14 мая 1643 г. — после смерти короля Людовика XIII на французский престол в возрасте 5 лет вступил Людовик XIV.

Французский король Людовик XIV (1638 – 1715) из династии Бурбонов правил Францией 72 года. Эти годы называют веком Людовика, а время его правления - временем абсолютной монархии. И тем не менее о человеке, сотворившем этот век, известно не так много. Иногда может показаться, что Людовика XIV прославило только изречение "Государство – это я".
Александр Дюма написал одну из самых подробных и увлекательных биографий Короля-Солнце, портрет человека во все поры его жизни – несчастного детства и жалкой старости, радости и горя, любви и ненависти, слабости и величия.

ГЛАВА I

Пятого декабря 1637 года король Людовик XIII поехал в монастырь Благовещения, находившийся на улице Сент-Антуан, к м-ль де Лафайет, удалившейся туда в марте того же года и принявшей имя сестры Анжелики. Короли, королевы и дети Франции* имели право входить во все монастыри и свободно говорить с монахами и монахинями, поэтому ничто не могло препятствовать королю посещать м-ль де Лафайет, прежнюю свою фаворитку.
Впрочем, известно, что фаворитки Людовика XIII были только его друзьями и что волокитство целомудренного сына Генриха IV и целомудренного отца Людовика XIV — вовсе не целомудренных королей — не вредило доброму имени тех, к которым оно относилось.
Луиза Мотье де Лафайет, происходившая из древней Овернской фамилии, поступила на семнадцатом году своей жизни фрейлиной ко двору Анны Австрийской. Король заметил ее в 1630 году; ум и красота ее вывели его если не из целомудрия, то из обыкновенной его холодности; Бассомпьер рассказывает, что, проезжая в это время через Лион, где жил Людовик XIII, он видел короля между дамами, влюбленным и любезным против обыкновения.
М-ль де Лафайет была в милости до тех пор, пока не принимала никакого участия в делах политических. Но отец Жозеф, родственник ее со стороны матери, убедил ее принять участие в интригах против кардинала, которого честолюбивый капуцин хотел погубить в глазах короля, и с тех пор спокойствие и счастье навсегда оставили ее и ее царственного поклонника.
По обыкновению, Ришелье не прямо напал на любовь Людовика XIII к м-ль де Лафайет; он употребил одну из тех хитростей, к которым великий министр так часто прибегал и которые ему всегда удавались, потому что от него не ожидали подобных уловок, считая их недостойными такого великого гения: угрозами заставил Буазанваля (которого Людовик XIII сделал из простого служителя первым своим камердинером) изменить своему государю, доверившемуся ему во всем, и сначала переменять смысл словесных посланий влюбленных, а потом передавать кардиналу письма, которые они писали друг другу и которые в его кабинете под рукою искусных секретарей, нарочно для того нанятых, претерпевали такие изменения, что, вышедши из рук писавших полными нежных выражений, они приходили на место назначения с такими горькими упреками, что уже дело близко было к размолвке, когда неожиданное объяснение открыло истину.
Призвали Буазанваля, принужденного признаться в своей измене и рассказать все о действиях министра; тогда только Людовик XIII и м-ль де Лафайет узнали, что ненависть кардинала уже давно их преследует.
Известно, как страшна была эта ненависть даже для короля; Бекингем, Шале, Монморанси поплатились за нее жизнью, и, по всей вероятности, то же ожидало и отца Жозефа. М-ль де Лафайет в страхе сочла за лучшее тотчас же укрыться в монастыре Благовещения и, несмотря на все просьбы Людовика XIII, осталась в нем, приняв монашеский сан под именем Анжелики.
Но хотя м-ль де Отфор, вызванная Ришелье из изгнания, начинала уже занимать в сердце короля место, принадлежавшее прежде м-ль де Лафайет, тем не менее Людовик XIII продолжал видеться с последней и, как мы уже видели, тайно выехав из Гробуа, где он тогда жил, приехал к ней в монастырь. Он вошел туда в четыре часа пополудни, а вышел в восемь.
О чем говорилось в это время, неизвестно, потому что Людо¬-
вик XIII в этот раз, как и всегда с тех пор как м-ль де Лафайет удалилась в монастырь, говорил с ней с глазу на глаз. Но когда король вышел, он был задумчив. Это не ускользнуло от глаз его спутников; в то время была ужасная буря с дождем и градом, ни зги не было видно; кучер спросил короля, возвращаться ли в Гробуа; тогда Людовик XIII как будто бы сделал усилие над собой и сказал после некоторого молчания:
— Нет, мы едем в Лувр.
И карета быстро покатилась по дороге во дворец, к удовольствию свиты, вовсе не желавшей прокатиться четыре лье* по такой погоде.
Приехав в Лувр, король отправился к королеве, которая была очень удивлена его приездом, потому что Людовик XIII и Анна Австрийская давно уже виделись редко; она вышла навстречу ему и почтительно поклонилась. Людовик XIII подошел к ней, поцеловал ее руку так застенчиво, как если бы он видел ее в первый раз, и сказал нетвердым голосом:
— Мадам, погода так дурна, что мне невозможно возвратиться в Гробуа; потому я прошу у вас ужина и ночлега.
— Мне доставляет большую честь и не меньшее удовольствие предложить то и другое вашему величеству, — отвечала королева, — и я теперь благодарю Бога за бурю, которую он послал и которая только что так сильно пугала меня.
Итак, Людовик XIII 5 декабря 1637 года не только ужинал, но и провел ночь с Анной Австрийской; наутро он уехал в Гробуа.
Делом ли случая было это сближение между королем и королевой, а близость между женой и мужем? Действительно ли буря испугала Людовика XIII или он уступил убедительным просьбам м-ль де Лафайет? Последнее предположение вероятнее. Мы думаем, что буря была только предлогом.
Как бы то ни было, ночь эта достопамятна для Франции и даже для Европы, вид которых она изменила: ровно через девять месяцев после этой ночи родился Людовик XIV.

Королева скоро заметила, что она беременна, но не смела никому говорить об этом первые пять месяцев, боясь ошибиться. Но в начале шестого месяца не оставалось более сомнения: младенец сделал первое движение. Это было 11 мая 1638 года.
Анна Австрийская тотчас велела позвать г-на Шавиньи, который всегда был ей предан. Поговорив с ней несколько минут, Шавиньи отправился к королю.
Он застал его величество готовым к выезду на охоту. Людовик XIII, увидев государственного министра, нахмурил брови: он думал, что Шавиньи пришел говорить о политике или об администрации, и опасался, что охота, любимая его забава, доставлявшая ему постоянное и истинное удовольствие, будет отложена.
— Что вам угодно? — спросил он с нетерпеливым движением. — И что вы нам скажете? Вы знаете, что государственные дела нас не касаются; вы можете говорить о них с господином кардиналом.
— Государь, — сказал Шавиньи, — я пришел просить у вас милости для бедного заключенного.
— Просите у кардинала, господин Шавиньи: может быть, заключенный — враг его эминенции*, а следовательно, и наш враг.
— Ничей, сир; это верный служитель королевы, несправедливо подозреваемый в измене.
— А, понимаю! Вы говорите о Лапорте; это меня не касается, Шавиньи, обратитесь к господину кардиналу. Пойдемте, господа, пойдемте.
Он дал знак своим спутникам и хотел выйти.
— Однако, государь, — сказал Шавиньи, — королева думала, что по случаю новости, которую я вам приношу, ваше величество исполнит просьбу, которую она мне велела передать вам.
— А какая это новость? — спросил король.
— Та, что королева беременна, — отвечал Шавиньи.
— Королева беременна! — вскричал король. — А... ночь 5 декабря!..
— Не знаю, государь, знаю только, что Бог услышал молитвы Франции и умилосердился над бесплодием, так сильно печалившим нас всех.
— А вы уверены в том, что говорите, Шавиньи? — спросил король.
— Королева ничего не хотела говорить вашему величеству, не убедившись совершенно. Но сегодня августейшее дитя в первый раз показало признаки жизни, и так как вы ей обещали, говорила она, в подобном случае исполнить всякую ее просьбу, то она просит вас выпустить из Бастилии Лапорта, ее старшего камердинера.
— Хорошо, — сказал король, — это не мешает нашей охоте, господа; ее нужно только отложить немного. Подождите меня внизу, а я с Шавиньи зайду к королеве.
Придворные весело проводили короля до покоев Анны Австрийской, куда Людовик XIII вошел, оставил Шавиньи в салоне королевы и вошел в ее молельню; неизвестно, о чем он там говорил с женой, потому что они были наедине.
Через десять минут он вышел с лицом, сияющим от радости.
— Шавиньи, — сказал он, — это правда. Дай Бог, чтобы это был дофин*. Ах, как бы это взбесило моего любезнейшего братца!
— А Лапорт, государь? — спросил Шавиньи.
— Завтра вы велите его выпустить из Бастилии, но с условием, чтобы он немедленно удалился в Сомюр.
На другой день, 12 мая, Легра, секретарь королевы, явился в Бастилию с посланным от Шавиньи; он дал Лапорту подписать обещание удалиться в Сомюр; Лапорт подписал и 13-го числа был освобожден.
Таким образом, первое движение, сделанное Людовиком XIV в утробе матери, было причиной одной из милостей, на которые так скуп был Людовик XIII. Это было хорошее предзнаменование.

Слух о беременности королевы быстро разнесся по Франции; ему с трудом верили: после двадцатидвухлетнего бесплодного брака это считали почти чудом.
Все знали причины несогласия между королем и королевой. Поэтому никто не смел питать надежды, которую давно уже считали потерянной.
Бросим беглый взгляд на причины этих супружеских несогласий; это будет для наших читателей случаем познакомиться с важнейшими лицами двора, при котором были соединены три элемента — французский, итальянский и испанский, с лицами, которые являются в начале правления Людовика XIV как представители другого века и другой эпохи.
Король Людовик XIII, которому тогда было 37 лет, был одновременно и горд, и робок, и мужествен, как герой, и нерешителен, как дитя; он умел сильно ненавидеть, но любил всегда осторожно; был скрытен, потому что долго жил с людьми, которых ненавидел; по-видимому, терпелив и слаб, но зол вспышками; жесток до утонченности с наслаждением, хотя отец его, Генрих IV, употребил все усилия в его детстве, чтобы отучить его от этой склонности к жестокости, даже два раза собственноручно наказал его: первый раз за то, что он размозжил между двумя камнями голову живого воробья; второй раз за то, что он возненавидел одного молодого дворянина, и придворные принуждены были, чтоб его успокоить, выстрелить в этого дворянина холостым зарядом; тогда молодой человек, заранее предупрежденный, упал как убитый, и это так обрадовало дофина, что он захлопал в ладоши. При этих наказаниях Мария Медичи защищала сына, но Беарнец (традиционное прозвище Генриха IV), не слушая протестов, сказал ей пророческие слова: "Мадам, молите Бога, чтоб я подольше жил; поверьте, когда меня не станет, злой мальчишка будет вас обижать".
Впрочем, детство короля прошло в совершенном пренебрежении. Королева-мать, которая, по словам ее мужа, была "мужественна, высокомерна, тверда, скрытна, тщеславна, упряма, мстительна и недоверчива", хотела как можно дольше удержать королевскую власть, сделавшуюся для нее необходимостью. Поэтому вместо того чтобы дать сыну высокие познания, столь нужные для царствования, она оставила его в совершенном невежестве, так что его воспитание было хуже воспитания человека среднего класса. Будучи в обществе Кончини и Галигай, которых молодой король не терпел, она виделась с ним только тогда, когда его приводила к ней обязанность, и большей частью принимала его холодно. Однажды случилось даже, что Людовик XIII, входя к матери, наступил на лапу любимой ее собачки — собака укусила его. Молодой принц, вскрикнув от боли, ударил ее ногой. Собака завизжала; тогда Мария Медичи взяла ее на руки и стала ласкать и целовать свою обиженную любимицу. Юный король, глубоко пораженный этим равнодушием матери, тотчас вышел и сказал Люину:
— Посмотри, Альберт, она больше любит свою собаку, нежели меня.
Шарль-Альберт де Люин, единственный, может быть, любимец Людовика XIII, который пережил дружбу короля, вероятно, потому, что был единственным товарищем, которого допускали к молодому королю, и то потому только, что в нем видели человека пустого и неопасного. В самом деле, чего опасаться от человека столь низкого происхождения, что даже не все признавали за ним титул простого дворянина, с которым он и двое его братьев явились при дворе?
Вот что рассказывают об их происхождении. У короля Франциска I был в числе придворных музыкантов один лютнист, немец, по имени Альберт, бывший в большой милости по своему таланту и уму. Когда король в первый раз въезжал в Марсель, он дал его брату, бывшему тогда священником, место каноника. Этот священник имел двух побочных сыновей; старшего он отдал в школу, чтобы сделать из него ученого, а младшего приготовил к военной службе.
Старший сделался врачом и принял имя де Люи — от дома близ Морна, который ему принадлежал; он следовал за королевой Наваррской до смерти ее и, разбогатев, дал ей взаймы около 12 тысяч экю.
Младший был стрелком короля Карла IХ, дрался в Венсеннском лесу в присутствии целого двора и убил своего противника, и это доставило ему такую славу, что Данвилль, губернатор Лангедока, взял его с собой, сделал лейтенантом, а потом и губернатором в Бокере, где он и умер, оставив трех сыновей и четырех дочерей.
Сыновья эти были Альберт, Кадене и Брантес. Все трое были представлены Лаваренном Бассомпьеру. Бассомпьер, которому Лаваренн оказал большие услуги при жизни покойного короля, исполнил, что редко бывает, просьбу человека, уже не бывшего в милости. Он поместил Альберта при короле, а братьев его — при маршале де Сувре, который сделал их товарищами Куртанво, своего сына.
Альберт был милостиво принят королем и скоро стал пользоваться его благосклонностью.
До тех пор Людовик XIII, оставленный всеми, не имел другого общества, кроме псаря и сокольничего; другого развлечения, как птичий двор, устроенный в его саду; другого удовольствия, как вести самому, с кнутом в руках, лошадок с тележками, наполненными песком для построения крепостей, служивших ему забавой; другого занятия, как музыка, которую он страстно любил, и нескольких механических искусств, которые он изучал один. Теперь он скоро и сильно привязался к Альберту, искусному во всех телесных упражнениях и оживившему его до тех пор грустную и однообразную жизнь.
Особенно понравилось королю в Альберте его искусство учить ястребов, которых они вместе ловили в тюильрийских и луврских садах. Поэтому королева-мать, видя, что король занят, радовалась дружбе его с Люином, который, по ее мнению, должен был отвлечь ум ее сына от государственных дел.
Приблизительно тогда же, то есть в начале 1615 года, королю было объявлено, что он должен жениться на Анне Австрийской, дочери Филиппа III и королевы Маргариты.
Людовик XIII показывал мало склонности к удовольствиям. Природа сделала его набожным и меланхолическим. Ему минуло четырнадцать лет, когда женитьба была решена; между тем как в эти лета его отец бегал, как он сам говорил, по лесам и горам, гоняясь за женами и девами с жаром пылкой крови, которая продолжала кипеть в нем и под сединами, — юный король был озабочен этим браком, признавая узы его священными и неразрывными, и вместо того чтобы увлечься свойственной его летам пылкостью страстей, он вел себя в этом деле с самолюбием и недоверием человека, не хотевшего быть обманутым.
Едва он узнал в Бордо, что невеста его приближается к Бидассоа, где должен был произойти размен принцесс (потому что в то же время, как Людовик XIII женился на Анне Австрийской, Генриетта Французская, называемая Мадам, выходила за инфанта Филиппа), он послал Люина навстречу молодой принцессе, под тем предлогом, чтобы вручить ей письмо, но, в сущности, для того чтобы узнать, действительно ли она так хороша, как о ней говорят.
Люин оставил короля в Бордо, куда он приехал со всем двором, и отправился с первым любовным посланием Людовика XIII навстречу маленькой королеве, как тогда называли Анну Австрийскую, в отличие от королевы-матери (Марии Медичи).
Люин встретил ожидаемую принцессу по той стороне Байонны; он тотчас слез с лошади, подошел к носилкам и сказал, преклоняя колено:
— От короля, вашему величеству.
С этими словами он подал принцессе письмо Людовика XIII.
Анна Австрийская взяла письмо, распечатала его и прочла: "Мадам, не будучи в состоянии, как я желал бы, быть подле Вас при Вашем въезде в мое королевство, чтобы вручить Вам власть, которую я в нем имею, и уверить Вас в полной моей готовности любить Вас и служить Вам, я посылаю Люина, одного из моих довереннейших приближенных, чтобы приветствовать Вас от моего имени и сказать, что я ожидаю Вас с нетерпением, чтобы лично повергнуть к стопам Вашим как власть, так и любовь. Поэтому я прошу принять его благосклонно и верить тому, что он Вам скажет, мадам, от имени Вашего наилюбезнейшего друга и слуги — Людовика".
Кончив чтение, инфанта приветливо поблагодарила посланного, знаком приказала ему сесть на коня и ехать рядом с ее носилками, и въехала в город, разговаривая с ним.
На другой день она отправила его назад с ответом, который по причине недостаточного знания французского языка вынуждена была написать на испанском. Вот перевод: "Сеньор, меня очень обрадовал Люин добрым известием о Вашем здравии. Я молюсь за Вас и вполне желаю сделать угодное моей матери; поэтому мне очень хочется поскорей окончить путешествие и поцеловать руки Вашего Величества. Да сохранит Вас Бог, как я желаю. Целую руки Вашего Величества. Анна".
Люин спешил возвратиться, потому что ехал с добрыми вестями. Инфанта была необыкновенно хороша; но, как мы уже сказали, Людовик XIII был разборчив; из любопытства или из недоверия ему захотелось самому видеть свою невесту. Он тайным образом выехал верхом из Бордо в сопровождении двух или трех всадников; задним ходом вошел в один дом, стал у окна в нижнем этаже и стал ждать.
Когда инфанта проезжала мимо дома, в котором находился король, герцог д’Эпернон, согласно заранее сделанному условию, остановил кортеж и приветствовал царственную невесту речью, так что она принуждена была до половины высунуться из кареты; поэтому король мог рассматривать свою будущую супругу сколько ему было угодно.
Когда речь была кончена, маленькая королева продолжала путь, а Людовик XIII, восхищенный тем, что действительность превосходила описание Люина, снова сел на лошадь и возвратился в Бордо задолго до приезда инфанты.