«АдмиралЪ» Андрея Кравчука

 

....Ревизуя новейшую историю в пользу белых, Первый слагает бесконечную оду мнимым и действительным неудачникам. Колчаку. Есенину. Живаго. Махно. Задача сугубо благородная: песнь нравственной победе всегда была делом архидостойнейшим, когда б из проигравших не делали на каждом шагу задорных удальцов, павших жертвой избыточного великодушия к черни. Если б их не играли сплошь победительные адъютантики инфантильного сложения. Если б с них не соскабливали грязь распущенности, мещанской ограниченности и зверства поэнергичней, чем с большевистских вождей.

 

        Колчак был старше.

        Колчак был злее.

        Колчак был психованней. На закате жизни у него развилась привычка, слушая неутешительные доклады, кромсать перочинным ножом ручку кожаного кресла — что никак не говорит о молочном душевном здоровье, которым наделен исполнитель главной роли К. Ю. Хабенский. Колчак, намаявшись с разношерстным белым сбродом, чуял свой злой рок, скорый конец и, вполне вероятно, осознавал главное фиаско своей жизни — выбор не той стороны. Он никогда не ходил в монархистах, с чистым сердцем присягнул Февральской республике и не был склонен к православному исступлению, которое сегодня в согласии с новой модой шьет ему Первый канал. Под белые знамена адмирала привела типовая государственническая идея империи, армии и границ, вдохновляющая любого порядочного офицера. Сепаратный Брестский мир, суливший стране небывалые территориальные потери, взбесил Колчака окончательно — и своим решением он упредил известный потомкам резкий большевистский крен вправо. Не признанный никем, кроме поверженной Германии, Совнарком неизбежным порядком монополизировал понятие национального суверенитета — что и привело в его стан весомую группу генералов самого разного ранга, начиная с единственного легендарного полководца Первой мировой А. А. Брусилова. Именно они: генерал-полковник Егорьев, генерал-лейтенант Сытин, генерал-лейтенант Свечин, генерал-лейтенант Надежный, генерал-майоры Парский и Бонч-Бруевич, полковники Вацетис, Каменев и Шапошников (будущий глава Генштаба РККА) — командовали в разное время Южным деникинским, Восточным колчаковским, Западным юденичским и Юго-Западным польским фронтами красных войск, именно они принесли большевикам столь желанную победу (занятно, что к 37-му, моменту расправы над ар-мией, большинство из них были древними отставниками и под раздачу не попали; Колчаку, примкни он к этой группе, было бы 64, жил бы он в персоналке на Невском и встречался с пионерами из природоведческого кружка).

           В то время как христопродавцы ударами в разные стороны все более приближали периметр Российской советской республики к довоенным рубежам, фанатик целостности страны был вынужден воевать за Русь святую в мундире английском — погоне российском и постоянно утрясать полномочия и субординацию с присланным Антантой в качестве наместника генералом Жаненом, японскими наблюдателями и бунташным чешским корпусом. В тот момент, когда красные единой волей Троцкого и РВС покончили у себя с партизанщиной, прижали в тылу феодальный беспредел Сорокина, Муравьева и более мелких полевых командиров (позволив погулеванить единственной своей ударной силе — вконец разложившейся Первой конной Буденного), когда разбойная армия впервые приобрела черты регулярных войск — Колчак изо дня в день сражался с демонстративным неподчинением казачьих корпусов, соблюдавших свой интерес чехов и потерявших всякий Божий страх карательных отрядов. Именно в Сибири белая гвардия запятнала себя таким беспардонным террором, что всплески ответных партизанских волнений вскорости окончательно разъели ее тыл. В массовых повешениях, поголовных порках, выжиганиях деревень Колчак не всегда был повинен — архаровцы, именовавшиеся русской армией, просто его не слушали. Кадеты интриговали в правительстве против эсеров, добровольцы по личной инициативе казнили делегатов Учредительного собрания, интендантства по недосмотру и разгильдяйству создали в войсках сплошной дефицит нательного белья, побудивший адмирала к реквизициям мануфактуры при полных кальсонами складах. Банк печатал новые деньги, изо дня в день обесценивая валюту, идиоты-генералы заново вводили фрунт и «высокоблагородий», и всяк по старорусской традиции торопился навесить на себя новые побрякушки и аксельбанты сомнительной легитимности: полковник Каппель стал генералом, вице-адмирал Колчак — адмиралом полным, получил наградную саблю взамен выброшенной в Черное море при разоружении офицерства и Георгиевский крест за блестящее планирование операции по взятию Перми, которую грех было не взять при стихийно сложившемся двукратном перевесе сил. Право, куда пристойнее выглядели красные, отказавшиеся от званий вообще и величавшие друг друга только по законно занимаемым должностям: товарищ начдив, командарм, наркомвоенмор.

        Грандиознейшим провалом белой стратегии, определившим исход войны, было промедление в марше на соединение с деникинскими войсками Юга России — из-за чего? Из-за сомнений, что Деникин признает верховенство Колчака. Дележка короны Российской империи дорого обошлась союзникам: к моменту, когда генерал согласился быть при Колчаке формальным замом, красные усилили Восточный фронт лучшими кадрами, которые под началом будущего главкома РККА кадрового полковника С. С. Каменева выставили на Урале мощный заслон и отбросили сибирскую армию обратно в снега. Тут и чехи потеряли интерес к чужой усобице, загрузились барахлом и рванули под парами во Владивосток, прихватив в суматохе золотой запас Российской империи (о котором снято столько авантюрных фильмов и который, что сегодня вспоминать не любят, как раз и лег в основу новосозданного Чехословацкого государства). Верные Колчаку войска не сумели ни сдержать фронт, ни сберечь казну, ни отбиться от массированных партизанских атак по всей линии Транссибирской магистрали. Именно в крахе Колчака воспарило его дело: закончив свой поход на Тихом океане, Российская империя воссоединилась почти в прежних границах, только под красным флагом.

         Неизвестно, куда Господь глядел, когда сия прискорбная и зело поучительная биография попала в руки режиссера Андрея Кравчука — по всему видать, относящегося к типу людей, которые крестятся даже в бане, армию любят до слез, нижних чинов держат за массовку, а бунтовщиков — за массовку, которая что-то о себе возомнила. Ну и конечно, благоговеют перед государем, балами и белыми перчатками. Даже странно, что в его фильме не порют и не вешают, хотя все равно много бухаются на колени, вальсируют и играют в серсо. Дважды цитируется апостол Павел, каждые четверть часа служат молебен, а эстеты-палачи спускают тело адмирала в прорубь, вырубленную в форме креста (!!!). Такому автору вполне можно доверить работу с самим Безруковым и самим Хабенским, головной номенклатурой Первого канала.

               В деле аннигиляции восставшей (и победившей!) черни он достигает подлинных высот черного пиара. Чтобы разбушевавшиеся матросики выглядели гаже и чмошней, им — всем до одного — пошиты бескозырки на пять размеров больше головы (эти непотребные блины хорошо видны на фото флотских бесчинств в специально изданной книге «Адмиралъ»). Зверства, злочинства и массовые расстрелы замечены только за красной стороной. Гадкие шариковы то трусливо бегут, то коварно напрыгивают, пользуясь предательскими ударами партизанских шаек. Измена украинского полка оголяет фронт (что ж это за фронт такой, если его оголяет измена одного полка? Откуда в Сибири украинские полки? От Ющенко?).

              Ко всему прочему, за режиссером Кравчуком издавна замечена тяга к «творческому заимствованию»: восемь лет назад он переписал на русский лад и поставил чистую кальку с рассказа О. Генри без малейшей ссылки на первоисточник. Первый же канал, как уже поминалось, давно обкатал практику малокорректного цитирования советской киноклассики на фильме «Господа офицеры». Они сошлись и оправдали ожидания. Сцена, где ленивая матросня скидывает с утеса в море офицеров с камнем на шее, есть зеркальная цитата фильма «Мы из Кронштадта». Ну и конечно, как было обойти великую каппелевскую психическую атаку из «Чапаева»? В кравчуковской версии каппелевцы под ураганным анкиным огнем таки домаршировали до чапаевских окопов и за веру-отечество порубали всю шваль штыками. Как говорилось в старом фильме: «С нами Бох, с нами Бох, Красных давим мы, как блох. А трусливые чапайцы Удирают все, как зайцы». Браво, Эрнст! Троекратное «ура» Кравчуку! Колоколам — звонить! Блядям стоять смирно! Нижним чинам — радоваться!

       Правоверной бесстыжестью вы занесли свои имена в историю.

       Господа офицеры в противовес черни много танцуют, играют в фанты, осеняют крестом спящих детей и просят у небес победы своему оружию. Сусальная позолота, нежная дымка и вещный мир в замедленной съемке, как всегда в хорошей рекламе, заслоняют собой совершенные, но без резкости человеческие модели. Кортик. Портсигар. Золоченый погон с тремя орлами. Эфес, хлеб-соль, цветочная корзинка. Дважды рапидом разбивается оземь хрустальный стопарь с серебряного подноса. Трагический всплеск чистой «смирновки». Брызги. Осколки. Жизнь адмирала, приснившаяся рекламисту-креативщику.

       Чтоб зритель-баран не заскучал, все дается сквозь медвяную призму незаконной любви. Женатый адмирал теплеет взаимным чувством к супруге другого адмирала. В кленовых аллеях, в пушистых снежинках, в смешливых офицерских собраниях проживают они свой роман в письмах, как обреченный мятежный лейтенант Шмидт в старом хите «Почтовый роман». Ничье собачье дело, что всю свою сибирскую одиссею А. В. Колчак с А. В. Тимиревой прожили, как бы это поделикатнее сказать, гражданским браком. Поскольку чувство греха у авторов развито на уровне святейшей инквизиции, они то раскидывают героев по снежным купелям бескрайней России, то воздвигают меж ними твердыни православного долга и даже в Омске держат на целомудренной дистанции до самой трагической развязки. Чтоб не преступить святого, адмирал успевает через конвой сообщить о просьбе у жены развода, а у избранницы руки и услышать заветное «да». Исполнитель роли государя его преосвященство Н. П. Бурляев будет доволен.

        Так же ничье собачье дело, что генерал Каппель подхватил гангрену, элементарно промочив валенки, а не падая картинно с лошадью под лед. Что в Севастополе венчанная и гражданская избранницы адмирала мирно приятельствовали, а не пронзали друг друга цыганскими взорами, как актрисы Боярская и Ковальчук. Что труп Верховного спустили под лед в качестве мести за аналогичные расправы, повсеместно чинимые колчаковскими войсками.

        Но — что правда, то правда — на склоне лет в «Войне и мире» С. Ф. Бондарчука госпожа Тимирева действительно играла. Пронеся через всю жизнь чувство к погибшему во льдах возлюбленному, она со светлой улыбкой и мерцающим крестиком ступила на млечный путь, чтоб на небе окончательно воссоединить руки и сердца.

Это уже никакая не революционная классика, двоечники.

Это чистый и несомненный «Титаник».

Воистину: крепка, как смерть, любовь. Кэмерон, поди, локти кусает, что не он придумал.

---

Горелов Денис 

www.rulife.ru