Она уезжала.
Все. Больше на этой странице и даже, пожалуй, в этой книге, ничего не изменится. Она уезжала.
Дожидаясь объявления посадки, она еще силилась что-то добавить в строки немой тоски этого несчастного романа, так ничем и не закончившегося. Она с грустью смотрела в окно вокзала, ничем не выдавая своего замешательства и страха. В железо-бетонно-стеклянной трубке зала ожидания, немыслимо и невесомо изогнувшейся над проходящими поездами, на лентах бегущих дорожек, уходящих в самый ад суеты, дышали сотни или даже тысячи пассажиров. Они дышали стеклом и железом, словами из репродуктора, страхом и радостью, даже нетерпением сесть в эти чертовы поезда.
Она же дышала только им. И слезы крупными бусинами катились по щекам, потому что дышать им было нестерпимо больно, как все равно глотать толченое стекло.
Она тряхнула головой – и ощущение воды и боли исчезло. Хотя нет, не исчезло – отодвинулось, осторожно отступило на два шага, чтобы ровно через минуту вновь скользнуть под одеждой по коже.
«Тюрьма…»-- стонало будущее, ее собственное будущее, от ожидания которого становилось муторно и гулко.
Стекло и железо, выдыхаемое ей в спину, стало чувствоваться острее, а он, которым она так и не разучилась дышать, -- он таял в запахах ВОКЗАЛА. Он растаял бы и в ее ГОРОДЕ, как тает лед в бокале в нескольких каплях «Мартини», как тает post-image на рекламных панелях, сотрясающих воздух неизвестными физике потоками – ей почему-то казалось – мольбы. Но здесь он таял уж как-то по-особому бессовестно быстро.
Она поняла, что ждать бесполезно. Подцепила ладонью перчатки, вздернула воротничок легкого пальто и мельком взглянула на часики.
И вдруг ее ударило наотмашь, словно бы толкнуло в живот – им вдруг запахло нестерпимо, до рези, до крика. Двинуться она не могла, -- только вцепиться в перчатки, словно это было нечто прочное, нерушимое, в этом мире, состоящем из мешанины бетона, стекла и … его запаха.
-- Вам нехорошо? – спросили чьи-то карие глаза. Почти вплотную к нему прильнув, она с ожесточением вдохнула его запах. Мир мерк и качался.
-- В порядке…я…спасибо.
Ощутив резкий прилив свежести, она словно очнулась. Отступив на шаг и отняв ладони от мягких, английской шерсти плеч, уже улыбаясь благодарною улыбкой, она добавила:
-- Здесь душно.
Объявили поезд. Она удивленно-укоризненно покачала головой, пеняя, видимо, на что-то динамику, и сказала:
-- Мне пора.
-- Вы уезжаете? Куда?
-- На восток.
-- Вы не любите БОЛЬШОЙ ГОРОД??
-- Я его ненавижу! – счастливо улыбаясь, бросила она через плечо, уже уходя.
Она его ненавидела. И, уходя, грела в ладонях ощущение шерсти и тепла. – В этом романе не нужно было уже ничего дописывать, только тепло и шерсть.