Первый раз я оказался на этой войне в октябре 2015 года. Тогда появление российских самолётов было так неожиданно и желанно, что в аэропорту Дамаска сирийские таксисты поднимали в небо руки и кричали "Руссъя таяра!", когда очередной бомбардировщик разгружался на Дарайю. Тогда у сирийцев фронт рухнул, потеряли Пальмиру, полностью провинцию Идлиб, практически отрезали Дарайю у Иорданской границы, боевики постоянно висели на трассе Хомс—Дамаск. Это стратегическая трасса, хребет Сирии.

Дамаск — потрясающий город. Здесь уживаются самые разные религиозные течения и светская жизнь. Настоящий дух Ближнего Востока — постоянный поиск баланса между группами людей и центрами силы, религии. В целом тогда всем уже было понятно, что конец близок, а кровавые ролики джихадистов в сети избавляли от лишних иллюзий, что именно они устроят всем "неверным", когда войдут в столицу. Стоит ли говорить, что появление российской авиационной группировки сирийцы восприняли как настоящее спасение?! В Дамаске царила эйфория, казалось, что теперь война покатится к своему завершению. Я тоже так думал, если честно. Не в последнюю очередь — благодаря работе пресс-центра российского Минобороны. Когда тебе показывают картинку с телеметрией, как бомба попадает чуть ли не в открытую форточку, это легко может вскружить голову. Нет больше той старой отвратной войны, пахнущей потом, грязью и развороченными кишками. Теперь война будет новой — включаем ноутбук и укладываем бомбу прямо в темечко террористу. Российские СМИ довели этот логический ряд до совершенства. Террористы бегут, опасаясь справедливого возмездия с неба.

У сирийцев было острое желание окончить войну. У нас, россиян, были остатки эйфории от "вежливых людей" в Крыму и ощущение новой войны, дистанционной и безопасной. Лично для меня это накладывалось на увиденных мною российских советников, "вежливых", как прозвали мы их с коллегой. Аккуратно одетые, с иголочки, в новом камуфляже, с новым оружием, на новой технике. Ремешки на автоматах подтянутые, пропущенные через мушку, не висят абы как. Загляденье! Не в пример сирийской армии, которая ходила в разной форме, со старыми автоматами. Кто в берцах, кто в кроссовках. "Война должна быть современной!" — думал я, и было стойкое ощущение, что наша новая российская армия тут будет воевать без потерь, и уж точно какие-то козопасы-джихадисты разбегутся при одном только её появлении.

Первые неприятные звоночки прозвенели для меня, когда прошёл месяц моей командировки на войну, а боевики, которые, по версии российских СМИ, бежали со всей прыти, всё никак не могли никуда убежать. Ну, не вязался образ глупого козопаса в шлёпанцах с тем упорным сопротивлением, которое оказывалось наступающей сирийской армии. Тем более что против боевиков сражались не только сухопутные силы, но целая российская авиационная группировка. Помню, под Пальмирой наша авиация бомбила позиции боевиков, а между заходами их активно обрабатывала артиллерия. Казалось бы, после такого огненного смерча никто не может оказать сопротивление. Но каждый раз наступающую сирийскую армию встречал шквал огня. Странная ситуация для бегущих от страха козопасов, правда?

Помню, как в Донбассе метрах в 100-150 от меня прилетело три 122-миллиметровых снаряда. По 20 килограммов взрывчатки в каждом. Но я позавидовал тогда самке броненосца, которая в случае опасности может за десять секунд полностью зарыться в землю. А тут на позиции боевиков падали 152-миллиметровые снаряды, 250-килограммовые авиационные бомбы. И ничего — те держались. А потом ещё откуда-то выскочил их танк и положил снаряд метрах в двухстах от нашего КП.

"Каждый день пытается попасть, но мажет. Отчаянный…" — философски сказал российский советник. Именно тогда я начал понимать, в какую трудную войну мы встряли, но реалии произошедшего я осознал только во вторую командировку.

Я уехал домой в Россию в конце декабря. Незаметно пролетели 67 дней моей командировки. Собираясь в аэропорт, взял в руки карту — и вдруг осознал, что фронт-то особо никуда не сдвинулся! Да, в корне изменилась ситуация. Из людей, которые считают дни до своего конца, сирийцы воспрянули духом, вновь стали силой. Начали теснить исламистов. Но на карте почти всё оставалось по-прежнему.

…Читая сегодня паблики в интернете, общаясь с людьми, я заметил одну странную деталь. Люди всё чаще стали критиковать сирийцев за то, что война всё ещё не закончилась. По мнению вроде бы вполне здравомыслящих людей, на стороне боевиков в Сирии бегают разве что не аборигены с копьями. Кинь в них дымовой шашкой, посвети в глаза зеркалом — и они разбегутся от силы белого человека. А раз так, то, по мнению обывателей, сирийцы не способны воевать. Боятся, не умеют. Типа, мы им самолёты поставили, а они всё равно воевать не могут. Такое же мнение я слышал и от некоторых наших военспецов здесь. И мне было неприятно это слышать. Нужно совсем ничего не понимать в этой войне, чтобы так считать.

Недооценка врага обходится очень дорого. Те же сирийцы относятся к боевикам с ненавистью, но и с уважением. Исламисты — опасный и серьёзный противник. В их рядах воюют тысячи закалённых в Чечне, Ливии и Ираке бойцов. Ими командуют офицеры и генералы, которые получали образование в лучших, ещё советских военных училищах и натовских академиях. За ними стоит огромная финансовая подпитка саудовских принцев и катарских шейхов. Их идеологи прекрасно "промывают мозги" своей пастве, превращая её в фанатичных, готовых в любой момент умереть убийц.

Именно с такими мыслями я улетал под новый год из Сирии. Началась обычная жизнь. Дела, хлопоты. Задним фоном к моему отдыху шли сообщения об успехах в Алеппо, взятии Пальмиры, Каратейна. Я воспринимал это как должное. Вся наша культура построена на том, что войны мы выигрываем. Взяли Пальмиру — не могли не взять!

И вот в мае я вновь оказался в Сирии. Если честно, рассчитывал освещать победы сирийской армии. По идее, после зимне-весеннего наступления сирийской армии прошло уже два месяца, вполне достаточно для перегруппировки сил, пополнения запасов. Однако первое, что бросилось в глаза — почти незаметная, но суета в коридорах сирийского министерства обороны. Видно было, что люди нервничали. Намекали, что на фронтах не всё благополучно и кое-куда не стоит ехать. Это была не цензура, конечно, — скорее, просьба не наломать дров при освещении событий. Помню, как оказался в Пальмире, увидел наших военспецов. По опыту прошлой поездки думал, что пообщаюсь с близкими людьми, которых, как и тебя, судьба закинула за тысячи километров от дома. Но с удивлением обнаружил холодную отстранённость. Всё это на фоне очень невнятной работы пресс-центра российского Минобороны в Хмеймиме с журналистами.

Насколько к нам хорошо относятся сирийцы, стараясь максимально содействовать работе, настолько российский пресс-центр вставляет палки в колёса. Дошло до того, что там начали требовать на любой выезд письменную заявку из Москвы, которая пойдёт в Хмеймим, далее будет согласована на местах, после чего одобрена, выделен транспорт, переводчик и охрана. В переводе на реальный язык это означает "никогда".

Более того, появилась нездоровая тенденция "виноватить" во всём журналистов. Помню, сидел под Пальмирой у объекта "зернохранилище". Ко мне подсел военный советник — полковник российской армии и, нездорово улыбаясь, начал рассказывать, как он меня вывезет в пустыню и сдаст боевикам. Потому что я шпион. Приехали! Идея ему явно нравилась, он склонял её под разными углами, обсасывал. Вокруг была непонятная ему война, ненавистная пустыня, боевики, которые мечтали взорвать себя, лишь бы убить неверного и стать шахидом, мучеником. Всё это было где-то вокруг, близко, но недостижимо, а человек с камерой — рядом. Совсем рядом для того, чтобы сделать его крайним. Тогда я сильно удивился и не понял, что это обыкновенный пост-стрессовый синдром. Люди ехали погонять папуасов по пустыне и заработать, а оказалось, что здесь война. Умирать никто не был готов.

После разговора с полковником я вышел на трассу на Арак. Издалека по пустыне пылила машина. До неё по этой трассе проехал десяток машин. Машина спокойно выползла на асфальт, внутри сидели трое. Они посмотрели на меня, я на них. И так же спокойно поехали в сторону штаба. Запутались в песчаных отсыпках, которые сирийцы нагребли бульдозером. Проехали КПП, уже на территории периметра по машине открыли шквальный огонь российские солдаты охранения. Оказалось, смертники везли тонну взрывчатки. Помню, как у меня по спине побежал холодный пот.

Я помню глаза людей, сидевших внутри. Это действительно жутко, когда люди могут вот так запросто сесть втроём в машину и поехать взрывать себя. И наш полковник ничего не может с этим поделать. На следующий день он потеряет своего бойца — Андрея Тимошенкова. Очередная машина смертника всё-таки доедет до российской колонны. Оказывается, у козопасов в шлёпанцах есть вполне себе рабочие инструменты для борьбы с современной армией.

Зато теперь я знаю, что война никогда не станет красивой, дистанционной, ведущейся из-за ноутбука. Война всё та же: грязная, страшная, пахнущая потом и развороченными кишками. Война всё так же льётся за воротник липким страхом. Войне всё равно, сколько миллиардов ты вложил в свою армию. Войне всё равно, сириец ты или русский. Она идёт! И разрыв у российского общества между реальностью этой войны и телевизионным миражом явственно зарастает. И Россия не может вот так, походя, стряхнуть с себя эту проблему, зарыв голову в песок, сделав армию "крайней" за все неудачи. Взять и просто вывести всех своих советников и добровольцев, как это было в Первую чеченскую. Проблема ведь в том, что исламисты никуда не уйдут и, завоевав Сирию, они двинут дальше — в Среднюю Азию, на Кавказ.

Поэтому пора перестраивать сегодняшнюю пропагандистскую машину этой войны. Сирийцы поначалу наступили на те же грабли. Им потребовалось несколько лет, чтобы перестать стесняться своих погибших, признать, что они ведут войну с сильным и опасным противником, начать работать с прессой.

Не в пример нашим, сирийцы демонстрируют отменный оптимизм, на грани пофигизма. Я их понимаю — когда в стране шестой год идёт кровопролитная война без перспектив окончания, остаётся только приспосабливаться, иначе слетишь с катушек, не только начнёшь журналистам угрожать.

Весна-лето — традиционно тяжёлые времена для сирийской армии. В июле 2014-го только что объявившийся ИГИЛ захватил и уничтожил газовые и нефтяные поля Шаера. С тех пор в Сирии дефицит бензина и электричества. В мае 2015-го асадовцы потеряли Пальмиру.

Здесь все уже поняли, что одними воздушными ударами боевиков не победить. Я часто бываю в алавитском треугольнике Латакия—Тартус—Хама. В маленьких деревнях. Поражает количество погибших. Сирийцы портреты своих погибших вешают на фасады домов, размещают на центральных площадях. В каждой маленькой деревне — их с десяток, а то и больше.
Сейчас, в начале июля, сирийское общество оправилось от шока неудачных боёв в провинции Ракка. В принципе, люди здесь привыкли не реагировать остро на ситуацию на фронте. Но сейчас в Сирии царит некоторая нервозность. От пришедшего понимания, что скоро год, как российская группировка находится в Сирии.

И все ждут, что будет дальше.

Ко мне часто подходят люди и спрашивают, правда ли, что русские их не бросят. Я стараюсь непринуждённо улыбаться и отвечаю, что это не в интересах Российского государства. И это правда! Игиловец, уничтоженный под Раккой, не появится под Казанью или Махачкалой. Это всё, что нужно знать о войне в Сирии.

http://www.zavtra.ru/content/view/kak-na-vojne-2/

http://chervonec-001.livejournal.com/1461283.html