Англия.
XXI век.
Ветеринарная клиника «Rossdale & Partners», рядышком с Нью-Маркетом
Волшебны и легки сны юной скаковой кобылы Терезии Третьей, что сегодня оказалась здесь, на рыжих и голубых клеенках операционного стола.
Здесь абсолютная тишина.
Абсолютная стерильность.
Абсолютная медицинская техника – и великие руки Ричарда Пайена, всеанглийской звезды ветеринарной хирургии.

Малышка Терезия лежит на спине.
Глубоко провалился животик с малюсенькими, как у всех кобыл, аккуратнейшим выменем на два сосочка.
Шея, длиннющая и почти прямая шея дорогой английской чистокровки, - вытянута во всю длину, а в рот заведены голубые гофрированные шланги, подающие в кровь и легкие малышки чистый фторотан, мягчайший наркозный газ.
Все ножки её подняты, намытые копытца – в прозрачных мешочках.

В запястье передней ноги, что-то весело бурча сквозь маску, хитрой блестящей железячкой копается хирург Ричард Пайен, глядящий на мониторы вокруг операционного стола.
На мониторах – операция артроскопическая – разбитый сустав, в котором шарит железячка.
Кроме Ричарда Пайена вокруг стола со спящей кобылой суетятся английские коренастенькие сестрички.
Одна из них все время разжимает веки малышки и светит в глазик фонариком, что-то сразу отстукивая резиновой рукой на клавиатуре.( Степень расширения зрачка, наверное)
Терезия Третья спит. Из её разбитых скачками суставов ушла боль.
И фтороротановый газовый наркоз несет её, милую красавицу – кобылу, прочь со стола, в огромные высокотравные левады, к матери и сестрам. Несет в простор, в любовь и счастье, в её родную настоящую жизнь.
И забывается та жизнь,что придумали ей люди.
Жизнь, переполненная болью в разбитых ногах, в горящих и разрывающихся лёгких, проходящая в темноте и вонь денника, из которой её вдруг выдергивают на слепящий свет, в крики, гам и вонь тысяч йеху и начинают рвать железками рот и бить.
Но сейчас на рыжих и голубых клеенках стола – эта вторая, придуманная для нее людьми жизнь куда-то исчезла.
Воспоминания о ней растаяли, как только растаяла боль.
И тогда малышка Терезия начинает свой бег!
И как бежит! Как вольно, как широко и мощно...Рыдали бы ипподромные дядьки в клетчатых кепках, делающие состояние на скачках, рожи бы себе расцарапывали в полном экстазе!
Она бежит во сне, но бегут и её копытца в прозрачных мешочках – по всей операционной летят салфетки, трубки, клеенки, медсестры, мешочки и датчики.
На мониторах – помехи и серая рябь.
Качнувшись, рушатся капельницы с гроздями бутылочек, отлетает и сам великий Ричард Пайен – а его железка, прочертив сверкающий след в стерильном воздухе операционной, впивается, аккурат посерединке, в огромное расписание операций.
Спящая красавица несется, лежа на спине, посреди веселого хаоса в операционной.
Но пройдет несколько минут – и все будет восстановлено.
Поднимут капельницы.
Наладят мониторы.
Подадут другую железку, и на поднятых к небу копытцах утихшей Малышки снова будут надеты прозрачные мешочки.
Малышку Терезию, как и тысячи других лошадей, изувечили скачки. Её судьба, её боль – типичны для лошади после первого скакового сезона.
Ричард Пайен сегодня, безусловно, исцелит ее, совершив дико дорогую и сложную артроскопическую операчию.
По сути, исцелит лишь для того, чтобы она скакала снова, разбивая суставы, разравая сухожилия и легкие.
Но когда стоимость лечения уже будет превосходить стоимость самой Малышки – хозяйка Терезии купит себе другую лошадь, а Малышка Терезия уйдет в никуда.
Уйдет под ножом или прямо на поле, или медленно умрет под толстожопыми девочками, играющими ее жизнью в свой спорт.
И направится Малышка Терезия Третья в небесные левады, к своему лошадиному богу.