Татьяна Полонская

Отправив Леонтьева на урок, я тороплюсь обратно в детский дом. Пора вести детей на тренировку в секцию скалолазания. Спортивные секции — почти единственная возможность для детей выбраться из детдома. Дети их, естественно, очень любят. Зато не любят взрослые: ребят туда нужно водить. Сегодня моя очередь. По дороге собираю «скалолазов» из других групп. Среди них оказывается и тот старшеклассник, который полтора часа назад пытался экспроприировать наши кроссовки. Меня он увидеть не ожидал, теперь кидает в мою сторону косые взгляды.

— А ты тоже скалолазанием занимаешься?

— Ну... вот, решил начать. Как думаете, не поздно?

— Спортом заняться никогда не поздно.

— А вы с нами всегда ходить будете?

— Когда моя смена.

— Ну... ладно, ходите.

— Ну спасибо за разрешение.

За руку меня берёт Артур Лутфуллин, до недавнего времени мой воспитанник.

— Здрасьте, мама! А как ваши дела?

— Хорошо, Артурчик. А твои как? Привыкаешь?

— Нормально. Привыкаю.

— Людмила Николаевна тебя больше не била?

Недавно Артур попросился в гости к нам в группу, ну и заигрался с мальчишками. Через пару часов в группу влетела его новая воспитательница и молча принялась отвешивать подзатыльники. Я от растерянности не успела даже вмешаться. Через пару минут она повернулась ко мне и со злыми слезами в голосе прокричала:

— Скажи ему хоть ты, Петровна! Ушёл, ничего не сказал. Я по всему дому бегаю его ищу!

Сейчас Артур вздыхает:

— Неее. Она нормальная тётка, не злая. Психованная только. Наорёт, врежет, а потом сама плачет, обнимает: «Прости меня, сиротка несчастный».

Приходим в спортшколу, я передаю детей тренеру, сама усаживаюсь в уголке. Мальчишки деловито штурмуют скалодром. Никита Захаров, правда, больше дурит, чем тренируется. В конце концов тренер его прогоняет.

— Туфта это ваше скалолазание. Мне футбол больше нравится.

Наконец занятие окончено, идём домой. По пути развожу ребят по группам. В первой, где теперь мой Артур мне рады:

— О, Петровна, заходи. Чаю будешь? Слыхала, чего Шакиров из пятой сделал?

В спальне киваю на лежащего в кровати мальчишку:

— Заболел?

— Да нет, опять два по поведению. Будет лежать весь день и на ужин не пойдёт. Кормит их государство, кормит, мои дети того не видят, что они. Все зря...

— Трусы хоть отдайте, я в туалет хочу! — подаёт голос наказанный.

— Лежи, лежи. Потерпишь. Хорошо тебе, Петровна, на твоём четвёртом — если что, засунула в какую-нибудь кладовку и надавала как надо. Никакое начальство не дойдёт. А тут лишний раз голос не повысь, тут же куча защитничков. Избаловали мы их, вон Верка приходила, рассказывала, как их раньше воспитывали. Говорит: «Мы на самоподготовке головы повернуть боялись». И порядок был! А сейчас? Вон Шакиров...

— Елена Ивановна, я побежала, самоподготовка.

Усаживаю детей за уроки. Ко мне заглядывает Дмитрий, который, как и я, весь день на смене.

— Петровна, пошли по чаю бахнем.

— Зайдут, опять разговоров не оберёшься. Оставили детей во время самоподготовки.

— Да ну, как будто они при нас учиться будут.

Накрываем стол в воспитательской у соседей.

— Дим, чего на тебя сегодня завуч школьная жаловалась, чем не угодил бедной женщине?

— Да ну её! Захаров то, Захаров сё. Вы, как педагог, должны... Слушай, а ты знаешь, что вчера Шакиров из пятой выкинул?

Дмитрий, как всякий мужчина в женском коллективе слегка избалован вниманием, немного кокетлив и чуть больше склонен к болтовне, чем это приятно видеть у мужчины.

— А знаешь, все думают, что мы с тобой...

— Так что Шакиров, чего он так вызверился?

— Да ничего особенного. Он с похмелья был, а эта дура стала его заставлять полы мыть. Ну он её и послал. А она ему: «Матери своей так говорить будешь». А у него мать — ну, ты знаешь... Ну, он за нож — и на неё. Да там пацаны сразу его скрутили, нож отобрали. Сама, в общем, виновата. Чего от наших ждать-то. Вот и Захаровы подрастут...

— Дим, а чего ты на них так взъелся? Ну, дурят — так другие не меньше дурят. Старший так вообще спокойный парень.

— Да не могу я к ним нормально относиться! Ты когда пришла, они у нас уже два года жили. А я их принимал. Как вспомню, какими их привели! Их ведь прямо из подвала вытащили. В общем, это для вас они простые воспитанники, а для меня бомжи!

— Ну они же не виноваты, они же дети!

— А тебе не противно бывает, когда они приходят такие? Грязные, ссаные, вши по ним прыгают?

Мне не бывает противно. Я не принимала детей с улицы, когда начала работать, уже был в нашем городе приют, уже не привозили к нам детей прямо с улиц. Но есть у нас бегающие, бывает, что дети приходят после гостевания у родных в виде «обнять и плакать». Отмываем, лечим. Иногда я опасаюсь притащить что-нибудь домой. Но противно мне никогда не было. 

Наше мирное чаепитие прерывают завучи:

— А на четвёртом, как всегда, чаёвничают! Так, девочки и мальчики, проверка документации.

Одна из них остаётся у соседей, другая идёт ко мне. По дороге в воспитательскую натыкается на Пашу, примостившегося возле телевизора.

— Этта что такое?! Почему не на самоподготовке?

— Нам на задали...

— Значит, читай! Расти культурно! Татьяна Петровна, что это у вас тут творится?!

Исподтишка показываю Пашке кулак. Заходим в воспитательскую, передаю завучу всю нашу писанину: годовой план, ежедневный, конспекты мероприятий, план коррекционной работы, табельная и арматурная ведомость, тетради материально-технического и санитарно-гигиенического состояния группы, тетрадь приёма-передачи смены, тетрадь связи со школой, тетрадь саморазвития, тетрадь инструктажей по технике безопасности...

— Да, по части теории к вам придраться сложно. А вот по части практики...

— А что не так с практикой? Коньков бегать перестал, Климов не ворует...

— Да, конечно. Но вы посмотрите на них! Разве так выглядят счастливые дети?!

Вот тут, уважаемая завуч, вы правы. Счастливые дети так не выглядят.

Наконец проверка уходит, на прощание порекомендовав обновить уголок группы и график успеваемости. Уже под занавес завуч говорит:

— Да, в пять все дети должны быть в актовом зале. Мероприятие!

Это известие энтузиазма не вызывает. Через 20 минут к нам в группу является организатор досуга.

— Так, что это такое?! Вам же сказали — мероприятие! Приехали студенты этого самого... В общем, из колледжа, студенты, волонтёры.

— Подарки будут?

Подарков не будет, волонтёры приехали показать концерт, рассказать о своём учебном заведении и пригласить туда учиться. Дети окончательно теряют интерес к мероприятию: до выпуска ещё несколько лет, да и зачем нужен какой-то колледж, когда все знают, что пойдут в училище, в которое отнесет документы социальный педагог. Так что в актовый зал их приходится провожать чуть не силой. Особенно возмущён Женя-большой — он не успел доделать уроки. Женя хочет учиться, и учится хорошо. Но — режим и мероприятия. Самоподготовка с трёх до пяти, изволь уложиться в это время и быть, как все.
Остаюсь в группе одна. До прихода второй смены из школы есть ещё полтора часа, сажусь «обновлять». Через несколько минут у меня в воспитательской каким-то образом материализуется Никита Захаров, сбежавший-таки с мероприятия, и начинает развлекать меня светской беседой. О футболе и о том, что после школы он, Никита, хотел бы работать в милиции, но «кто меня туда возьмёт с такой биографией», поэтому придётся, наверное, становиться футболистом. Об отце, который был «самый крутой и вся зона под ним ходила» и о его наследстве, которое Никита получит, когда «выйдет из этого дурдома». Об иномарке, которую купит на эти деньги, и о тёте, которая очень хорошая и обязательно забрала бы его отсюда, но она очень занята на работе, у неё ответственная должность. Скоро рядом появляется старший Захаров — Миша. Он ведёт себя гораздо скромнее, но тоже вставляет словечко время от времени. В огромном кресле, которое водрузили в воспитательской неизвестно когда, и которое обожают все дети, калачиком сворачивается Валера. Этот молчит, только вскидывает время от времени на меня свои синие глазищи. Младшие представители соседей вообще любят торчать у меня в воспитательской. Может, прячутся там от своих старших. Мои мальчишки обычно заняты своими делами и только время от времени заглядывают проверить, на месте ли я.

На этаж влетает дежурный:

— Захаровы, идите, к вам там мать пришла.

К посетителям одним ходить нельзя. Никитка срывается по коридору с воем «Дмитрий Валерииич!», и почти сразу возвращается:

— Где Дмитрий?!

Этого никто не знает.

— Татьяна Петровна, сходите с нами?!

Две пары глаз смотрят умоляюще. Идем вниз. Мать Захаровых — худая высокая женщина без определённого возраста, кутается в просторный грязноватый плащ. Мне почему-то кажется, что под ним ничего нет, даже самой женщины, как в фильмах ужасов. Мальчишки подходят к ней и я с удивлением отмечаю, как сильно они похожи. И тут же удивляюсь своему удивлению по этому поводу. Старший о чём-то быстро-быстро рассказывает матери, младший стоит отвернувшись с независимым видом. Мать по-прежнему кутается в свой плащ, хотя у нас тепло. Она смотрит на детей с растерянностью, отвечает односложно и невпопад. Я убеждаюсь, что женщина трезвая и ведёт себя адекватно и оставляю семейство наедине. По правилам дома это делать нельзя, но матери явно сложно общаться с сыновьями под моми бдительным присмотром, да и моя вторая смена возвращается из школы.

Пока поднимаемся в группу, ко мне подскакивает Настя:

— Ой, Татьяна Петровна, какя вы сегодня красивая! Ой, а вам новые туфли выдали?

Пацаны хохочут.

— Ну чё ржете! Я перепутала... Вы же сами купили, да?

***

Незаметно наступило шесть, пора на ужин. Спускаясь с детьми в столовую, на вахте вижу Сашу и Толю — выпускников прошлого года. Они убеждают вахтера:

— Да мы в спортзал. Нам директор разрешила!

— Ничего не знаю. У меня приказ: выпускников не пускать! Сейчас милицию вызову.

Санька напирает, а Толя стоит, тупо уставившись в пол. Он выглядит гораздо хуже товарища, модно одетого и уверенного в себе. Толик же опухший, давно не стриженые волосы взлохмачены, одежда выглядит так, как будто он в ней и спал. Скорее всего, так оно и есть.

Так и не добившись пропуска, Саня молча указывает глазами на дверь одному из старшеклассников, которые практически весь день сидят на скамейках в фойе, и выходит. Мальчишка шагает следом, но его хватает за плечо воспитатель:

— А ты куда?

— Да я ща.

— Куда, я спрашиваю?!

— Да я быстро, ща зайду...

— Никуда не пойдёшь!

— Да я здесь буду, на крыльце!

Ещё несколько минут препирательств, и воспитатель уступает. Собственно, у неё не было особого выбора: парню ничего не стоило развернуться и уйти без разрешения.

Заходим в столовую. Ужин — время общего сбора. Завтрак половина проспали, обедают ребята посменно, а на ужин приходят все. Зал полный. Но привычного школьного столовского шума нет. Никто не кричит, не кидается хлебом: здесь всё-таки живут. Я вижу, как в соседнем ряду со стола на стол передают тарелки: подкармливают новенького. Я его уже видела в коридоре, мелкий худой пацанёнок, но плечи широкие, крепкие. Выглядит лет на 11, на самом деле наверняка не меньше 14.

В столовую важно заходит строй аккуратных первоклашек. Слышится хоршо поставленный голос воспитателя:

— Так, ребятки, заходим, садимся. Аккуратно. Сели? Так, кто там начал есть?! Разве я сказала «приятного аппетита»? А, новенький. Ребята, объясните новенькому, что есть мы начинаем, когда я скажу «приятного аппетита». Приятного аппетита, ребята!

Женя-маленький поднимает от тарелки удивлённый взгляд:

— Она чё, ненормальная?

Ваня шипит, что «не будет есть в этом дурдоме» и выскакивает из-за стола.

Ужин закончен. Выходя из столовой, слышу, как Дмитрий говорит своим архаровцам:

— Пятая, никуда не расходимся. Не расходимся, я сказал! Групповое собрание.

Меня за руку берёт Женя-маленький и, просительно заглядывая в глаза, спрашивает:

— А пойдём гулять?

Спортзал сегодня закрыт, так что, кроме как гулять, делать особо нечего. Поэтому я киваю. Мальчишки с радостными воплями несутся одеваться. Я не тороплюсь. Выйти, конечно, придётся, но под конец дня бегать уже не хочется. Собираю валяющиеся по всей раздевалке мелочи, закрываю двери. Проходя общим коридором, слышу голос Дмиртия, распекающего кого-то (кажется, опять Захарова): у соседей групповое собрание.

— Ты думаешь, что можешь делать всё, что хочешь? Ты ошибаешься. Государство тебя изъяло из семьи, потому что твои родители не справились с воспитанием и заботу о тебе государство взяло на себя. Знаешь, что на содержание одного ребёнка в детском доме тратится больше 20 тысяч рублей? Это деньги, которые люди платят в виде налогов, чтобы такие, как ты, ни в чём не нуждались. И ваша обязанность сделать так, чтобы потом, когда вы станете взрослыми, вернуть обществу этот долг...

Распекаемый стоит, опустив голову, вид у него очень виноватый, но на самом деле скорее всего он и не слышит, что ему сейчас говорят. Ему всё равно, сколько денег тратит на него государство. А ещё ему хочется на улицу, откуда доносятся крики счастливых свободных людей, у которых воспитатели не додумались устраивать групповые собрания после ужина...

Во дворе — куча-мала из детей. С десяток облепили нашу единственную качалку. И как её до сих пор не сломали? Воспитатели чинно ходят вдоль дорожек, время от времени окликая нарушителей. Меня под ручку берёт Рузана:

— Татьяна Петровна, а вы знаете...

Сейчас мне доложат все последние новости дома. Рузане не нужен собеседник, достаточо вовремя кивать и поддакивать. Вдохновенный монолог грубо прерывают вырвавшиеся наконец на волю пацаны из пятой. Никитка Захаров разрушает нашу пару: