Когда-то давно, тысячу лет назад, я училась в третьем классе. Или это было в четвертом, но все равно тысячу лет назад плюс минус год. В школе тогда было поветрие на пятнашку. Знаете, как обычно это случается: то всем сразу приспичит миккимауса на дощечке выжигать, то старые добрые классики на асфальте уходят в тень, а все, как заведенные, начинают вдруг прыгать через резинку, то как-то разом, одновременно, вся школа принимается оплетать шариковые стержни разноцветной проволкой, меняться фенечками и плетеными перстнями разной степени сложности. Но пятнашка была до резинок и миккимаусов. Пожалуй, это было самое первое школьное поветрие, которое меня накрыло с головой и о котором я до сих пор помню.

Синяя пластмассовая коробочка, в ней вперемешку стиснуты черные плашки с числами от одного до пятнадцати, есть одно свободное место, и нужно, не вытряхивая плашки из коробочки, разместить числа по порядку. Проще простого!

Тысячу лет назад у каждого моего одноклассника была такая коробочка в кармане. Идешь на перемене по коридору - вселенский гвалт, ор до небес, художественная ходьба на головах, фигурное катание по паркету, и непременно - пластмассовое щелк-щелк где-нибудь на подоконнике в углу. Или на уроке, особенно на математике - щелк-щелк, щелк-щелк. И вот что интересно. Пятнашка складывалась примерно в половине случаев. А если складывалось всё, кроме последних двух чисел, так что пятнадцать и четырнадцать стояли наоборот, то никакими ухищрениями исправить это обстоятельство не удавалось. Во всяком случае - мне. Мне не удавалось, а вот моей соседке Соне Дудкиной - запросто.

Дудкина склонялась над коробочкой с тупиковой пятнашкой, и начинала ритмично клацать квадратиками, как будто у нее в кармане сидел игрушечный буддийский монах с янтарными четками и постоянной скоростью чтения молитв. Я не сводила с коробочки глаз, монах Дудкиной клацал без устали, я постепенно начинала скучать, теряла сначала последовательность перестановок, а потом и бдительность, а Соня - рано или поздно - с торжеством демонстрировала мне натуральный ряд чисел без единого изъяна. Бебебе, говорила она, тебе никогда так не суметь. И мне становилось так грустно, так печально.. Потому что тысячу лет назад я еще свято верила, что в этой жизни мне подвластно всё. И любое желание, легкомысленно забреди оно в мою голову, будет исполнено, если я только захочу. Вот немножко повзрослею - и обязательно слетаю на Луну, сыграю Кавказскую Пленницу, выйду замуж за Штирлица, найду, где находится Мумидол, построю там дом и буду жить по соседству со Снусмумриком. И уж конечно, соберу пятнашку, если только постараюсь как следует.

Однако, как я ни старалась, мне ни разу не удалось вывести пятнашку из тупикового положения пятнадцать-четырнадцать. И это была такая трагедия, такое разочарование, такой облом и катастрофа. Моя пятнашка, видимо, была заколдована - в третьем классе я была еще достаточно разумна, чтобы не делать из частного случая глобальных выводов про недостаточность своего интеллекта. Так что одним зимним вечером я решительно зафинделила громыхнувшую на прощанье коробочку в сугроб и ушла прочь, не оглядываясь.

Несмотря на видимость уверенных движений, а так же калды-балды-версию произошедшего, это стало моей первой, и, наверное, самой бесславной капитуляцией. Всю свою жизнь, вплоть до роковой зимы моего третьего класса верить, что человек сам кузнец своему счастью, и вдруг - разразившийся трындец с пятнашкой. И тогда я подумала: а что, если не всё и не всегда будет у меня получаться? Как это, однако, странно и непривычно, подумала я. Неужели и вправду?

Тем временем поветрие на пятнашки довольно быстро закончилось, а реванш у Дудкиной я взяла через несколько лет, когда первой в классе выучила наизусть алгоритм кубика Рубика, напечатанный в "Науке и Жизни." О, это был воистину триумф, пусть я с самого начала знала, что он фальшивый. Но все равно не утерпела и собрала кубик на глазах у потрясенной общественности - включая Соню Дудкину. Ровно сорок пять минут я была царем горы и калифом на академический час, а на следующей перемене достала из портфеля журнал. Нехотя, но достала. Не потому, что была такой уж сознательной, а потому, что "Науку и жизнь" в нашем классе выписывала добрая половина родителей. Просто с тем номером так получилось, что я выудила его из почтового ящика раньше остальных. После обнародования причин моей внезапной рубик-гениальности сверкающий триумф моментально превратился в ничто, но те сорок пять минут были хороши. Тем более, что Соня Дудкина, оказавшаяся к шестому классу чистым гуманитарием, задумчивым поэтом и вдохновенным говоруном, так и не смогла выучить алгоритм кубика и, формально, последнее слово осталось как бы за мной. А я как бы решила на этом и остановиться. Один-один, Дудкина!

И вот прошла эта долгая-долгая тысяча лет. И столько воды утекло, и столько всего наслучалось. И где та пятнашка, где тот сугроб, где та Соня Дудкина, а я вдруг -бац- и узнаю. Совершенно случайно. Через тысячу лет! Что "Игра в 15", она же"пятнашка", она же головоломка Лойда, хотя не Лойд ее выдумал, но кому какое дело - не имеет, Йошкорола и близнец ее Блинда Мэйсон, решения в половине случаев. Именно в той, пятнадцать-четырнадцать половине! И что были тысячи людей, уверявших, что они справились с проблемой и не было ни одного человека, получившего объявленную премию за ее решение. И что Сэм Лойд, будь он неладен со своим игривым интеллектом, достоверно доказал, что головоломка в этой части неразрешима. И что Соня Дудкина, станцевавшая клац-клац чечетку на моем голубоглазом заблуждении о моем всемогуществе, была просто умненькой маленькой девочкой с хорошим чувством юмора и задатками талантливого фокусника.

И я вот теперь думаю. А если бы не та злополучная пятнашка. Может быть я до сих пор верила бы, что могу всё?



(с) (Картинка из Вики - Sam Loyd's illustration)