Будучи еще в детском саду, я обнаружил в себе неутолимую тягу к рисованию. Да. Играл в солдатики. Но не больше дня. Потом я их дарил другим. Да. Подглядывал за девочками в туалете. Но не больше минуты. Потом меня ставили в угол. А вот рисование завораживало. Во мне умер второй Малевич. А быть может Кандинский. Или Родченко. Но умер точно.
...Ракеты и танки в рисунках детей
На рисунках нет солнца и капель дождей
Убитый на бумаге и живой рядом с ним
И для всего этого фоном только черный дым
Горящие дома, разрушенные стены
Ни один ребенок не обходит этой темы
На рисунке вижу труп его не вижу лица
Но каждый убивает лишь чужого отца...
Вот что примерно представляли мои рисунки из себя.
Белый лист. На листе распятый человек. Весь черный. Без глаз, без губ, без рта. Мои рисунки мама узнавала без подписи.
Из за юного авангардизма одногруппники частенько подшучивали. Я обижался и уходил. И только один человек за меня заступался. Его звали Спартак.
Что такое детский сад СССР? Бетонный забор высотой метр. Охраны нет. Воспитатели - последние бойскауты эры коммунизма.
Убегали мы из сада регулярно. А когда нас ловили приходилось оправдываться. До сих пор помню, что Спартак путал значение слов Вчера и Завтра.
А потом была школа. А потом был двор. Настоящая школа. И настоящий двор.
Первое стекло я выбил в 6-м классе. За это с меня взяли 12 рублей. Пока я отдавал деньги Спартак сидел в детской комнате милиции. Девушка пролила в столовой суп ему на колени. А он подкараулил ее после школы с газовым баллончиком. Знаете что тогда были за баллончики? Современными я могу занюхивать водку. А тогда, одно нажатие, и небо в тучах. Спартак нажал. Девочка как стояла, так и упала, сломав об асфальт себе нос. В милицейский бобик его провожала вся школа. Кроме меня. Я платил за стекло.
А после школы был двор. Карты. И подруга Машка. Которая прославилась тем, что в 14 лет за кулисами в актовом зале под портретом Ленина делала оральный секс со старшеклассником. Которого кстати в 98-м посадили. Пошел покупать пиво. Просто пиво. У палатки стояли двое молодых людей, которые пиво уже попили. Поссорились. И мальчик их зарезал, точнее одного, а второй оставшуюся жизнь ходил с двумя мешочками мочи на язычках ботинок и коттеторами тянущимися по ногам.
После седьмого класса я ушел в другую школу. А Спартак остался в старой, но от него ушел отец. Он не сразу обратил внимание на это. Лишь тогда когда доиграл с Машкой в карты и пришел домой.
Я начал учиться. Спартак начал пить. Не то чтобы учился я хорошо. Но Спартак пил отменно.
Со временем замену мне он нашел. Молодой человек Горын был на голову выше смазливого Спартака и отличался врожденным уродством снаружи, и хронической язвой желудка внутри. Пили они круглосуточно. Деньги стреляли стоя у магазина.
Однажды Спартаку на день рождения мама подарила сотовый телефон. Тогда это был шик. Тогда шиком были даже пейджеры. Спартак сказал спасибо мам. А ночью поменял его на бутылку водки и распил ее с горыном.
На следующее день рождение на две бутылки водки меняли телевизор.
А потом я пошел учиться в институт. А Спартак продолжал пить. Мы не виделись. Учился я плохо, но всегда был уверен, что пьют ребята все так же хорошо.
Однажды мы встретились. Около кинотеатра Мечта. Я был с одногруппницей. Он был с Горыном.
Вы когда нибудь слышали, что такое ностальгия? В ту ночь мы напились. Угощал естественно я. Но напились мы до полусмерти. По крайней мере я. Т.к. девушку провожать поехал Спартак и Горын, а я остался спать в комнате администратора.
На следующий день одногруппница мне сказала, что они поймали машину и поехали к нам на район. Спартак вышел у своего подъезда, а Горын взял ее за волосы и притащил брыкающуюся к себе домой. Сейчас все подробности я уже и не вспомню. Помню, что когда он ее насиловал она повернулась набок и смотрела на спящего пуделя.
В тот день я опять напился.
Мысли в голове задерживаться отказывались. Так прошло две недели. Может быть бы прошло больше. Просто на пятнадцатый Горын опять пришел в свой дом, на редкость трезвый, поздоровался с мамой, улыбнулся спящему в коляске братику, прошел в комнату, закрыл дверь, снял крестик положив его на тумбочку, и шагнул с тринадцатого этажа.
Говорили Спартак около месяца ходил с черной повязкой на руке. Мне его было жалко. Жалко по своему. Как никому.
Прошло еще два года.
Мы встретились нечаянно. Я возвращался поздно ночью после дня рождения пустой подруги и трезвый. А он шел из магазина после суток работы на рынке и пьяный.
-Привет Спартак.
-Ооо, Густав. Есть 10 рублей а? Может выпьем?
-Не сегодня. Холодно. Ты то как?
-Я отлично. Прикинь. Тут поссорился с хачами на рынке. Суки. -он поднял свитер. От пупка до ключицы розовел свежий шрам, шитый нитками толщиной с палец. -Думал откинусь. Крови вытекло весь пол в скорой заляпал. А врач еще мудак, не хотел клофелин давать, отчетность бля говорит прикинь, а на тебя жалко.
-Сочувствую.
-Да хер с ним. Зато теперь в армию не возьмут. Вот что радостно. -он достал помятую справку в дешевом ламинате.
-Ясно. Как мама?
-Ничего. Работает. У тебя точно десяти рублей нет? Я бы тебе вчера отдал.
-Завтра...
...На пустом листе бумаги пока гладь и тишь
Даю в руки карандаш сиди рисуй малыш
Одно и тоже тыщу раз рисует он вновь и вновь
Я со стола беру рисунок с него капает кровь...

Густав.