Всем традиционным религиям случившееся десять лет назад сильно подпортило карму. Трудно говорить про «чаю воскресения мёртвых», когда ожившие покойники ходят вокруг и пытаются тебя сожрать. Невозможно обещать гурий в раю, когда мёртвому хочется гурий сожрать. И с сансарой как-то неудобно получается, разве что признать наш мир – миром голодных духов.
Но человек – существо гибкое, а вера его – ещё гибче.
Все приспособились. Так или иначе.
И с миром восставших и кваzи тоже стали взаимодействовать.
Так или иначе.
Под Храмом Христа-Спасителя, где когда-то были автостоянки, зал церковных соборов и трапезные залы, десять лет назад открылся огромный госпиталь. Поначалу там пытались лечить восставших. В том числе молитвами и святой водой, если уж честно. А потом… потом госпиталь превратился в Приют Лазаря Вифанийского, где содержались и содержатся восставшие. Те, у кого остались родственники среди людей.
Родственники, желающие держать своих восставших поблизости, а не отдавать их кваzи.
И готовые за это платить. Или скажем деликатнее - делать пожертвования Храму.
Сейчас там было, наверное, тысячи полторы восставших. Опасное заведение, но оно уже стало частью городской традиции, да и Церковь крепко за него держалась, как за визитную карточку своих добрых дел. Поэтому у Приюта помимо врачей и санитаров была хорошая охрана (а также, по слухам, система экстренного затопления, способная за полторы минуты превратить храм в бассейн).
На полпути мы влипли в затор. На полноценную пробку он не тянул, но мы едва ползли. Я мрачно смотрел на велосипедистов, едущих по своим велодорожкам и вспоминал, что раньше тут было четыре полосы для автомобилей, а не две. Очень хотелось достать из бардачку сирену, прилепить на крышу и рвануть, распугивая велосипедистов.
Но Даулетдинова сказала «быстро», а не «немедленно». Так что за такую инициативу я рисковал получить изрядный нагоняй.
Что же могло случиться в приюте?
Самое вероятно - восставшие вырвались на свободу. Но как это могло произойти? Там работают опытные смотрители.
Восставшие схватили кого-то? Ерунда, уж если схватили – так сразу растерзали, и весь вопрос в том, восстанет их обед из мёртвых, или не сможет возродиться. Существовал определённый уровень повреждений тела, после которого человек не восставал. В первую очередь, конечно, должен был сохраниться мозг. Ну и тело хотя бы процентов на сорок-пятьдесят. Без сердца и лёгких восставали редко. Существовала даже инструкция о том, как отбиваться от восставших в безнадёжной ситуации: для того, чтобы восстать и для того, чтобы не восстать… Для желающих продлить земное существование советы сводились к тому, что надо как можно быстрее умереть от потери крови, подставляя нападающим для укусов крупные артерии. Мёртвых восставшие уже не глодали, почти мгновенно утрачивали к ним интерес.
Так что же тогда произошло?
Район вокруг храма был уже оцеплен, чтобы не вступать в пререкания я бросил машину на набережной и мы, достав удостоверения, прошли сквозь оцепление.
У самого храма нас остановила вторая цепь – и тут уже пришлось пререкаться. Мы были не в тех чинах и не из этого района, моя должность дознавателя никого не впечатлила. Но здесь сработала бумажка с печатями, которую достал Михаил.
И у самого храма мы, наконец-то, увидели знакомые лица.
Как ни странно, это был наш вчерашний собеседник, капитан Владислав Маркин. А рядом с ним – наш эксперт, моя несложившаяся партнёрша по чаепитию, Анастасия! Они о чём-то энергично спорили, точнее – спорила Анастасия, а Маркин качал головой и пытался её успокоить.
Судя по тому, что одета Анастасия была совершенно не по форме – блузка и шорты, явилась она не с работы. Я бы даже сказал, что она прибежала прямо из дома в домашней одежде, сменив тапочки на босоножки и даже не глянувшись в зеркало. Для женщины это несомненный подвиг.
Но какого кваzи она вообще здесь делает? Её работа – пробирки, скальпель и газоанализатор!
- Всё те же лица, - внезапно сказал кто-то, хватая меня за локоть. – Хорошо хоть ребёнка не притащили. Что вы здесь делаете?
Это был пожилой гэбэшник, которого я вчера счёл экспертом, вроде Анастасии. Сегодня я уже не был в этом так уверен – на мужчине был бронежилет, а за спиной – короткоствольный дробовик.
- А вы-то? – высвобождая руку, спросил я. – А она-то?
- Она-то понятно, - туманно ответил гэбэшник. – Но вы зачем явились?
- Что происходит? – спросил Михаил.
Поколебавшись, гэбэшник кивнул.
- Идите к шефу. Пусть он объясняет.
Михаил сразу двинулся дальше, а я задержался на секунду, посмотрел гэбэшнику в глаза. Тот вздохнул и негромко сказал:
- Захват заложников.
В полном недоумении я двинулся следом за кваzи. Захват? Заложников? Бред! Восставшие не захватывают людей в заложники. Восставшие нас жрут!
При нашем приближении и Анастасия, и Владислав замолчали. Капитан возвёл глаза к небу и даже развёл руками. Анастасия понурилась и отвела взгляд.
- Доброе утро, капитан Маркин. Что происходит?
- Закрытая информация, - ответил капитан.
- Слушайте, Маркин, - я оттеснил Михаила. – Здесь захват заложников, понимаю, это ваша прерогатива. Но, черт возьми, как?
- Откуда вы знаете? – резко спросил капитан.
- Птичка на хвосте принесла.
- Я этой птичке клюв начищу, - выругался Маркин. – Да, это наш вопрос, покиньте зону оцепления. Не заставляйте выводить вас силой.
- Это Виктория! – выкрикнула Анастасия. – Это Виктория, Михаил! Она захватила заложников!
- Кваzи захватила людей в заложники? – судя по всему, Михаил был шокирован.
- Восставших! – резко сказал Маркин. – Ваша психованная беглая кваzи напала на приют. Она освободила восставших, а людей выпустила.
- Всех? – уточнил я.
- Да, всех, - мрачно сказал Маркин.
- Ну так всё решается очень просто, - обрадовался я. – Про систему затопления не врут?
Анастасия почему-то посмотрела на меня очень недобрым взглядом. Михаил вздохнул и ответил вместо Маркина:
- Врут, конечно. Там не затопление. Там магнетроны. Весь приют – одна огромная микроволновка.
Я обалдел. Никогда не подозревал, что церковь настолько идёт в ногу со временем. Магнетроны! Ёшкин кот!
- Да не верю! – воскликнул я невольно.
- Это из старых военных запасов, - мрачно сказал Маркин. – Разрабатывали какое-то оружие, на страх супостатам. В боевых условиях против живой и мёртвой силы не очень эффективно оказалось, это на технику рассчитано больше. Но кто-то додумался использовать как системы безопасности в институтах, изучающих восставших и к… - он покосился на Михаила и быстро поправился, - и, конечно, Церковь тоже для своей лечебницы выпросила.
- Церковь ничего не выпрашивает, Михаил, - мягко поправили его. – Церковь просит.
Поп подошёл неслышно будто опытный спецназовец. Да он такое впечатление и производил – немолодой, но очень крепкий, без свойственной попам полноты.
Одет он был в рясу неожиданно белого цвета. Я как-то привык к тому, что наши попы ходят в чёрном. Хотя у них вроде есть какое-то белое духовенство и какое-то чёрное… может в этом дело.
- Включайте свои магнетроны, отче, - как можно вежливее сказал я. – И пусть Господь упокоит несчастных. Он их уж заждался, полагаю.
Священник мягко улыбнулся, будто я был ребёнком, сморозившим чушь.
- Ваше Высокопреподобие, - сказал Маркин. – Извините, их сейчас уведут…
- Не надо, Слава, - сказал поп.
Ух ты! Да они знакомы, похоже!
- Протопресвитер Пётр Меленков? – спросил неожиданно Михаил. – Руководитель седьмой канцелярии?
- Бедренец Михаил Иванович? Особый посланник Представителя? – тепло спросил поп.
Я почувствовал себя лишним.
И поэтому немедленно вклинился в разговор:
- Простите, что вмешиваюсь. Я, конечно, простой полицай, в высоких материях не силён. Но с каких пор кваzи могут шантажировать людей, взяв в заложники восставших?
Михаил, Пётр, Владислав и Анастасия молча уставились на меня.
Почему-то мне стало неудобно.
- Я имею в виду, что не станет же она их убивать, - сказал я. – Кваzи относятся к восставшим как к детям. Это всем известно!
- Есть люди, которых ничуть не смутит необходимость убить ребёнка, - сухо ответил Владислав.
- Ладно, допустим, - неохотно сказал я. – Эта Виктория – совершенно психованная… даже для кваzи. Извините, Михаил. Допустим. Но мы не ведём переговоров с террористами. Кваzи – так кваzи, восставшие – так восставшие. Почему спецназ не начинает… э…
- Не начинает что? – ласково спросил протопресвитер. – Освобождение заложников?
- Да, глупость сморозил, - честно признал я.
И впрямь. Как освобождать полторы тысячи восставших, мечтающих сожрать своих освободителей? Они и сами по себе смертельно опасны, это ведь не новенькие, неуклюжие восставшие, эти просидели в заточении десяток лет, они быстры и неутомимы, их очень трудно убить. А уж когда их направляет воля кваzи, то отправлять в подвалы храма спецназ – это только кормить восставших.
- Тогда уж простите, но вот вам мнение простого полицейского, - сказал я. – Включайте магнетроны. Пока эта сволочь не бросила восставших на штурм. Это чахлое оцепление, - я демонстративно огляделся, - полторы тысячи хорошо выдержанных восставших не удержит. Вы даже огнемёты не подтянули, даже танки! Мы рискуем получить вспышку в центре Москвы. Вспышку первой категории!
Я понимал, почему вокруг нет бронемашин и сотен солдат. Паника в центре Москвы – это не шутка. Я только ждал, когда они начнут возражать и объяснять, в чём я не прав. А они почему-то молчали. Все. И поп в белой рясе, и наглый госбезопасник, и кваzи. Только Анастасия почему-то всхлипнула.
- Он прав, - неожиданно сказал Михаил. – К моему глубокому сожалению – он прав. Включайте свои магнетроны, Ваше Высокопреподобие.
Лицо Петра исказилось как от боли. Он покачал головой.
- Полторы тысячи душ…
- Когда вы вывели танки своей бригады на Мкад, вы не колебались, полковник Меленков, - сказал Михаил. – Вы убили сотни тысяч восставших и десятки тысяч людей. Но спасли миллионы живых людей.
Вот тут я понял, кто передо мной, сглотнул и подавил желание вытянуться по стойке смирно.
Протопресвитер покачал головой.
- Полковника Меленкова давно уже нет.
- Но вам придётся его позвать, Ваше Высокопреподобие, - сказал Михаил. – Простите, но это решение принять можете только вы. Я, со стороны кваzи, готов засвидетельствовать, что это был единственный возможный выход.
- Толик, - сказала вдруг Анастасия. – Моего младшего брата зовут Толик. Ему десять лет. Он… он там. Мама там. И он там. Когда… если он превратится в кваzи, он все равно останется ребёнком. Навсегда.
Она посмотрела на меня, глаза её были сухими.
- Наверное Денис прав. Наверное, другого выхода нет.
Вот почему она примчалась к храму. Вот что значили её вчерашние слова про мать и брата, которые «отдельно».
- Вы слышали их мнение, - с каким-то облегчением произнёс Владислав. – Ваше Высокопреподобие, я присоединяюсь к их мнению.
Я посмотрел на бывшего полковника, чьим именем собирались назвать площадь в центре Москвы, но потом так и не назвали – говорят, по его настоятельной просьбе, человека, которого прочили в президенты, но который внезапно исчез отовсюду. И увидел в его глазах растерянность и страх.
Он боялся. Боялся второй раз совершить то, что однажды уже сделал. Убить полторы тысячи уже мёртвых… лишив их шанса однажды обрести разум и вернуться пусть к искажённой, уродливой, но всё же жизни…
Как в нём все это сочеталось?
Военное прошлое. Уход в религию. Церковная карьера.
И чем же он так нагрешил, что ему вдруг послано такое испытание?
А ещё говорят, что Бог каждому посылает лишь тот крест, который тот может вынести…
- Михаил, вы можете нейтрализовать влияние Виктории на восставших? – спросил я.
- Мне для этого необходимо оказаться рядом, - ответил он.
- А на расстоянии?
- На расстоянии я смогу сдержать одного… двух… Если она бросит против меня хотя бы десяток – восставшие меня растерзают.
- Она на главном посту охраны, там всё просматривается с камер, - сказал Пётр. Но в голосе его послышалась надежда. – Электропитание автономное, хватит на трое суток.
- Совсем нет возможности подобраться поближе? – очень по-деловому спросил Михаил.
- Можно что-то придумать. Посланник Бедренец, не стоит ли позвать ещё кваzи?
- Не все кваzи одинаково эффективны в управлении восставшими. У вас ведь были кваzи в персонале?
- Трое, - кивнул протопресвитер.
- Они умели управляться с восставшими. Но они не справились. Нет, Михаил, не будем плодить сущности сверх необходимого.
- Одному тебе всё равно не справиться, - сказал я.
- А я и не сомневался, что ты пойдёшь, - ответил Михаил. – Владислав, вы поможете нам с оружием и бронежилетами?
Владислав кивнул. Сказал, сморщившись:
- Но своих людей не дам. У меня прямой запрет на вход в здание…
- Ваших людей не надо, - сказала Анастасия. – Я пойду с ними.
Она обвела нас дерзким взглядом, будто ожидая споров. Но никто не спорил. Владислав только окинул её придирчивым взглядом, будто оценивал требуемый размер бронежилета.
- Ваше… э… высокопреосвященство… - начал я.
- Высокопреподобие, - поправил Пётр. Его лицо расслабилось, стало спокойным и собранным. – Да, конечно. Я пойду с вами, вам нужен проводник. Нажать на кнопку, если потребуется, сможет мой помощник.

Хорошо выдержанный восставший – это не полуобглоданный труп, обрётший способность двигаться и желание жрать живую плоть. Все съеденные и повреждённые части тела со временем регенерируют. Половину тела восставшие регенерируют за два-три года, если их, конечно, кормить. Это уже не прежняя плоть, она бледно-сероватая, но в принципе и у людей бывает такой цвет кожи. В их жилах медленно течёт густая псевдокровь, в которой нет эритроцитов, но которая прекрасно переносит кислород. В капилляры эта мерзость протиснуться не может, но восставших это не смущает. Если пищи нет – они впадают в летаргическое забытьё, в котором могут находиться годами. Уморить голодом, насколько я знаю, за десять лет так никого и не удалось. Обычно восставшие двигаются медленно, даже не очень координированно, но когда чуют пищу – обретают стремительность движений.
В общем-то они немногим отличаются от кваzи. Тоже сильны и выносливы. Только разума нет и не вегетарианцы.
Я застегнул бронежилет, поднял и закрепил твёрдый кевларовый воротник. Проверил патроны в дробовике.
Снарядились мы все одинаково. Для противостояния восставшим никто не придумал ничего лучшего, чем многозарядный дробовик с крупной дробью, пистолеты с тупоконечными пулями, имеющими высокий останавливающий эффект и мачете – как последний довод. Автоматы, гранаты – это всё от лукавого. Огнемёт эффективнее, конечно, но восставшие боли не чувствуют и могут долго сражаться, сгорая заживо.
Команда, конечно, у нас собралась удивительная. Протопресвитер, кваzи, полицейский офицер и девушка-эксперт.
- Если бы мы были в компьютерной игре, - сказал я, - то вы могли бы немножко колдовать, Ваше Высокопреподобие.
Протопресвитер проверил магазин в дробовике и сухо сказал:
- В компьютерных играх колдуют маги, а священники исцеляют и призывают божественную силу. Насчёт исцеления я вам ничего не гарантирую, а молюсь я с утра и так непрестанно.
Признаюсь - я не нашёлся, что ответить.
Мы стояли в бойлерной, расположенной где-то на границе между помещениями собственно говоря Храма Христа Спасителя и подземными помещениями приюта. Шумела вода в трубах, щелкали какие-то реле. Десяток молчаливых полицейских, караулящих здесь, прятали глаза. Они останутся в относительной безопасности, а мы пойдём навстречу полутора тысячам голодных восставших.
- Эта дверь ведёт в нижнюю бойлерную, а оттуда – в помывочную, - сказал протопресвитер, указывая на крепкую железную дверь, запертую изнутри на замок и внушительный засов. – В помывочной нет видеокамер, нас заметят не сразу.
- Почему нет? – удивился Михаил.
- Настояли общество защиты прав восставших, - объяснил протопресвитер. – Среди пациентов ведь есть несовершеннолетние.
- О, Господи, - вздохнул я.
- Если вас утешит, я тоже считаю это глупостью, - ответил Пётр. – Но в данный момент это нам на руку. После помывочного зала мы выйдем в пятое отделение, пройдём мимо палат… - говоря, он водил пальцем по разложенной на шатком пластиковом столике схеме. – Потом лаборатория микробиологии, кухня…
- Кухня? – меня охватил нервный смех.
- Так её называют. Потом коридор, комнаты персонала и главный пост охраны.
- Скажите, а чего требует Виктория? – поинтересовался Михаил. – То, что она отпустила людей – обнадёживающий признак. Быть может если мы пойдём на её условия…
- Она требует вертолёт с заложниками, которым обещает сохранить жизнь и позволить выпрыгнуть с парашютом, личные вещи покойного мужа и три миллиона рублей.
Я присвистнул и покрутил пальцем у виска.
- Да, любопытно, - сказал Михаил задумчиво. – Возможно, у нас тоже бывают психические расстройства. Значит, три миллиона рублей…
- Что-то тут не то, - сказал я. – Идиотское требование в ряду вполне разумных… отвлекает внимание от того, что ей действительно нужно?
- Проще всего будет спросить у неё самой, - сказал протопресвитер. – Идёмте, братья и сёстры.
Михаил двинулся вперёд – и мы не стали с ним спорить.

За железной дверью был короткий коридор. За ним – гулкая железная лестница, ведущая на четыре пролёта вниз. Там – ещё одна дверь.
- С Божьей помощью начнём… - сказал протопресвитер.
Михаил провёл по кодовому замку ключ-картой (нам всем выдали по экземпляру). Замок мигнул зелёным, заблокировать допуск Виктория то ли не смогла, то ли не сочла нужным. Я понадеялся, что не смогла. Потом Михаил осторожно открыл дверь – и мы вошли в ещё одно помещение с трубами и котлами, уменьшенную копию верхней бойлерной.
Здесь тоже никого не было. Негромко, успокаивающе гудела автоматика.
- Восьмой этаж, полёт нормальный, - сказал я. Протопресвитер укоризненно посмотрел на меня. Я заметил, что дробовик он держит уверенно, так, будто готов в любую секунду палить. Видимо все те переживания, которые делали для него невозможным хладнокровное убийство не способных сопротивляться восставших, ничуть не мешали схватке с монстрами лицом к лицу.
Ещё одна дверь, совсем уж коротенький коридор, скорее – тамбур, и мы оказались в помывочном зале.
К счастью, тут тоже никого не было. Ни моющихся, ни сохнущих, ни взрослых восставших, ни несовершеннолетних.
Но картина была ещё та!
Я, конечно, никогда здесь не был. И не представлял, как осуществляется массовая помывка агрессивных созданий в таких заведениях.
Оказалось – очень механизировано.
Небольшой зал. Воздух был влажным и тёплым. Под потолком шла круговая рельса, с цепной передачей, волочащей по рельсе торчащие вниз металлические штыри. Сейчас она была выключена, но я живо представил, как всё это лязгает в процессе работы. На штырях крепились металлические ошейники, сейчас расстёгнутые. Пол был решётчатый. В разных местах зала торчали трубы с душевыми лейками и форсунками.
Вот здесь, вероятно, начиналось движение – кто-то, скорее всего – кваzи, пристёгивал к штырям десяток восставших. Отходил в сторону. Цепи с грохотом тащили штыри, пристёгнутые к ним восставшие волей-неволей шагали под струями воды, бьющими со всех сторон… Тут вот, похоже, их поливало из щели в потолке мыльной водой или пеной… Тут снова прополаскивало… А тут они шли мимо широких вентиляционных решёток, из которых дул горячий воздух. Пять минут – и цикл помывки завершён. В час можно вымыть полсотни восставших, за день полтысячи, за три дня – весь контингент.
Ну, в реальности, конечно, всё шло медленнее. Вряд ли их мыли чаще чем раз в неделю.
С этим ужасающим технологизмом совершенно не сочеталась роспись стен – грубоватая, сделанная потускневшими от горячей воды красками, но периодически обновляемая (часть картин была совсем блёклая, часть новенькая, яркая). Изображены были умиротворяющие пейзажи. Леса, поля, реки, море… Ни одного человека или животного. Неужели это как-то работает, успокаивает восставших?
- Я думал, тут всюду кресты и иконы, - не удержался я.
- Пробовали, не помогает, - с каким-то отчаянным весельем ответил протопресвитер. – Денис, я понимаю, что вы ёрничаете от нервов. Расслабьтесь, вам не обязательно верить в Бога и не обязательно демонстрировать мне своё неверие.
- А вы-то в Бога верите, господин полковник? – спросил я. – После всего, что случилось в мире?
- Неважно, верю ли я в Бога, - ответил Пётр. – Важно, чтобы Он верил в меня.
- Бедные, бедные… - прошептала Анастасия, озираясь. Но совсем тихо, кажется, никто кроме меня, стоящего рядом, её не услышал.
Я ничего не сказал. Я понимал, что она представляет свою мать и своего брата, прикованных к этой железной грохочущей хрени и идущих под струями воды, словно машина в автомойке.
Из помывочной мы вышли в длинный ободранный коридор. Настолько запущенный и ободранный, что протопресвитер виновато сказал:
- Содержание приюта стоит огромных денег.
- Я знаю, я плача за брата и маму, - резко ответила Анастасия.
- Оплачивают лишь треть пациентов. А они после мытья возбуждённые, царапают стены…
Царапины были глубокими. Сквозь всю штукатурку, до бетона.
Может быть польза мытья преувеличена?
Ещё одна дверь послушно открылась перед Михаилом. Мы уже как-то слегка расслабились от тишины и отсутствия противника – и первый попавшийся нам восставший заставил вздрогнуть.
Это была девочка лет четырнадцати. Когда была живой, то была очень хорошенькой. Но сейчас коротко остриженные волосы и бледная кожа делали её вид жутким.
Что вполне отвечало поведению.
С урчанием и клацаньем зубов девочка побежала к нам по длинному коридору, в котором до этого бесцельно слонялась. С обеих сторон коридора были стальные двери, сейчас открытые. Но, похоже, больше тут никого не было, девочка неслась на нас одна.
И было это так нелепо и ужасно, что мы замерли, глядя на её приближение.
- Стоять! – сказал Михаил, выставив вперёд руку. – Стоять!
Девочка начала тормозить. Её утробное урчание и стук зубов сменились тихим поскуливанием.
- Стоять! – повторил Михаил.
Девочка встала, покачиваясь. На неё были пижамные штаны и рваная рубашка. Обувь, похоже, восставшим не полагалась.
- Сядь! – сказал Михаил.
Девочка взвизгнула будто от боли и села на бетонный пол.
- Она очень сильная, - сказал Михаил и я понял, что речь не о несчастной маленькой восставшей. – Как же я не почувствовал сразу…
Он наклонился над девочкой и стянул ей руки и ноги пластиковыми хомутиками. Положил на пол, провёл ладонью по коротко стриженым волосам.
- Лежи. Не шевелись. Спи.
Уснула она или нет – не знаю. Но лежала тихо, даже когда мы проходили мимо.
- Тут где-то уже есть камера наблюдения, - печально сказал Пётр. – Боюсь, нас заметили… Виктории необходимо лично отдавать восставшим приказы?
Михаил покачал головой.
- Нет. Словесное проговаривание лишь помогает более чётко оформить мысленный приказ.
- Так вы всё-таки телепаты! – торжествующе сказала Анастасия. – Вы же отрицаете это!
- Мы не телепаты, - запротестовал Михаил. – Мы не читаем мысли. Мы можем управлять восставшими, но все – в разной мере. И мы не знаем, как это работает. Может быть, ферромоны.
- А может быть фермионы, - невесело пошутила Анастасия. Оглянулась на девочку. – Батюшка, а всё-таки дырявые одежонки – нехорошо.
- Они рвут любую одежду за неделю, - ответил Пётр. И тут же вздохнул: - Прости, девочка. Но мы и впрямь не так богаты, как думают в народе.
- Приближаются, - внезапно сказал Михаил. – Я чувствую… - Он вдруг снял с плеча дробовик. Помедлил секунду и добавил: - Если их больше пяти… нет, больше четырёх… стреляйте.
Их было два десятка.
Два десятка восставших вынеслись из дверей лаборатории микробиологии. Я увидел их и порадовался только одному – что среди них не было детей.
А потом мы начали стрелять.
Даже Михаил не пытался воздействовать на восставших своими ферромонами или фермионами. Пожалуй, единственное, чем от нас всех сейчас воняло – это страхом.
Восставшие были сильными, крепкими и, похоже, недавно хорошо отобедавшими. Часть неслась на нас скачками на четвереньках, часть бежала – хорошо так, по-спортивному. А двое перемещались прыжками от стены к стене под самым потолком.
Никогда не думал, что это возможно.
В прыгунов по стенам я даже не стал целиться: увидел, что по ним работают Пётр и Михаил. Я принялся палить вдоль коридора, в основную массу восставших. С секундным запозданием принялась стрелять и Анастасия. Кажется, она вначале искала в толпе знакомые лица.
Дробь не убивала восставших, боли и страха они не чувствовали. Но попадания нарушали что-то в их мёртвых телах, что-то, заменяющее им жизнь. Одному восставшему кучно пришедшимся зарядом дроби разнесло всё лицо – и он закрутился на месте, слепо молотя руками и сбивая соседей. Другому выстрелом перебило колено, он упал и пополз. Остальные замедлили свой бег.
Пётр тремя выстрелами начисто разнёс одному из прыгунов голову. А вот это уже всё, окончательно и бесповоротно. Тело какое-то время будет существовать, может быть даже пытаться ползать, а потом окончательно сдохнет.
Михаил всадил в своего прыгуна уже четыре заряда дроби. Но так не добил – голова была цела, ноги и руки действовали, он приблизился совсем уж опасно близко.
Я выхватил мачете и, когда тот прыгнул уже не от стены к стене, а на нас, ударил его по голове. Странно, но хотя я и Пётр были ближе, но восставший прыгал на Михаила. На кваzи, который не являлся для него пищей, а был хозяином!
Разнести восставшему череп – не проще чем человеку. Но я бил от души, а к моему удару добавилась сила его прыжка. Восставшему развалило голову напополам, от макушки к шее. Он рухнул к моим ногам, забился в агонии, скребя руками пол. Я ещё раз ударил мачете, теперь – по шее. Голову пинком отправил в наседающих восставших – один из них ловко поймал ей, остановился, не то осматривая, не то обнюхивая. Увы, этот деликатес его не заинтересовал. Я воткнул мачете в затихающее тело под ногами и снова взялся за дробовик.
Восставшие были совсем уже близко. Их остался десяток.
Двумя последними патронами я удачно уложил двоих – одному снёс голову, другого остановила дыра в животе, даже для восставшего это было слишком сильное повреждение.
Рядом грянуло ещё несколько выстрелов и нападавших осталось пятеро. Времени менять магазины не было – Пётр принялся стрелять из пистолета, несколько раз выстрелила и Анастасия. Я вынул из тела под ногами мачете и изготовился к рукопашной.
- Стоять!
Михаил чуть вышел вперёд.
- Стоять! Сесть! Сесть!
Оставшиеся на ногах восставшие, поскуливая, уселись. Те, кто был ранен, тоже попытались сесть.
- Ко мне! Всем идти ко мне! – Михаил, как гаммельнский крысолов зашёл в одну из пустовавших камер (всё-таки называть эти бетонные каморки палатами я не мог). – Ко мне!
Восставшие смирились.
Кто-то шёл, кто-то полз, кто-то дёргался, пытаясь выполнить приказ. Михаил загнал всех восставших в камеру, несколько самых израненных затащил туда же за руки и за ноги. Потом закрыл стальную дверь. У неё был электронный замок, но снаружи имелся и простой засов. Его Михаил и задвинул.
Только после этого я понял, что так и стою с мачете наизготовку. Вытер его о грязную пижаму убитого мной восставшего. Без головы, неподвижный, тот казался жалким и несчастным. Я вдруг осознал, что совершенно не запомнил его лица. Мужчина? Да, вроде бы мужчина. А вот какого возраста, какой национальности, какой внешности – ничего не отложилось в сознании. Он с равным успехом мог быть молодым негром или пожилым белым.
Впрочем, будем честными до конца, это могла быть и женщина-кореянка средних лет.
Ничего не запомнилось.
- В какой-то момент давление на них ослабло, - сказал Михаил, поворачиваясь к нам. – Иначе бы я не остановил последних.
Я подумал, что если бы последние восставшие не остановились, нас бы ждала жестокая рукопашная. А учитывая, что раненые потихоньку подтягивались к нам – наши перспективы были очень туманны.
- Идёмте, - сказал Пётр.
Мы осторожно приблизились к двери, откуда вырвалась толпа восставших. Микробиологическая лаборатория? Я представил, что там творится. Слон в посудной лавке и тот оставит меньше разрушений, чем два десятка восставших…
Но к моему удивлению в лаборатории царил идеальный порядок.
Белые стены, стеклянные шкафы, рабочие места с кучей хрупкого лабораторного стекла, безумное количество каких-то устройств – сложных, компьютеризированных, выглядящих как антураж фантастического фильма.
- Ну ничего себе, - сказала Анастасия, озираясь. – Вы тут неплохо всё обустроили, Ваше Высокопреподобие. Кажется, я понимаю, на что шли мои деньги.
Пётр опустил глаза. Для немолодого человека с его биографией это было равносильно тому, что он покраснел.
- Вы решили всё-таки полагаться в большей части на науку, а не на веру? – продолжала Анастасия.
- Вера и наука друг другу не противоречат, - ответил Пётр. – Да и что тут такого…
- Ну да, ну да, - саркастически сказала Анастасия. – Электронный микроскоп, масс-спектрометр, биореакторы, термостаты, дилюторы, системы термодесорбции… Да у нас в университете хуже было…
Она вдруг подошла к какому-то прибору, посмотрела на дисплей. С удивлением сказала:
- А ведь тут работали. Пять минут назад ещё работали.
- Все эти дурацкие требования вертолёта, заложников, денег – это для отвлечения внимания, - неожиданно сказал Михаил. – Мы дураки. Ей нужен был не приют и не заложники. Ей нужна была хорошая лаборатория, где она могла бы что-то делать несколько часов, а потом уйти…
- Как уйти? – спросил я.
- А как бы уходил ты? – ответил Михаил вопросом.
- Она выпустит всю толпу, - сказал я, не задумываясь. – Погонит их наружу. И в панике – уйдёт. Без всякого вертолёта.
- Где бы она ни была – всё управляется с поста охраны, - сказал Пётр. – Теряем время!
И мы бросились за ним.
Дальше всё было как в тумане. Мы пробежали через «кухню» - правильнее, впрочем, было бы назвать это помещение курятником или виварием. Там, в клетках, нервно кудахтали, ожидая своей незавидной судьбы бройлерные цыплята и пищали крысы, в мутной воде аквариумов плавали сонные карпы. Одна клетка была поломана, крыс внутри не наблюдалось, зато пятна крови присутствовали. Воняло омерзительно, как в театре зверей, куда меня водили в детстве родители.
Надо же, рацион у восставших весьма разнообразный…
По помещениям охраны бродило двое восставших. Какие-то дезориентированные и медлительные. Наверняка Михаил мог их подчинить, но у нас не было времени.
Мы их расстреляли.
Не окончательно, впрочем. Через полгода восстановятся.
А потом мы ворвались в центральный пост охраны. К нашему удивлению дверь не была закрыта, экраны наблюдения работали. Виктории, разумеется, тут не было.
Пётр замер перед стеной с экранами, изучая их. Впрочем, главное оказалось понятным с первого взгляда. Вся толпа восставших, все полторы тысячи (без той малости, что обезвредили мы) медленно двигалась по коридорам. Серая река, текущая к главному входу в приют.
- В толпе уйдёт, - сказал Михаил. – Когда они все повалят наружу... Пётр, отсюда можно включить вашу микроволновку?
- Мы внутри неё, - напомнил протопресвитер.
- А снаружи люди.
- У входа, там тоже пост охраны… - Пётр помедлил. – Там есть возможность вручную включить аварийную изоляцию. Упадёт бетонная плита, заблокирует выход.
- Я пойду, - сказал Михаил.
- Ты не заметил, что восставшие бросались в первую очередь на тебя? – спросил Пётр.
- Заметил. Виктория дала им такую установку. Она понимала, что если придут её брать, то в группе помимо людей будут кваzи.
- В общем-то, это хорошо, - неожиданно сказал протопресвитер. – Это её ошибка, а нам она даёт шанс, - он помолчал и поправился: - Городу это даёт шанс.
- Мы все пойдём, - сказала Анастасия. Она не отрывала взгляд от экранов. Пыталась найти в шаркающей ногами, медленно идущей толпе своих родных?
- Всем не надо, - сказал Пётр. – Более чем достаточно двоих.

http://dr-piliulkin.livejournal.com/742123.html