За что люблю классику, так это за ее злободневность и вполне современное звучание.

"- Я, кажется, не часто беспокоил вас.
- До сих пор, слава богу, нет, а может случиться, если бросишь дело;
любовь тоже требует денег: тут и лишнее щегольство и разные другие траты...
Ох, эта мне любовь в двадцать лет! вот уж презренная, так презренная, никуда
не годится!
- Какая же, дядюшка, годится? в сорок?
- Я не знаю, какова любовь в сорок лет, а в тридцать девять...
- Как ваша?
- Пожалуй, как моя.
- То есть никакая.
- Ты почему знаешь?
- Будто вы можете любить?
- Почему же нет? разве я не человек, или разве мне восемьдесят лет?
Только если я люблю, то люблю разумно, помню себя, не бью и не опрокидываю
ничего.
- Разумная любовь! хороша любовь, которая помнит себя! - насмешливо
заметил Александр, - которая ни на минуту не забудется...
- Дикая, животная, - перебил Петр Иваныч, - не помнит, а разумная
должна помнить; в противном случае это не любовь...
- А что же?..
- Так, гнусность, как ты говоришь.
- Вы... любите! - говорил Александр, глядя недоверчиво на дядю, - ха,
ха, ха!
Петр Иваныч молча писал.
- Кого же, дядюшка? - спросил Александр.
- Тебе хочется знать?
- Хотелось бы.
- Свою невесту.
- Не... невесту! - едва выговорил Александр, вскочив с места и подходя
к дяде.
- Не близко, не близко, Александр, закрой клапан! - заговорил Петр
Иваныч, увидя, какие большие глаза сделал племянник, и проворно придвинул к
себе разные мелкие вещицы, бюстики, фигурки, часы и чернильницу.
- Стало быть, вы женитесь? - спросил Александр с тем же изумлением.
- Стало быть.
- И вы так покойны! пишете в Москву письма, разговариваете о
посторонних предметах, ездите на завод и еще так адски холодно рассуждаете о
любви!
- Адски холодно - это ново! в аду, говорят, жарко. Да что ты на меня
смотришь так дико?
- Вы - женитесь!
- Что ж тут удивительного? - спросил Петр Иваныч, положив перо.
- Как что? женитесь - и ни слова мне!
- Извини, я забыл попросить у тебя позволения.
- Не просить позволения, дядюшка, а надо же мне знать. Родной дядя
женится, а я ничего не знаю, мне и не сказали!..
- Вот ведь сказал.
- Сказали, потому что кстати пришлось.
- Я стараюсь, по возможности, все делать кстати.
- Нет, чтоб первому мне сообщить вашу радость: вы знаете, как я люблю
вас и как разделю...
- Я вообще избегаю дележа, а в женитьбе и подавно.
- Знаете что, дядюшка? - сказал Александр с живостью, - может быть...
нет, не могу таиться перед вами... Я не таков, все выскажу...
- Ох, Александр, некогда мне; если новая история, так нельзя ли завтра?
- Я хочу только сказать, что, может быть... и я близок к тому же
счастью...
- Что, - спросил Петр Иваныч, слегка навострив уши, - это что-то
любопытно...
- А! любопытно? так и я помучаю вас: не скажу.
Петр Иваныч равнодушно взял пакет, вложил туда письмо и начал
запечатывать.
- И я, может быть, женюсь! - сказал Александр на ухо дяде.
Петр Иваныч не допечатал письма и поглядел на него очень серьезно.
- Закрой клапан, Александр! - сказал он.
- Шутите, шутите, дядюшка, а я говорю не шутя. Попрошу у маменьки
позволения.
- Тебе жениться!
- А что же?
- В твои лета!
- Мне двадцать три года.
- Пора! В эти лета женятся только мужики, когда им нужна работница в
доме.
- Но если я влюблен в девушку и есть возможность жениться, так,
по-вашему, не нужно...
- Я тебе никак не советую жениться на женщине, в которую ты влюблен.
- Как, дядюшка? это новое; я никогда не слыхал.
- Мало ли ты чего не слыхал!
- Я думал все, что супружества без любви не должно быть.
- Супружество супружеством, а любовь любовью, - сказал Петр Иваныч.
- Как же жениться... по расчету?
- С расчетом, а не по расчету. Только расчет этот должен состоять не в
одних деньгах. Мужчина так создан, чтоб жить в обществе женщины; ты и
станешь рассчитывать, как бы жениться, станешь искать, выбирать между
женщинами...
- Искать, выбирать! - с изумлением сказал Александр.
- Да, выбирать. Поэтому-то и не советую жениться, когда влюбишься. Ведь
любовь пройдет - это уж пошлая истина.
- Это самая грубая ложь и клевета.
- Ну, теперь тебя не убедишь; увидишь сам со временем, а теперь запомни
мои слова только: любовь пройдет, повторяю я, и тогда женщина, которая
казалась тебе идеалом совершенства, может быть, покажется очень
несовершенною, а делать будет нечего. Любовь заслонит от тебя недостаток
качеств, нужных для жены. Тогда как выбирая, ты хладнокровно рассудишь,
имеет ли такая-то или такая женщина качества, какие хочешь видеть в жене:
вот в чем главный расчет. И если отыщешь такую женщину, она непременно
должна нравиться тебе постоянно, потому что отвечает твоим желаниям. Из
этого возникнут между ею и тобою близкие отношения, которые потом
образуют...
- Любовь? - спросил Александр.
- Да... привычку.
- Жениться без увлечения, без поэзии любви, без страсти, рассуждать,
как и зачем!!
- А ты женился бы, не рассуждая и не спрашивая себя: зачем? так точно,
как, поехавши сюда, тоже не спросил себя: зачем?
- Так вы женитесь по расчету? - спросил Александр.
- С расчетом, - заметил Петр Иваныч.
- Это все равно.
- Нет, по расчету значит жениться для денег - это низко; но жениться
без расчета - это глупо!., а тебе теперь вовсе не следует жениться.
- Когда же жениться? Когда состареюсь? Зачем я буду следовать нелепым
примерам.
- В том числе и моему? спасибо!
- Я не про вас говорю, дядюшка, а про всех вообще. Услышишь о свадьбе,
пойдешь посмотреть - и что же? видишь прекрасное, нежное существо, почти
ребенка, которое ожидало только волшебного прикосновения любви, чтобы
развернуться в пышный цветок, и вдруг ее отрывают от кукол, от няни, от
детских игр, от танцев, и слава богу, если только от этого, а часто не
заглянут в ее сердце, которое, может быть, не принадлежит уже ей. Ее одевают
в газ, в блонды, убирают цветами и, несмотря на слезы, на бледность, влекут,
как жертву, и ставят - подле кого же? подле пожилого человека, по большей
части некрасивого, который уж утратил блеск молодости. Он или бросает на нее
взоры оскорбительных желаний, или холодно осматривает ее с головы до ног, а
сам думает, кажется: "Хороша ты, да, чай, с блажью в голове: любовь да розы,
- я уйму эту дурь, это - глупости! у меня полно вздыхать да мечтать, а веди
себя пристойно", или еще хуже - мечтает об ее имении. Самому молодому
мало-мало тридцать лет. Он часто с лысиною, правда с крестом, или иногда со
звездой. И говорят ей: "Вот кому обречены все сокровища твоей юности, ему и
первое биение сердца, и признание, и взгляды, и речи, и девственные ласки, и
вся жизнь". А кругом толпой теснятся те, кто, по молодости и красоте, под
пару ей и кому бы надо было стать рядом с невестой. Они пожирают взглядами
бедную жертву и как будто говорят: "Вот, когда мы истощим свежесть,
здоровье, оплешивеем, и мы женимся, и нам достанется такой же пышный
цветок..." Ужасно!..
- Дико, нехорошо, Александр! пишешь ты уж два года, - сказал Петр
Иваныч, - и о наземе, и о картофеле, и о других серьезных предметах, где
стиль строгий, сжатый, а все еще дико говоришь. Ради бога, не предавайся
экстазу, или по крайней мере как эта дурь найдет на тебя, так уж молчи, дай
ей пройти, путного ничего не скажешь и не сделаешь: выйдет непременно
нелепость.
- Как, дядюшка, а разве не в экстазе родится мысль поэта?
- Я не знаю, как она родится, а знаю, что выходит совсем готовая из
головы, то есть когда обработается размышлением: тогда только она и хороша.
Ну, а по-твоему, - начал, помолчав, Петр Иваныч, - за кого же бы выдавать
эти прекрасные существа?
- За тех, кого они любят, кто еще не утратил блеска юношеской красоты,
в ком и в голове и в сердце - всюду заметно присутствие жизни, в глазах не
угас еще блеск, на щеках не остыл румянец, не пропала свежесть - признаки
здоровья; кто бы не истощенной рукой повел по пути жизни прекрасную подругу,
а принес бы ей в дар сердце, полное любви к ней, способное понять и
разделить ее чувства, когда права природы...
- Довольно! то есть за таких молодцов, как ты. Если б мы жили среди
полей и лесов дремучих - так, а то жени вот этакого молодца, как ты, - много
будет проку! в первый год с ума сойдет, а там и пойдет заглядывать за
кулисы, или даст в соперницы жене ее же горничную, потому что права-то
природы, о которых ты толкуешь, требуют перемены, новостей - славный
порядок! а там и жена, заметив мужнины проказы, полюбит вдруг каски, наряды
да маскарады и сделает тебе того... а без состояния так еще хуже! есть,
говорит, нечего!
Петр Иваныч сделал кислую мину.
- "Я, говорит, женат, - продолжал он, - у меня, говорит, уж трое детей,
помогите, не могу прокормиться, я беден..." беден! какая мерзость! нет, я
надеюсь, что ты не попадешь ни в ту, ни в другую категорию.
- Я попаду в категорию счастливых мужей, дядюшка, а Наденька -
счастливых жен. Не хочу жениться, как женится большая часть: наладили одну
песню: "Молодость прошла, одиночество наскучило, так надо жениться!" Я не
таков!
- Бредишь, милый.
- Да почему вы знаете?
- Потому что ты такой же человек, как другие, а других я давно знаю.
Ну, скажи-ка ты, зачем женишься?
- Как зачем! Наденька - жена моя! - воскликнул Александр, закрыв лицо
руками.
- Ну, что? видишь - и сам не знаешь.
- У! дух замирает от одной мысли. Вы не знаете, как я люблю ее,
дядюшка! я люблю, как никогда никто не любил: всеми силами души - ей все...
- Лучше бы ты, Александр, выбранил или, уж так и быть, обнял меня, чем
повторять эту глупейшую фразу! Как это у тебя язык поворотился? "как никогда
никто не любил!"
Петр Иваныч пожал плечами.
- Что ж, разве это не может быть?
- Впрочем, точно, глядя на твою любовь, я думаю, что это даже возможно:
глупее любить нельзя!
- Но она говорит, что надо ждать год, что мы молоды, должны испытать
себя... целый год... и тогда...
- Год! а! давно бы ты сказал! - перебил Петр Иваныч, - это она
предложила? Какая же она умница! Сколько ей лет?
- Восьмнадцать.
- А тебе - двадцать три: ну, брат, она в двадцать три раза умнее тебя.
Она, как я вижу, понимает дело: с тобою она пошалит, пококетничает, время
проведет весело, а там... есть между этими девчонками преумные! Ну, так ты
не женишься. Я думал, ты хочешь это как-нибудь поскорее повернуть, да
тайком. В твои лета эти глупости так проворно делаются, что не успеешь и
помешать; а то через год! до тех пор она еще надует тебя...
- Она - надует, кокетничает! девчонка! она, Наденька! фи, дядюшка! С
кем вы жили всю жизнь, с кем имели дела, кого любили, если у вас такие
черные подозрения?..
- Жил с людьми, любил женщину.
- Она обманет! Этот ангел, эта олицетворенная искренность, женщина,
какую, кажется, бог впервые создал во всей чистоте и блеске...
- А все-таки женщина, и, вероятно, обманет.
- Вы после этого скажете, что и я надую?
- Со временем - да, и ты.
- Я! про тех, кого вы не знаете, вы можете заключать, что угодно; но
меня - не грех ли вам подозревать в такой гнусности? Кто же я в ваших
глазах?
- Человек.
- Не все одинаковы. Знайте же, что я, не шутя, искренно дал ей обещание
любить всю жизнь; я готов подтвердить это клятвой ..
- Знаю, знаю! Порядочный человек не сомневается в искренности клятвы,
когда дает ее женщине, а потом изменит или охладеет, и сам не знает как. Это
делается не с намерением, и туг никакой гнусности нет, некого винить:
природа вечно любить не позволила. И верующие в вечную и неизменную любовь
делают то же самое, что и неверующие, только не замечают или не хотят
сознаться; мы, дескать, выше этого, не люди, а ангелы - глупость!
- Как же есть любовники-супруги, которые вечно любят друг друга и всю
жизнь живут?..
- Вечно! кто две недели любит, того называют ветреником, а два, три
года - так уж и вечно! Разбери-ка, как любовь создана, и сам увидишь, что
она не вечна! Живость, пылкость и лихорадочность этого чувства не дают ему
быть продолжительным. Любовники-супруги живут всю жизнь вместе - правда! да
разве любят всю жизнь друг друга? будто их всегда связывает первоначальная
любовь? будто они ежеминутно ищут друг друга, глядят и не наглядятся? Куда
под конец денутся мелочные угождения, беспрестанная внимательность, жажда
быть вместе, слезы, восторги - все эти вздоры? Холодность и неповоротливость
мужей вошла в пословицу. "Их любовь обращается в дружбу!" - говорят все
важно: так вот уж и не любовь! Дружбу! А что это за дружба? Мужа с женой
связывают общие интересы, обстоятельства, одна судьба, - вот и живут вместе;
а нет этого, так и расходятся, любят других, - иной прежде, другой после:
это называется изменой!.. А живучи вместе, живут потом привычкой, которая,
скажу тебе на ухо, сильнее всякой любви: недаром называют ее второй натурой;
иначе бы люди не перестали терзаться всю жизнь в разлуке или по смерти
любимого предмета, а ведь утешаются. А то наладили: вечно, вечно!.. не
разберут, да и кричат.
- Как же вы, дядюшка, не опасаетесь за себя? Стало быть, и ваша
невеста... извините... надует вас?..
- Не думаю.
- Какое самолюбие!
- Это не самолюбие, а расчет.
- Опять расчет!
- Ну, размышление, если хочешь.
- А если она влюбится в кого-нибудь?
- До этого не надо допускать; а если б и случился такой грех, так можно
поискуснее расхолодить.
- Будто это можно? разве в вашей власти...
- Весьма.
- Этак бы делали все обманутые мужья, - сказал Александр, - если б был
способ...
- Не все мужья одинаковы, мой милый: одни очень равнодушны к своим
женам, не обращают внимания на то, что делается вокруг них, и не хотят
заметить; другие из самолюбия и хотели бы, да плохи: не умеют взяться за
дело.
- Как же вы сделаете?
- Это мой секрет; тебе не втолкуешь: ты в горячке.
- Я счастлив теперь и благодарю бога; а о том, что будет впереди, и
знать не хочу.
- Первая половина твоей фразы так умна, что хоть бы не влюбленному ее
сказать: она показывает уменье пользоваться настоящим; а вторая, извини,
никуда не годится. "Не хочу знать, что будет впереди", то есть не хочу
думать о том, что было вчера и что есть сегодня; не стану ни соображать, ни
размышлять, не приготовлюсь к тому, не остерегусь этого, так, куда ветер
подует! Помилуй, на что это похоже?
- А по-вашему, как же, дядюшка? Настанет миг блаженства, надо взять
увеличительное стекло да и рассматривать...
- Нет, уменьшительное, чтоб с радости не одуреть вдруг, не вешаться
всем на шею.
- Или придет минута грусти, - продолжал Александр, - так ее
рассматривать в ваше уменьшительное стекло?
- Нет, грусть в увеличительное: легче перенесть, когда вообразишь
неприятность вдвое больше, нежели она есть.
- Зачем же, - продолжал Александр с досадой, - я буду убивать вначале
всякую радость холодным размышлением, не упившись ею, думать: вот она
изменит, пройдет? зачем буду терзаться заранее горем, когда оно не настало?
- А зато, когда настанет, - перебил дядя, - так подумаешь - и горе
пройдет, как проходило тогда-то и тогда-то, и со мной, и с тем, и с другим.
Надеюсь, это не дурно и стоит обратить на это внимание; тогда и терзаться не
станешь, когда разглядишь переменчивость всех шансов в жизни; будешь
хладнокровен и покоен, сколько может быть покоен человек.
- Так вот где тайна вашего спокойствия! - задумчиво сказал Александр.
Петр Иваныч молчал и писал."
Гончаров."Обыкновенная история"