Мне было бы интересно услышать ваше мнение о начале нового романа.

(внимание, версия выправлена 15.10.15)
______________________________



КВАZИ

Глава первая

Двор был чистенький, ухоженный. Новенькая детская площадка, скамейки под старыми деревьями, в углу двора оборудовано место для курения: пластиковая будка, закрытая с трёх сторон от ветра. Неужели жильцы и впрямь ходят туда курить? Да не поверю!
- Звук был нехороший, - сказала консьержка.
- Нехороший – это какой? – уточнил я. – "Уэ-уэ-ээ?"
Консьержка вздрогнула. Невысокая, крепко сбитая – такие не склонны к пустым истерикам. Да и возраста ей было за сорок и, судя по всему, она много чего повидала.
- Нет, не настолько нехороший, - сказала она. – Бум!
- Бум? – я посмотрел на неё с иронией.
Консьержка надула щеки и выдохнула:
- Пух!
Это и впрямь немного походило на выстрел.
- Откуда слышали? – спросил я.
- Из окна донеслось, - консьержка показала вверх, на балкон третьего этажа. Балконная дверь была открыта. – Я тут, у ограды… - она замялась.
- Курили, - кивнул я.
- Нам нельзя далеко от подъезда отходить, - объяснила консьержка. – Я тут стояла, тихо было, и вдруг – "пух"! Я поднялась. Это профессора квартира…
Что-то у неё дрогнула в лице при этих словах. Ничего криминального, пожалуй. Либо интрижка, но вряд ли "профессор" будет крутить роман с немолодой и некрасивой прислугой. Либо просто неприязнь. К профессору? Нет… но как-то с ним связано…
Ладно, отложим на потом.
- Не открывает?
Консьержка замотала головой.
- Не открывает! А он на работу не уходил. Жена… ушла с утра, а он остался.
Ага. Понятно. Жену профессора она не любит. Что ж, это бывает.
- Жена ушла до "бум-пух"? – спросил я.
- До, - с явным сожалением признала консьержка.
- И кто там с ним ещё остался?
- Никого.
Версия у меня уже вырисовывалась. Очень неприятная версия.
- Итак… подозрительный звук вы услышали… - я посмотрел на часы. – Сорок семь минут назад.
- Много, - вздохнула консьержка.
- Виктор Аристархович? – уточнил я.
- Виктор Аристархович, - кивнула консьержка и лицо у неё стало совсем уж страдающим. – Квартира двадцать четыре.
Похоже, у консьержки уже сложилось своё мнение о произошедшем. А я привык доверять мнению таких женщин, что ещё в лес за грибами-ягодами ездили.
- Будьте внизу, - сказал я. – И если что… позвоните.
Она кивнула и спросила:
- Может, дворника позвать?
- Позовите, - разрешил я, вошёл в подъезд и стал подниматься по лестнице. Этаж невысокий, обойдёмся без лифта, зато проверим обстановку.
Подъезд был хороший, как и дом. Все чисто, на подоконниках цветы, никакой грязи, никаких окурков и граффити на стенах. Живут приличные люди, и детей хорошо воспитывают… хотя нет, вот одна, пусть и закрашенная, но проступающая надпись на стене: "КВАZИ – МРАЗИ!"
С содержанием я был согласен, но все-таки портить стены нехорошо.
Дверь двадцать четвертой квартиры тоже была приятной. Металлическая, конечно, но облицованная снаружи деревянным шпоном. Два замка. Глазок. Все как положено.
Если честно, то у меня уже было достаточно информации, чтобы вызвать команду зачистки. Но то, что случится после её приезда, меня не устраивало.
Я снял с пояса рацию.
- Денис Симонов, дознаватель. Нахожусь на вызове, адрес – Последний переулок, дом два, двадцать четвертая квартира. Мне кажется, что я слышу слабые стоны и призывы о помощи! – громко сообщил я, прижав тангету. – Принимаю меры по проникновению в квартиру.
Прежде чем опомнившийся диспетчер успел что-то сказать, я вернул рацию на пояс и достал пистолет.
Нет ничего нелепее, чем пытаться выбить пулей замок. Результатом может стать то, что дверь намертво заклинит. Или то, что пуля отрикошетит тебе в голову. Но выбора у меня… выбора у меня…
Я секунду всматривался в дверь. Потом толкнул её стволом.
Дверь плавно открылась. Она была не заперта, просто аккуратно притворена.
Повезло. Очень интеллигентный был человек Виктор Аристархович. Оставить дверь открытой, когда собираешься застрелиться, это очень, очень культурный поступок.
- Виктор Аристархович! – на всякий случай крикнул я в полутёмную квартиру. – У вас дверь открыта! Можно войти?
Тишина.
Да, видимо консьержка все правильно услышала, а моя догадка верна.
Я вошёл, держа пистолет перед собой. Налево… направо… в прихожей чисто. Кстати, на самом деле очень чисто, все на своих местах. То ли жена у профессора чистюля, то ли хорошая домработница. Ставлю на домработницу.
Из прихожей вело несколько дверей.
Одна в туалет. Чисто.
Другая по коридорчику в кухню. Тоже чисто, только пахнет горелым кофе. Электрическая плита была хорошей, отключилась сама, но кофейник потемнел и пластиковая ручка слегка оплавилась.
Ну, теперь-то уж никаких сомнений.
Из кухни шла вторая дверь – в гостиную. Я осторожно заглянул туда. Шторы задёрнуты, полумрак.
Но – чисто.
Поворачиваясь налево-направо и прислушиваясь я двинулся через гостиную. Беззвучно работал телевизор на новостном канале. Дверь в коридор, ещё один туалет (чисто), дверь в спальню – чисто. Маленький холл, оттуда дверь в прихожую и ещё две двери. Какая затейливая планировка, можно кругами бегать, в казаки-разбойники играть. Ненавижу такие квартиры.
Дверь… Ещё одна спальня. Детская? Нет, взрослая. Супруги предпочитали ночевать в разных спальнях? Тоже мне, аристократы хреновы…
Ну и последняя дверь…
Ещё не открыв её я почувствовал запах – слабый смешанный запах пороха, крови и чего-то остро-пряного. Очень хорошо знакомый мне запах.
Я перебросил пистолет в левую руку, правой вытащил из ножен мачете. И толкнул дверь ногой.
Тут было посветлее, зато кровью и дерьмом воняло чудовищно.
Профессор Виктор Аристархович стоял у раскрытой двери на балкон, рядом с внушительным, но опрокинутым креслом, слегка пошатываясь и подёргивая склонённой на плечо головой. У всех у них головы поначалу держатся неустойчиво, что прямо-таки намекает и провоцирует. Одет профессор был простецки – старые мятые штаны и синяя клетчатая рубашка, на спине порванная и тёмная от крови. При моём появлении профессор начал медленно поворачиваться.
- Что ж ты в сердце себе стрелял, дурик, - приближаясь к нему сказал я. – В башку надо было. И мне работы меньше, и сам бы не мучился.
Профессор конечно же не ответил. Если он и мучился, то сейчас никаких эмоций на бледном сером лице не осталось. Ну, кроме голода, конечно. Запавшие мутные глаза сфокусировались на мне, окровавленный рот жадно оскалился. Я почему-то представлял Виктора Аристарховича пожилым, но он умер совсем молодым, не больше сорока. Увидев меня профессор негромко застонал: "Уэ-э-ээу" и попытался пройти прямо сквозь стол. Стол был крепкий, массивный, с кожаной столешницей и тяжелеными тумбами по бокам. Разумеется, профессор пройти не смог, но продолжал упорно топтаться на месте, протянув ко мне руки.
Поначалу они тупы как дерево.
- Ничего не поделаешь, ты на меня напал, я вынужден был защищаться, - сообщил я, поднимая пистолет. Что-то меня тревожило. Что-то здесь не так…
- Уууу-эээ! – тоскливо взвыл профессор, будто его мёртвый мозг был способен сообразить, что приближается настоящая и окончательная смерть. Окровавленный рот раскрылся ещё шире.
Окровавленный!
Я рванулся влево, разворачиваясь и гадая, что в меня сейчас вцепится – пальцы или зубы.
Но пока все было в порядке.
Второй действительно оказался тут. Пожёванный, истерзанный, окровавленный мужчина лет тридцати, мой ровесник. Горло у него было перегрызено, рубашка порвана и живот поеден. Мужчина ворочался в луже темной крови, сучил ногами, елозил по скользкому паркету руками и неотрывно следил за мной. Потом его рот с томительной неизбежностью открылся и мужчина провыл:
- Эу-эу-уэ!
Вовремя я вошёл. Он только собирался вставать. Так что же получается – профессор был не один… выстрел пришёлся ему в сердце… а вот и пистолет на полу, в крови.
Какая-то ерунда получается.
Убийца застрелил профессора и стал дожидаться, пока тот восстанет и загрызёт его?
Кажется, случалось когда-то где-то что-то подобное на почве страсти.
- Теперь уж совсем без вариантов, - сообщил я профессору, подходя ближе к столу. Виктор Аристархович засуетился, опустил одну руку и принялся скрести ей о столешницу, будто подгребая ко мне.
Я размахнулся и одним ударом мачете снёс ему голову.
Повернулся и направился к мужчине, уже вставшему на четвереньки. Очень удобно, если честно.
- У-у-э? – протянул мужчина.
Я примерился и отрубил голову и ему.
Вот и все.
Мир стал чище.
Хотя уборку в кабинете придётся делать капитальную. Хорошо, что ковров нет.
Я спрятал пистолет и снова взял рацию – она уже вторую минуту вибрировала на поясе.
И услышал шорох за спиной.
Их тут что, трое было?
От растерянности я словно затормозил, повернулся плавно и неспешно.
В балконных дверях стоял, разглядывая учинённое мной побоище, грузный немолодой мужчина в мятом старомодном костюме. Вначале, глядя против света, я принял его за человека.
А потом увидел голубовато-серую кожу.
Это был кваzи. Это был чёртов кваzи!
Мгновение мы смотрели друг на друга.
Потом все понеслось очень быстро, как оно и бывает в таких случаях.
Я выпустил рацию и схватился за рукоять пистолета. Кваzи перепрыгнул через стол, одной рукой схватил меня за запястье правой руки, с мачете, другой рукой – за левое запястье, не давая вытащить пистолет. Мы молча боролись, он был силён, как и положено их породе, но я был слишком зол и напуган, чтобы уступить.
Головой я изо всей силы ударил его в лицо, одновременно коленом – в пах. Кваzи отпрянул, долю секунды колебался, а потом бросился к балконной двери. Я, упав на одно колено, выпустил две пули ему в спину, но, нажимая на спуск, уже понимал, что промажу.
А кваzи, не оборачиваясь, перемахнул через перила и полетел вниз.
Когда я выскочил на балкон, кваzи как раз выбегал со двора. Его грузная фигура мелькнула и исчезла за углом соседнего дома.
Мне хватило ума не стрелять. Ну и, конечно же, не прыгать. Я не кваzи, чтобы шутя сигать с десятиметровой высоты…
Я посмотрел вниз – там ли консьержка. Но её у подъезда не оказалось.
Проклятье.
- Гражданин следователь! – донеслось от дверей квартиры. – Гражданин следователь, у вас все в порядке?
- Я не следователь, я дознаватель! – пряча пистолет в кобуру, откликнулся я. – Все в порядке.
Вернувшись к тому месту, откуда я стрелял в кваzи, я прикинул угол. Все было в порядке, пули ушли в небо, а не улетели в окна соседних домов. Благослови, Господи, низкую застройку в центре и вколоченные в подкорку рефлексы.
- Виктор Аристархович… - тоскливо воскликнула консьержка, оказавшись в дверях кабинета. – Ах, Виктор Аристархович, как же вы так! Зачем же вы так…
Я покосился на неё и решил, что она совершенно искренна. За её спиной маячил дворник – молодой таджик с лопатой в руках. Лопата была штыковая, хорошо наточенная и я кивнул таджику с одобрением.
- Вы не видели этого, второго? – я катнул голову носком ботинка.
- Нет! – консьержка замотала головой. – Нет, нет! Он не входил! Вот как супруга профессора вышла, я все время на месте была. Никто не входил!
- У вас же есть камера в подъезде? – уточнил я. – Не волнуйтесь, посмотрим, как и что…
- Я его видел, - сказал таджик, сглатывая. Русский язык у него был чистый, видимо, вырос парень уже в Москве. – Он рано-рано через двор проходил, я мусорные баки вывозил.
Я снова посмотрел на консьержку.
- Я с семи на смену заступила, - поспешно сказала она. – А ночью сегодня не было сменщицы, но дверь подъезда закрыта, разве что впустил кто из жильцов…
- Вас никто ни в чем не обвиняет, - сказал я. – Разберёмся. А пока покиньте место происшествия.
Только после того, как консьержка и дворник, все ещё нёсший лопату наперевес, вышли, я позволил себе снова взять рацию.

Полицейский участок у нас маленький, потому что мы расположены в центре. Конечно, тут тоже живут люди, да и офисов-магазинов вокруг полно. Но все-таки с окраинными спальными районами не сравнить. Работы меньше, персонала, соответственно, тоже. Да и те, кто есть, занимаются большей частью воровством и мошенничеством.
Зато дознаватель по смертным делам один.
Это я.
- Денис, ты понимаешь, что ты у нас единственный дознаватель по смертным делам? А?
Я посмотрел на начальника участка и кивнул.
- Да, Амина Идрисовна. Я понимаю.
Если начальник полицейского участка женщина – это уже плохо. Если это женщина восточная – совсем ужасно. Не потому, что женщина или восточная женщина чем-то уступает мужчине на такой работе. Нет, не уступает. Но чтобы доказать всем и вся, что ты можешь командовать несколькими десятками суровых мужиков, женщине (а тем более – восточной женщине) приходится долго и старательно всем доказывать, что у неё тоже есть яйца, причём стальные и весом в пуд. А к тому моменту, когда ни у кого вокруг нет в этом и тени сомнений, жёсткость становится привычкой и образом жизни.
- Так какого хрена у тебя, старлей, из двадцати выездов на смертные случаи – тринадцать обезглавленных трупов?
- Это опасная работа, Амина Идрисовна, - очень неудачно сказал я.
- Ах, опасная? – с подозрительным сочувствием воскликнула подполковник Даулетдинова. – Да что ты говоришь? Очень страшно было, да?
Красивая ведь тётка, в самом соку ещё. Муж есть. Трое детей – когда родить-то успела? Интересно, дома тоже она командует? Или дома всё, как положено – муж господин?
- Амина Идрисовна, я виноват, - вздохнул я. – Ну посудите сами, ничто не предвещало… Консьержка заподозрила, что профессор застрелился. Я тоже так подумал, вошёл, соблюдая осторожность… профессор уже встал, но я только потянулся за сетью, а на меня набросились сзади! И профессор сразу ускорился, вы же знаете, он поел, а они как поедят – быстрые…
- Я вижу, что ты врёшь, - сказала подполковник с презрением. – Хотя не во всём… Ты и впрямь о втором не подозревал. Но ты мог успеть их обездвижить. Не сомневаюсь.
Я вздохнул.
- Ты хороший человек, Денис, - неожиданно сказала Амина Идрисовна и я напрягся. – Мне очень не хочется тебя увольнять. Но на тебя было уже три заявления от кваzи.
- Два! – поправил я.
- Три. С тем баскетболистом. С мальчиком, которого сбила машина. И вот сейчас, с профессором и его убийцей.
- Когда успели-то, - пробормотал я, лихорадочно соображая.
- Днём, ты ещё и в участок не успел вернуться, - начальник нахмурилась, её явно тоже смутила скорость реакции кваzи. – Там на месте никого не было, когда ты восставших укоротил?
- Ни одной живой души, - ответил я.
- Очень, очень всё плохо, - сказала Амина Идрисовна, прогуливаясь по кабинету. Я сидел, как провинившийся школьник, и следил за ней краем глаза. – Норма окончательной смертности при задержании восставших – двадцать процентов. У тебя шестьдесят пять. Тебе надо увольнять. В лучшем случае… в лучшем, Денис!.. могу отправить тебя на бумажную работу. Устроит?
Я молчал. Не стала бы она заводить такой разговор лишь для того, чтобы сообщить об увольнении или переводе. Время не стала бы тратить, будь все решено.
- И никаких вариантов? – спросил я, не поднимая глаз.
- Будешь работать в паре, как во всех нормальных участках.
Это было неприятно. Но это было меньшее из зол.
- Если так необходимо… - я вздохнул. – У нас штатное расписание забито, с кем же я буду…
- Это тебя пусть не волнует, - ответила начальник. – К счастью, кваzи сами предложили вариант, - она нажала кнопку на селекторе и скомандовала. – Пусть Михаил Иванович войдёт.
Дверь кабинета открылась и внутрь вошёл, очевидно, Михаил Иванович.
Немолодой, грузный, в старом пиджаке с широкими лацканами.
С кожей серо-голубого оттенка.
Кваzи.
Тот самый, в котором я стрелял сегодня утром.
У меня внутри все похолодело.
- Михаил Иванович, познакомьтесь, это Денис Симонов, наш дознаватель по смертным делам, - сказала Амина Идрисовна. – Очень старательный сотрудник.
- Я заметил, - сказал кваzи, протягивая мне руку. – Михаил Иванович.
Никаких эмоций у него на лице не было. Ну и откуда им там быть, у кваzи. Ни иронии, ни злости, ни злорадства.
- Михаил Иванович только сегодня прибыл из-за Мкада, - продолжала Амина Идрисовна. – У него очень хорошие рекомендации, он… Михаил Иванович, вы же были сотрудником правоохранительных органов до… в прошлой... в прошлом?
Приятно видеть, что наша суровая начальница может замяться.
- В прошлой жизни, до смерти, я был участковым, - сказал Михаил Иванович. – В маленьком городке Мышкине, в Ярославской области.
Он так и продолжал стоять с протянутой для рукопожатия рукой, глядя на меня.
- Денис Игоревич! – с нажимом произнесла начальник.
Я встал и протянул кваzи руку.
- Денис Симонов, старший лейтенант, дознаватель смертных дел, - сказал я.
И пожал руку мертвяку, в которого сегодня безуспешно стрелял.
Рука Михаила была крепкой (неудивительно) и горячей (само собой). У кваzи нормальная температура тела – тридцать семь целых девять десятых градуса. А ещё они в полтора-два раза сильнее среднестатистического человека.
- Я уверен, что мы сработаемся, - сказал кваzи. – Зовите меня просто Миша.
- Непременно, - ответил я и улыбнулся. – Зовите меня просто Дениска.
Мы смотрели друг на друга, крепко сжав ладони.
- Очень мило, - с сомнением сказала начальник. – Я рада. Тогда, возможно, вы закончите дело, которым с утра занимался Денис? В качестве вживания в обстановку… простите, Михаил Иванович!
- Ничего страшного, - ответил кваzи, не поворачиваясь к ней. – У меня нет предубеждений к слову "жизнь". Это ведь только слово. Пойдёмте, Дениска?
- Пойдём, Мишка! – сказал я.
И так, держась за руки, мы вышли из кабинета нашей суровой восточной начальницы. Я широко улыбался, Михаил смотрел на меня.
В коридоре участка никого не было.
Мы отошли от дверей на два шага и остановились.
- Ну? – просто спросил кваzи.
- Если ты хоть кому-то скажешь хоть единое слово… - прошептал я.
Увы, он ждал продолжения. Пришлось продолжить.
- Я тебя зарою, нежить.
- Мёртвого не так легко убить, юноша, - сказал Михаил Иванович, старый кваzи, только утром приехавший в Москву из земель мёртвых.
- Я умею, - сообщил я.
Он пожал плечами.


А в следующую секунду я оказался прижатым к стене, и ноги мои не доставали до пола с полметра. Старый мёртвый участковый держал меня одной рукой, сгребя в кулак форму так, что затрещали лацканы, а от рубашки полетели пуговицы.
- Убить кваzи – это тебе не детей несмышлёных обезглавить, Денис, - холодно сказал он.
Впрочем, холод мне, конечно, только почудился. Не умеют мёртвые ни любить, ни ненавидеть.
- Вниз посмотри! – прохрипел я.
Он опустил взгляд.
Дуло моего пистолета почти упиралось ему в подбородок, а палец лежал на спусковом крючке.
- Третий раз я не промахнусь, - сказал я.
- Скорее всего, - согласился кваzи.
И разжал руку.
Я рухнул, больно стукнувшись пятками и едва не прикусив язык. Зато устоял. И даже пистолет держал более-менее точно нацеленным.
- У нас есть два варианта, - спокойно сообщил кваzи. – Первый – я иду обратно и сообщаю подполковнику Даулетдиновой, что сегодня утром наблюдал, как ты без всякой необходимости обезглавил двух восставших, вместо того, чтобы обездвижить их и передать нам для возрождения. Ты убил двух потенциально разумных существ, старший лейтенант.
- Это надо доказать, - прошептал я.
- Кваzи не лгут и это всем известно, - сказал Михаил Иванович. – Второй вариант – мы отбрасываем взаимные предрассудки и неприязнь, после чего начинаем…
- Жить заново? – вставил я максимально язвительно.
- Я хотел сказать – работать с чистого листа, - ответил кваzи. – Но твой вариант тоже годится, спасибо.
Он замолчал.
Я тоже заговорил не сразу.
- Сколько вам лет, Михаил?
- Можно просто Миша. Я умер в две тысяча семнадцатом, мне было шестьдесят два года. Возвысился я очень быстро, буквально через неделю. Так что, если отсчитывать от человеческого рождения – мне семьдесят два.
- Так вы из самых первых, Михаил?
Он кивнул. И продолжил ждать.
- Мне тридцать лет, - сказал я. – Когда всё началось, я был двадцатилетним сопляком, вокруг которого мир сошёл с ума. И я видел… много чего видел. Я вас ненавижу. Что восставших, что возвысившихся. Все вы одна порода – нежить.
Михаил Иванович продолжал стоять и смотреть мне в глаза.
- Это чтобы не было недопониманий, - уточнил я.
- Так какой вариант мы выберем? – терпеливо спросил кваzи.
- Не надо тревожить подполковника, - сказал я. – Она хорошая тётка.
- Полагаю, мы сработаемся, - сказал мёртвый участковый. – Работа в паре даёт массу способов для достижения взаимопонимания.
Я кивнул.
Работа в паре даёт ещё и массу способов для убийства партнёра.
Но этого я, конечно же, говорить не стал.

http://dr-piliulkin.livejournal.com/729493.html