Писатель Алексей Иванов назвал главную проблему современной литературы и объяснил, почему народ нельзя презирать.

Алексей Иванов обладает главной приметой большого писателя: он не повторяется. При этом свой почерк у него есть и узнается он мгновенно. Кто-то любит описывать приключения, кто-то – отношения, а Иванов любит и умеет воссоздавать среду – традиции, корни, жаргон. Кроме того, на все случаи жизни у него есть своя собственная теория, иногда фантастическая, а иногда удивительно трезвая, как теория пиксельного мышления из «Блуда и МУДО» или мысль о глобальном российском недоверии из нового романа «Ненастье». При всей своей расчетливости он берется только за то, что интересует его по-настоящему.

Искать в литературе идеал – непродуктивно

– Мне сложно отвечать сразу «за всех», но думаю, на уровне обыденных и расхожих мнений девяностые надолго заклеймены и прокляты. В целом ничего хорошего общество в той эпохе не обнаруживает. Да, девяностые очень выразительны драматургически, в них множество сюжетов и героев, они еще долго будут привлекательны для тех, кто придумывает интересные истории – для писателей, сценаристов, драматургов. Но приближает ли нас этот экшен к пониманию? Не уверен.

Для генерации самоуверенных верхоглядов, которая сформировалась на сытой отрыжке нулевых, девяностые – уже скучный штамп, эдакий парк юрского периода, микс из газетных статей и блатных саг. И в романе у меня есть герой, который выражает это мнение, хотя и банальное, зато броское.

Увы, общество не видит мощного созидательного тренда, который существовал во времена реформ. Ведь главной задачей девяностых было не построение справедливого государства, а формирование частной собственности и демократических процедур. И со своей задачей лихие и безбашенные девяностые справились куда лучше, чем, например, сытые и благополучные нулевые с задачей создания иллюзии процветания.

– Вечная Невеста – евангельское присутствие в грубой повседневности. Девушка, которая никогда не станет женщиной. Жертва, «овца» – то есть агнец, символ кротости. Наконец, Вечная Невеста, «Христова невеста» – это церковь. Для героев и ситуаций романа эта героиня – критерий доброты.

– У меня нет любимого женского образа в литературе. Для взрослого мужчины это как-то уже не по возрасту – искать в книжках женский идеал. Да и друга искать в книжках тоже поздновато. К сорока пяти это всё уже пора иметь в реальности. И вообще, восемь лет я занимался культурологическим нон-фикшен, сценариями и жанровой прозой, а теперь вот вернулся к формату большого русского романа о войне и мире, о судьбе и стране, то есть к тому, чем положено заниматься нормальному русскому писателю. Давайте поговорим об этом, оно интереснее моих читательских вкусов.

Драматургия есть, а драмы нет

– Формат большого русского романа всегда актуален. Постмодернизм напророчил роману смерть, но верить в это можно только до третьего курса филфака, и вот постмодернизм уже сам выдохся и вывесил язык набок, а роман жив-здоров: прочитайте, например, «Орфографию» Быкова – отличный образец формата.

Проблема современного романа не в потенциале формата, а в сюжете. Сюжет – функция от эпохи. Общество формулирует основные конфликты своей эпохи, а конфликты и порождают настоящие, то есть общезначимые сюжеты. Сюжеты обыгрывают эти конфликты, воплощают их в себе, вырастают из них. Если общество не сформулировало свои конфликты, то и сюжетов нет. И наше общество, увы, ничего не сформулировало. Поэтому современная литература похожа на компьютерную игру: драматургия есть, а драмы нет. Короче, стрелялка. Или бродилка. Или женилка, страдалка, тайнораскрывалка.

– Два года назад я взялся за проект о Екатеринбурге, написал нон-фикшен «Ёбург» – книгу из ста новелл об истории города в девяностые – нулевые. Среди прочих событий я узнал о судьбе Союза ветеранов Афганистана: как парни-солдаты самозахватом заняли жилые дома, как держала оборону гражданская крепость, как афганцев ломала власть, как бывшие солдаты ставили памятники Афгану и перекрывали железную дорогу, как превращались в бандитов и убивали друг друга, как былые лидеры оказывались отвергнуты и погибали.

История этих афганцев в Екатеринбурге и есть тот яростный и общезначимый сюжет, о котором мечтает русский писатель: он порожден самой жизнью, а не умением автора, хихикая, рыться в интернете в поисках анекдотов. Эпопея екатеринбургских афганцев отвечает на те вопросы, которые важны не для девяностых, а именно сейчас, сегодня: отчего у нас получилась такая страна? Ведь мы столь многим пожертвовали вовсе не ради того, что имеем в итоге.

– У одних есть, у других нет. Это неважно. В истории екатеринбургского Союза ветеранов Афганистана я многое переделал, акценты расставил иначе. Я же писал роман, а не беллетризацию. Поэтому и действие происходит в вымышленном городе Батуеве. Наивно видеть в романном городе Екатеринбург. Батуев – советский промышленный миллионник без какой-то особой судьбы и без индивидуального образа, а Екатеринбург – город с харизмой, с мощной витальностью, с уникальными традициями. Чтобы отразить эпоху более внятно, без «эха», я специально взял «дистиллированный» город.

Народ – не компост, а контекст

– Ни о ком. Я никогда не превращаю своих героев в альтер эго, хотя бывает, что многое вкладываю в них от себя. Но абсолютное самовоплощение, самовыражение мне представляется художественно непродуктивным.

– Жлобством в общем ряду понятий называют высокомерие, граничащее с хамством, оскорбительную презрительность, невежественную надменность, а в целом у этого слова штук пятнадцать синонимов. Ну, а жлобы – носители жлобства. В данном же случае я имел в виду жлобское отношение к простонародью. Иначе эту социальную страту можно назвать «демос» или «плебс». Еще говорят «пипл», который – по замечанию Богдана Титомира (точному, но жлобскому) – «хавает». И еще говорят – «быдло». У меня в романе действует герой – прапорщик Серега Лихолетов – лидер афганцев, пассионарий девяностых, эдакий гибрид поручика Ржевского с Мао Цзэдуном, и враги называют его «быдло-фюрером». В переводе на обычный язык – народный герой.

Современный российский демос, электорат, – среда без миссии, зачастую даже асоциальная, инертная и малоамбициозная. У нее инфантильные представления о мире. Это «агрессивно-послушное большинство», как сформулировал политик времен перестройки Юрий Афанасьев. Но нельзя относиться к этим людям с презрением. В русской культуре так не принято. Не надо обольщаться насчет народа, типа «богоносец», в котором «сермяжная правда жизни», и прочими интеллигентскими благоглупостями, однако всегда следует понимать, что это, так сказать, не компост, а контекст нации.

Но девяностые годы были уникальным периодом, когда главными ценностями в обществе стали ценности простонародья. Не ценности рынка и не ценности тюрьмы, а ценности улицы. Как шпана решала вопросы во дворах на промышленных окраинах – силой, понтами и нахрапом, так политики решали вопросы в своих кабинетах, а бизнесмены – в своих офисах. Разумеется, я упрощаю ситуацию, но в общих чертах, думаю, я прав. Конечно, немало было люмпенов и маргиналов, немало фриков и фанатиков, немало всякой прочей пестрой публики, но мейнстрим был «пацанский», «дворовый», «уличный».

Это не ново для России. В переломные моменты истории базовым всегда становился тренд простонародья. В девяностые Гришка Мелехов был бы каким-нибудь ментом, а Аксинья – челночницей. Парни из «Бумера» в Гражданскую войну сидели бы на тачанках Махно, а Саша Белый из «Бригады» в Великую Оте-чественную возглавлял бы партизанский отряд. Так что тема девяностых возвращает культуре нацию, пусть и с разбойной физиономией, однако нацию. Потому что после девяностых поперло самовыражение пустозвонов.

– Мой герой Герман Неволин – эталонный русский солдат, из тех, кто не предает командира и не нарушает присягу. В Гражданскую он, наверное, так и остался бы при каком-нибудь поручике Голицыне, кормил бы вшей в окопах белых, отступал. Он не революционер, не разрушитель, он защитник. И когда в его стране уже нечего защищать, он, как сказано в романе, ищет на белом свете другую страну, лучшую – «заповедную страну счастья» (для русских такой страной часто оказывается Индия). Герману нужна Индия, потому что он еще печальник и скиталец. Это очень национальный тип, что-то среднее между Ванькой-взводным и очарованным странником.

Сериал сегодня – самый продвинутый жанр

– Продюсеры уже спрашивали о правах, даже не читая роман. У меня давняя репутация хорошего сюжетчика, потому что мне интересна драматургия живой жизни, я люблю насыщенные бытовые фактуры. По образованию я искусствовед, то есть «вижу картинку», выстраиваю мизансцены. Киношники это ценят как профессионалы. Но экранизация зависит от многих факторов, должны удачно сложиться обстоятельства. В общем, поживем – увидим.

– «Тобол» – большой проект, посвященный петровским преобразованиям в Сибири. Это было потрясающее время. В Сибири появился первый губернатор – князь Гагарин. Он достроил кремль в Тобольске, провел реформу армии, развивал торговлю и ремесла и в то же время превратил чиновничий аппарат в мафиозную структуру, коррумпировав губернию снизу доверху. С одной стороны – экономический расцвет, с другой стороны – безграничное воровство, умноженное и укрепленное полицейским государством (за такое Петр потом повесит губернатора).

А еще то время знаменито деятельностью тобольского епископа, который совершал фантастические экспедиции в тайгу и крестил тысячи воинственных лесных инородцев. Тогда же случились дерзкий бросок российского войска из Тобольска в Тибет за золотым песком и война русских с непобедимыми джунгарами. В те годы несколько тысяч пленных шведов жили и работали в Сибири, изучали Россию: чертили карты, писали книги, искали мамонтов и Золотую бабу и вообще совали свой нос куда не просят. Баснословные прибыли приносили китайские караваны, и вокруг них кипела яростная борьба контрабандистов, купцов и торгового сословия бухарцев. Продолжались сопротивление раскольников и их чудовищные самосожжения. По древним курганам по приказу Петра рылись бугровщики – грабители гробниц, их находки составили золотую Сибирскую коллекцию Эрмитажа и послужили причиной восстаний башкир и татар. И это еще далеко не всё.

На этом материале я собираюсь сделать роман.

– Поскольку материала все равно больше, чем нужно для романа, будет иллюстрированная историческая книга нон-фикшен. Иллюстрации позволят наглядно объяснить многие удивительные вещи: все-таки мы живем в мире тотальной визуальности и без некой анимации материала вести разговор на просветительские темы бессмысленно.

А третья составляющая проекта «Тобол» – сценарий 8-серийного фильма на сюжет романа. Сейчас самый продвинутый жанр кино – драматический сериал. Односерийный фильм – либо зрелище со спецэффектами, либо артхаус, а режиссеры, которые хотят вести обстоятельный разговор во всеоружии драматургии, уходят в сериалы. Уже сложился определенный формат нарратива и для кино, и – самое главное – для литературы: из сопредельной области искусства пришла версия «модерн» того самого Большого Русского Романа, слухи о смерти которого так популярны среди выморочной околокультурной мертвечины. И вот этим проект «Тобол» мне тоже исключительно интересен.

Источник материала

Какое ваше мнение об этом?

 

А также - смотрите:

• Классный мульт "Кролик Бак"
• Прикольный мультик про обезьянку
• Говорящий кот Рыжик