что в «контекстах решается все», и, являясь искренним и честным исследователем текстов Писания, ничего другого не остается.

Речь идет не просто о культуре и традиции, а, по меньшей мере, в каком контексте читать тексты, о «герменевтическом ключе» или «призме», применяемой при исследовании текстов Писания. Если она является ложной, то неотвратимо будет искажаться результат. Например, Рудольф Бультманн, обращаясь к гностическим параллелям,[1] исследует Евангелие от Иоанна, и в частности исследовал учение о Логосе на основании мандейских текстов, которые восходят к мусульманской эпохе и предполагают христианское влияние.

В центе внимания: текст Писания или же собственные предпочтения?

 Безусловно, среди современных герменевтических принципов присутствуют различные подходы, в том числе такие, где сам текст находится в центре. Одним из таковых, например, является нарратологический подход. Но, даже, используя текстоцентричные подходы в изучении Писания, когда в центре находится текст, что является верным, но если не  принимать во внимание автора и не исследовать его первоначальное намерение, то результат толкования будет ложным. В этом случае неотвратимо это место займет нечто иное, например, Традиция (Предание).  Текст будет толковаться с применением герменевтического метода  «Предание толкует Писание», что часто и происходило в истории толкования Писания и очень негативно сказалось на всей Церкви. При таком подходе  главным становится не Писание, не первоначальное намерение богодухновенного автора, а многое другое, а это путь идолопоклонства. Встать на подобный путь всегда помогают человеческая гордость и амбиции.

В данном случае не призывается полностью сконцентрироваться только на авторе и его историческом времени, но призывается к сбалансированности подходов. Таким образом, контекст, в котором был написан текст, очень важен.

Что выбираем: богодухновенный автор и его намерение или наши собственные решения?

Если не принимать во внимание верный историко-культурный контекст Писания, лексико-семантические варианты слов, их ассоциативные поля, как они использовались во время написания Нового Завета, то результат исследования не будет верным. Не принимая во внимание дискурс еврейского народа первого века (еврейские корни) в исследовании текстов Писания, то неотвратимо проявится «произвол читателя» уже не первого века, а 21 века, который будет вносить в текст собственные смыслы. Так называемый, reader-response, вполне имеющий место быть в современном либеральном богословии.  Но, конечно, справедливо утверждение, что, когда толкование текста целиком строиться на исторических контекстах автора, то в этом случае, можно упустить само значение текста, а исследовать «все о тексте». Это как вместо картины заниматься изучением рамы, но этот пример в данном случае не подходит, так как в этом случае имеется в виду не только контекст, а именно дискурс, это как ребенок и плацента, где усваиваются гены и характер. И, кроме этого, говоря о дискурсе, речь не идет о просто исторической, культурной традиции еврейского народа, а о нечто большем, той работе, которую провел Бог на протяжении многих веков со Своим народом.

Что дороже: Ветхий Завет и еврейские корни или собственные корни, близкие к греческой философии?

 Призыв «преодолеть ограничение одной культуры» (еврейской культуры) неправомерен, нелогичен, неистинен и даже греховен. Это равносильно, если сравнить и уравнять по значимости Ветхий Завет и «Одиссею» и «Илиаду» Гомера. Таким образом, без понимания еврейских корней искажается понимание, как Ветхого Завета, так и Нового Заветов.

В тоже время «изъятие предложения из дискурса (контекста автора) означает переключение из мира мысли в мир языка, что сопровождается процессом абстракции  смысла предложения. Мысль теряет свою подвижность – фиксируется как нечто отрешенное от человека, существующее независимо от него в языке».[2] Это путь теоретизирования духовной жизни, когда она остается на уровне духовных размышлений, а не реальной, практической жизни.

Что мы выбираем? Трактовать тексты Писания с точки зрения языческого культа или  контекста истории Божьего народа, который сформировал Сам Господь Бог? В данном случае выбор ограничивается только двумя вариантами. Обычно с утверждением, что «все решается в контекстах», никто не поспорит, но и сам  человек, хочет он этого или нет, является частью этих контекстов.

Если эллинистическая культура, то в чем ее содержание?

 Часто мы слышим от некоторых, что «не менее значимо влияние и других культур, в первую очередь, эллинистической» на Новый Завет. Если это принять за утверждение, то встает вопрос о содержательной части этой эллинистической культуры. Мы очень хорошо знаем содержательную часть  еврейской культуры, ее историю, уникальное содержание которой выражено  на страницах всего Ветхого Завета, сотворение, история спасения, избрание Авраама. Кроме того, многие серьезные теологи, такие как, например,  Уильям Дэвис, Э. Сандерса,  сопоставили раввинистические тексты с сочинениями Павла, и увидели, что им присущи общие черты иудейского предания. Э. Сандерс доказывал, что практически все иудейские направления 200 до н.э. – 200 н.э. были ориентированы на исполнение закона, но понятого не как самоспасение или «зарабатывание заслуг», а поддержание заветных отношений, которые являются даром божественной благодати.

В чем же содержательный элемент эллинистической культуры? Если бы вопрос ставился так, что весь иудаизм того времени имел влияние эллинистической культуры, на что тоже существует множество мнений, но в данном случае, против чего невозможно не «преодолеть влияние одной культуры (имеется в виду еврейской). Греческому миропониманию была свойственна мистика, но не знание  живого Бога и осуществляющегося с Ним диалога. Культура Греции, начиная с эгейской цивилизации, мировоззрение, великие произведения древнегреческой литературы, а также культы, ее религия взаимосвязаны. Какой выбор мы делаем, основанный на объективной реальности или на собственных предпочтениях? Какой контекст мы признаем верным?   Вильгельма Буссет и Густав Дайсмана использовали в своих интерпретациях Писания контекст мистических представлений греческих культов. Но многие исследователи их основательно опровергают, например, Альберт Швейцер.

В еврейском контексте, сформированном Богом, было чуждо идолопоклонство в любом виде, это часть или сущность еврейских корней. И в еврейской культуре это исключительно мистика воскресения, а не возрождения, как в эллинистической культуре (мистерии небесного странничества в культе Митры, мистерии Исиды). Этот контекст толкования является нам ближе и роднее, если мы отвергаем еврейские корни? Но «эллинистическая мистика и мистика Павла принадлежат к двум совершенно разным мирам. Так как эллинистическая мистика основана на идее обожения, а мистика Павла — на идее единения с божественным существом, в эллинистической литературе невозможно найти параллели для характерных словосочетаний «со Христом» и «во Христе», занимающих главное место у Павла».

Субъективной фигурой греческого дискурса выступает мудрец, который сам прозорливо выбирает, как нужно поступать. Субъективной фигурой иудейского дискурса, выступает пророк, с которым говорит Сам Отец, Который Сам указывает путь. Еврейский дискурс, еврейские «корни» — дискурс исключительности, присутствие пророческого знамения, чуда, избранности. По мнению Уильяма Дэвиса,  Павел – раввин, признавший в Иешуа обетованного Машиаха.

 1. Bultmann, John, 605

2. Звегинцев В.А. Предложение и его отношение к языку и речи. Москва, УРСС, 2000.

 3. W.D. Davis, Paul and Rabbinic Judaism, 1980, 4th edition, Fortress.