Задачу реиндустриализации в нашей стране ставили ещё в позднесоветское время — при Горбачёве, в качестве части массированных сетований на последствия застоя. И тогда же под лозунгами ускорения с перестройкой провели множество реформ, фактически направленных на паралич производства.

С учётом накопленного с тех пор печального опыта в медведевскую эпоху пришлось не только признавать промышленное отставание даже от неудобозабываемых горбачёвских времён, но и говорить о жизненной важности для страны восстановления хотя бы былой — не говоря уж о современной — индустриальной мощи. А уж Владимир Владимирович Путин в рамках своей предвыборной программы перед вторым президентским пришествием вполне отчётливо и однозначно сформулировал задачу возрождения промышленности.

Увы, пока продвижение к этой цели живо напоминает старый шуточный термин «недоперепил»: выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Мы сделали для решения задачи реиндустриализации гораздо больше, чем полагали возможным скептики (и даже больше, чем ожидали оптимисты), но гораздо меньше, чем требуется по нынешнему состоянию страны.

У нас действительно буквально каждый день создаются новые предприятия, в том числе довольно сложные и высокотехнологичные. Причём немалая часть этих предприятий — вовсе не отвёрточная сборка из импортных комплектующих: есть производства и вполне самостоятельные, и даже экспортирующие.

Но при всём этом изобилии создаваемых сейчас отдельных предприятий пока нет главного — системной индустриализации. Создаются именно отдельные предприятия без целенаправленной заботы об их взаимоподдержке — чтобы каждое из них по возможности покрывало нужды потенциальных партнёров, чтобы они вместе выстраивались в технологические цепочки.

Увы, понятно, почему пока на высших уровнях управления, располагающих достаточным кругозором для выстраивания внутриотраслевых и межотраслевых технологических цепочек, эта задача не просто не поставлена, но и вовсе не осознана. Ныне господствующая экономическая теория опирается на либеральную веру в благотворность неограниченной свободы личности безо всякой оглядки на общество. Поэтому она вообще отрицает само понятие технологической цепочки, а пытается рассматривать каждого хозяйствующего субъекта как нечто вполне самостоятельное и не зависимое ото всех прочих. Я в своё время критиковал (за полное нежелание понимать основы организации производства) концепцию Людвига Хайнриха Артуровича Эдлера фон Мизес (1881.09.29–1973.10.10), отрицающего необходимость вертикальной интеграции — то есть как раз выстраивания технологических цепочек путём объединения взаимосвязанных производств в руках одного собственника. Нынешняя версия экономического либерализма в значительной степени проистекает как раз из идей Мизеса и поэтому вполне очевидным образом разрушительна.

Поэтому, насколько я могу судить, у нас сейчас есть индустриализация количественная, но не качественная. Новых производств создаётся много, но вся их совокупность пока не составляет индустрию как нечто цельное, взаимосвязанное и взаимодополняющееся. Напротив, с каждым днём всё больше рождается предприятий, ориентированных на партнёрство с дальним зарубежьем: оттуда поступают конструкции, технологии, оборудование, комплектующие, даже многие виды сырья. По сути, мы лишь заполняем небольшие пробелы в иностранных технологических цепочках: там-то серьёзные люди на Мизеса не молятся!

По сходной причине — нежеланию понимать межсубъектные и межъобъектные взаимосвязи — у нас возникли проблемы и в науке. Она в идеале должна получать задачи из двух источников: первый — её внутренняя логика, когда каждая новая решённая задача открывает подходы к возможности решения нескольких новых задач; второй — потребности практики, указывающие, на какие задачи надо обратить внимание в первую очередь. Когда же практика почти заблокирована (как у нас в связи с четвертьвековым развалом системного подхода к производству), наука развивается, мягко говоря, вкривь и вкось. То, что творили с нашей наукой под лозунгом реформирования академии в 2013-м году — конечно, кошмар. Но кошмар прежде всего потому, что реформаразм опирался на представления, отрицающие понятие единого целого в какой бы то ни было сфере и в какой бы то ни было форме. Конечно, сама по себе реформа отечественной (и, возможно, мировой, всё более ориентирующейся не на связь с практикой, а на формальные отчётные показатели вроде индекса цитирования) науки, к сожалению, необходима. Но новые цели научных исследований могут возникнуть только в связи с новыми производственными задачами. А они, в свою очередь, проистекают не столько из отдельных производств, сколько из необходимости развивать технологические цепочки в целом. Научные же достижения в порядке положительной обратной связи будут формировать новые технические возможности и соответствующие им направления производства.

Итак, на мой взгляд, мы находимся лишь в самом начале пути реиндустриализации. Сколько-нибудь заметные продвижения по этому пути возможны только, когда в нашем управленческом слое — прежде всего в экономическом блоке правительства (увы, скорее всего — не нынешнего, а какого-то нового) — будет осознано различие между сколь угодно большим числом отдельных предприятий и промышленностью как единым взаимосвязанным целым.