В литературе противоречиво оценивается личность и деятельность Г. А. Атарбекова. В журнале «Пролетарская революция» он характеризовался как «смелый рево¬люционер-ударник», чья жизнь была полна героизма, а слухи о его необыкновенной жестокости объявлялись «клеветой и провокацией», хотя и признавалось, что «он был неумолим и беспощаден по отношению к врагам рабоче-крестьянской власти». Справочные советские издания расхваливали революционные заслуги Атарбекова. Зато в литературе противоположного лагеря ему давалась иная характеристика 1. Архивные источники, ранее не доступные для исследователей, позволяют по-другому, чем это было принято в советской историографии, оценить деятельность этого «революционера-ударника».

Георгий Александрович Атарбеков (Атарбекян) родился в селении Эчмиадзин Эриванской губ. 2 марта 1891 года. Автор некролога о нем О. Галустян сообщал, что бедствовавшая мать отправила маленького Геворка к родственникам в Баку, где он три года учился в прогимназии, затем перевелся в Эриванскую гимназию. Указание на необеспеченность матери, очевидно, должно было означать, что Геворк рос без отца и происходил из бедной семьи. Однако в августе 1919 г. сам Атарбеков сообщал, что его отец — мещанин, служивший письмоводителем «одного поверен¬ного». Следовательно, Георгий происходил не из такой уж бедной семьи, да еще имел богатых родственников в Баку.
С началом первой русской революции, по данным Галустяна, 14-летний под¬росток-гимназист уже проявил интерес к марксистской литературе, посещал под¬польные кружки, а в 1908 г., в возрасте 17-ти лет, вступил в партию большевиков. Вскоре, когда Геворк стал студентом Московского университета, его арестовали за принадлежность к РСДРП и исключили из университета. Но в 1911 г. он вернулся в Москву и снова стал студентом. В справочной литературе сообщается, что Атарбеков в 1910—1911 гг. учился в Московском университете, сам же он утверж¬дал, что в 1914г. окончил юридический факультет университета 2.
В годы первой мировой войны в рядах русской армии участвовали в боях около 300 тыс. армян 3. Что же делал в то время Атарбеков? Оказывается, «доблестный» большевик скрывался у себя на родине, в горах Эчмиадзинского уезда. Ведь большевики во главе с В. И. Лениным стояли за поражение в войне своего отечества, за превращение ее в войну гражданскую. С помощью подкупа, то есть за взятку, деньги на которую у «бедного» юноши нашлись, Атарбеков устроился на работу в «Союз городов». На этой службе он пробыл до Февральской революции. Затем следует участие в свержении старых властей и установлении советской власти: он был членом сухумского окружного военно-революционного комитета и замести¬телем председателя военно-революционного комитета Абхазии 4.
Осенью 1918 г. Атарбеков — уже в Пятигорске, на посту заместителя председа¬теля местной ЧК. Именно здесь развернулся «революционный» талант Атарбекова. Чекисты широко применяли систему взятия заложников и их расстрелов 5.
Там же, в Пятигорске, произошла кровавая и жестокая расправа, «героем» которой стал Атарбеков, занявший пост председателя ЧК. По его приказу были расстреляны без суда и следствия свыше 100 заложников, в том числе бывшие министры Н. А. Добровольский и С. В. Рухлов, несколько графов и князей, среди них — князья Николай, Сергей и Федор Урусовы, Владимир и Леонид Шахов¬ские, около 50 генералов и полковников. Были зарублены генералы Радко Дми¬триев (национальный герой Болгарии) и Н. В. Рузский (бывший главнокоманду¬ющий войсками Северного фронта), которые в то время лечились на Кавказе. Они готовы были руководить советскими войсками в боях против германских захватчиков, но отказались участвовать в гражданской войне «против своих». Перед казнью, по свидетельству очевидцев, произошел следующий разговор между председателем «чрезвычайки» и генералом Рузским: «Признаете ли вы те¬перь великую российскую революцию?» — спросил с издевкой Атарбеков. В от¬вет услышал: «Я вижу лишь один великий разбой». Среди погибших в тот раз от рук чекистов были священник и три женщины (одна из них— литератор Эльза Полонская)6.
Особая комиссия, созданная после занятия Пятигорска войсками Доброволь¬ческой армии Деникина для расследования обстоятельств убийства заложников, представила следующее описание картины одного из злодеяний Атарбекова и его подручных: «В одном белье, со связанными руками, повели заложников на город¬ское кладбище, где была приготовлена большая яма... Палачи приказывали своим жертвам становиться на колени и вытягивать шеи. Вслед за этим наносили удары шашками» 7. В руководимой Атарбековым пятигорской ЧК применялись порки и другие «меры пресечения». Тюрьма была переполнена.
В начале ноября 1918 г. Атарбеков выехал в Москву на VI (чрезвычайный) Всероссийский съезд Советов (проходил 6—9 ноября). Здесь он не раз встречался с Ф. Э. Дзержинским и И. В. Сталиным, которые проявили к нему явное расположе¬ние. В Москве вплоть до конца декабря Атарбеков с Ю, П. Бутягиным. С. М. Кировым, О. М. Лещинским, Б. Д. Пинеоном, Е. А. Эшбой представлял Тер¬ский областной Совет. Совместно с областным комиссаром Бутягиным и Кировым, а также военноуполномоченным Терского совнаркома Лещинским он обратился 23 декабря в президиум ВЦИК с просьбой рассмотреть вопрос об упразднении ЦИК Северо-Кавказской республики, хотя постановление об упразднении указанного ЦИК было принято самим Северо-Кавказским ЦИК еще 30 октября 1918 г. и сразу же проведено в жизнь. Этот факт свидетельствует о том, что застрявшие в Москве кавказцы, представлявшие в столице терскую советскую власть, имели смутное представление о том, что происходило в конце 1918 г. на Северном Кавказе в целом. Даже начало существования ЦИК Северо-Кавказской ССР «московские сидельцы» ошибочно относили к июню 1918г., тогда как этот орган власти был образован после провозглашения указанной республики на 1-м съезде Советов Северного Кавказа, 7 июля 1918 года 8.
Атарбеков своей жестокостью выделялся даже среди самых свирепых чекистов. «В Армавире при отступлении Красной армии,— отмечается в книге о Дзержин¬ском, — ...Атарбеков расстрелял несколько тысяч заложников, находившихся в под¬валах армавирской чека. И в том же Армавире, задержав на вокзале эшелон с ехавшими грузинами — офицерами, врачами, сестрами милосердия, возвращавши¬мися к себе на родину, Атарбеков, несмотря на то, что эшелон имел пропуск советского правительства, приказал вывести всех ехавших на площадь перед вокза¬лом и из пулеметов расстрелял поголовно всех» 9.
В конце января 1919г. Атарбеков появился в Астрахани и 1 февраля был зачислен в штат сотрудников Политотдела Реввоенсовета (РВС) Каспийско-Кавказского фронта. Отступившая в район Астрахани, потерпевшая тяжелое поражение, 11-я армия пережила страшную трагедию: при переходе через полупустынные Астраханские (Калмыцкие) степи она потеряла свыше 20 тыс. погибшими вслед¬ствие эпидемии сыпного тифа, испанки (тяжелой формы гриппа), разбушевавшейся снежной стихии — бури с песком, неожиданного резкого похолодания, переутомле¬ния и недоедания. Численно поредевшие части этой армии вливались в состав 12-й армии. Тогда же произошла смена руководства РВС Каспийско-Кавказского фрон¬та: А. Г. Шляпникова, пороком которого сочли отсутствие у него диктаторского начала, на посту председателя РВС фронта сменил К. А. Мехоношин. Шляпников пресекал необоснованные аресты и репрессии, массовые расстрелы, был против из липших строгостей в пропускной системе, препятствовавших допуску рядовых граждан к «отечественным начальствующим лицам и комиссарам». При Мехоношине произошло ужесточение репрессий, по словам будущего замнаркома внутренних дел СССР, «драматурга» политических процессов 30-х годов Л. М. Заковского, «почувствовалась власть более решительная, чем это было при тов. Шляпникове» 10.
В конце февраля в Астрахани был создан под председательством Кирова Временный военно-революционный комитет, своего рода карательный орган для подавления недовольства части населения, не мирившегося с произволом власти. Говоря о массовом недовольстве советской властью, об обострении политической обстановки в губернии, политкомиссар разведотдела штаба фронта К. Я. Грасис прежде всего отмечал «недовольство существующей властью местного, особенно калмыцкого и киргизского (казахского.— Н. Е.) населения, порожденное неслыхан¬ными насилиями и издевательствами над ними наших комиссаров». Первым же приказом временного военревкома, подписанным Кировым, сокращался хлебный паек. В соответствии с разделением горожан на три категории, первой категории полагалась выдача одного фунта хлеба (400 гр.) в день, второй— полфунта, тре¬тьей — четверть фунта 11.
Скудность снабжения, прежде всего хлебом, привела к озлоблению горожан. Председатель РВС фронта Мехоношин вынужден был признать, что рабочие недо¬вольны плохим питанием и требуют увеличения продуктового пайка. Политическая сводка политотдела за 8 марта сообщала: «Рабочие, часть гарнизона требуют свободную торговлю, закупку, провоз хлеба». По свидетельству документов, рабо¬чих возмущали своеволие комиссаров, не брезговавших зуботычинами, их постоян¬ные угрозы револьверами, волокита с выдачей заработанных денег в течение трех и более месяцев, что породило требование: «Долой комиссаров!» Рабочие пригрози¬ли забастовкой и избрали стачечный комитет. Попытка разрядить обстановку с помощью лекции о мировой пролетарской революции и светлом коммунистичес¬ком будущем закончилась провалом. Многолюдный митинг в принятой резолюции предупредил, что в случае невыдачи пайка рабочие 10 марта начнут забастовку Паек не был выдан. По гудку с утра 10 марта забастовали тысячи рабочих. Движение под лозунгом «Долой коммунистов и комиссаров!» охватило рабочих военного завода, других заводов и фабрик и ряд сел в окрестностях Астрахани. На сторону забастовавших перешли значительная часть красноармейцев 45-го стрел¬кового полка, саперная рота и рота, направляемая на фронт. На усмирение рабочих и поддержавших их красноармейцев было брошено максимальное количество войск, включая матросов Астрахано-Каспийской военной флотилии. Военные власти дей¬ствовали решительно и беспощадно. Приказом РВС Каспийско-Кавказского фронта и Временного военно-революционного комитета за подписями Мехоношина, Киро¬ва и командующего красным флотом С. Е. Сакса город Астрахань был объявлен на осадном положении, вышедшие на улицы рабочие объявлялись «бандитами», кото¬рых предписывалось как врагов советской власти расстреливать на месте. «У всех отказавшихся работать» приказывалось «немедленно отобрать продовольственные карточки». «Желающие есть должны, — подчеркивалось в приказе, — ...встать не¬медленно на работу». Особый отдел, во главе которого был поставлен Атарбеков, обязывался «немедленно произвести самое строгое расследование и всех виновников предать суду военно-полевого революционного трибунала». Кроме общего приказа, Киров отдал отдельный приказ, в котором требовал «беспощадно уничтожить белогвардейскую сволочь». Им и руководствовался Атарбеков в своих действиях 13.
Произвол коммунистов-комиссаров породил такое негодование, что забастов¬ка фактически превратилась в выступление против советской власти. Рабочие, однако, больше митинговали, оказывая лишь пассивное сопротивление каратель¬ным войскам. С. П. Мельгунов, ссылаясь на свидетельства очевидцев, отмечал, что рабочая забастовка «была затоплена в крови рабочих», при этом при расправе особенно отличились «революционные» матросы флотилии. Он следующим образом описал начало забастовки и действия карателей: «Десятитысячный митинг мирно обсуждавших свое тяжелое материальное положение рабочих был оцеплен пулеметчиками-матросами и гранатниками. После отказа рабочих разойтись был дан залп из винтовок. Затем затрещали пулеметы... и с оглушительным треском начали рваться ручные гранаты. Митинг дрогнул, прилег и жутко затих. За пулемет¬ной трескотней не было слышно ни стона раненых, ни предсмертных криков убитых» 14.
11 марта сопротивление рабочих было сломлено. В ночь на 12 марта начались облавы на всех «подозрительных». В них принимали самое активное участие комму¬нисты. 12 марта появился совместный приказ Мехоношина, Кирова и Сакса «О ликвидации белогвардейского мятежа», написанный Кировым. Этим приказом уста¬навливалась строгая и немедленная регистрация всех рабочих и служащих комис¬сарами и фабрично-заводскими комитетами. Не явившиеся на регистрацию лиша¬лись продовольственного снабжения и посылались «на общественные работы... по уборке города, устройству канализации, вывозу нечистот и проч.». Вместе с этим с 12 марта вводилась выдача по два фунта хлеба красноармейцам боевых частей и по фунту — остальным потребителям 15.
В ходе подавления рабочего выступления жертвами расстрелов стали до 1500 человек, главным образом семейные люди в возрасте 25—42 лет, в том числе несколько членов местного правления профсоюза рабочих-металлистов во главе с председателем Митиневым, членом РКП(б). Вина его заключалась в том, что ранее он состоял в партии левых эсеров. Судьба плененных рабочих была ужасна: их расстреливали в подвалах чрезвычайных комендатур и просто во дворах, сбра¬сывали в Волгу с бортов пароходов и барж, привязав на шею камни или связав руки и ноги. Один из случайно спасшихся от расстрела рабочих (остался не замеченным в трюме) рассказывал, что в одну ночь с парохода «Гоголь» было сброшено в реку 180 человек. В чрезвычайных комендатурах было так много расстрелянных, что их едва успевали свозить ночами на кладбище. К началу апреля называли уже цифру в 4 тыс. жертв. Были жертвы и среди карателей, но они не шли ни в какое сравнение с числом погибших рабочих. Местная газета «Коммунист» 18 марта сообщала о похоронах 33 человек— участников подавления выступления рабочих в Астрахани. С прославлением доблести карателей выступили Киров, Атарбеков и другие ораторы, участники расправы над рабочими 16.
Преследования не прекратились и после этих событий. Насилия над людьми, не исключая рабочий люд, продолжались — свирепствовал Особый отдел и его пред¬седатель Атарбеков, изощренно издевавшийся над арестованными, подозреваемыми в малейшем нелояльном настроении в отношении к советской власти. Расстрелы производились нередко самим Атарбековым без всякого суда и следствия. Сам он постоянно был окружен телохранителями из своих земляков. Один из участников событий в Астрахани свидетельствовал: «Опьяненный властью, окруженный тело¬хранителями, Атарбеков показал такую диктатуру, перед которой бледнеют все деспоты восточных сатрапий, и вполне заслужил наименование «восточный царек». Называли его также карьеристом и самолюбцем. В протоколе обследования Особо¬го отдела от 22 июля 1919г. записано: «Особый отдел на многих производит впечатление застенка... Это впечатление не у буржуазии, а среди тт. коммунистов». В этом и других документах говорится о деспотизме Атарбекова и вакханалии расстрелов, процветании мордобоя, кутежей и прочих похождений чекистов. Рас¬стрелы заключенных, по словам сотрудников Особого отдела, всецело зависели «только от усмотрения и настроения духа тов. Атарбекова». Необузданность Атар¬бекова, который хвалился, что он подчиняется лишь Кирову, казалось, не знала пределов 18. Астрахань обезлюдела: одни бежали, другие попрятались.
В конце марта 1919 г. на базе войск расформированного Каспийско-Кавказского фронта была заново воссоздана 11-я армия. С 7 мая 1919г. членом РВС 11-й армии стал Киров, оставаясь на этом посту в течение (почти без перерыва) полугода 1919-го и нескольких месяцев 1920 года. Протеже Кирова Атарбеков до августа 1919г. начальствовал в особом отделе 11-й армии. Он действовал в своей обычной манере, обнаруживая повсюду врагов советской власти 19.
С целью опорочить неугодных лиц Атарбеков не брезговал провокациями, прибегая, например, к такому приему, как подсовывание им наркотиков, спиртного с последующим «разоблачением». Такого рода проделки осуществлялись с ведома и одобрения Кирова. Как действовали «особисты» Атарбекова, рассказала А. Моро¬зова, прислуга общежития, где останавливались приезжие: «Они приставили к моей груди револьвер и стали толкать меня по всей квартире, кричали, чтобы я указала, где у нас хранится спирт. Я им всячески клялась, что у нас его нет... Увидели они на столе лимонный экстракт порошком и закричали: «А вот кокаин нашли!»... т. Волкова потащили прямо с кровати в Ос[обый] отдел», не давая ему одеться... Всех, кто успел одеться... а кто не успел, потащили в Ос[обый] отд[ел]».
Одним из способов саморекламы Атарбекова являлась фабрикация мнимых заговоров, которые «с блеском» им якобы раскрывались. При этом унижалось человеческое достоинство арестованных, не исключая рабочих, даже членов компар¬тии. Атарбеков вел себя высокомерно не только по отношению к заключенным, но и к служащим особого отдела, не останавливаясь перед рукоприкладством и уг¬розами расстрела. Подчеркивая постоянно, что он «революционер», Атарбеков хвастливо заявлял: «Я ни Деникина, ни Дзержинского не боюсь...». Ревизия ведом¬ства Атарбекова, проведенная особым отделом ВЧК, установила «самое безобраз¬ное расходование народных денег», расхищение и присвоение конфискованных драгоценностей, включая бриллианты, платиновые и золотые изделия, и проигрыва¬ние больших сумм казенных денег в карты 20.
Злоупотребление властью, провокационные действия особого отдела, возглав¬лявшегося Атарбековым, грубое попрание человеческих прав, многочисленные арес¬ты, как отмечалось в одном из документов того времени, возмущали население и привели к тому, что «массы так были взвинчены, что нельзя было ручаться за то, что [они] с оружием в руках не выйдут и не произведут расправу» 21. Самоуправство и бесчинства Атарбекова приобрели столь скандальный характер, что его, по ультимативному требованию Ударной коммунистической роты, во главе которой стоял большевик с 1905 г. М. Л. Аристов, отстранили от должности.
Постановление об отозвании Атарбекова с поста председателя Особого отдела и отстранении от работы его ближайших помощников было принято на совещании в конце июля 1919 г. в присутствии председателя Астраханского совдепа Липатова, командующего Астрахано-Каспийской флотилией Раскольникова, члена РВС Аст¬раханской группы войск Кирова. Но только этим не удовлетворились недовольные. Вопреки сопротивлению местного большевистского комитета, в котором царили грызня и склоки, Атарбеков ротой Аристова и полком ВЧК при участии губвоенкома коммуниста с 1905 г. П. П. Чугунова был арестован. Обвиненный в необос¬нованных расстрелах рабочих и в других преступлениях, он был отправлен под конвоем в Москву. 4 сентября под давлением неопровержимых аргументов следст¬вия вынужден был в записке, направленной в ЦК РКП(б), признать преступность деяний Атарбекова Киров 22.
Процитируем еще один своего рода итоговый документ, характеризовавший положение в Астрахани и тамошнюю роль Атарбекова. В недавно опубликованном заявлении «товарищу М. И. Калинину» некто А. П. Мачевариани писал в июне 1920г.: «Население в течение 1/4 года буквально голодает, комиссары живут по-хански, швыряя Народное достояние по личному своему усмотрению... Что же касается продовольственных пайков, то они существуют только на бумаге, но по ним буквально ничего не выдают, разве только иногда выдадут гнилую воблу или селедку, от которой большинство граждан отказываются, несмотря на голод... Администраторы, окружив себя своими знакомыми дамами и друзьями, творят безобразия, вызывая раздражение трудового Рабоче-крестьянского класса». Говоря о чекистах Атарбекове и Новикове, Мачевариани сообщал, что они «терроризиро¬вали население г. Астрахани», и граждане избегали даже проходить мимо Особого отдела. «Несознательные граж[дане], а их очень много в г. Астрахани,— писал он,— проклинают советскую власть, обвиняя партию коммунистов в целом» 23.
Дело Атарбекова рассматривалось в Москве долго. В Оргбюро ЦК РКП(б) был даже заслушан его доклад о событиях в Астрахани. Атарбекова из заключения освободили, но взяли от него подписку о невыезде. После рассмотрения дела в нескольких инстанциях специальная комиссия ЦК (Карлсон, Киров) установила «преступность Атарбекова и других сотрудников Астраханского] о[собого] о[тдела]». «Для окончательного приговора» материал следствия передали в ЦК РКП(б). Но у Атарбекова нашлись влиятельные защитники-кавказцы, тем более, что в ор¬ганах ВЧК спрос на работников, подобных Атарбекову, никогда не иссякал. Главную же роль сыграл член политбюро и оргбюро ЦК РКП(б) Сталин. Боевые качества Атарбекова, проявленные «в борьбе с контрреволюцией», нашли у него полное понимание. Сталин потребовал «немедленно откомандировать» в его рас¬поряжение и под его ответственность Атарбекова, и оргбюро тут же постановило направить Атарбекова «в распоряжение т. Сталина».
Атарбеков вновь оказался в привычном амплуа, а все его преступные дела были великодушно прикрыты. В 1920 г. по мере успехов Красной армии в про¬движении на Юг России расстрельные способности Атарбекова получили высокую оценку начальства. Он занимал, в частности, посты председателя Ростовского ревкома, начальника Особого отдела РВС Кавказского фронта. В это время его начальником и покровителем стал член РВС Кавказского фронта, член ЦК РКП(б), друг Сталина и Кирова Серго Орджоникидзе. По его указанию Атарбекову были предоставлены особые полномочия, которыми он широко пользовался. Для образа его действий характерен приказ в качестве особоуполномоченного РВС Кавказского фронта от 26 мая 1920 г., в котором Атарбеков потребовал, чтобы представители «эксплуататорских классов» Екатеринодара явились «для зачисления в Эксплуа¬тационный полк с 28 мая по 1-е июня в Особую комиссию... С уклоняющимися от мобилизации или пытающимися уклониться, а равным образом с укрывателями будет поступлено как со шпионами, и они будут расстреливаться» 25.
Атарбеков прославился, отмечается в книге о Ф. Э. Дзержинском, как его «полномочный представитель» и «уполпред ЧК» «потрясающими массовыми рас¬стрелами на Кавказе». Он был прозван в народе «рыжим чекистом», а по своей жестокости выделялся даже среди чекистов. Во время высадки врангелевского десанта на Кубани в августе 1920 г., Атарбековым, действовавшим, по словам особоуполномоченного РЧК Л. М. Брагинского, как «свободный художник» вне рамок данных ему полномочий, были расстреляны до 2 тыс. арестованных, то¬мившихся в камерах екатеринодарской ЧК, в большинстве — без всякой вины. Списки расстрелянных «активных белогвардейцев» публиковались один за другим, в результате на 24 августа ЧК «не имела ни одного арестованного, ни одного дела». Все «неблагонадежные элементы» из студенчества, купечества, чиновников и офицеров, если они даже работали в советских органах и служили в Красной армии, были «изъяты» — расстреляны или высланы в концлагеря 26.
Аресты не прекратились и после разгрома врангелевского десанта, расстрелы арестованных— тоже. Всего за время с августа 1920 г. по февраль 1921 г. в одной только екатеринодарской тюрьме было расстреляно около 3 тыс. человек. В рас¬стрелах участвовали почти все члены чрезвычайки. Возглавлял же расстрелы упол¬номоченный ВЧК на Кавказском фронте Атарбеков, «самый свирепый палач из палачей», «на совести которого,— по свидетельству одного из бывших узников ЧК Г. Люсьмарина,— не одна тысяча жертв в застенках Чеки и Особого отдела». Эсеры К. М. Варсонобьев, П. Л. Никифоров (сын известного народника Л. П. Никифорова) и другие, испытавшие «прелести» царских тюрем, пересылок и этапов, в один голос заявляли: «Год заключения в тюрьме при царской власти равен месяцу сидения в ЧК — по лишениям и издевательствам над заключенными» 27.
В особенно унизительном положении оказывались женщины и девушки-заклю¬ченные, для которых не было даже отдельного от мужского туалета. И в холод, и в грязь их насильно заставляли мыть длинные каменные коридоры. В особом отделе пошли еще дальше: во время мытья женщин в бане мужской караул надзирателей выставлялся не только в раздевалке, но и в самой бане 28.
В чекистские застенки люди часто попадали не за преступные деяния, а всего лишь за «социальное происхождение», за «классовую принадлежность» или просто потому, что имели несчастье навлечь на себя гнев какого-либо большевика. Как отмечал Люсьмарин, застенки ЧК при Атарбекове напоминали средневековье «по своей дикости, жестокости и глумлению над человеческой личностью. Пытки, взятки деньгами и натурой расцвели махровым букетом». А всякие протесты против кровавых злодеяний Атарбекова, как и других чекистов, вызывали только ярость Дзержинского 29.
После гражданской войны Атарбеков находился на посту уполномоченного представителя ВЧК в Баку, был председателем Временного ревкома Армении, участвовал в подавлении здесь дашнакского восстания в 1921 г., везде проявляя неумолимую беспощадность к «врагам» революции. Затем он занимал пост
наркомпочтеля Закавказья в Тифлисе, был замнаркома РКИ и членом президиума Закавказской контрольной комиссии. Документы, хранящиеся в архивах, убедитель¬но свидетельствуют, что жестокость Атарбекова была реальною и не являлась ни провокацией, ни клеветою на него. Он стал одним из тех, кто закладывал основы системы массового террора. Погиб Атарбеков в авиакатастрофе 22 марта 1925 года.