Фильм украинского режиссера — о двух гуцульских братьях-соседях, поссорившихся навсегда и проживших жизнь в ненависти. Режиссер ленты рассказала The New Times о том, зачем она приехала на фестиваль в «страну-агрессор» и почему призы для нее не имеют значения

Кадр из фильма «Братья. Последняя исповедь»

Я сделала все сама

Фильм снят по роману шведского писателя Торгни Линдгрена. Откуда в нем взялись гуцулы?

Я просто адаптировала эту историю к украинской реальности: в книге речь шла о горцах, а я перенесла историю в Карпаты. А раз Карпаты — значит, гуцулы, украинские горцы.

А как вообще книжку нашли?

Случайно. Я ее спасла от уничтожения. Пришла к своей приятельнице в гости, у двери стояла стопка книг, которые она собиралась выбросить. Вытащила оттуда три книги, которые мне стало жалко. Пришла домой, начала читать: дочитала, закрыла и сразу поняла, что сниму кино.

Это дебют?

Да. Я была студенткой 4-го курса театрального института. Хотела снять полный метр, обязательно постановочный. Заявила в институте, что буду снимать фильм по этой книге. Осталось получить права на экранизацию. Для этого нужно было обратиться к Торгни Лингрену: в интернете его контактов не было. Написала в посольство Швеции в Украине, получила контакты агента. Отправила ему письмо, и – тишина. Через месяц, расстроившись, решила писать сценарий, чтобы отправить ему. Собирая информацию в интернете, я поняла, что Торгни – культовый автор. И то, на что я претендую, практически невозможно.

Все равно решила писать. Пусть даже в стол. Написала сценарий за месяц. В девять утра отводила ребенка в сад, садилась писать, в шесть вставала из-за стола. Уже дописывала, когда получила письмо от агента Торгни. Она писала: «Виктория, извините, ваше письмо попало в спам, мы готовы поговорить». Я отправила им видеоработы, через неделю они прислали разрешение. После этого я стала искать деньги.

Кадр из фильма «Братья. Последняя исповедь»

То есть, решили вообще все сделать сами?

У меня не было выбора. Я задумалась о копродукции, начала искать продюсеров в Европе. Продюсеры начинают разговор, если есть коммерческий эксклюзивный опцион – закрепленное за автором право, когда никто в мире больше не может писать сценарий на основе книги. Агент Торгни сначала засмеялась: в Швеции опцион стоит пять тысяч евро в год, сумма выплачивается в процессе написания сценария и поиска денег, а уж потом во время съемок платятся еще большие деньги. Я ответила ей: «Простите, но денег у меня нет». Они посовещались с Торгни, и дали мне эксклюзивный опцион на два года.

Я продолжала искать деньги: в Украине в то время кино не снимали совсем, господдержки не было. За несколько месяцев перезнакомилась со всеми продюсерами Украины и Швеции. Все говорили хором: мы не вернем деньги, вложенные в такой фильм. В какие-то моменты я думала о грани между помешательством и целеустремленностью. Три года ничего не происходило. И вдруг – появилась программа поддержки Минкультом молодых кинематографистов. Меня увидели на питчинге, где я представляла проект, который был уже полностью проработан. В общем, когда кому-то понадобился готовый проект – он у меня уже был.

По праздникам мы все сейчас ходим в вышиванках

Как вы собирали информацию о гуцулах?

До работы над этой историей я ни разу не была в Карпатах. За три года было время съездить. Приехала, пожила с дочкой в частном доме у гуцулов. Понаблюдала за бытом.

Например, героиня, жизнь которой проходит в 60-е годы, ходит по дому в вышиванке. Они правда так одевались?

Ну да. По праздникам особенно. Но и в будни тоже. По праздникам мы все сейчас ходим в вышиванках. Я бы даже сказала, особенно сейчас. Но и до всех наших событий ходили. Гуцулы западной Украины – очень герметичная народность, они закрытые. Попасть к ним – будто провалиться в другое пространство. Надеюсь, эта другая реальность видна в фильме. В частности, это сделано усилиями нашего оператора, Славы Пилунского. Он – один из лучших операторов Украины. С нами он, кстати, не приехал, поскольку невъездной в Россию.

Режиссер фильма Виктория Трофименко и актер Орест Ягиш на съемках картины

Как это невъездной?

А вот так. Несколько месяцев назад ехал в Москву снимать клип и его развернули в Шереметьево на границе, продержали некоторое время в наручниках и отправили домой. Он пробыл неделю в плену в Крыму во время референдума. Кто именно держал его в плену, неизвестно. Украинцы не имели об этом понятия. Русские вроде тоже. Он вместе с другим оператором, Юрием Грузиновым, приехал в Крым снимать документальный фильм «Вавилон 13»… В общем, приехать с нами на ММКФ он не смог. Спасибо, в терроризме не обвинили. Фестиваль писал официальные письма властям с просьбой впустить в страну оператора конкурсного фильма – бесполезно, ничего не помогло.

Я вообще, честно вам скажу, удивилась, увидев конкурсной программе имя украинского режиссера. Почему вы сюда приехали?

Первая реакция была эмоциональной – не ехать. А потом мы подумали и поняли, что это самый простой ход. Нужно ехать именно сейчас. Я сказала продюсеру: «надеваем майки «миру мир», и -вперед». Именно наш фильм должен быть там. Если бы это был какой-то другой фильм, можно было бы развернуться и не ехать. Но, по-моему, надо пробовать. Я благодарна всем, кто бойкотирует российские мероприятия в знак поддержки Украины. Но, поверьте: приехать сюда было значительно сложнее, чем просто объявить бойкот. Приехать было попросту страшно. Мы, по сути дела, ехали в страну-агрессор.

В Украине этот наш поступок может быть воспринят по-разному. Но ведь в России есть люди, которые выходят на марши мира, призывая прекратить агрессивную политику в адрес Украины – почему бы не выразить солидарность с этими людьми? Им ведь тоже нужно чувствовать нашу благодарность. Как там сказал Жириновский? Украинцев вообще нет? Так вот – мы есть. На кинофестивале, со своим фильмом. Давайте уважать друг друга. В истории с Крымом Россия проявила полное отсутствие уважения к Украине. Казалось бы, такая большая страна, зачем кусок соседской территории, еще и добытый таким путем? Если китайцев, узурпировавших Тибет, еще можно понять – людям жить негде – то у России нет таких проблем. Мне одна ваша журналистка тут уже сказала: «от нас разве что-то зависит?» Конечно, зависит! Если бы не зависело, вас бы не пытались переубедить. Всей этой патриотической промывки мозгов просто бы не было. Раз они нуждаются в вашей поддержке, значит, от вас зависят.

В общем, мы поняли, что именно поэтому мы должны приехать с фильмом в Москву. Чтобы презентовать фильм и дать несколько интервью. Может хоть кто-то что-то услышит.

Давайте остановимся

Я не думала, что вы будете говорить откровенно. Фильм в конкурсе, награды еще не раздали, и ваша откровенность может повлиять на результат*.

Я не жду приза. Мы не за этим ехали. Главная цель нашего приезда достигнута: вот я, например, говорю с вами. Я уж точно не стала бы бояться говорить из-за приза. Мой приз – донесенная хоть до кого-то реплика «давайте остановимся». Если люди увидят фильм о воюющих братьях, они, возможно, задумаются, зачем воевать.

А вы сами ходили на Майдан?

Конечно. Сначала мне тогда казалось, что это будет бесконечный процесс: поют и поют, сколько можно. Вышли студенты, их побили, пришли родители. Начали прессинговать родителей – пришли друзья родителей. Чем больше давили, тем сильнее сопротивлялись. Майдан разгорелся из-за прессинга и попыток заткнуть рот. Потому что заткнуть рот не получится. Не с этим народом. Поэтому политика вашего президента в отношении Украины нас не устраивает. Вас устраивает? Да ради бога, это ваш президент, живите с ним, сколько семей, столько и отношений. Но для нас это решительно невозможно.

Кадр из фильма «Братья. Последняя исповедь»

У вас слезы на глаза наворачиваются во время разговора – тема настолько болезненна?

А как еще? Мой первый фильм показывают на фестивале в то время, как в моей стране каждый день погибают люди. Я же говорю – я здесь не за призом, не за признанием. Самое нелепое – получить приз от страны-агрессора, широко улыбнуться и промолчать. Я знаю, что здесь много здравомыслящих людей. Не «проукраинских», не тех, кто «за Украину», но тех, кто против того, чтобы наводить порядок у других. Конечно, тема больная: я не понимаю, почему умирают наши, и еще почему-то ваши у нас. Я искренне не понимаю, что у нас делают чеченцы. Я категорически против сегодняшней российской политики, я хочу, чтобы Украина вернулась в свои границы. Логика «Мы вам подарили, мы забираем подарок назад» - порочная. Вообще-то это был обмен. России тогда отошла часть территории Восточной Украины, но никто об этом не говорит.

Отнять у соседа – не в этом величие. Величие в том, чтобы сделать довольным свой народ. У тебя столько людей, сто сорок четыре миллионов – сделай довольными их.

Людям, чтобы стать довольными, оказалось достаточно присоединения чужой территории. Сегодня в России их большинство. Вы уже с такими встречались?

На пресс-конференции женщина спросила меня: «За что вы так не любите нас, русских?» Я ответила: «Когда у вас был Беслан и Норд-Ост, у нас был траур». По-моему, такого ответа достаточно. Когда я ответила, к чести фестиваля, зал зааплодировал.