Глава пятая

Опиум для кваzи

Нельзя сказать, что в Москве были какие-то гетто для кваzи. Не так и много их у нас было, чтобы возникли настоящие этнические районы, вроде традиционно мусульманского Бутово, или малороссийской Капотни, где приютили немногих уцелевших после жуткой гибели Киева и Днепропетровска.
Но исторически те немногие кваzи, что предпочитали жить в Москве, селились на Юго-Западе. То ли здесь к ним лучше относились, то ли климат больше нравился.
Здесь и находилась единственная на всю Москву (включая замкадовские анклавы) церковь кваzи.
Мы поехали туда с самого утра. В отделении на меня уже явно махнули рукой и негласно предоставили в полное распоряжение Михаила. Так что едва я вошёл в двери (ровно через три минуты после Анастасии, с которой мы вместе доехали до работы, но войти предпочли по отдельности), как Михаил взял меня в оборот и мы отправились на Нежинскую улицу, где в сквере имени Анны Герман и стояла лет пять назад отстроенная кваzианская церковь. По архитектуре она напоминала традиционные православные церкви, только вместо креста купол венчала буква Z. Нижняя горизонтальная линия, из никелированной стали, насколько я помнил, обозначала "базис" - обычных людей. Диагональная, из чернёного металла, символизировала восставших, их тяжёлый и горестный путь к возвышению. Ну а верхняя горизонтальная, золотая, конечно же, принадлежала кваzи.
Мы оставили машину на Нежинской, на парковке у дома номер восемь – монолитной двадцатичетырёхэтажки, с осыпавшейся кое-где "кирпичной" облицовкой. На стенах здания проглядывали закрашенные надписи. Кое-где явно угадывалась латинская "z". Похоже, не все жители были рады соседству.
- Что главное в любой религии? – спросил Михаил.
- Вера, - пожав плечами ответил я.
- Во что?
Я посмотрел на него с подозрением.
- В Бога, конечно.
Михаил покачал головой.
- Неверно. Слишком велико для осмысления. Любая религия в первую очередь дарит веру в бессмертие. В перерождение, в воскрешение, в загробную жизнь.
- Ты кваzи. Ты не можешь постичь таинство духовной жизни, - сказал я. – Это я тебе как атеист говорю.
- Но я прав, - упрямо сказал Михаил. – Религия – это опиум для народа.
- Ты не просто кваzи, а ещё и коммунист, - злорадно констатировал я. – Хороший коммунист – мёртвый коммунист, как говорили наши американские партнёры… А что в таком случае религия для кваzи? Вы и так бессмертны. Как бы.
- Я и сам долго пытался понять, - Михаил подхватил меня под руку и мы пошли к скверу. Со стороны можно было подумать, что воспитанный сын переводит старенького папу через дорогу. Во всяком случае я надеюсь, что подумать можно было именно так.
В наши дни не так часто встретишь мужчин прогуливающихся под ручку, это где-то в девятнадцатом веке осталось, в эпоху джентльменов и сударей. Ну или в Лос-Анджелесе или Амстердаме. Это Холмс с Ватсоном могли идти по Бейкер-стрит под ручку, обсуждая очередное преступление.
Но старомодность Михаила, пусть даже нарочитая и старательно культивируемая, сделала его жест неожиданно естественным.
- Мы не нуждаемся в мечтах о вечной жизни, поскольку получили её, - продолжал Михаил. – Мы не нуждаемся в отпущении грехов, поскольку не грешим… в большинстве своём. Мы не нуждаемся в утешении, поскольку без страстей нет и печалей. Мы не нуждаемся в заповедях, поскольку все они исходят из понятной и полезной логики человеческого общежития. Так зачем нам церковь?
Я подумал и сказал:
- Для понтов? Чтобы всё как у людей?
К моему огромному удивлению Михаил воскликнул:
- Правильно! Именно поэтому. Мы прекрасно сознаём определённую ущербность своего существования. Конечно, мы не роботы, у нас есть эмоции, но они очень ослаблены и урезаны. Кто-то способен на любовь, кто-то подвластен ненависти, кто-то может быть грустным, а кто-то весёлым. Но то, что ты назвал таинством духовной жизни, а я предпочту назвать религиозным чувством, нам чуждо. Всем. Абсолютно.
- Ничего не понимаю, - сказал я. Навстречу нам прошла парочка кваzи, мужчина и женщина, глянувшие на нас с любопытством. – А зачем вам тогда церковь?
- Как ты и сказал. Чтобы "как у людей". Мы пытаемся восстановить ту часть человеческой жизни, которой лишились. Пусть даже не имеем в этом необходимости.
- По мне – так глупо, - сказал я.
- Мы же всё-таки люди, - сказал кваzи.
Я не стал спорить с этим сомнительным тезисом.
- Ну и для чего ты тащишь меня в церковь кваzи, если тебе самому чуждо кваzианство?
- Мне чуждо, - согласился Михаил. – Ну так я и в человеческой жизни в Бога не верил. А вот Виктория посещала эту церковь регулярно.
- А! – воскликнул я, прозревая. – Это очень, очень интересно. Она могла получить здесь убежище? Может быть она тут скрывается?
- Вот мы и посмотрим, - добродушно сказал Михаил.

У входа в церковь, как и положено, тусовались нищие. Правильные церковные нищие, не из тех бабушек, что на самом деле экономят каждую копейку, но никогда не протянут руку за милостыней, или тех замотанных бытом женщин, что ежедневно натягивают тришкин кафтан зарплаты на большую семью, а профессиональные нищие, которые за подаянием ходят как на работу. Две опрятно-бедные бабушки и одноногий мужчина пьющего вида. У мужчины на груди висела нарочито неграмотная табличка "Потирял ногу в апакалипсисе, работать ни магу, памагите кто может кваzи ради". Видимо имелось в виду, что ногу ему съели восставшие, и потому каждый честный кваzи должен жертвовать страдальцу.
Как по мне – так ногу он потерял по пьяному делу, а работать не стал бы, даже отрасти у него три ноги.
Но Михаил с серьёзным лицом бросил каждому из нищих по монетке, склонив голову осенил себя буквой Z, сверху вниз наискосок, как полагалось из каких-то хитрых соображений.
На самом деле я не такой профан, как можно подумать и кое-что о делах кваzи знаю…
Я решил, что зюкаться не стану ни в коем случае. Перекреститься, входя в человеческую церковь, я бы мог, из вежливости. Мы же соблюдаем всякие странные обычаи, входя в чужой дом – заношенные тапочки надеваем, невкусный чай пьём, вонючих котов гладим. Но в церкви кваzи креститься было бы неуместно, так что я просто на миг склонил голову и придал лицу серьёзное выражение.
В самой церкви всё оказалось на удивление привычно. Был иконостас, с совершенно обычными иконами, и свечи, и запахи благовоний. Некрасивая женщина в платке продавала в церковной лавке всякую мелочёвку – книги, журналы, свечи, образки. Женщина, кстати, была обычным человеком.
- Первый раз у нас? – сурово спросила она меня. – Папаша вас привёл?
По степени гостеприимства и терпимости она ничуть не отличалась от рядовой прихожанки человеческой церкви.
- Первый раз, - сказал я.
- Вы живой, - с лёгким обвинительным уклоном сказала женщина.
- Да, верно. Быть живым – моё ремесло. Это плохо?
- Что вы! – возмутилась женщина. – Наша церковь открыта и для людей, и для кваzи!
Михаил внезапно пихнул меня локтём в бок и проглотил вопрос про восставших.
- Нам две свечки, - попросил Михаил.
- Какие?
- Большие, за пятьдесят рублей.
Женщина сразу подобрела.
- Кому ставить будете? – спросила она. – Вас я тоже раньше не видела…
- Я в Питере жил, - сообщил Михаил.
Женщина совсем просветлела.
- Ах, Питер! Я так мечтаю отправиться туда в паломничество! Вот ваши свечи. В Исаакиевском соборе, говорят, бывают такие службы…
- Сдачи не надо, - сказал Михаил, протягивая ей сто рублей, чем вверг в лёгкий ступор и прервал мечты о паломничестве. – Можем мы увидеть отца Иоанна?
- Я позову, - поколебавшись миг, сказала женщина. – Подождите.
В ожидании священника мы прошли по церкви. Приглядевшись я понял, что иконы здесь всё-таки своеобразные. Помимо Христа, которого в кваzианстве чтили как и в христианских религиях, здесь попадались иконы Симеона Богоприимца с сыновьями, разумеется – Лазаря Вифанийского, а также несколько сложных, сюжетных, напоминающих более картины, икон на тему "Пробуждения от сна смертного". Вначале я даже поразился количеству и качеству этих икон, но поразмыслив понял, что достаточно двух-трёх живописцев-кваzи, чтобы при их таланте и работоспособности обеспечить все церкви Москвы и Питера.
- Вы искали меня, братья мои? – негромко спросил появившийся из предела священник. Одеяния его точно, на мой взгляд, копировали православные. Сам священник был среднего роста, очень тощий, со впалыми щеками, острым подбородком, ушастый, с лицом какой-то геометрической, пятиугольной формы. Ко всему ещё он был в маленьких круглых очках, что для кваzи – которым он, несомненно являлся, достаточно странно.
- Отец Иоанн? – Михаил, только что поставивший свечку у иконы "Воскресение Христово", подошёл к нему. Я торопливо поставил свою свечку у иконы Андрея Первозванного, воскрешающего какого-то ребёнка и тоже подошёл к священнику.
- Вы не мой прихожанин, - мягко сказал отец Иоанн. – Но мы здесь рады каждому новому лицу.
- Я пришёл не по делам веры, - ответил Михаил. – Меня зовут Михаил. Я – некто вроде следователя. А мой товарищ, Денис, полицейский. Вам нужны документы?
Священник торжественно покачал головой. Воскликнул:
- Зачем? Кто будет лгать в храме Божьем?
- Тот, кто не считает это храмом? – не удержался я.
Отец Иоанн посмотрел на меня укоризненно и горестно покачал головой.
Мне стало неловко.
- Извините моего коллегу, - сказал Михаил. – Конечно же мы не собираемся лгать. Вы могли бы рассказать нам про одну вашу прихожанку…
- Викторию, - вздохнул отец Иоанн.
- Да.
- Я понял, понял, - закивал Иоанн. – Это ужасно… Бедная девочка!
Михаил нахмурился.
- Поясните, отец Иоанн.
- Она терзалась из-за предстоящего ей нравственного выбора, - пояснил Иоанн. – Увы, я не знаю, что именно было причиной её душевного разлада. Но она постоянно советовалась со мной. Интересовалась, возможно ли причинение многим людям страданий ради дальнейшего всеобщего счастья.
- Ну знаете ли! – не удержался я. – Тайна исповеди, всё такое прочее, но тут речь идёт о терроризме!
- И откуда мне это было знать? – отец Иоанн с иронией посмотрел на меня. – Порой меня часами мучают разговорами о страшных прегрешениях, а в итоге оказывается, что речь шла о супружеской измене или карьерном росте.
Он, конечно, был прав.
- А если бы она сказала, что собирается прикончить мужа и захватить в заложники толпу восставших, вы бы сообщили нам? – всё-таки уточнил я.
- Да я бы сам её, дуру, к вам притащил, - невозмутимо ответил священник.
- Хорошо, деталей вы не знали, случившееся стало неожиданностью, - терпеливо сказал Михаил. – Но хоть что-нибудь интересное и необычное о Виктории вы можете рассказать?
Отец Иоанн задумался.
- Как вам сказать… ревностная прихожанка, без экзальтации и фанатизма, но догматы знала хорошо… Вы хорошо знаете нашу религию?
- Да, - ответил Михаил.
- Умеренно, - сознался я.
- Ничего сложного в общем-то, - отец Иоанн улыбнулся. – Мы базируемся на христианской основе и не спорим с основными догматами. Христианство и само основано на факте воскресения. И случаи такового неоднократно фиксировались. И Спаситель, и пророки неоднократно демонстрировали чудеса восстания из мёртвых.
- Но не такого же! – опять не удержался я. – Может я и атеист, но обещан был и Судный День…
- Был, - с улыбкой сказал отец Иоанн.
- И второе пришествие… - продолжил я.
- Состоялось, - кивнул священник.
- И впрямь, - сказал я. – Как же мы не заметили.
- Вам надо почитать "Великое откровение", - сказал отец Иоанн. – Или хотя бы наш журнал для неофитов "Лазарь". Хотите, я вам оформлю льготную подписку?
- А как насчёт восставших, которые ходят по земле и жрут живых? – возмутился я.
- В этом проявляется порча человеческой природы, привнесённая грехопадением, - торжественно сказал Иоанн. – Именно эта порча приводит к мытарствам восставших, которые не сразу приходят к нормальному состоянию кваzи, а терзают себя и окружающих. Чем больше было грехов – тем дольше период мытарств.
Я замолчал и попытался представить себе покойного Протоиерея Петра, который дубасит отца Иоанна по голове чем-нибудь тяжёлым. Ну хоть бы и кадилом.
Потом я с ужасом понял, что Пётр был столь неординарной личностью, что несмотря на свой высокий церковный чин мог бы затеять с Иоанном диспут. А может быть, даже, в чём-то с ним согласиться.
- И Виктория во всё это искренне верила? – спросил Михаил.
- Конечно. И как все мы молилась за скорейшее возвышение восставших, за установление мира и любви между людьми, восставшими и кваzи.
- Вы знаете, где Виктория сейчас? – продолжал расспросы Михаил.
- Увы! – вздохнул отец Иоанн. – Если узнаю – непременно сообщу.
Михаил молча протянул ему визитку. Сказал мне:
- Пойдём, Денис.
Я покосился на мило улыбающегося отца Иоанна и сказал:
- Знаете, то что вы говорите, это такое безумие…
- Любая религия со стороны кажется безумной, - согласился священник.
- Вы бы вышли из храма, посмотрели на жизнь вокруг, - укоризненно сказал я. – Может задумались бы о чём.
- Молодой человек, я прожил долгую человеческую жизнь, - ответил отец Иоанн. - Я был православным священником, выдвигался в президенты, строил ракету. Можно ещё сказать, что я был врачом, бандитом, ментом, профессором, шутом. Кем я только ни был! И жизнь увидал во всех её проявлениях, не сомневайтесь.
Так что мой призыв пропал втуне.
Мы вышли из церкви и я негромко сказал Михаилу:
- Вот же… в президенты он выдвигался!
- Да, было что-то такое… - отмахнулся Михаил. – Личность примечательная, тебе с ним спорить бесполезно. Кончится тем, что сам станешь сюда на службы ездить. Но мы приезжали не зря.
- Вот как? – удивился я. – Врёт батюшка? Скрывает Викторию?
- Нет конечно. Но мы узнали очень неприятную вещь – она идейная. Более того, Виктория уверена, что творит добро. Это очень, очень плохо, Денис. Враг, который работает за деньги, ради власти, ради славы – уязвим. Даже враг, которым движет ненависть, имеет слабые места. А вот враг, который искренне считает, что он тебя облагодетельствует, который тебя любит - это очень серьёзно.
Я кивнул. Резон в словах Михаила был.
- Хорошо, - сказал я. – Тогда будем считать, что вводная часть окончена и ты, наконец-то, решил мне рассказать о происходящем. Согласен? Да, нет, опять отложить?
- Давай присядем, - сказал Михаил.
Мы уселись на одну из скамеек. Народа в сквере было немного.
- У нас, кваzи, есть разные взгляды на дальнейшее сосуществование с людьми, - произнёс, наконец, Михаил.
- Не сомневаюсь.
- Основная масса, разумеется, считает правильным мирное сосуществование. Когда всё нормализуется, восставшие будут помещены в резервации, где будут спокойно дожидаться возвышения, то наши культуры смогут существовать гармонично и счастливо.
- Эту часть можно опустить, - сказал я. – Как и утопии о покорении космоса сила кваzи.
- Почему утопии?
- Потому что по большому счёту космос никому не нужен. На Земле могут прекрасно жить миллиарды людей, куда больше, чем ныне. Нас, людей, гонит в космос любопытство и страсть к экспансии. А она порождена в первую очередь коротким сроком жизни и интенсивным размножением. Вы не размножаетесь вообще, а любопытство вам свойственно куда менее, чем людям. Может быть когда-то, в далёком-далёком будущем, наберётся достаточно кваzи, чтобы начать покорять космос. Но это всё далёкая перспектива.
- Ты прав, - сказал Михаил, помолчав. – Это очень далёкая перспектива. Скорей уж нас может выгнать за пределы Земли неприятие людей. Что тоже возможно. Хорошо, теперь о других. Есть кваzи, которые выступают за раздел зон влияния и полную изоляцию.
- Она и так есть.
- Частичная. А они предлагают решить проблему полностью. Кваzи, к примеру, будут жить в Северной и Южной Америке, люди в Европе и Азии, в Африке создадим заповедник для восставших, в Австралии – зону для тех, кто хочет смешанного сосуществования.
- Не самый плохой вариант, - согласился я.
- И есть радикалы. Они есть всегда и везде, как ты понимаешь. Радикалы считают, что человеческое общество никогда не примет наше существование. Что его необходимо уничтожить. Что вы всегда будете уничтожать восставших и ненавидеть кваzи.
- Мы уничтожаем восставших только потому, потому что они нам угрожают, - сказал я.
Михаил выразительно посмотрел на меня.
- Чёрт, - выругался я. – Да, у нас тоже есть радикалы. Я один из них! Но заметь, я кваzи не убиваю. К геноциду не призываю. И вообще ваши радикалы рехнулись! Они что, всерьёз хотят убить всех человеков? Как?
- Ты плохо меня слушал, - сказал Михаил.
Я подумал.
- Понял. Не всех людей, а только существующее общество. Хрен редьки не слаще! Вы – порождение людей. Слепок человеческой личности на момент смерти. Вы не способны развиваться.
- Ну не совсем так.
- Не способны развиваться в широком смысле слова. Астроном-кваzи может совершенствоваться в своей профессии, но он никогда не станет сантехником или композитором. Допустим, ваши радикалы каким-то образом разрушают человеческую цивилизацию. Что мы получим? Дикарей, живущих в первобытном или феодальном обществе? Ну да, для кваzи мы станем неопасны. Но ведь и такие люди после смерти останутся дикарями.
- Верно. Теперь пофантазируй, как можно избежать этого противоречия.
- Ну… - я развёл руками. – Дикари, но развитые? Умные, но дикари?
Мимо нас прошагала стайка девочек в том возрасте, когда с мальчишками уже не играют, а с юношами ещё не гуляют. Одна из девчонок, глядя на Михаила, что-то сказала подружкам, девчонки захихикали, принялись оглядываться.
- Дети… - сказал я, глядя им вслед. – Хотите перехватить контроль над образованием? Воспитывать в духе любви к кваzи и радостного ожидания перехода в лучшее состояние?
- Не "хотите", - поправил Михаил. – Радикалы хотят.
- Ну да, - сказал я. – Годам к двадцати-двадцати одному, допустим, человек осваивает базовый запас знаний и определяется с будущей профессией. Чтобы род человеческий не прервался, к тому же возрасту можно успеть родить одного-двух детей. А то и трёх, если требуется. А дальше юноши и девушки дружными рядами подвергаются эвтаназии и превращаются в кваzи.
- Зачем эвтаназия? При правильном воспитании – молодые люди совершают торжественное самоубийство.
- Ну да, - сказал я. – Логично. Но не проходит по двум причинам.
- Перечисли.
- Первое – чтобы не обременять общество новыми толпами восставших, должен быть известен механизм возвышения восставших до кваzи.
- Допустим, что это известно, - сказал Михаил.
- Так, - сказал я, опуская взгляд. – Допустим, значит…
Если честно, то у меня не было сомнений, что этот механизм кто-то знает. Может быть он известен учёным, нашим и кваzи. Может быть властям. Может быть, даже Михаил это знает.
- Хорошо, - сказал я. – Вторая причина, основная. Мы, люди, не позволим. Даже те, кто согласен после смерти стать кваzи, предпочтёт прожить долгую полноценную человеческую жизнь. И своим детям мы желаем того же. Война? Не выход, ядерное оружие под контролем людей, числом мы вас превосходим, пехота из восставших никакушная.
- Каким способом можно обойти это препятствие? – спросил Михаил.
Я хмыкнул.
- Понятное дело, каким. Уничтожить всех взрослых, воспитание детей передать кваzи. Какие-нибудь интернаты, где мудрые сильные кваzи учат детей, а дети мечтают поскорее вырасти и перейти в состояние кваzи. Восставшие, кстати, при этом совсем не нужны, детям явно не понравится мысль десятилетиями скитаться без разума. Но если есть путь ускоренного возвышения…
- Допустим, что есть, - вздохнул Михаил.
- Давай без "допустим".
- Есть, - сказал Михаил.
- Почему это хранят в тайне? – требовательно спросил я.
- Несколько причин. Но главное - потому что правительства людей резко против. Подумай сам, если это сделать, если восставшие превратятся в кваzи, то мы мгновенно станем главенствующей культурой на Земле.
В таком плане я ситуацию не рассматривал. А ведь это действительно было так! Чёртова политика…
- Значит, уничтожить всех взрослых, не затрагивая детей. Потом превратить всех восставших в кваzи. Кваzи собирают вместе всех детей… кстати, непременно будет множество жертв…
- Выделяются несколько территорий, на которых живут только дети и воспитатели-кваzи. Насколько я знаю, радикалы наметили для этих целей Кубу, Сардинию, Крым, Новую Зеландию, Формозу.
- Как можно прицельно убить только взрослых? – спросил я.
И тут же понял, что я знаю ответ.
- Догадался? – спросил Михаил.
- Профессор Томилин, - сказал я. – Вирус ветрянки?
- Варицелла-зостер, - сказал Михаил. – Для детей заболевание не опасно. Для взрослых – наоборот. У нас появилась информация, что под руководством Томилина пытаются модифицировать вирус, сделать его смертельно опасным для взрослых людей. Я прибыл в Москву, чтобы прояснить ситуацию… но не успел.
- Но профессор погиб, - сказал я.
- Возможно он успел создать культуру. Не зря Виктория что-то делала в лаборатории приюта, верно?
- Зачем же она его убила?
- Я полагаю, что он начал сомневаться в своей работе, - сказал Михаил. – То ли понял, куда ведут исследования… Виктория могла использовать его втёмную. То ли вначале поддался её убеждениям, а потом передумал. В любом случае она решила превратить его в кваzи, в надежде, что профессор полностью перейдёт на её сторону.
- Это плохо, плохо, плохо! – сказал я в панике.
Нет, меня пугало в первую очередь не то, что какой-нибудь чихнувший в метро гражданин завтра наградит меня смертельной ветрянкой. Все мы когда-нибудь умрём. Даже кваzи с их самомнением – всё равно умрут. И гибель человечества меня не пугала, ведь скажем честно – человечество не погибнет, оно лишь изменится.
Но когда я представил себе, как по всей Москве умирают взрослые, а команды кваzи собирают рыдающих перепуганных детей и везут куда-нибудь в Крым или на Сардинию…
- Эй, - сказал Михаил. – Я не из плохих парней. Я на твоей стороне. На стороне людей, если угодно.
Я посмотрел ему в глаза. Михаил твёрдо встретил взгляд из-под своей старой мятой шляпы.
- Потому что это справедливо? – спросил я.
- Да. Потому что никто не в праве решать за других, жить им или умереть.
- Нам надо найти эту тварь, - сказал я. – Как можно быстрее. И уж извини, дальше я буду вправе решить, жить ей или умереть.
- Всё ещё сложнее, - сказал Михаил. – Это только часть проблемы.
- Только часть? – воскликнул я. – Ну так говори!
- Нам надо не просто найти Викторию. Организация радикалов вела работу по нескольким направлениям. Есть и другие учёные, разрабатывающие вирусы, чья летальность зависит от возраста человека. Мы просто их не знаем. Это могут быть учёные-кваzи, и учёные-люди, заинтересованные тем или иным образом. Надо найти Викторию и вытянуть из неё правду о всей организации. Контакты, руководство…
- О Боже, - сказал я. – Всё?
- Нет, - Михаил снял шляпу, поправил тулью. Он казался очень смущённым. – Ваши власти… они тоже что-то знают. Или догадываются. Или готовятся к любому ходу событий. В России, США, Китае, Эдинбурге ведутся разработки бактериологического оружия, убивающего восставших и кваzи. Поэтому мы не рискуем обратиться к человеческим властям и сообщить о происходящем – по нам могут нанести упреждающий удар.
- Прекрасно, - сказал я. – Вы убьёте всех взрослых. А мы – всех кваzи и восставших. Дети унаследуют чистый прекрасный мир, без идиотов.
Я встал.
- Ты куда? – спросил Михаил.
- К отцу Иоанну. Быстренько позюзюкаюсь, или как там у них называется обряд аналогичный крещению?
- Никак, они признают крещение в любой христианской конфессии. А назюзюкаться ты сможешь дома.
- Почему ты сразу мне не сказал? – требовательно спросил я.
- Приглядывался к тебе.
- А зачем сейчас сказал? Я теперь ночами спать не буду!
- Меньше пей, сон наладится, - ответил Михаил и тоже встал. – Пошли. Время ещё терпит, я сознательно сгустил краски. Во-первых, я не думаю, что Томилин добился желаемой эффективности вируса. Во-вторых, перед применением вируса радикалы активизируются. Им же потребуется создать огромное количество оперативных групп, чтобы спасти как можно больше детей, прежде чем тех растерзают восставшие родители. Пока признаков активизации радикалов нет.
- Сколько среди кваzи радикалов? – резко спросил я.
Михаил отвёл взгляд.
- Ну?
- Тридцать-сорок процентов, - ответил Михаил. – Конечно, подавляющее большинство не в курсе происходящего. Но они поддержат тех, кто выпустит вирус.
- И ещё "болото", те, кому всё равно, - сказал я. – Их ведь тоже процентов тридцать-сорок.
- Я бы сказал – пятьдесят, - поправил Михаил.
- Поздравляю, ты в меньшинстве.
- Если ты не радуешься мысли одним махом уничтожить всех восставших и всех кваzи, то ты, мой друг, тоже, - сказал Михаил.

http://dr-piliulkin.livejournal.com/746009.html