ЭЙСИД ХАУС
Что-то странное происходило над Пилтоном. «Наверное, эта чертовщина не только над Пилтоном», — размышлял Коко Брайс, но поскольку он сейчас находился в Пилтоне, это было единственное, что заботило его. Он взглянул на темное небо. Оно, казалось, раскололось. Часть его была ужасно исполосована, и Коко привело в замешательство то, что открылось его взору, и сочилось из этой раны. Осколки ярких, подобных неоновым, огней светились в разъеме. Коко мог различать отливы и приливы неких потоков внутри полупрозрачного бассейна, словно накапливавшегося позади темной мембраны неба, готовясь выплеснуться сквозь этот провал, или по крайней мере дальше терзать израненную завесу облаков. Тем не менее, свет, исходящий из раны, казалось имел суженное самостоятельное направление. Он не освещал расположенную внизу планету.
Затем пошел дождь. Сначала несколько предупреждающих плевков, сопровождаемых глухими раскатами грома в небе. Коко увидел вспышку молнии, и хотя его раскаленная докрасна визуальная картина была неким образом расстроена, он все же вздохнул с облегчением, что его странное видение было подавлено более земным феноменом. «Я был сумасшедшим, что решился проглотить вторую таблетку кислоты. Видения какие-то невозможные».
Его тело, если оставить в стороне его собственное устройство, растягивалось как резиновое, но у Коко было достаточно ресурсов воли и достаточно опыта, связанного с наркотиком, чтобы вспомнить тот страх и панику, накатывающих сами по себе. Золотое правило «оставаться спокойным» десятилетиями провозглашалось прожигателями жизни по вполне понятной причине. Он критически оценил свое положение: Коко Брайс, трипует в одиночестве в парке приблизительно в три часа утра, и молнии вспыхивают над ним в предвещающем несчастье небе.
Расклад был такой: в лучшем случае он промокнет до нитки, в худшем в него ударит молния. Он был единственным высоким объектом на несколько сот ярдов, стоящим прямо в середине парка. «Твою мать, господи боже», — проговорил он, сводя отвороты своей куртки вместе. Он сгорбился и быстро помчался по тропинке, разделявшей огромный собачий туалет, которым был Уэст Пилтон Парк.
Затем Коко Брайс, судорожно глотая воздух, выдавил из себя едва уловимый шепот. Крикнуть не удалось, просто что-то пробормотать. Он почувствовал, как его кости завибрировали, когда по его телу пронесся жар, и содержимое его желудка ринулось вниз, вытесняя накопившееся дерьмо из кишок. Коко ударило что-то с неба. Последнее, что он увидел перед тем, как лишился сознания, это поднявшуюся ему навстречу бетонную дорожку. И он, должно быть, подумал: все-таки молния.
Кто Что Где Как ЧТО Я ТАКОЕ?
Коко Брайс. Брайси из Пилтона. Брайси — один из Хибз Парней. Коко Чертов Брайс, ты — псих, — пытался он крикнуть, но у него не было голоса, с помощью которого его могли услышать. Он, казалось, мягко качался на ветру, как лист, но не мог чувствовать никаких потоков воздуха или слышать завывание ветра. Ближайшее, что он смог хоть как-то ощутить, было какое-то одеяло или знамя, раскачиваемое бризом, но он по-прежнему не обладал способностью определить его размеры или форму. Ничто не прошибало его нечувствительность. Представление о его пределах было чудовищно расплывчатым, казалось, будто он одновременно заключал в себе вселенную и был размером с булавочную головку.
Через некоторое время он начал видеть, или чувствовать, какие-то структуры вокруг него. Это были нормальные образы, но он не мог понять, откуда они появлялись, или как они развивались, совершенно не обладая реальным ощущением себя, имеющего тело, конечности, голову или глаза. Впрочем, эти образы были четко осознаваемы; иссиня-черный задник, освещаемый мерцающими, вспыхивающими как искры, бесформенными объектами различной массы, столь же неопределяемых, как и он сам.
Я мертв? Это смерть, вашу мать? КОКО ЧЕРТОВ БРАЙС!
Черное становилось более голубым, атмосфера, внутри которой он двигался, определенно сгущалась, оказывая больше сопротивления его ощущению движущей силы.
Коко Брайс
Что-то остановило его движение. Оно было как желе, и он осознал, что сейчас застрянет в нем. Паника на мгновение захлестнула его. Ему казалось важным продолжать двигаться. В нем было ощущение путешествия, требовавшего завершения. Он заставил себя двинуться дальше и смог различить на расстоянии накаленный добела ослепительный центр. Он ощутил мощный прилив душевного подъема и, используя свою силу воли, направился в сторону этого света.
Эта проклятая наркота не реальна. После того, как совсем отпустит, мне придет конец, вашу мать!
* * *
Руки Рори Уэстона дрожали, когда он положил трубку. Он мог слышать визги и крики, доносящиеся из другой комнаты. На мгновение, не больше чем на несколько секунд, Рори пожелал, чтобы он вообще оказался в другом месте и времени. Как же все это произошло? Он начал выстраивать последовательность событий, приведших к этому, но его построения были сразу же разрушены очередным ужасным воплем из-за стенки.
— Держись, Джен, они уже едут, — закричал он, бросаясь навстречу источнику агонизирующей какафонии.
Рори подошел к распухшей фигуре своей страдающей подружки, Дженни Мур, и сжал ее руку в своей. Небольшой диван от Паркер Нолл вымок от ее вод.
Снаружи грохотал гром, заглушая для соседей ее вопли.
Дженни Мур, превозмогая боль, также думала о скопившихся обстоятельствах, приведших ее к этому состоянию в квартире на Морнингсайд. Ее подруга Эмма, также беременная, хотя и на месяц позже Дженни, как-то раз обратила внимание на вид их ковыляющих фигур, отразившихся в витрине магазина на Принцес Стрит. «Господи боже, Джен, взгляни на нас! Ты знаешь, я иногда желаю, вспоминая тот холодный зимний вечер, что лучше бы сделала Иэну вместе этого минет», — воскликнула она.
Они посмеялись над этим, громко смеялись. И вот, Дженни сейчас не до смеха.
Меня разрывает на части, а этот ублюдок сидит надо мной с этим чертовски глупым выражением на своем лице.
Что получаешь от них физически? Для этих мерзавцев это просто очередная ебля. Мы все вынуждены это делать, но тут они все говорят нам, как этим заниматься, контролируют нас — гинекологи, те, что уже стали отцами, все мужчины, вместе в отвратительном прагматическом заговоре... Эти говнюки уже освободились эмоционально от тебя; ты просто хранилище драгоценного плода их несусветного бреда, и выводишь его в мир через свою чертову кровь... но ты становишься истеричной, дорогая... это все гормоны, по всему телу, просто слушай нас, мы знаем лучше...
Прозвенел звонок. Приехала скорая помощь.
Спасибо, Господи, что они здесь, мужчины. Еще больше этих проклятых мужчин. Санитары. Куда, черт возьми, подевались на скорой помощи САНИТАРКИ?
— Успокойся, Джен, мы уже едем... — сказал одобряюще Рори.
«Мы уже едем?» — подумала она, когда очередная волна боли, хуже, чем все, что она когда-либо испытывала, захлестнула ее, раздирая на части. На этот раз гром и молнии самой странной из всех гроз, разразившихся над Шотландией, просто не могли с ней состязаться. Она почти потеряла сознание от боли, когда ее клали на носилки, несли вниз по лестнице и заталкивали в фургон. Они еще не отъехали, как стало понятно, что до госпиталя не добраться.
— Останови фургон, — крикнул один из санитаров. — Это произойдет сейчас!
Машина остановилась на краю пустынного Мидоуза. Только сверкающие всполохи молний, странные, постоянно светящиеся, и следующие по неуклюжим, нетипичным траекториям, освещали совершенно темное небо. Одна из этих молний ударила в карету скорой помощи, припаркованной на этой пустой дороге, когда Дженни Мур пыталась вытолкнуть в мир их с Рори плод.
* * *
ВСЕ ЭТО НЕ ИМЕЕТ КО МНЕ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ, ВАШУ МАТЬ
КОКО
КОКО БРАЙС
БРАЙСИ
КОЛИН СТЮАРТ БРАЙС
КОЛИН СТЮАРТ БРАЙС
ТЫ ЧЕРТОВ ПСИХ
Как долго я еще протяну
ИН СТЮЮЮЮЮАААААААРРРТТТТ ТТТ Б Р
КОЛИНСТЮАРТБРАЙС
Колин Стюарт Брайс, или Коко Брайс, футбольный фанат из Пилтона, как он осознавал себя, хотя больше не мог быть в этом слишком уверен, двигался в бездонной пустоте геля в сторону белого светящегося центра. Он стал ощущать что-то мчащееся по направлению к нему на огромной скорости, приближающееся из той чувствуемой им отдаленной центральной точки. Теперь густой и твердеющий гель начал стеснять жизненную силу, которая была Коко Брайсом, и этот другой источник энергии связывался с ним с помощью света, проходящего сквозь воздух. Он не мог видеть его, только получал осознание его с помощью какого-то странного, не поддающегося четкому определению сосредоточию чувств.
Хи-биз здесь
Хи-биз там
Хи-биз всю-
ду вашу мать
на на на на на
на на на на
Он, казалось, чувствовал его тоже, потому что затормозил, когда приблизился к нему и, поколебавшись, на скорости проскочил мимо и исчез, растаяв в неразличимой среде вокруг него. Впрочем, Коко представилась возможность почувствовать, что это было, и оно было непохоже ни на что, с чем он сталкивался раньше — удлиненная, голубая, стекловидная, цилиндрической формы сила. И все же она странным образом ощущалась человеческой, точно также как он, Коко Брайс, все еще считал себя человеком.
мы забили один
мы забили два
мы забили семь
больше, чем вы
Папа возвращается к нам, Колин. Он теперь стал лучше, сынок. Он изменился, Колин. Мы вскоре снова будем все вместе. Ты увидишь большую разницу, запомни мои слова. Не бойся, сынок, твоя мама не позволит ему снова причинять нам боль. Я не пускала его назад в наш дом, пока он не изменился...
Он ощутил восторг, когда свет вырос ближе, более могущественный, манящий его. Он почувствовал, что если сможет добраться до него, то все будет в порядке. Окрыленный, он силой воли направил себя сквозь быстро густеющий гель. Движение вперед, достижимое лишь посредством применения воли, начало становиться все более трудным. Не имея представления, где он находился, о своей форме, размерах, или чувствах в абстрактных категориях зрения, вкуса, запаха и слуха (все это казалось давно устарело), он все же каким-то образом был способен ощущать взрывающийся калейдоскоп цветов за пределами геля, что засасывал его; чувствовать движение и сопротивление этому движению.
Становилось темнее. Как только это осознание дошло до него, он заметил, что гель стал черным, как смоль. Коко почувствовал страх. Теперь он совершенно замедлился и мучительно застыл. Его воля больше уже не служила управляющим механизмом. Свет, тем не менее, был ближе. СВЕТ. Он был перед ним, вокруг него, в нем.
В этом классе есть одно мерзкое, злобное маленькое создание, отвратительное существо, лишенное мозгов, которое оказывает
свое зловредное влияние на остальных, более любознательных учеников. Я имею в виду, конечно,
Колина Брайса, самого вульгарного и скверного мальчика, которого я когда-либо имела несчастье учить в одном из моих классов. Шаг вперед, Колин Брайс! Что ты можешь сказать в свое оправдание?
СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ CВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ ДЕЛАЙ ТО, ЧТО ТЕБЕ ГОВОРЯТ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, СВЕТ
СВЕТ КОЛИН. ТЫ ПРОСТО ГАДЕНЫШ! Я ЖЕ СКАЗАЛ ТЕБЕ СВЕТ
СВЕТ ПРИНЕСТИ ДВАДЦАТЬ БУТЫЛОК! СЕЙЧАС ЖЕ! СВЕТ ПОШЕВЕЛИВАЙСЯ!
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
А ты клевый чувак, приятель. СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
Коко, так тебя зовут? СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
Добро пожаловать СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
в семью. Чертов здоровяк! СВЕТ Кирсти, ты мне действительно нравишься, СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ понимаешь? Я не слишком хорош в таком СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ разговоре, но ты же понимаешь, что я имею в СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ в виду, типа ты и я, да?
Ты трахаешь эту СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
чиксу, Коко? СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
Решил остепениться? СВЕТСВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
Так, типа, случилось СВЕТ СВЕТ
с Тони. Давай, Коко, не злись. Только, типа, скажи! Хэй, парни, Коко влюбился! Хэй! Хэй! Хэй!
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
Слишком много чертовой ебли,
слишком много гнусных пьянок и почти
полное отсутствие пиздатых драк. Вот
что с нами не так в эти дни
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
Ты ступил на скользкую дорожку, Брайс. Это не игра, сынок. Я не шучу с тобой. В следующий раз, когда ты мне попадешься, я упрячу тебя далеко и надолго. Ты — паразит, сынок, настоящий паразит. Думаешь, что ты — ганстер, но для меня ты просто сопливый маленький мальчик. Я видел всех, кого приводят сюда. Ах, они полагают, что они такие крутые, такие клевые. Такие обычно умирают в сточной канаве или в ночлежках или влачат жалкое существование за решеткой. Ты облажался, Брайс, абсолютно облажался, глупый маленький крысеныш. И самая печальная вещь, что ты даже не осознаешь этого, что, не так?
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
Дело в том, что я — бизнесмен, твою мать. Понятно? Занимаюсь сносом.
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ СВЕТ
СВЕТ СВЕТ СВЕТ ТЕМНЕЕ ТЕМНЕЕ ТЕМНОТА
Небеса или ад, чтобы это ни было, я приближаюсь, вашу мать! И здесь, чуваки, произойдут кое-какие изменения! Коко Брайс. Пилтон. Прославил свое имя на Миллуоле (товарищеская встреча в предсезонке), Питтодри, Айброксе и Андерлехте (Кубок УЕФА). Коко Брайс, лучший из лучших. Кто с ним свяжется, тот сдохнет. Послушай, если кто-нибудь... если кто-нибудь начнет... если кто-нибудь...
Его мысли беспорядочно тянулись какой-то безжизненной вереницей. Коко был напуган. Сначала его страх был незаметно подкрадывающимся недомоганием, затем стал резким, жестоким и грубым, и он почувствовал на себе великие силы, сминающие его и тянущие в разные стороны. Такое ощущение, словно он находился в тисках порока, пока одновременно другая сила пыталась вырвать его из этой хватки. Эти силы, впрочем, дали ему возможность определить его тело впервые с того момента, как началось это странное путешествие. Он понимал, что был человеком, слишком человеком, слишком уязвимым для сил, которые сминали и рвали его на части. Коко молился о победителе в борьбе между этими двумя великими и равными друг другу силами. Пытка продолжилась еще немного, затем он почувствовал, как его вырвало из пустоты. Раньше он только ощущал СВЕТ, но теперь мог действительно видеть его, проникающим всполохами сквозь его закрытые веки, которые он никак не мог открыть. И затем он осознал, что вокруг него раздаются голоса.
— Какая прелесть!
— У тебя маленький парень, женщина, малыш-крепыш и все дела!
— Посмотри, Джен, он прекрасен!
Коко мог чувствовать, как его держат, мог чувствовать свое тело, и где были его конечности. Он попытался закричать: «Коко Брайс! Парни Хибз! Какой на хуй счет, чуваки?»
Ничто не вырвалось из его легких. Он почувствовал шлепок по спине и сотрясение воздуха внутри него, и выдал громкий, душераздирающий вопль.
* * *
Доктор Кэллахэн поглядел на молодого человека, лежащего в постели. Он долгое время пребывал в коме, но теперь, придя в сознание, демонстрировал какую-то странную манеру поведения. Он не мог говорить, корчился и извивался в кровати, молотя руками и ногами. В конце концов, его пришлось связать. Он вопил и плакал.
Холодно.
Помогите.
— Уааааа! — кричал парень. В ногах его кровати висела табличка: КОЛИН БРАЙС.
Горячо.
Помогите.
— Уаааааа!
Голоден.
Помогите.
— Уааааа!
Нужно крепко обнять.
Помогите.
— Уааааа!
Хочу писать, какать.
Помогите.
— Уааааа!
Доктор Кэллахэн чувствовал, что посредством этих воплей молодой человек, возможно, пытается общаться, хотя не мог быть точно в этом уверен.
* * *
В больничной палате Дженни ласково держала своего сына. Они назовут его либо Джек, либо Том, как договорились заранее. Она подумала с неожиданной вспышкой цинизма, что именно этого заслуживают такие люди, как они, пребывающие в пласте англо-говорящих восьмидесятых, где культура и акцент однородны, а национальность во многом неуместное определение. Выходцы из среднего класса, профессионалы, социально осознающие себя, политически корректные люди, — презрительно размышляла она, — заслуживают того, чтобы использовать эти старые пролетарские традиционные имена — идеал для бесклассового общества. Ее подруга, Эмми, объявила, что намерена назвать своего ребенка Беном, если это будет мальчик, так что выбор сузился до одного из двух имен.
«Как там мой маленький Джек», — говорил себе Рори, и его указательный палец касался пухлой ладони ребенка.
«Том», — думала Дженни, убаюкивая его.
Эй, что здесь, блядь, творится, чуваки?
* * *
В течение последующих нескольких дней семья Колина Брайса стала смиряться с тем фактом, что их сын, похоже, впадает попеременно то в растительное, то в бессвязное лунатическое состояние после того несчастного случая. Друзья признались, что Коко принял на кишку не одну, а две таблетки кислоты, Супермарио, и пресса ухватилась за это. Молодой человек в госпитале стал местной знаменитостью. Газеты напыщенно задавали один и тот же риторический вопрос:
Спалил ли Колин Брайс свои мозги ЛСД или стал жертвой удара молнии?
Колин Брайс — жертва странного несчастного случая или очередная потеря нашей молодежи, уничтожаемой наркотической угрозой?
Тогда как пресса, казалось, знала абсолютно все, врачи были сбиты с толку природой состояния молодого человека, если оставить в стороне возможные причины этого. Тем не менее, они могли видеть признаки улучшения. За несколько недель у него стремительно улучшился глазной контакт, появились определенные признаки интеллекта. Они рекомендовали друзьям и семье посещать юношу, полагая, что он сможет извлечь пользу от как можно более сильного, насколько только возможно, стимулирования.
* * *
Ребенка назвали Томом.
Коко, вы психи и козлы! Коко Брайс! Брайси! СиСиэС! Парни Хибз сметут любого чертова противника. И глазом не моргнут.
Дайте Becks, мудачье.
Дженни кормила грудью ребенка.
Хоэ, ты, скотина! Это достало меня, черт возьми. Коко Брайс, кто он? Меня зовут Том, да, Том!
Ребенок жадно питался, всасываясь в сосок Дженни так, что и не оторвать. Рори, ушедший на некоторое время в отпуск по причине своего отцовства, наблюдал эту сцену с интересом.
— Он, похоже, получает удовольствие. Посмотри на него, это почти непотребно, — засмеялся Рори, скрывая растущее чувство неловкости, охватившее его. Оно появилось из-за того, как ребенок иногда на него смотрел. Малыш время от времени сосредотачивал на нем свой взгляд и глядел, ну, скажем, презрительно и агрессивно. Это было неописуемо. Маленький ребенок. Его ребенок.
Он посчитал, что это была важная тема, и ее надо разделить с некоторыми другими Представителями Мужского Пола в его группе. Это, как он рассуждал, наверное естественная реакция на неизбежное недопущение партнера-мужчины к связующему процессу между женщиной-партнером и ребенком.
Хоэ, ты, пизда! Даешь какие-то чертовы сливки!
Дженни почувствовала, как что-то маленькое и острое уперлось ей в живот.
— Ой, посмотри, у него твердый маленький член! — воскликнула она, держа голенького младенца. — Кто у нас тут гадкий маленький мальчик? — она поцеловала его пухлый животик, и издала крякающие звуки.
Ниже, ты, большая ебаная хуесоска! Сомкни вокруг него свои губы!
— Да, интересно... — сказал неловко Рори.
Лицо ребенка; он выглядел как злобный, развратный старик. Он должен был заметить эту ужасную зависть, проговорить ее с другими мужчинами, разделявшими подобную проблему. Мысль о том, чтобы разделить свои искренние чувства с остальными членами группы, вызывала у него возбуждение.
В ту ночь Рори и Дженни впервые занимались любовью с тех пор, как она вернулась домой с новорожденным. Они начали осторожно, осмотрительно пробуя ее чувствительность, затем стали все более страстными. И вдруг Рори во время его выступления отвлекли звуки, которые, насколько он слышал, исходили из детской кроватки, стоявшей рядом с их кроватью. Он огляделся и, разумеется, содрогнулся. Он заметил силуэт ребенка, и этот ребенок только двух недель от роду стоял в кроватке и наблюдал за ними!
Развратные гады! Собачьий стиль и все дела! Хоэ...
Рори прекратил свои рывки.
— Что такое, Рори? Какого черта? — заорала Дженни, разозленная тем, что он прервался, когда она почти достигла первого оргазма после родов.
Они услышали мягкий глухой стук в кроватке.
— Ребенок... он поднялся, смотрел на нас, — слабо сказал Рори.
— Не будь глупым, черт возьми! — прошипела Дженни. — Давай, Рори, трахай меня! Трахай меня!
У Рори, несмотря на этот призыв, все опустилось, и он вышел из нее.
— Но... оно стояло...
— Заткнись, бога ради! — она потянулась, со злостью натягивая на них пуховое одеяло. — Это не Оно, Он это Он. Твой собственный сын, черт побери! — и она отвернулась от него.
— Джен, — он положил ей руку на плечо, но она оттолкнула ее; от его вялого расслабленного поглаживания ее тошнило.
После этого они решили, что пришло время поместить ребенка в комнату, которую они превратили в детскую. Дженни нашла всю эту ситуацию жалкой, но если Рори был так сильно этим удручен, ну, значит, так тому и быть.
На следующую ночь ребенок тихо лежал, бодрствуя в новом для себя месте. Рори пришлось признать, что его поведение идеально -он никогда, казалось, не плакал.
— Ты, похоже, никогда не плачешь, да, Том? — задумчиво спросил он, стоя над младенцем в кроватке.
Дженни, которую ночью охватила паника из-за молчания ребенка, послала в детскую Рори проведать его.
Я никого не боюсь. Помню как меня приперли к стенке те недоношенные лохи из Кесснока, когда мы разнесли их в пух и прах на Айброксе. Я просто закричал: «Давайте, подходите, ебаные придурки». Я сейчас лопну от злости, потому что эта очкастая свинья уже на пять минут опаздывает меня кормить, вот сука. Проклятая дыра.
Мог бы и угостить чертовым Becks.
* * *
В состоянии молодого человека в госпитале по-прежнему не было изменений, хотя теперь доктор Кэллахэн был уверен, что он использует свое поведение для привлечения внимания, чтобы удовлетворять свои основные потребности в еде, изменениях и регуляции температуры тела. Двое молодых людей в спортивных куртках с капюшоном пришли повидать его.
Их звали Энди и Стиви.
— Какой, блядь, стыд и позор, — выдохнул Энди. — Коко накрылся. Просто лежит здесь, мотая головой, как ребенок. Во дела.
Стиви печально кивнул головой.
— Кто бы мне сказал, что чертов Коко Брайс будет вот так лежать.
К ним подошла сестра. Приятная, с открытым лицом, средних лет женщина.
— Попытайтесь поговорить с ним о каких-нибудь вещах, которые вы делали вместе, о том, что ему было интересно.
Стиви уставился на нее, озадаченно открыв рот; Энди выдавил из себя смешок, насмешливо качая головой.
— Ну вы знаете, типа диско и поп, такого рода вещи, — охотно предложила она. Энди и Стиви поглядели друг на друга и пожали плечами.
Слишком тепло.
— Уаааа!
— Так, — сказал Энди. — Да, ты многое пропустил, валяясь здесь, Коко. Полуфинал, понимаешь? Мы ждали этих козлов из Абердина на Хэймаркет. Отпиздили их по полной программе, чувак, преследовали их до станции, загнали в поезд, чуть по путям не размазали, всю кодлу! Полиция просто стояла там, не втыкая, что на хуй делать. Во как! Клево все прошло, а, Стиви?
— Охуенно, чувак. Пару ребят забрали; Гари и Митци из той компании.
— Уаааа!
Они поглядели на их вопящего, ни на что не реагирующего друга и на некоторое время погрузились в молчание. Затем Стиви начал:
— И ты пропустил тусу в Rezurrection, Коко. Там было настоящее безумие. Как нам вставило с того сноуболла, Энди!
— Башню сорвало. Я танцевать не мог, но вот он отрывался всю ночь. Я просто хотел болтать с каждым встречным чуваком. Чистый расколбас на всю ночь, кореш. Тут сейчас появились какие-то чертовски хорошие Экстази, Коко. Можно офигенно закинуться, оттянуться, рвануть по клубам и клубиться до озверения...
— Бесполезно, твою мать, — промычал Стиви. — Он нас не слышит.
— Это слишком безумно, блядь, кореш, — признался Энди. — Не могу вынести все это дерьмо.
Кормежка.
— Уаааа! УАААА!
— Это не Коко Брайс, — сказал Стиви. — Не тот Коко Брайс, которого я по любому знал.
Они вышли, когда пришла сестра с едой. Все, что Коко съел, был холодный, жидковатый суп.
* * *
Рори с неохотой снова вышел на работу. У него росло беспокойство насчет Дженни. Он был озабочен тем, как она обращалась с ребенком. Для него было очевидно, что она страдает от некой формы пост-натальной депрессии. Из холодильника исчезли две бутылки вина. Он ей ничего не сказал, ожидая, что она сама поднимет этот вопрос. Он должен приглядывать за ней. Мужчины в его группе поддержат его; они восхищались им не просто из-за того, что он был в ладах со своими чувствами, но также из-за его бескорыстной отзывчивости к нуждам его партнера. Он помнил мантру: осведомленность — семьдесят процентов решения проблемы.
Дженни была до смерти напугана в первый же день возвращения Рори на работу. Ребенку в кроватке было очень плохо. От него исходил странный запах. Это был... алкоголь.
Мы не носим с собой топоры, и не носим цепи, мы только носим с собой соломинки, чтобы сосать наш лимонад.
Ох, ты, пизда... Моя голова на части разрывается из-за этого вина. Не могу так много пить, как раньше, не как настоящий питух...
Ужасная правда осенила Дженни: Рори пытался отравить их ребенка! Она нашла пустые винные бутылки под кроватью. Этот больной извращенец, бесхарактерный дурак... она заберет ребенка к своей матери. Хотя, наверное, это был не Рори. В доме была пара рабочих, молодые парни, шкурили и морили двери и плинтуса. Разумеется, они не могли попытаться дать младенцу алкоголь. Они не могли быть такими безответственными... она пойдет на их фирму и пожалуется начальству. Возможно, даже свяжется с полицией. Хотя это все-таки мог быть Рори. Как бы там ни было, безопасность Тома превыше всего. Этот неадекватный дурак может жалобно блеять о своих тошнотворных маленьких проблемах таким же, как он, тупым мужикам в своей жалкой группе. Она уходит.
— Кто сделал это, Том? Плохой папочка? Да! Ручаюсь, что это так! Плохой папочка пытался навредить маленькому Тому. Ну, мы уезжаем, Том, мы отправимся к моей мамочке в Чидл.
Что? Чего?
— Это рядом с Манчестером, да, Том-Том? Конечно, да! Да, это так! И она будет так рада видеть маленького Том-Тома, да? Будет?! Да, будет! Будет, Будет, Будет, Будет! — она покрыла одутловатую щеку ребенка слюнявыми поцелуями.
Отъебись, глупая пизда! Я не могу ехать в долбанный Манчестер! Надо поставить эту проклятую свиноматку по факту. Я не ее чертов ребенок. Меня зовут Коко Брайс.
— Послушай, ну, Дженни...
Она застыла, когда услышала голос, исходящий из этого маленького рта, неестественно дергавшегося, выдавая слова. Это был уродливый, пронзительный, кудахтающий голос. Ее ребенок, ее маленький Том; он выглядел как злобный гном.
Твою мать. Теперь я это сделал. Спокойствие, Коко, не напугай до смерти эту глупую шлюху.
— Ты говоришь, Том. Ты говоришь... — Дженни едва не задохнулась, не веря своим ушам.
— Послушай, — сказал ребенок, поднимаясь в своей кроватке, тогда как Дженни шатало из стороны в сторону, — сядь, да сядь же, — потребовал он.
Дженни повиновалась, потеряв дар речи от шока.
— Ты бы лучше никому об этом не рассказывала, — продолжал ребенок, внимательно вглядываясь в свою мать, ища на ее лице признаки понимания. Дженни просто сидела с вытаращенными глазами в полном изумлении. — Да, я имею в виду, мать, что они не поймут. Они тут же меня заберут. Со мной будут обращаться, как с уродцем, резать на лабораторном столе, тестировать все эти очкастые чуваки... ну, люди в белых халатах. Я типа, ну, типа феномен, во мне есть особый интеллект и все такое. Понятно?
Коко Брайс был доволен собой. Он вспомнил видео Звездных Войн, которые не отрываясь смотрел ребенком. Он должен держаться и дальше в этом космическом духе, чтобы лафа продолжалась. Сейчас он выступил неплохо.
— Они захотят забрать меня...
— Никогда! Я никогда не позволю им забрать моего Тома! — завопила Дженни. Перспектива потерять своего ребенка гальванизировала в ней своеобразные проблески разума. — Это невероятно! Мой маленький Том! Особенный ребенок! Но как, Том? Почему? Почему ты? Почему мы?
— Ну, так уж получилось. Никто не поймет, я имею в виду, просто таким уж я родился, мать, это моя судьба и все такое.
— О, Том! — Дженни схватила ребенка на руки.
— Эй, полегче! — воскликнул ребенок в раздражении. — Ну, послушай, мам, ну, Дженни, одна-две маленьких просьбы. Эта жрачка, ну, еда. Она плохая. Я хочу то, что едят взрослые. И не ту вегетарианскую пищу, которую вы едите. Мясо, Дженни. Немного бифштекса, понимаешь?
— Но Рори и я не...
— Мне плевать, что там вы с Рори... я имею в виду, ну, у вас нет права отказать мне в моей свободе выбора.
Это правда, признала Дженни.
— Да, ты прав, Том. Ты, несомненно, достаточно умен, чтобы ясно формулировать свои просьбы. Это потрясающе! Мой ребенок! Гений! Хотя как ты узнал о таких вещах, как бифштекс?
Ох, пизда. Хватит здесь выебываться. Надо тебе прогнать какое-нибудь фуфло.
— Ну, я почерпнул многое из того, что говорилось по телевизору. И слышал, как два этих парня, плотника, которых ты нанимала, болтали всякие разные вещи. Я много взял от них.
— Это очень хорошо, Том, но ты не должен говорить, как те рабочие. Эти люди, ну, немного вульгарны, наверное немного сексисты в своем разговоре. Ты должен иметь более позитивные примеры для обучения.
— Чего?
— Пытаться быть как кто-то другой.
— Как Рори, — хихикнул ребенок.
Дженни пришлось об этом подумать.
— Ну, может быть нет, но, ох... мы посмотрим. Господи, да он будет просто шокирован, когда все узнает.
— Не говори ему, это наш секрет, понятно?
— Я должна сказать Рори. Он мой партнер. Он твой отец! Он имеет право знать.
— Мать, ну, Дженни, именно в этом случае я бы ни слова не говорил этому психу. Он завидует мне. Он сдаст меня, и они заберут меня.
Дженни была вынуждена признать, что Рори был достаточно нестабильным в своем поведении по отношению к ребенку, и предположить, что он не будет эмоционально готовым, чтобы вынести этот шок. Ей придется скрыть все. Это будет их секретом. Том будет просто таким же нормальным младенцем, как и все остальные вокруг, но когда они будут наедине, он будет особенным ребенком. Управляя его развитием, она вырастит его не сексистом и восприимчивым, но одновременно сильным и по-настоящему экспрессивным, не каким-нибудь скучным клоуном, который цепляется за определенный тип поведения по извращенным идеологическим причинам. Он будет совершенным новым человеком.
* * *
Юноша, которого звали Коко Брайс, научился говорить. Сначала было думали, что он повторяет слова в манере попугая, но тут Коко начал идентифицировать себя, других людей и предметы. Он особенно реагировал на свою мать и подружку, приходивших навещать его регулярно. Его отец не пришел ни разу.
Его подружка Кирсти обрезала по бокам свои короткие волосы. Она давно хотела сделать это, но Коко отговаривал ее. Теперь он был не в состоянии ей воспрепятствовать. Кирсти жевала резинку, глядя на него сверху вниз.
— Все в порядке, Коко? — спросила она.
— Коко, — указал он на себя. — Ко-лин.
— Да, Коко Брайс, — сказала она, выплевывая слова, жуя жвачку.
Его голова абсолютно спалена. Все эта кислота, эти Супермарио. Я предупреждала его, но это же Коко, живущий ради выходных; рейвов и футбола. Рабочая неделя для него это что-то, что надо вытерпеть, и он принимал слишком много этой проклятой кислоты, чтобы убить время. Ну, я не собираюсь слоняться здесь, ожидая, что этот овощ придет в себя и возьмется за старое.
— Сканко и Линни решили обручиться, — сказала она, — во всяком случае именно так я слышала.
Это заявление, хотя и не вызвало никакого ответа от Коко, все же высветило интересное направление для хода ее мыслей. Если он ничего не может вспомнить, то и не помнит статус их отношений. Он не может помнить, какой болью в заднице становился, когда заходила речь об их будущем.
Туалет.
— Номр два! Номр два! — завопил молодой человек.
Появилась сестра с судном.
После того, как ее бойфрэнд заткнулся, Кирсти села на край его кровати и склонилась над ним.
— Сканко и Линни. Обручены, — повторила она.
Он поднес свой рот к ее грудям и начал сосать и кусать их через майку и лифчик.
— Мммммм.... Мммммм...
— Отстань от меня! — заорала она, отталкивая его. — Не здесь! Не сейчас!
Резкость в ее голосе заставила его расплакаться.
— Уааааа!
Кирсти с презрением покачала головой, выплюнула свою резинку и ушла.
Впрочем, Кирсти осознала, что если, как предполагали врачи, он был чистым листом бумаги, то она сможет раскрасить его по своему вкусу. Когда он выпишется, она будет держать его подальше от дружков. Он станет другим Коко. Она изменит его.
* * *
Весь материал по пост-натальному уходу, изученный Дженни, не вполне подготовил ее к форме взаимоотношений, которые развивались у нее с ребенком.
— Послушай, Дженни, я хотел бы, чтобы ты сводила меня на футбол в субботу. Хибз против Хертс на Истер Роуд. Понятно?
— Не свожу, пока ты не перестанешь говорить, как рабочий, и не начнешь говорить правильно, — ответила она. Содержание его разговора и тон его голоса сильно озаботили ее.
— Да, извини. Я думал, что хотел бы увидеть немного спорта.
— Хм, я не знаю слишком много о футболе, Том. Я хотела видеть, чтобы ты выражал себя и развивал свои интересы, но футбол... это одна из тех ужасных мачо вещей, и я не думаю, что хотела бы, чтобы ты увлекся этим...
— Ну да, я полагаю, что таким образом я должен вырасти как этот мудак! Ну, как мой отец? Давай, мам, прочисти мозги! Он же чертов слюнтяй!
— Том! Хватит! — воскликнула Дженни, но она не могла сдержать улыбку. Малыш определенно в чем-то разбирался.
Дженни согласилась взять ребенка на Восточную Трибуну на Истер Роуд. Он заставил ее стоять у внушительного полицейского заграждения, разделявшего соперничающие группировки фанатов. Она заметила, что Том, похоже, проводил больше времени, наблюдая за молодежью в толпе, чем за футболом. Их прогнали выведенные из себя полицейские, сделавшие Дженни замечание за ее безответственное поведение. Ей пришлось признать жестокую правду; великий каприз природы, и гений, которым мог стать ее ребенок, оказался простым хулиганом.
Несмотря на это, в течение следующих недель Коко Брайс счастливо рос в своем новом теле. Он еще всем покажет. Позволив им думать, что старое тело в госпитале было настоящим Коко Брайсом. Он прекрасно здесь себя чувствовал, у него был ряд новых возможностей. Сначала он думал, что ему будет не хватать ебли и выпивки, но обнаружил, что его сексуальный драйв был довольно низким, а алкоголь делал его детское тело слишком больным. Даже его любимая еда не казалась больше вкусной; теперь он предпочитал более легкую, жидкую, просто усваиваемую пищу. Больше всего он чувствовал себя все время усталым. Все, что он хотел, это спать. Когда он просыпался, он ведь столь многому учился. Его новое знание, похоже, начало вытеснять большую часть его старых воспоминаний.
* * *
Экстенсивная программа терапии по восстановлению памяти не имела успеха в случае с молодым человеком в госпитале. Педагоги психологи решили, что чем пытаться заставить его вспомнить хоть что-то, ему лучше научиться всему с самого начала. Эта программа принесла мгновенные дивиденты, и вскоре молодому человеку позволили отправиться домой. Посещение окрестностей, которые он видел на фотографиях, дало ему осознание того, кем он был, даже если это было больше выученное, нежели воскрешенное в памяти представление. К шоку своей матери он даже захотел посетить своего отца в тюрьме. Кирсти постоянно была рядом с ним. Они же, помимо прочего, фактически обручены, — сказала она ему. Он заново научился заниматься любовью. Кирсти была им довольна. Он, казалось, страстно стремился научиться. Коко никогда раньше не годился для любовной игры. Теперь, под ее руководством, он открыл для себя, как использовать язык и пальцы, став искусным и отзывчивым любовником. Они вскоре официально обручились и стали жить вместе.
Газеты периодически проявляли интерес к восстановлению Коко Брайса. Молодой человек отказался от наркотиков, поэтому Районный Муниципалитет решил, что было бы неплохим паблисити предложить ему работу. Они наняли его как курьера, хотя молодой человек, продолжая с невероятной скоростью прогрессировать в своем обучении, мечтал заняться работой клерка. Его друзья думали, что Коко стал рохлей после того несчастного случая, но большинство связывали это с его обручением. Он перестал появляться среди фанатов. Это была идея Кирсти. Эта тусовка могла ввергнуть его в неприятности, а они должны были думать о будущем. Мать Коко считала, что это великолепно. Кирсти оказала на него хорошее влияние.
Однажды вечером, восемнадцать месяцев спустя, молодой человек, известный как Колин Брайс, ехал на автобусе со своей женой Кирсти. Они навестили ее мать и теперь направлялись обратно в свою квартиру в Долри.
Напротив них сидели молодая женщина и ее круглолицый малыш. Ребенок повернулся и уставился на Колина и Кирсти. Он показался им обоим очаровательным. Кирсти шутливо начал играть с малышом, слегка касаясь его носа.
— Том, — засмеялась мать ребенка, — перестань беспокоить людей. Сядь спокойно.
— Нет, все в порядке, — улыбнулась Кирсти. Она поглядела на Коко, пытаясь оценить его реакцию на малыша. Она хотела ребенка. Скоро.
Ребенок, казалось, был загипнотизирован Коко. Он вытянул вперед пухлую ручонку и начал водить ей по лицу молодого человека, нащупывая его контуры. Кирсти едва сдерживала смех, в то время как ее муж отдернул назад голову и выглядел смущенным.
— Том! — засмеялась мать ребенка с наигранным раздражением. — Ах ты несносный малыш! Наша остановка!
— КОКОРБАЙ! КОКОРБАЙ! — пронзительно завопил ребенок, когда она подняла его и понесла к выходу из автобуса. Он указывал на юношу, ревя во все горло. — КОКОРБАЙ!
— Это не Кокирбай! — объяснила она, обращаясь к неведомому демону, упорно мучившему ее сына Тома. — Это просто молодой человек.
Оставшуюся часть поездки Кирсти болтала о детях, целиком поглощенная этой темой, совершенно не замечая страха и смятения на лице ее мужа.
