1. М. Гиголашвили «Чертово колесо». Вторая за год книга, которая захватила меня настолько, что я вообще забывала о времени, пока не дочитала (первой была «Дамба» Ниеми). Это роман о тбилисских морфинистах времен перестройки, и вроде бы там совершенно некому симпатизировать, ни с одним персонажем ни в жисть не захочется себя соотнести — опустившиеся торчки, бандиты, менты, которые борются не с наркоторговлей, а с нищетой (разумеется, исключительно своей собственной) — но при этом автор настолько увлекательно о них пишет, что болеешь в итоге одновременно за обе стороны конфликта, за каждого даже самого несимпатичного героя. И вся эта грязь — чудовищная грязь, которую нормальный человек не сможет себе и представить — вот этот сор с пола, да вскипяченный в растворителе в ржавом тазу, да процеженный сквозь заскорузлую тряпку, да тупой и общей иглой, — всё это абсолютно через край, но какая же мощная создается картина.
2. О. Навальный «3 1/2. С арестантским уважением и братским теплом». Олег, брат Алексея Навального, в 2014 году был осужден вместе с ним по сфабрикованной статье и сел на три с половиной года — там он и писал эту книгу, передавая рукописи через адвокатов. Эта книга вышла не похожей ни на одни тюремные воспоминания, в первую очередь настроением. Олег — человек очень лёгкой души, и мне он оказался искренне симпатичен. Он лишен свободы и брошен в тягостные условия — хотя ему во многом приходится значительно проще из-за того, что он все-таки находится не совсем на равных с другими з/к (кстати, это сокращение означает «заключенный каналоармеец», и об этом я тоже узнала от Навального), да украденные у жизни годы все равно не вернешь — но не раздавлен этим. Ему всю дорогу очень любопытно и местами очень смешно. «Там мы и встретили 2015-й. В полутьме ночника. В тюрьме внутри тюрьмы. Поедая оливье. Руслан, наверно, — в депрессии, я — не особо. Мне было интересно. Тюрьма все-таки». Олег очень дельно рассказывает о традициях и нравах: как пишут малявы, как налаживают коня, — рисует портреты сидельцев и надзирателей (как словами, так и наивной графикой), пишет абсурдистский рассказ про осужденного Чубакку (забавен, но не так хорош, как основная книга), изучает иерархию воровского мира и приходит к выводу: «Тюремная жизнь в сухом остатке, записанная на листочке, очень похожа на сценарий детского утренника».
3. М. и С. Дяченко «Масштаб». Это последняя книга Дяченко, написанная ими в супружестве-соавторстве. Она включает в себя три повести, объединенные общей темой — столкновением двух принципиально разных миров, поиском адекватного контакта. В первом, заглавном, произведении это миры людей, различающихся размерами в 300 раз. То есть представитель одной цивилизации для другой — примерно с палец. Но случись военный конфликт — «букашкам» есть что противопоставить грубой силе: биооружие, высокие технологии. Потому народы пытаются избегать конфликтов. Но когда начинают происходить межрасовые преступления, представителям обоих народов их приходится расследовать совместно. И это запускает совершенно новую проблему: пока детективы общаются по видеосвязи, они не видят разницы в росте и успевают сблизиться — но как быть с этой чудовищной разницей в офлайне? Мне нравилась эта непредставимость. Очень хорошо, что автор не указывает ни единой единицы измерения, чтоб читатель мог чувствовать себя попеременно представителем обеих сторон. Подобная фишка работает и во второй повести, где противодействуют растительные и мясные народы, и ты внезапно обнаруживаешь себя в роли не главного героя, а его врага. С третьей повестью у меня не сложилось. Судя по всему, мировой конфликт там заложен между колдунами и прочими, но я четырежды за нее принималась — неинтересно, не идет.
4. Н. Никулин «Воспоминания о войне». Самой антивоенной книгой в моей жизни оказались воспоминания о Великой Отечественной, и это очень неожиданно, потому как о ней принято было писать слова исключительно героические: тяжело, но преодолели; страдали, но победили, — а Николай Никулин решился совсем на другой взгляд. И, как прошедший от Ленинграда до Берлина, имеет на него первоочередное право. Никулин писал эту книгу «в стол», не рассчитывая, что когда-то этот текст можно будет издать — за дискредитацию армии тогда, как и сейчас, была статья. Возможно, именно отсутствие надежды на публикацию позволило ему быть предельно резким. И он с ужасом, без всякой гордости победителя, говорит, что «воевали глупо, расточительно, бездарно, непрофессионально». Рассказывает, как посылали брать бетонный дот пехоту, строй за строем, и строй за строем ложился мертвым. Как запускали неподготовленный взвод в атаку и тот метался по полю, где, если бежать вперед, его убивали враги, а если назад — свои. Горы трупов громоздятся в его воспоминаниях. Победа, полученная страшной ценой, не радует, а приносит новую боль. И новые военные преступления; «наши» военные преступления в чудовищности ничем не отличаются от других. Их автор называет своим личным поражением. Для него эта война никогда выиграна не была. А о государственном мифотворчестве вокруг Великой Победы он пишет так: «Существующие мемориалы — не памятники погибшим, а овеществленная в бетоне концепция непобедимости нашего строя. Наша победа в войне превращена в политический капитал, долженствующий укреплять и оправдывать существующее в стране положение вещей».
5. К. Станиславский «Этика». Нам в театре задали прочесть. Было интересно. Сперва улыбнуться приметам былой эпохи: «В театр нельзя входить с грязными ногами. Грязь и пыль отряхайте при входе, калоши оставляйте в передней вместе со всеми мелкими заботами, дрязгами и неприятностями, которые портят жизнь и отвлекают внимание от искусства. Отхаркайтесь прежде чем войти в театр. А войдя, уже не позволяйте себе плевать по всем углам», — а потом вслушаться в главную идею и всецело ее принять. Это текст о том, как оберегать искусство от самих себя. Как отделить творческий процесс от личных хлопот, межличностных конфликтов и бюрократии. В отличие от калош, этот принцип никогда не устареет (хотя, я видела, вчера хипстеры заново калоши изобрели!).
6. Д. Робсон «Платье королевы». Книга о вышивальщицах времен Елизаветы II — ранних времен Елизаветы, когда она только выходила замуж, и именно их швейному ателье достался заказ на подготовку ее свадебного платья с тончайшим цветочным шлейфом. Удивительно, что их рабочее место похоже на рай земной. Нагрузка все равно большая, нужно торопиться, нужно быть предельно сосредоточенными, — но то, как ласково, с каким вниманием к девушкам относятся наниматели, — это, мне кажется, для тех времен нечто совершенно невероятное. Впрочем, все действие книги не может происходить в вышивальном цехе, и сахарной жизни предшествует ужас войны и французской оккупации, из которой сбежала одна из главных героинь. А загадка, доставшаяся внучке второй героини, — почему бабушка никогда не рассказывала о том, что столько лет проработала в знаменитейшем ателье Нормана Хартнелла? — действительно занимает и держит, пока автор не покажет ответ.
7. Т. Млынчик «Ловля молний на живца». Главная героиня — петербургская школьница конца 90-х, обнаружившая в себе странное свойство накапливать электричество и разряжать его черт знает куда в самый неподходящий момент. Влюблена в крутого парня, готовится поступать в институт, проводит вечера на концертах и тусовках — и абсолютно во всём мне близка. То есть книга, которая имеет в общем-то фантастическую подоплеку, для меня оказалась мощнейшим ностальгическим реализмом — всё это подростковое пьянство, все эти глупые сильные чувства, да и приметы эпохи, да она вообще в моем районе Питера живет и по моим улицам ходит! — эта по-хорошему бесстыдно и четко переданная атмосфера для меня оказалась стократ ценней электрической темы — хотя та тоже любопытна, не спорю. Особенно после «Силы» Наоми Алдерман: забавно сравнивать, как электрические женщины разных стран и времен обращаются с тем, что в них искрит.
8. Д. Хилл «Страна Рождества». Джо Хилл — сын Стивена Кинга, определенно унаследовавший его талант и, судя по всему, выросший на его книгах, но, черт побери, результат так странен! До этого я читала одну их общую книгу (и она была отвратительна, если честно, — по смыслу, а не по стилю) — вот теперь прочла сольную. Поначалу искала различия, потом перестала. Разницы — нет! Книг умрет, сын продолжит писать, а мы ничего не заметим?! Что касается сюжета — роман о противостоянии некогда волшебной девочки, затем пьющей женщины, после того — женщины, излечившейся в АА, чудовищу, которое забирает детей в Страну Рождества, которая делает их счастливыми и кровожадными.
9. Л. Горалик «Мойра Морта мертва». Это сборник из 70 коротких рассказов и одной повести. Я очень люблю Горалик и думала, что проглочу книгу за ночь, — не тут-то было, таскала с собой три недели. Эти крохотные рассказы — некоторые из четырех строк! — чудовищно ёмки. Почти в каждом из них находится слово, которое ближе к финалу становится ключом — но разъяснив наконец непрозрачную историю, не упрощает ее, а делает мучительнее. И приходится снова сначала читать. Иногда несколько раз. Кроме рассказов, в книге есть заглавная повесть — о том, как в Великую Отечественную погибла та из мойр, что отстригала нити судьбы, а как без смерти на войне. И еще один текст-коллаж, почти целиком составленный из заданий судебного учебника, эта игра так забавна и лиха, что жаль, не я ее придумала, — и эта криминальная чехарда, как ни странно, помогает выйти из книги не совсем обескровленным.
10. Ю. Яковлева, К. Добротворская «Мужчина апреля». Как антиутопия — отлично. Я много читаю этот жанр и всегда ценю, когда в тех же рамках авторам удается задать свежий мотив. Здесь — женское общество будущего: в результате катастроф предыдущего (нашего с вами) столетия большинство мужчин вымерли из-за специфического вируса. Оставшихся берегут, для них в системе выделены значимые, но не ведущие роли. В энергетической политике верх взяла декларация достаточного комфорта — люди живут здесь в скромной разумности, две пары туфель в год, — зато наконец-то снижают нагрузку на природу и уменьшают карбоновый след. Всё, что ты ешь, нужно фотографировать для отчетности, в транспорте штрафуют за лишний вес, в полиции есть отдел по расследованию преступлений против личностей, не являющихся людьми. Там и работает главная героиня, которая расследует дело о пропаже кролика из дома ведущей политикессы, попутно влюбляясь в мужчину (против порядка вещей!). Вот с расследованием этим дело обстоит значительно более мутно, чем с созданием мира. Так смешно, на одной из страниц сохранился редакторский комментарий, явно не предназначавшийся для читателя, но лично для меня ставший ценнейшим артефактом: «Опять не понимаю, что такое „это“ [...] Как только речь заходит об усилиях героини мыслить как следователь, текст становится абсолютно невнятным, и, соответственно, не поддаётся редактуре». Дорогой редактор, спасибо большое! Только благодаря вам я поняла, что дело не во мне! Мне тоже всю дорогу сложно было с этим расследованием: авторам замечательно дается мир с его персонажами, но в том, что касается разворачивания детективной составляющей, одно громоздится на другое и ничего не понять, а разгадка в финале появляется как очень уж многорукий бог из машины. Тем не менее книгу не портит даже это. Хоть и запутана, а всё равно хороша.
https://yukkale.livejournal.com/1222220.html
kviltlibreto (она решила, что неплохо было бы реставрировать традицию жжшных флешмобов, и я поддерживаю). Правила этой игры такие: тебе дают имя, а ты пишешь, с чем или кем оно у тебя связано.
egornebo на берегу реки играли в шахматы улитками: светлыми и тёмными. И правило такое было, что если до следующего хода улитка успеет целиком на другую клетку уползти, то теперь её место там. А если только наполовину, то игрок ставит её на место.
