Воины Красной Армии! От вашей стойкости, от вашего мужества в боях зависит сейчас судьба отечества. Мощным огнем артиллерии, минометов, автоматов, стремительными ударами танков, смелыми штыковыми атаками остановите и опрокиньте врага! Отстоим свободу и независимость нашей великой Родины!

Николай Тихонов, "Известия", СССР (№180 [7866]).



Статья опубликована 2 августа 1942 года.



Немецкие орды ворвались в плодоносные житницы нашего Юга, в пламени пожаров — Ростов и Новочеркасск, горят старинные вольные станицы. Вопли и стоны погибающих женщин, детей стелются по широкому Дону.

Вражьи танки топчут золотые поля черноземного края, рвутся на юг, к Кавказу; рвутся к священным для русского сердца берегам Волги. Опасность нависла над Россией.



На оккупированной немцами священной нашей земле вырастают виселицы и грабители-палачи подчистую обирают все народные богатства и сбережения, лютыми казнями казнят мирное население. Они гонят жителей, как скот, на невольничьи рынки, истязают женщин, убивают детей. Стоит море крови и ширится море слез. Пьет земля русская полную чашу страданий.

В непрекращающейся ни днем, ни ночью битве смертельный враг нашего народа поставил себе целью отнять у нас и донской хлеб, и бакинскую нефть, и перерезать волжские пути. Его кровавая лапа тянется к сталинградским металлургическим гигантам, к колхозным гигантам Северного Кавказа.

Для того ли мы растили эти необозримые поля, пестовали эти могучие сооружения нашей индустрии, выращивали кадры, поднимали целину и превращали степи в колхозы и совхозы, создавали цехи новых заводов; для того ли, чтобы все это отдать чужеземному поработителю?

Для того ли кровью лучших людей купили мы свободу нашей родины, чтобы злобный немецкий выродок гнал кнутом русский народ в рабство, в тюрьму, в застенок?

В старину в русских степях держали наготове соломенные факелы, чтобы в случае нашествия врага можно было светом этих пылающих в ночи огней поднять на ноги мстителей, забить тревогу в самых далеких местах края, чтобы люди поняли приближающуюся опасность и взялись за оружие и встали отразить врага.

Разве сейчас эти пожары в ночи над берегами Дона не есть сигнал бедствия, постигшего родину? Разве не видят эти полыхающие в ночи кровавые полотна и Урал, и Кавказ, и наша красная Москва и дозорные великого Ленинграда!

Разве не впиваются они в самое сердце, разве не звучат они громче самого громкого набата? Дети, которых, как нигде в мире, растили в довольстве и холе, сейчас валяются с простреленными головками, потому что немецкий унтер так захотел. Женщины — гордость нашей земли, первые работницы и мастерицы, девушки — краса и цвет нашего народа превращены немецким зверьем в рабынь, в рабочий скот, бесправное стадо, отданное на потеху солдатне. Старики, после долгих трудовых лет на старости обретшие заслуженный ими покой, воспитавшие могучих сыновей и прекрасных дочерей, сжигаются вместе со своими родными углами, которые они были не в силах покинуть.

Мальчики — будущие талантливые инженеры, летчики, артисты, ученые раздавливаются танками или вешаются по приказу немецкого палача. Есть ли этому название?

С каким трудом шел народ наш к свободе, с какими усилиями строил новую свою жизнь, сколько крови и пота положил он на то, чтобы на месте убогих деревушек выросли новые цветущие поселения, чтобы ветхие деревянные города превратить в каменные, украсить их дворцами, застроить великолепными заводами, лабораториями творческой мысли, построить театры и академии, разбить парки и сады там, где задыхались в пыли и грязи, изгнать нищету и невежество, осветить знаниями миллионы, — все для чего? Неужели для того, чтобы черный вонючий сапог немецкого ефрейтора подмял, растоптал все это в грязи и крови, чтобы по улицам нами построенных городов маршировали подлые эсэсовцы, чтобы вольный русский хлебопашец и рабочий ели об'едки со стола немецкого помещика и фабриканта, чтобы все, что мы называли своей культурой, своей славой, своей любовью, все священные имена нашей родины были стерты навсегда? Неужели для того, чтобы наилучшие книги были сожжены и вместо русского прекрасного, широкого, богатого, живописного языка была слышна собачья команда немецкого жандарма? Этого не должно быть! Этого не будет!

В этот грозный час взоры всего народа обращены на Красную Армию. Красная Армия, чей первый час возникновения был ознаменован победой над немецкими захватчиками в зимний день на Псковщине, Красная Армия, созданная великим народом и волей великого вождя! Годами наш народ отдавал ей заботы и труды, нежную, горячую любовь, лучшее, что было у него, чтобы его защитница была сыта, обута, одета, вооружена лучшим оружием.

Сейчас, в год великой отечественной войны, любовь и уважение народа к доблестным защитникам родины выразились в громадном патриотическом под'еме. Рабочие Ленинграда в трудный час десятками тысяч добровольно пошли в бой вместе с кадровыми бойцами против немцев; рабочие, оставшиеся на заводах, при самых трудных условиях давали армии все, что ей необходимо.

Рабочие Москвы дали армии пополнение оружия, рабочие Урала и Сибири, союзных республик, всех краев родины день и ночь куют оружие для армии.

Колхозники предоставляют ей продукты и хлеб. Любовь к Красной Армии безгранична, так как Красная Армия — плоть от плоти и кровь от крови родного советского народа. Как же может быть иначе!

И сейчас народ смотрит на борьбу Красной Армии с ненавистным врагом с глубоким, мучительным волнением. Сердце его обливается кровью, когда он узнает, что еще новые города и села, еще новые русские люди попадают под зверское немецкое господство. Народ верит в силу, бесстрашие, мужество и умение бойцов, командиров, политработников Красной Армии. Это великая вера!

Командиры, политработники, красноармейцы! Оглянитесь на родную землю, посмотрите пристальней, каким глубинам нашей родины угрожает сегодня враг, куда направлено смертоносное оружие его удара, и вам станет ясно, что пора остановить путь хищника, пора стать каменной стеной, о которую разобьется волна нашествия.

— Не посрамим земли русской! — говорили воины Святослава. — Ляжем костьми, но не отступим...

— Русские не отступают, — говорил Суворов в трудный день своей жизни.

Да, враг рвется, как обезумевший, вперед, не считаясь с потерями. И нужны большая сила духа, большая сила воли, большое умение и отвага, чтобы задержать его, разбить, отбросить. Но в этом и заключается долг воина-красноармейца перед народом, священный долг перед матерью-родиной.

Железная дисциплина, стальной порядок должны быть в армии, призванной для столь высокой цели.

Неужели грабитель-немец своим грабительским напором сильнее нашего бойца, поклявшегося не уступать ни пяди родной земли врагу? Никогда! Мы знаем тысячи героев, которые остановили врага, превосходившего его числом и техникой, остановили и разбили, обратили вспять. Мы знаем победоносные схватки наших богатырей одного против ста, одного танка против 43 танков, шести самолетов против семидесяти. Даже в этих неравных боях наши богатыри били врага.

Значит, можно, значит, должно бить немцев при всех условиях! Без приказа не оставлять позиций врагу! Без приказа нельзя отступать! Нельзя отдавать в лапы врага тот народ, который тебя воспитал, выкормил, зовет тебя своим любимым сыном.

Что же, боец, неужели ты отдашь немцу свою мать, старого отца, сестру, дочь, сына, любимую девушку, жену? Отдашь все, что любишь, все, что дорого, все, что свято, — не сразившись в смертельной схватке за все это с проклятым немцем? Нет.

Если ты оставил поле боя, если в тебе родилась паника и трусость, засосало под ложечкой, — ты предатель, и нет тебе места на родной земле, под русским солнцем. Недостоин ты есть хлеб, который тебе приносит с любовью народ. Недостоин носить оружие, которое с надеждой вручил тебе народ для того, чтобы ты отомстил врагу народа.

Трусы должны помирать, как трусы, сраженные гневом бойцов на месте, как сразили герои бойцы-панфиловцы оказавшегося среди них подлого труса. Он встал, дрожащий, отвратительный, и на окрик немецкого ефрейтора: «Рус, сдавайсь!» — поднял руки. Грянул залп. Не сговаривались панфиловцы, но ударили дружно, и не стало подлого. И имя труса забыто, заглохло в черной яме, а имена 28 героев сияют и будут сиять вечно!

С великим героизмом сражалась Красная Армия этот год с немецкими ордами. Настали решающие битвы, когда надо предельно умножить подвиги, когда каждый воин должен сказать народу, смотря ему в глаза: — Я бьюсь насмерть за тебя, за родину, во имя ее и своей свободы!

Я бьюсь за будущее моих детей, за свое будущее. Я знаю, что, если я ослабну, если я уступлю, непоправимое бедствие разразится над родиной. Я знаю, что, если немец меня разобьет, не будет больше жизни на моей земле никому. В рабстве, во мраке, в ужасе будут мучиться русские люди, и грядущие поколения проклянут имена тех, кто их предал на растерзание. Но не будет этого!

Народ русский заклинает тебя великой любовью, великой правдой: «Отбей врага, не отдай родину в рабство!» От Ледовитого океана до гор Кавказа летит его страстный голос, и Красная Армия ответит: «Клянусь разбить врага, не отдам родной земли. Буду биться, не щадя жизни!»

Только так ответит родная армия родному народу! // Николай Тихонов.


*****************************************************************************************************************
По-над Доном


Погиб шумилинский казак в неравном жестоком бою. Упал он в густую траву лицом к синему небу. Лазоревые цветы смяты чубатой головой, на красном степном маке застыли горячие капельки брызнувшей крови. В левой руке — автомат, у ног пустые диски, правая рука полусогнута и держит гранату. В траве серебряной сережкой поблескивает вырванное зубами кольцо предохранительной чеки. Побелевшие пальцы застыли на конусе гранаты, они впились в металл. Казалось, казак в этой руке собрал весь гнев, всю боль и ненависть, чтобы швырнуть их в лицо врагам.

Но не успел смелый станичник метнуть последнюю гранату. Кусок свинца пронзил сердце Ивана Спиридонова, и он подрубленным дубком свалился на землю. Уж очень неравный бой пришлось принять казаку: немцев было двадцать, а Спиридонов один. Он выполнял задание. Накануне его отец, бригадир тракторного отряда, а теперь партизанский командир, сказал ему: «Немец гадом ползет на Дон. У кургана задержи немца до рассвета. Сполни долг по-казачьи». Поцеловал старый казак сына, обнял и прошептал: «Окроме некого, держись до рассвета». Отец отвернулся, ладонью вытер шершавое лицо и повел казаков в лес. Ночью молодой Спиридонов принял бой с фашистами у лесного брода.

Погиб Спиридонов, но долг выполнил. Уже светает, а немцы не пробились к броду. Молчит автомат казака, не видать его чубатой головы в густой траве, — немцы залегли и боятся. Они, озираясь, приникают к чужой земле, дышат чужим воздухом и идут к верной смерти. Офицер Леерт не верит тишине. Он опытен. Этот казак упорен. Из двадцати отборных головорезов у офицера осталось семь, остальные в траве. Никогда они не поднимутся, никогда не вернутся на родину. Офицер спешит к броду, но он осторожен. Ночью так же вот замолк казачий автомат. Поверили, что казака нет. Поднялись фашисты в обход кургана. Вот уже у цели, и вдруг свинцовая струя скосила восемь человек, пуля скользнула по каске офицера, и он пока жив. Нет, теперь Леерта не проведешь! Офицер нервничает, он вглядывается в предрассветный туман и ползет, прячась за каждую бурьянину. Парабеллум дрожит в руке. Капельки росы осели на вороненой стали. Казак и после смерти страшен врагам.

Утренний ветерок взлохматил чубатую голову, шевельнул повязанный вокруг шеи платок — подарок молодой казачки. И враг насторожился. Показалось немцам, что казак переполз на новое место и вновь свинцовая струя разрежет воздух. Офицер стреляет. Автоматчик дает очередь, пули бороздят казачье тело, но человек недвижим. Лишь выше вздымается конец повязанного вокруг шеи платка. Вязала его казачка и говорила: «Милый, смелый и сильный, береги себя, но врагу хода не давай. Пущай жалость не мягчит твово сердца, не отводит руки от удара. Дон велик, степи просторны, а отходить некуда, позади родные станицы».

Обнял казачку под звездным небом Иван Спиридонов и ответил ей: «Любовь воспитывает ненависть. Ею, ненавистью, и полно сердце к врагам. Никто из казаков не гнул спины. Скорее Дон потечет вспять, нежели казачьи станицы лягут под немца». Казачка повязала милому девичий пестрый платок. Повязала и спрятала разрумянившееся лицо на широкой казачьей груди.

Лежит теперь Иван Спиридонов на берегу родимого Дона, и ветер, и степные птицы, и прохладные струи родной реки несут весть о казачьем долге далеко, в низовые станицы. И люди каменеют от ненависти, они поднимаются на борьбу с захватчиками, они готовят встречу врагу.

Фашисты все ближе и ближе ползут к кургану. Рыжеусый саксонец встал во весь рост, перебежал и бросился наземь. Тихо. Казак не стреляет: не поднять уже Ивану Спиридонову автомата на уровень черного глаза, но швырнуть чешуйчатой гранаты во вражьи черепа. Лежит она, притаясь, в казачьей обессилевшей руке.

Эту гранату подарил ему друг Семен при расставании. Отстегнул, он ее от пояса, протянул Ивану и сказал: «Возьми. Тебе сгодится». И взял Спиридонов гранату, а вот бросить-то ее не успел, застыла она комком гнева и ненависти в побеленной смертью руке.

Немцы окружили курган. Офицер бросился вперед к распластавшемуся на земле казаку. Он быстро нагнулся, обшарил карманы, не нашел ценного и выругался. Немцы с опаской поглядывали вокруг, они опасались засады. Им не верилось, что всю ночь лишь один казак мешал пробиться к лесному броду.

Дорого обошелся этот бой фашистам. Пуля казачья не ранила, а разила насмерть. Тринадцати солдат не досчитывает офицер Леерт. Немцы стоят у трупа казака. Ветер шевелит чуб на казачьей голове, бросает бледные блики на спокойное лицо станичника. И кажется Леерту, что убитый ехидно улыбался. Леерт — нервный офицер. Он стреляет в Спиридонова. Выпускает обойму. Солдаты штыками ковыряют тело. Офицер споткнулся о правую руку убитого, в которой чернела граната, выругался и ударил сапогом по запястью. Рука, отброшенная ударом, вернулась на место, хлестнув офицера по сапогу. Из окостеневших пальцев вывалилась граната и покатилась в траву. Щелкнул ударник. Одно мгновенье, и взрыв потряс утренний воздух… // П.Никитин, спец. корреспондент «Известий». Район САЛЬСКА.

______________________________________________
Отчет о России и русских ("The New York Times", США)
Солдат, который не сдается ("The New York Times", США)
Сергей – боец Красной Армии ("The New York Times", США)
Роль морального духа на войне ("The New York Times", США)
Человек, который остановил Гитлера ("The New York Times", США)
Й.Геббельс: О так называемой русской душе ("Das Reich", Германия)

http://0gnev.livejournal.com/370352.html