Я снова влюбилась в твой голос. Заткнись. Я никакая, я жду трамвая. и сердце палёное не бьётся, даже когда падает. И сколько же еще нас таких, примерзших к остановкам, сонорных, не случившихся под тире и титры, под протяженность поцелуев между этажами, под заваленные зачеты. задыхающиеся рты, уткнувшиеся в задыхающиеся сигареты. Ты, затихающее не во мне, не в овале Летнего сада, а у нее волосы, знаешь, волосы - как кавычки - цитируют лицо. самое главное, говорят, правильно поставить язык, но ведь ты больше не моё твёрдое нёбо, и с этим ничего не сделаешь, не переплачешь самый осенний дождь, бьющий в желтую куртку. дым выел легкие, не оставил, но любишь даже на фильтре губы его, встаешь в семь, мучаешь мышцы улыбки, сокращаешься, как самая обычная дробь, длишься и длишься в эти смеющиеся снимки, в надорванный воздух, простуду "прости" воздушно-капельную, но как, как, если ждала так, лизала лезвиями ладони, пульс в минус и что-то там еще. ну, как у всех. через раскинутые бёдра набережной кто-то уносит твое дыхание. сколько нас таких, примерзших друг к другу, замолчавших, которым при прощании хочется вбить одну руку в другую, только бы не отпускать, не опускать веки до бездорожья в памяти, до камней, дефектов картавого на октавы ноября. паузами зажатое сердце в самую середину мегаполиса, но поздно уже западать на каждое запястье - они так и будут, эти хистори, от которых ори-не ори, всё больно. Димка, Дима, Димочка, и эти глаза чуть покрепче держат, чем предыдущие. сколько нас таких, обмотанных матами по самую шею, шероховатых в судорогах трамваев, облезающих слоями слов, которые не получается сказать. напои меня уже, черт возьми, если напеть не очень-то получается.

Да, я не Вера Полозкова и не Наташа Водянова - я каждое утро не нахожу, куда деть себя, что надеть.