2 марта 22 года, Мариуполь, Черемушки (позднее)
Прибегала мама с подарком. Где-то чудом ей удалось раздобыть крошечный пакетик кофе, примерно на 100 грамм. По нынешним временам, роскошество. Спасибо, мамуль.
В магазинах шаром покати. Осталась какая-то ерунда: шоколадки, кремовые рулеты, консервированная морская капуста и прочее, никому не всратое. Впрочем, удалось достать два кило яблок, еще 2упаковки батареек, полблока сигарет Kent 4 nanotek и 5 пачек сигарет "Капри". Да, я курильщик со стажем, и я догадываюсь, что скоро с куревом будет поганенько. Добыча какая-то сомнительная: шоколадки, шоколадное драже, батарейки, яблоки.
Магазины работают от дизель-генераторов, которые страшно тарахтят. И поскольку нет интернета, оплату по картам не принимают, только наличка.
Деньги же снять на банкоматах уже невозможно, но это я знала и так, что с 24 числа в городе нет инкассации и наличку не завозят. В принципе, нас это не затронуло, мы старомодные ретрограды и предпочитаем сразу снимать всю наличку с зарплатных карт. Но для многих людей это большая проблема, невозможность обналичить деньги.
Война, как ни странно, умеет быть и миротворцем. Люди, с которыми мы были в ссоре около полугода, сами нашлись и обеспокоенно написали в телегу. По сравнению с войной и окружением Мариуполя уже как-то глупо держать старые обиды. Хотя небольшое чувство неловкости присутствовало, сознаюсь. Мы не говорим об этом, но мы как будто смертники перед расстрелом, всех прощаем и наполняемся смирением. Другого нам не остается.
Что касается религии, то мы с ребенком стараемся соблюдать режим чтения Теиллим и Псалтыря, читаем Сидур, Шма перед сном - нет, мы не евреи, мы что-то вроде Бней Ноах, люди, сознательно, а не по рождению, пришедшие в иудаизм.
С приходом войны молитва сильно помогает сохранить психическую стабильность. Не только мне, но и ребенку. Мне кажется, именно благодаря ежедневному чтению Шма Исроэль, ребенок очень спокойно реагирует на происходящее. Мы читаем книгу Царицы Есфирь по нескольку раз в день, она очень успокаивает и дарит надежду. Скоро Пурим. Действительно ведь мы в очень похожей ситуации с еврейским народом ветхозаветных времен. Нам остается лишь надеяться на чудо Господне.
Ребенок, к счастью, не рыдает, держится мужественно не по годам. У него не дрожат руки, как у меня, не холодеют кончики пальцев. Он странно спокоен. Все время лезет обниматься и говорит: мам, я тебя люблю. Я его тоже обнимаю. В отсутствии компьютера, смартфона, интернета, он придумал игру и развлекается ею: выбираем приставку и сочиняем как можно больше слов с ней. Например, приставка "про". Пролететь, пробежать, провести, прокричать, продумать, прогулять, промычать, пролезть, проиграть, просвистеть, прожить. Они недавно проходили тему приставок по русскому языку. Их учительница, Инна Владимировна, поставила Андрею 11 баллов за эту тему. И теперь он упрямо тренируется на идеальные 12 баллов. Он не теряет надежды, что можно будет пересдать на максимальный балл. У меня такой надежды нет, но я молчу, чтобы не вгонять ребенка в страх и депрессию.
Свет опять пропал в 18.30. Вместе с ним легла и сеть оператора Водафон. Насчет киевстара не знаю, я им не пользуюсь. Темно, холодно.
3 марта 22 года, Мариуполь, Черемушки.
Восьмой день войны. У нас нет света, отопления, электричества, воды. Соседи набирают в синее эмалированное ведро воду из водостока с крыши, идет сильный дождь. Чтобы пить она, конечно, не сгодится, но хотя бы смыть туалет можно. Газ пока еще есть. Я кипячу воду из-под крана в смешном старомодном чайнике со свистком, который нам подарили и которым мы обычно не пользовались. Электрочайник как и прочие электроприборы стали бессмысленными аксессуарами кухни. Сгодилась только мультиварка: в ее трехлитровую чашу я запасла воды.
Кончаются продукты. Из магазинов бесплатно раздают остатки товара, так поступили в Оранжевом магазине, но там случилась давка и сильная толчея от большого числа желающих и мы побоялись подходить.
Идет снег с дождем, такие огромные снежинки как гигантские белые цветы. Мартовский снег. А так хочется дожить до цветения садов, Господи. В Мариуполе это самое красивое время года. В городе много частных домиков, и ветки вишен, слив, абрикос, персиков, груш, алычи свешиваются через ограды. Идешь по белоснежному коридору, и вокруг пахнет медом, и жужжат пчелы. Никогда не знаешь, какая весна будет у тебя последней. Неужели наша последняя весна и последняя осень уже прошли, Господи?
Около 11.55 мы услышали сильнейший гул над домом, пронесся военный самолет и улетел куда-то в направлении центра города.
Все соседи из нашего подъезда уходят на ночь в детский садик неподалеку. Говорят, там большой безопасный подвал. Но он бетонный и спать надо на чем-то типа двухярусных детских кроватей, очень старых и рассохшихся. Там ужасно холодно и все спят в куртках и ботинках. Люди уходят туда незадолго до наступления комендантского часа, в 4-5 часов пополудни, а утром возвращаются обратно, около 8 утра.
Но не все туда уходят. Не уходим мы. Алкоголики со второго этажа, Артур и Оксана. Ивановы из 4-ой квартиры не уходят, у них парализованная мать, тетя Зоя, после инсульта. И армянские соседи с пятого этажа, Андрей и Светлана. Наверное, еще кто-то остается, я слышу как сливают воду по нашему канализационному стояку. Но не знаю, кто там. Мне уже все равно.
Я хожу на 5 этаж, к армянским беженцам. Это пожилая пара, очень приветливые люди. Муж, Андрей, работает дворником в нашем кондоминиуме. У них очень уютная крошечная квартирка с окнами в сторону боевых действий. Это и страшно, и любопытно. Ради их балкона я и хожу туда. Мы смотрим в Canon как в бинокль. Но ничего не видно, честно говоря. Мешает изгиб холма и другие здания. Поэтому мы просто болтаем.
Армяне горько смеются: удрали от одной войны, чтобы попасть на вторую. Я спросила у них, какое самое яркое воспоминание у них о той, армянской войне? Они оба ответили, не задумываясь: мы накануне бычка закололи, 200 кило свежего мяса! Набили 4 холодильника и погреб. А потом свет выключили и все мясо быстро протухло. В доме был ужасный запах, чудовищный. Пришлось собакам отдать все мясо. В убежище они не ходят, потому что у Светланы нога больная и ей тяжело спускаться по лестнице с 5 этажа, а потом подниматься назад. Кажется, они уже смирились с финалом, но бодрятся и шутят.
Все же, мне покамест кажется, что дома безопаснее, чем в детсаду. Россияне разбомбили уже столько школ, садиков, приютов, больниц, что мне думается, они будут целиться во всякое отдельно стоящее здание, имеющее сходство с административным. К тому же наши власти сплоховали в том смысле, что в первые пару дней войны они публично заявили, что территориальной самообороне отдадут школы. По факту, не отдали, что-то там помешало, а вот людей, кто пошел туда прятаться, здорово подставили. Буквально под удар. Это была большая ошибка, теперь россияне лупят как озверелые по школам.
Рассказали, вчера умер мальчик по имени Денис, раненый при обстреле площади Кирова русским самолетом. Мальчику было 16 лет. Я пыталась вспомнить проблемы, которые волновали меня в мои 16 лет...ссоры с подружкой в школе, оценка по биологии, мальчишки, новый клип Спайс герлз...конечно, что угодно, но не война, не военные самолеты над городом.
03 марта 22г., Мариуполь, Черемушки (позднее)
Где-то в полях со стороны Мангуша стоит дикий грохот канонады. Мангуш это еще одно греческое село под городом, как и Сартана, уничтоженная 6ю бомбардировками в предыдущие дни. По горькой иронии, в Мангуше горит улица Мира. Что ж, мир это первая жертва войны. Следующая жертва - правда.
Едва ли мы выживем, если источник этого жуткого звука приблизится к нашему домику. Это и так понятно. Грохот приближается. Но у меня уже нет сил бояться. Мне вообще безразлично, что будет. Скорей бы это кончилось, как угодно.
Грохот уже не прекращается. Еще какой-то гул слышим техногенный. Он слишится постоянно, но слышат его не все. Я слышу. Мне кажется, он высокочастотный. Это похоже на стрекотание цикады летним вечером, но непрерывно, без пауз. Он явно связан с военными действиями, но я не понимаю, как именно. Однако я заметила, что когда он перестает стрекотать, через 5-10 минут начинается артобстрел.
Я спросила у мужчин, откуда этот ужасный грохот исходит и что он значит. Сосед сказал: русские стирают с лица земли заводские кварталы и Левый берег. Звук ужасен в своей методичности. Напоминает какой-то промышленный ткацкий станок, только судя по звуку, размером в полнеба. Скоро он дойдет до нас и нам конец.
У всех кончается вода. Люди ставят ведра под дождь и сливают техническую воду из систем отопления домов. Я не пошла. Если мы выживем, я знаю два родника и 2 колодца поблизости. А если не выживем, то и какая разница, два у меня ведра воды было или одно?
Когда я начинала писать эти заметки, я думала, что они мне понадобятся после войны. Теперь, я надеюсь, что хотя бы на пару часов включат электричество и появится мобильный интернет, и я отправлю эти записки сестре Нине.
Небольшое затишье наступило. Неясно, надолго ли? Все соседи по дому засуетились и забегали. Мы поступаем иначе. Мы ложимся спать. Самое тяжелое на войне это бессонница от дикого грохота и постоянного напряжения нервов. Быстро учишься спать в перерывах между боями.
До войны я любила шутить, что мой ребенок спит так крепко, что его не разбудишь и канонадой. Это говорилось просто так, ради красного словца. Фигура речи. А, оказалось, что это и правда так.
Больше всего на свете мне хочется, чтобы закончилась война. На втором месте из желаний - желание помыться, надеть чистое белье. Чувствую себя ужасно грязной, я привыкла мыться каждый день, а то и по два раза. Сплю в одежде, голову мыла последний раз 28 февраля. Пока в кране была ледяная вода, старалась хоть промывать подмышки, лицо, ноги. Теперь и это уже роскошество. Пока были вода и свет, я стирала несколько раз в сутки, создавая запас чистого белья. Теперь мы просто меняем нательное белье, без купания. Грязное складываем в бак стиральной машины. Я не надеюсь, что будет возможность его перестирать.
В магазине кончается дизель в генераторе. Люди выгребают остатки продуктов. Нам удалось купить несколько шоколадок, пакет томатного сока, пакет репчатого лука, килограмм апельсинов и еще батарейки для фонариков. В магазине мы видели военных, они тоже приехали за продуктами. Очередь из гражданских пропустила их молча первыми. Я поймала себя на том, что как и все, напряженно вглядываюсь в их лица. Ищу какой-то ответ. Какую-то надежду. Но лица их похожи на изваяния, с каменным выражением. Ничего прочесть по ним невозможно. Они молчали и мы молчали. Просто стояли и смотрели им вслед, как они уезжают на передовую с этими продуктами. У меня до сих пор дрожат руки. Наверное, это от холода. Я хочу так думать.
Опять началась канонада. Кажется, она ближе. Думаю, это уже конец.
Нет, пока не конец. Какие же чудовищные эти установки, я не знаю, как они правильно называются, грады, смерчи, зенитки, или что-то еще. И думаю, уже не успею выучить их названия. От них ходуном ходит дом, посуда и мебель пляшут. Весь город кажется хрупкой елочной игрушкой, когда эти установки подают свои жуткие ревущие голоса, они мне кажутся стадом диких тиранозавров, годзилл или еще каким-то доисторическим монстром. Каждый раз кажется, что они нас сейчас сомнут, разорвут в клочья, уничтожат.
3 марта 22 года, Черемушки, Мариуполь (позже)
Постоянно проверяю сеть на мобильнике. Света нет уже больше суток, мой телефон питается от пауэр-банка, но в нем жалкие остатки заряда, 35%. Чтобы растянуть на подольше, я перевожу его в авиа-режим. Но время от времени снимаю с авиа, и проверяю, не появилась ли сеть. Первый раз сеть пропала ночью на 1 марта. Восстановили где-то к 11 утра. А теперь ее снова нет уже больше суток. Мы совсем отрезаны от мира. Киевские радиостанции из эфира пропали, весь диапазон занимает сплошь белый шум. Что там в мире сейчас происходит, интересно? Мы словно на необитаемом острове, в холоде, темноте, диком грохоте со всех сторон. Вчера должны были состояться переговоры по отводу войск и прекращению огня, но звуки снаружи дома явственно меня убеждают, что или не состоялись, или ничего на них не договорили.
Еще какую-то неделю назад мы жили обычной жизнью обычных людей: смотрели ролики на ютьюбе, играли в майнкрафт, читали книги, смотрели кино, ходили в школу и на работу, болтали с друзьями и покупали круассаны к чаю. А теперь мы здесь словно замурованы заживо и никому в мире нет до нас дела.
Я сижу в кресле, укутав ноги пледом и набираю этот текст. Кресло большое и притом стоит ужасно неудачно: в случае обстрела стекла будут сыпаться справа и слева, из обоих окон. Когда мы его покупали, мы, разумеется, не думали об обстрелах. Мы думали, что в нем будет удобно читать книги, много света со всех сторон, уютная глубина, коричневая бархатная обивка, массивные подлокотники. Его некуда передвинуть в нашей небольшой квартирке. Поэтому я греюсь в нем только в периоды затишья между боями.
На мне 5 слоев одежды для тепла, но я все равно ужасно мерзну. Ребенок одет в шесть слоев, и тоже мерзнет. Единственное теплое место в остывающем доме - спальня. Но оно небезопасно при обстрелах. Мы сдвинули кровать максимально в угол, и шкаф для постельного поставили к окну, но он узкий и закрыл собой окно лишь на 2/3.
Началось. Опять. Я пишу на бегу в коридор.
Мы с ребенком завязали шнурки на наших ботинках-мартинсах так, чтобы удобно было сразу сунуть ногу, не шнуруясь, как в тапочки, и бежать. Двери никто не запирает. Говорят, если в дом угодит снаряд, то бетонные плиты перекрытия могут сдвинуться и закрытую дверь сомнет, будет ловушка. А электричества нет, и болгаркой дверь не срезать. У нас хорошая, тяжелая металлическая входная дверь. Нам сказали на гражданской обороне, что можно еще выскочить на лестничную клетку и спрятаться за дверью, от осколков.
Я не знаю, что будет дальше. Мир сжался до клочка безопасной зоны в коридоре. Год назад я выбирала новые обои в коридор и прихожую. Мне нравились одни, ребенку другие. Я уступила и теперь наш коридор весь в золотистых листочках. Мне кажется, за то время, пока мы прячемся от российских бомбежек, я выучила наизусть количество зубчиков на каждом листке и форму каждого листа.
Мой ребенок молится, постоянно молится. Нельзя сказать, что мы самая строго религиозная семья на свете, но я с детства приучала его соблюдать ежедневное молитвенное правило. Первая книга, которую он прочел самостоятельно целиком, была Детская Библия, Ветхий и Новый заветы в адаптированном пересказе для детей. Многие молитвы сын знает наизусть. Но сейчас он молится не по текстам молитв, а своими словами. Я подслушала его молитву: Боженька, нам очень нужно чудо. Нас спасет только Твое чудо и я молю тебя о чудесном спасении. Аминь.
Перед тем, как пропала сеть, мы с подругами в чатике обменивались молитвами. А раньше мы туда скидывали фотографии кошек и новых сумочек.
3 марта 22 года, Мариуполь, Черемушки (позднее)
Узнала, что вчера россияне разбомбили зачем-то городское предприятие "Коммунальник", ответственное за вывоз мусора. Мусор не вывозят больше, говорят, сгорели наши новенькие мусоровозы, такие, как в американских фильмах, с мусорщиками на запятках, как пажами на дворянских каретах. Дворников тоже нет. Но на улицах ни бумажки. Люди аккуратно складывают пакеты с мусором вокруг контейнеров или на площадках для мусоровозов. Люблю этот город!
Сейчас 19.55, но по ощущениям как глухая полночь в тайге. Тишина буквально гробовая, и это дико и странно для нашего вечно шумного полумиллионного Мариуполя. Здесь всегда даже ночью хватало шумов до войны: грохочет порт, грохочут заводы, грохочет музыка. Теперь так тихо, что я слышу как пепел падает с сигареты. Война почему-то остановилась и все замерли, боясь привлечь ее внимание к себе.
Нервы натянуты как струны и каждый шорох по ним болезненно бьет. Мы сидим в коридоре. Время от времени пьем воду из оставшихся бутылок минералки. Я курю. Ребенок молится. За окном опять орет психанутая сова, этот чокнутый шпионский метроном. На слух, он где-то возле парикмахерской и продуктового магазина.
Незадолго до начала войны я получила зарплату и сделала некоторые покупки. Как оказалось, весьма практичные, хотя Дмитро Володимирович и бурчал, что я транжира. Я купила два шерстяных свитера, черный и синий. Ботинки на плоской подошве. Теплые джинсы. Все это очень кстати пришлось. Со смехом думаю теперь о тех, несостоявшихся покупках, которые теперь кажутся зряшной тратой денег: хотела флакончик любимых духов "Поэма" от Ланком, новую тушь для ресниц, подписку на Спотифай. Хорошо, что я все это не купила. Те деньги, что были на это предназначены, мы уже истратили на подорожавшую еду, сигареты и воду. Наших запасов хватит еще на несколько дней. Что нас ждет потом, мы не думаем. Неизвестно, переживем ли мы эту ночь? Нет смысла беспокоиться о таких далеких вещах как горизонт нескольких дней.
С тоской смотрю как тает заряд на смартфоне. Уже 31%. Мне хочется, чтобы появилась сеть и я смогла отправить эти заметки хоть кому-то из родных "на большой земле". Вести с того света, назовем их так. Мы живые люди, и это ужасно несправедливо и тяжело, умирать вот так, в холоде, черноте, под грохот снарядов, в забвении всем миром, молчании, невозможности рассказать людям что у нас происходит. Мы стараемся отгонять мысли о смерти, но они настигают постоянно. Об этом нельзя не думать здесь и сейчас. Где-то вдали тишину нарушает грохот канонады. Я перебираю в памяти все свои страшные сны про войну. Мы говорили об этом с друзьями, пока еще была сеть. Нам всем в последний год снились эти страшные сны о войне. О падающих снарядах, о черной ночи, озаряемой только заревом пожаров, в которой ты бежишь как заяц, спасаясь от каких-то людей без лиц. Кому-то снились падающие снаряды, кому-то горящие танки, кому-то мертвецы на улицах. Но всем что-то такое снилось. Мне тоже снился очень яркий сон, смысл которого я тогда не поняла. Что горит супермаркет "Приморье" на Пятачке, что ночь озаряется огнем от горящих легковых автомобилей, а мимо них едут русские танки. Во сне я почему-то очень отчетливо понимала, что это именно русские танки.
https://skysheep.livejournal.com/187869.html