Милый, я очень хочу написать тебе сказку; но понимаешь, когда это желание во мне появляется, у меня по лицу непременно текут слезы, такова периодизация моей войны. А когда эти слезы текут, ничего не получится. Сказки пишутся легкой рукой, вот ведь какие правила.
Вдобавок, я помню, как я лежала-лежал-лежало в темноте, уставившись в потолок, мой стол тогда еще стоял слева, и мы разговаривали по телефону позже одиннадцати; и ты разговаривал со мной с закрытыми глазами, поэтому ты видел страшную Тьму, а я – с открытыми, поэтому я видел(а) всего лишь темноту неосвещенного потолка. И вот тогда, кажется, я, кроме повторения той своей сказки, которая существует единственно в устном варианте и передается мною из уст в уста*, рассказал(а) тебе о тебе, кусочек той настоящей сказки, которая могла бы получиться, вздумай я эту сказку писать, но видишь, ничего не вышло, не написал(а).
В той сказке ты очень свободный мальчик, не чета тебе настоящему, ну даже если и не свободный, то зависишь главным образом от чаек и перемены погоды**. И живёшь ты на солнечном берегу, что-нибудь типа укромного местечка на Кубе без толп туристов, впрочем, я не силён в географии, может быть, что это даже за тысячи километров от Кубы и гипотетического трупа Фиделя Кастро (все эти разговоры, умер, не умер, бессмертные не умирают, к черту). Так вот, ты в белой расстегнутой рубашке. Ты ходишь босиком. В самых простых американских джинсах, они слегка протерты на заднице, потому что ты часто сидишь на песке; есть еще обрезанные джинсы, точно такие же, но обрезанные по колено, чтобы не мешали лазать по деревьям, и еще точно такие же, но не обрезанные, а просто подвернутые до колен с той же самой хитроумной задачей не мешаться.
Белые рубашки тебе гладят и стирают фольклорные духи земли и дома. Живешь ты в бунгало с открытыми окнами, потому что тебе нравится запах южной ночи и толстых мохнатых звезд, а под ним и под белым песком свободного берега кроются светлые, современно оборудованные подвалы со всякой фигней, типа четырех компьютеров, бла, бла, бла, и обязательно-непременно-разумеется много гитар, телевизор на всю стену (по меньшей мере для того, чтобы смотреть моделированное аниме, а по-хорошему – так вообще всякие разные фильмы, ты будешь смотреть хорошее кино, потому что я так сказал), подвесные полки с книгами и подшивками хороших журналов, и такие же полки с дисками. Впрочем, может быть, к тому моменту, когда тебе исполнится столько лет, сколько тебе исполнится на момент исполнения (внимание, это была тавтология) этой моей мечты, придумают какие-нибудь другие носители информации, например, мозги.
Когда ты будешь наигрывать музыку вечером, сидя (стоя?) у костра, тебе не нужны будут звукосниматели и усилители, потому что всё будет слышно так, как это играется в твоем сердце. Все остальное звуковое сопровождение в виде красивых женских голосов, партий баса, фортепьяно и иже с ними, будет играться самой природой, потому что мной так задумано. Корабли будут прислушиваться к твоей музыке, птицы тоже. Звезды будут косплеить рисунок нот.
Однажды к тебе в бунгало непонятно откуда припрётся кошка, и ты не сможешь её выгнать, а поэтому тебе придётся её кормить.
Ты назовешь ее Луной, потому что у нее будет круглое пятнышко на голове, как у индийцев, только у них это что-то обозначает, а у кошки, наверное, просто так.
Однажды солнечным утром ты научишься летать, и от тебя останутся только следы на песке, которые разнесет ветер и смоет море. Духи земли закроют твой дом на записку «возможно, хозяин вернется» и растворятся в силах природы.
Кошка будет смотреть на черный пепел костра, не мигая. Возможно, через тысячу лет, когда случится всё то, что предсказывали футуристы, и глобальная катастрофа уничтожит все плоды цивилизации, обрекая ее развиваться то ли с нуля, то ли с мнимой единицы по новой – так вот, возможно, эти странные будущие люди будут ей поклоняться, и назовут ее Гитой, услышав в генетической памяти слово «гитара».
Еще они услышат все наши смски, написанные друг другу, и они будут знать, что ты называл меня «милая», называл меня «радость моя», а я называл тебя солнышком, но увы, тех, кто слышал последнее, мне придется найти и убить, потому что не следует знать лишнее.
Рассказывать лишнее тоже не стоит, но понимаешь, в чём суть: на самом деле лишнего не бывает, особенно в том контексте, который мы можем себе представить.
Спи спокойно, мой смелый герой, когда-нибудь тебе разрешат не просто курить, но даже курить трубку, как полагается. В конце концов, люди, которые играют в шахматы, не могут быть столь ужасны, согласен?

_________
*настоящий ее вариант был рассказан единожды, своему первому слушателю, часов в пять утра, и этот слушатель, чтоб ее, так же бессмертен, как я, а потому сказке моей ничего не грозит.
**опустим тот факт, что один многоуважаемый господин из всеми любимого города на Неве называл меня чайкой. Потому что бог знает, отчего он так меня называл – я люблю море, но почему сразу в такой форме.