Кажется, пора уже перестать отрицать очевидное и наконец-то признаться себе и окружающим. Знакомьтесь. Я агроном, сын агронома.

После такого шокирующего начала самое время устроить небольшой исторически-генеалогический экскурс к корням моего недуга.

Итак, мой отец, кандидат физико-технических наук, специалист по физике заряженных частиц и ускорительным приборам; потомок с одной стороны поляков-авантюристов, эмигрировавших в царскую Россию в конце 19 века, а с другой стороны – сынов великого народа израилева; выходец из семьи потомственных врачей, бескомпромиссный турист и отчаянный экспедиционЭр, почувствовал непреодолимую тягу к земле-матушке у самой кромки переходного возраста, где-то после лихих сорока, но не доходя до сакральных пятидесяти. И как всякое позднее, зрелое чувство, эта любовь была глубока, широка и неизбывна.

Вся мощь физико-технического ума, помноженная на энергию неофита и возведенная в степень известной въедливости израилевых сынов, как цунами обрушилась на шесть беззащитных соток под Рузой. Не будучи знакомым с пятым изменением (хотя кто их, физтехов, знает), отец устроил на пресловутых шести сотках плантацию, на которой завёл фруктовый сад, корнеплодный огород, и - главная гордость нашей фазенды – два парника, в которых могуче колосились огурцы с помидорами.

При этом отец, будучи ослеплённым этим неподконтрольным чувством, как и положено всякому романтическому влюблённому, был чудовищно глух и слеп, и даже представить себе не мог, чтобы кто-либо в семье мог его любови не разделять.

В его собственной картине мира каждый член семьи, так же как и он сам, млел от февральской рассады на подоконнике, жаждал покупки навоза по весне, а слова "пасынкование и мульчирование" исполнял под музыку и с залихватским прихлопом.

Надо ли говорить, что мои детство, отрочество и юность с ранней весны до поздней осени представляли собой бесконечный «праздник урожая во Дворце Труда»? Хоть и, буду честной, праздник урожая чередовался с походами в такие умопомрачительные дали, что и не снились большинству моих знакомых. Что ни говори, а семья у нас всегда была со склонностью к контрастам.

Но, вернемся к приусадебному хозяйству. Ведомые агрономьей жаждой, мы даже арендовали две сотки колхозного поля, где несколько лет подряд выращивали достаточно скромный картофель и мощных, отборных глянцевых колорадских жуков.

А потом в семье случились масштабные пертурбации. Шесть соток под Рузой внезапно оказались ничьей территорией и на несколько лет остались брошенными. Несколько лет дом простоял пустым, свистя щелями так и не сделанного чердака (какое там! Урожаи! Урожаи!), а через чёрные остовы парников пробились жизнерадостные жирные борщевики. Удивительно, как быстро дичает земля, стоит хозяевам бросить её.

И вот однажды мы вернулись туда с мамой, едва народившимся маленьким Костиком и племянниками. Посмотрели на покосившийся жёлтенький дом, на скелеты грядок, еле угадывавшихся в высокой траве, на борщевики, и дружно протянули – мда….
В этом «мда» было очень много – что дом нужно срочно восстанавливать, а на какие шиши и какими силами – абсолютно непонятно. Что забор падает. Что вода идёт с перебоями. Что так много деревьев погибло. Что не очень понятно, за что хвататься в первую очередь.
И только одно в этом «мда» звучало чётко и определенно: Здесь. Больше. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Не будет. Ни одной. Мать её. Грядки.

Для пущей убедительности мы доломали останки парников и сожгли трупы. В дыму пожарища виделся нам недостижимый волшебный сад – с ровными аккуратным газоном, садовыми качелями и ажурными арками, увитыми благоухающими цветами.

И вот прошли годы. Со временем на даче появилось всё, что виделось нам в то лето. Дом приосанился, захорошел, встал на прочный фундамент и обзавёлся вторым этажом. Его окружил газон, на котором мама развела цветы (принципиально только те, что способны выжить без ухода, без полива, без земли и в условиях ядерной зимы). У нас появился полосатый диван-качели – главный символ избавления от дачного рабства. Мы даже пошли дальше – у нас появилась мебель из ротанга, фонарики на старых яблонях и горячий душ, похожий на космолёт.

И вот однажды, стоя уперев руки в боки посреди этого благолепия и умиротворенно оглядывая шесть идеальных соток, я услышала в голове голос.
Голос сказал - «Горошек». «Штооооо?!» - сказала я ему. «Горошек – настаивал голос – такуууусенькую грядочку, детям нравится». Хм, подумала я. Пошла к маме и повторила почти дословно - «Мам, горошек. Детям. Такуууусенькую грядочку». Мама совершенно ожидаемо ответила нам с голосом – «Штоооооо?!» - понимаете, у нее садоводческая прививка куда ядренее моей, она много лет, помимо огородной повинности, занималась еще и зимними заготовками наших неописуемых урожаев. Поэтому мама была кремень, и мы с голосом отправились в места далекие, но известные.
В следующий раз, спустя целый год, голос шепнул – «Зелень». И еще добавил хитро – «Скажи Кокосу» - за год голос, видимо, поумнел. Кокос, как самый хозяйственный из всех нас, идеей загорелся не на шутку и воспламенил ею же двоюродного братца Гришку. Десант из двух внуков сломает даже кремень, поэтому мама с проклятиями выделила мальчикам два ящика, в которых те завели себе укроп с петрушкой. Зелень несмело пробилась через наведённые волны презрения и однажды украсила собой один некрупный овощной салат.
Но главное – зелень своим тщедушным бледным телом проложила в наши сердца узенькую тропинку к нууу… если не огородничеству (Боже упаси! чур-чур-чур), то к этакому, знаете ли, эстетически-практическому подходу к ведению приусадебного хозяйства. Да. Назовем это так.

Продолжение этой истории вы знаете. Мы с Тасей посадили тыквы (Ооооооооотэтовот! – основательно сказала Тася перед огромной стойкой семян в магазине, показывая на самую большую и самую оранжевую картинку). Потом мы купили красивое ограждение – ну, не сажать же тыквы прямиком в газон. И розовую лейку. Это была безоговорочная капитуляция.
Но самое удивительное - мама! Пока наши тыквы робко проклевывались на балконе, мама периодически невзначай роняла по телефону - «ну что там… эти ваши… растут?» «На первые майские на дачу не поедем. Замерзнут. Эти ваши».
В итоге этим нашим была выделена лучшая, центральная часть участка, и эти наши теперь произрастают на самом видном месте. Мы аккуратно именуем место обитания тыкв «овощной клумбой» и сильно переживаем, не вдарят ли теперь морозы или засуха, или тыквенный мор, или что там еще может погубить нежных и ранимых тыквенных младенцев.
Кроме того, у нас появилась еще и «салатная клумба», на которой уже опытный в этом деле Костя вновь посадил всякую зелень.

Страшно представить, какие широкие просторы открываются, если начать мыслить в этом направлении. Ведь сколько еще видов клумб существует на свете – клумба корнеплодная, допустим. Или ягодная клумба – исключительно для детей. Или вот, к примеру, клумба крытая томатная.
Агроном моей души трепещет и волнуется))

https://mrs-ulcus.livejournal.com/36128.html