-Рубрики

 -Поиск по дневнику

Поиск сообщений в Leoisschewsky

 -Подписка по e-mail

 

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 10.04.2020
Записей: 2616
Комментариев: 131
Написано: 4001


Великая любовь Анны Керн

Понедельник, 16 Ноября 2020 г. 18:07 + в цитатник
Цитата сообщения Мила_Елизарова Великая любовь Анны Керн.

divider
Конечно, если б не Александр Сергеевич Пушкин, вряд ли кто вспомнил имя Анны Петровны Керн.

( Пушкин и Керн в Михайловском )
Он увековечил память о ней своим стихотворением «Я помню чудное мгновенье…» Хотя любви между ними не было. Возможно, Анна была влюблена, но для Пушкина это было просто приятное времяпровождение, что подтверждают его письма. Великая любовь у Анны Петровны Керн была еще впереди.



( Ермолай Федорович Керн )
В начале 1841 года умер Е. Ф. Керн, первый муж Анны , а полтора года спустя , 25 июля 1842 года, в Лубнах Анна Петровна вторично вышла замуж – за своего троюродного брата А. В. Маркова – Виноградского. Муж был на 20 лет моложе ее, но их связывало чувство большой силы и искренности. И ребенок, которому было уже около 3 – х лет.

( Лубны, конец 19 века, фотография )
Анна Петровна знала своего кузена ещё с его детского возраста; она по просьбе родственников стала часто его навещать в корпусе и приглашать к себе во время вакаций. 19 апреля 1834 года Дарья Петровна ( мать Маркова – Виноградского ) писала сестре Татьяне в имение Митино: «Саша теперь с Григорием, и часто бывает у доброй нашей Керновой, которая его приняла как самая искренняя родственница»

( Александр Васильевич Марков - Виноградский )
Постепенно Анна Петровна увлеклась красивым юношей; он, в свою очередь, безумно влюбился в свою довольно моложавую кузину, к тому времени ещё сохранившую значительную долю былой неотразимой красоты.
24 декабря 1837 года умерла Дарья Петровна Маркова–Виноградская. За пять дней до смерти она составила духовную по которой поручала опеку детей своей сестре, Феодосии Петровне Полторацкой.
Вероятно, Дарья Петровна знала о начавшихся к тому времени близких отношениях её сына с Анной Петровной, так как после кончины матери Александр Васильевич оставил в своём дневнике запись: «Неужели известие о счастье сына могло убить мать?» К моменту сближения с Керн ему было 17 лет, а ей – 37.

( Анна Петровна Керн, миниатюра, 1820-1830-е годы )
Это была взаимная любовь – именно та, которую Анна Петровна так долго искала. Основываясь на богатом жизненном опыте, она понимала, что в любви – возможно, последней в её жизни – промедление и нерешительность недопустимы, и положила на алтарь этого чувства всё, что имела: и возможность достичь, наконец, материального благополучия, выхлопотав после смерти мужа вдовью пенсию, и положение в свете, и благосклонность родных.

Позже Марков–Виноградский в дневнике возвращался к романтической атмосфере их первых свиданий, поэтично описывая свои тогдашние ощущения, которые были свежи в памяти и через много лет семейной жизни с нашей героиней:
«Я помню приют любви, где мечтала обо мне моя царица <…>, где поцелуями пропитан был воздух, где каждое дыхание её было мыслью обо мне. Я вижу её улыбающуюся из глубины дивана, где она поджидала меня… Когда сходил я с лестницы той квартирки, где осознал я жизнь, где была колыбель моих радостей <…> по мере удаления моего от заповедных дверей, грусть больнее и сильнее вкрадывалась в сердце, и на последней ступеньке невольно всплыли слёзы на отуманенных глазах… Никогда я не был так полно счастлив, как на той квартире! Из этой квартиры выходила она и медленно шла мимо окон корпуса, где я, прильнувши к окну, пожирал её взглядом, улавливал воображением каждое её движение, чтоб после, когда видение исчезнет, тешить себя упоительной мечтой! Она повернула за угол… кончик чёрного вуаля мелькнул из–за угла и нет её… О, как жадно порывалось сердце вслед за нею… хотелось броситься на тротуар… чтобы и след её не истёрся посторонним, казалось, и в нём была ласка и завидовал я тротуару!.. А суббота настанет… в чаду мечты летишь по проспекту, не замечая ничего и никого, превратившись весь в желание скорее дойти до серенького домика, где её квартира… И вот уже взгляд отличает то, к чему сквозь здания, сквозь деревья и дом… Уже обозначилось в доме окно… и она выглядывала из него, освещенная заходящим солнцем… И вот поцелуй сливает нас, и мы счастливы, как боги!.. Так я царствовал в сереньком домике на Васильевском острове!..
А эта беседка в Петергофе, среди душистых цветов и зелени в зеркалах, когда её взгляд, прожигая меня, воспламенял… И мы под песню соловья, в аромате цветов, любовались друг другом, смотря в зеркальные стены беседки. <…> Она так чудно хороша, что я был в счастливом забытьи…»

28 апреля 1839 года в селе Мацковцы Лубенского уезда Анна Петровна родила от кузена сына, которого в честь молодого возлюбленного назвала Александром. Рожала 39–летняя Керн очень тяжело – мучилась ещё неделю после того, как отошли воды. Она словно отдала все силы этому позднему ребёнку и после его рождения долго хворала.
37 лет прожили Марковы – Виноградские почти не разлучаясь, вырастили сына.
Материальная необеспеченность, временами доходившая до крайней нужды, всевозможные житейские невзгоды неотступно преследовали их. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, они вынуждены были многие годы жить в маленькой усадьбе близ уездного города Сосницы Черниговской губернии – единственной «родовой вотчине» Александра Васильевича.

( Анна Керн, рисунок Пушкина )
Жили Марковы–Виноградские настолько бедно, что Анне Петровне приходилось иногда даже зарабатывать шитьём рубашек для мастеровых и вязанием чулок, а Александру Васильевичу – карточной игрой. Иногда появлялись слабые намёки на улучшение их жизни. «Скажу тебе ещё нечто радостное, – поделилась Анна Петровна надеждой со своей золовкой Е. В. Бакуниной 17 августа 1851 года, – но так как всё радостное неверно и всё ожидаемое редко сбывается, то я и боюсь полагаться: мужу обещают дать какое–то значительное имение в опеку; и он будет получать 10 копеек с рубля, что, говорят, составит 250 рублей серебром в год. Если это сбудется, то можно будет чай пить по утрам и вечерам и иногда кофе. Теперь же, признаюсь тебе, один преферанс поддерживает наше существование».

( Алексей Вульф. В былые времена был любовником Анны, а в нужде помогал Марковым - Виноградским, но не регулярно )
Но ни хроническое безденежье, ни косые взгляды, а иногда и прямое осуждение их союза со стороны родных и близких не могли разрушить тех трогательных отношений любви, взаимного уважения и согласия. Оба были счастливы. Вероятно, залогом этого стали безграничная любовь Александра Васильевича и его жертвенность. Он терпеливо выносил все капризы стареющей жены.

( А. А. Бакунин, муж Е. В. Бакуниной, сестры Маркова - Виноградского )
Любимым времяпрепровождением Марковых–Виноградских было чтение – обычно Александр Васильевич читал вслух. Среди прочитанного были романы Диккенса и Теккерея, Бальзака и Жорж Санд, повести Панаева и Барона Брамбеуса (Сенковского), журналы «Современник», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения». Привитая с детства любовь к чтению позволяла Анне Петровне в молодости в мечтах уходить от реальности, а во времена невзгод и в старости – сохранять спокойствие духа.
«Какое высокое наслаждение, – писал Александр Васильевич в то время в дневнике, – после тяжких трудов, в самом жалком изнурении, упасть на роскошную грудь жены, утонуть в нежности её ласки, жарких поцелуях и забыться чудным, спокойным сном. Улыбка высокого удовольствия и умиления… на устах спящего счастливца! И как радостно его пробуждение. Ласковый голос жены лепечет ему нежности: душистые губки её смывают с глаз, отуманенных сном, ночные грёзы и освещают их зарёю своей милой улыбки!»

( Анна Керн, рисунок Пушкина )
Анна Петровна, вероятно, реально ощущала разницу в возрасте и боялась потерять молодого мужа. В 1849 году Марков–Виноградский оставил запись в дневнике: «Жена. Она, моя голубушка, боится, чтобы я не разлюбил, не изменил ей. В начале нашей связи она этого же боялась. И опасения в течение девяти лет преследовали её, как необходимый спутник счастья! Но моя любовь срослась со всем моим организмом и сделалась необходимым элементом моей жизни. Я извиняю её ревнивые выходки, но в себе уверен, потому что знаю себя – моя любовь к ней неизменная, как свет солнца.
Я люблю её, мою душечку! Люблю со всей нежностью, и нет сил в природе, которые бы могли разрушить мою горячую привязанность к ней! Всё, что есть во мне, всё принадлежит ей! Её теплота насквозь проникает меня и производит во мне сладостные ощущения, каждый мой нерв всасывает её… я счастлив от её прикосновений <…> её голос, мягкий и мелодический, чарует меня. Я весь любовь, весь счастие, и нет для меня радости за чертой моей семейной жизни. Боже, благослови нас, улучши наше состояние во всех отношениях!.. О, как жестоки внешние обстоятельства, нас окружающие! Они убивают нас!»

( Анна Керн )
Сохранилась большая переписка Анны Петровны и Александра Васильевича с Е. В. Бакуниной, из которой опубликована только малая часть.: «Муж сегодня поехал по своей должности на неделю, а, может быть, и дольше. Ты не можешь себе представить, как я тоскую, когда он уезжает! Вообрази и пожури меня за то, что я сделалась необыкновенно мнительна и суеверна; я боюсь, – чего бы ты думала? Никогда не угадаешь! Боюсь того, что мы оба никогда ещё не были, кажется, так нежны друг к другу, так счастливы, так согласны! На стороне только и слышно, что ставят в пример нас. Говорят молодые, новые супруги: „Нам только бы хотелось быть так счастливыми, как Анна Петровна и Александр Васильевич!..“ Все видят, что мы счастливы, все завидуют, может быть; а никому не придёт в голову, как мы его выработали, и что, может быть, на это надо было и уменья? Я думаю, что кто счастлив, тот и мудр, и должно этому учиться».

( Анна Керн )
Примерно в это же время встречавшийся с супругами Виноградскими П. А. Ефремов составил о них такое впечатление: «Мужа она совсем подчинила себе, без неё он был развязнее, веселее и разговорчивее, сама же она – невысокая, полная, почти ожиревшая и пожилая, старалась представляться какою–то наивною шестнадцатилетнею девушкой, вздыхала, закатывала глаза и т. п.». 1858 год

Как-то они гостили у брата Анны и через два месяца пребывания в семье шурина А. В. Марков–Виноградский с горечью отметил в своих записках: «Досадно, что они (родственники жены. – В. С.) не понимают моей поэтической, симпатично оригинальной, любящей и умудрённой мышлением старушки, нашей милой мамаши. Они ей оказывают почтение, снисхождение, а ей нужна только любовь. Какие глупцы! Они не соболезнуют тому, что она почти ничего не видит и очень этим несчастлива, так как не может читать, писать, работать, что наполняло её жизнь и чем она была счастлива, и смотрят на неё как на капризную старуху. Бессердечные пошляки! Я заметил: кто не понимает, не любит моей жены и не сочувствует ей, тот очень пошлый, бездушный, сухой, холодный эгоист». 1861

( Усадьба Митино )
В 1866 году они четыре месяца гостили у своих родственников Львовых в усадьбе Митино Тверской губернии. Т. С. Львова, приходившаяся Анне Петровне троюродной сестрой, позднее писала пушкинисту Б. Л. Модзалевскому: «Анна Петровна была чрезвычайно ласкова, кротка, читала много или, скорее, ей читали вслух. Муж её окружал её самым нежным вниманием, готов был на всякий труд, чтобы доставить ей желаемое. Видала я у них портрет её в молодости, но на этом портрете она была представлена довольно полной – эфирного ничего не было; но я всегда слыхала от тех, которые знали её прежде, что она была очень привлекательна»

( Усадьба Полторацких, где Анна жила в детстве )
В. П. Полторацкая приводит многие подробности трогательных отношений четы Марковых–Виноградских и интересные детали их незатейливого быта:
«Жили они дружно, как два голубка Дядя Саша был высокий худощавый старичок с козлиной бородкой, как у Некрасова, очень болезненный. Страдая болью в желудке, он всегда носил подушечку на животе, а на ней обе руки. Звали они друг друга «папаша» и «мамаша», никогда по имени.
Когда стемнеет на дворе, хозяева приказывали девушкам позакрыть все ставни в доме, железками заложить изнутри и опустить на окна шторы. Наступала тишина, только сторож мерно стучит в чугунную доску. Удары гулко проносятся в тишине. На столе шумит самовар: уютно и тепло. Через всю скатерть дядя с тётушкой раскладывали большой пасьянс и ссорились порою. Только беззлобно, никогда не держали зла и обращались друг с другом с изысканной вежливостью, всегда на «Вы». Ухаживал дядюшка за Анной Петровной трогательно нежно и всегда с какой–то особою деликатностью. Усядется она в кресло, сейчас дядя Саша подойдёт, скамеечку пододвинет под ноги и пледом укутает, и так ласково, любезно. За вечерним чаем он всегда присаживался к самовару и сам разливал чай. Ей, тётушке, конечно, первой в большой старинной чашке.
Обычно долго сидели за столом. Я копошусь на ковре, занятая своими ребячьими делами, а тётушка за пасьянсом. Потом она смешает карты и прикажет подать книжку или всё тот же альбом. Начнёт читать стихи. К сожалению, их содержания не помню в точности. Но после, читая Пушкина, я сразу узнала его чудный гимн «Я помню чудное мгновенье…». Были и другие стихи в альбоме – тётушка говорила, что ей писались. Очень звучные стихи, красивые, как музыка

( Киев в конце 19 века )
Итак, в 1869 году Анна Петровна с мужем и сыном жили в Киеве в доме В. Д. Рокотова на Левашёвской улице – как писала в воспоминаниях «Памятные встречи» дочь хозяев Маргарита Владимировна Алтаева–Ямщикова (литературный псевдоним «Ал. Алтаев»), «в ожидании каких–то будущих благ».
«Старая дама в кружевной наколке, нетерпеливая, с деспотическими замашками, немного жеманная, – описывает Анну Петровну мемуаристка, – …она критиковала и вышивку, и рисунок (предложенный художником А. А. Аги–ным в качестве образца для вышивания. – В. С.). Цвета не те. Шерсть не та. Канва слишком крупна. Оттенки никуда не годятся. Сюда нужен шёлк, а не гарус и не берлинская шерсть. И шёлк не «шемаханский», а непременно «фило–зель». Сорок лет назад у неё было вышито таким шёлком бальное платье, и она была восхитительна, – сам Пушкин это находил… Она никак не может забыть, что когда–то была обаятельна и вдохновляла самого Пушкина, и любит напоминать об этом каждому к месту и не к месту.
Бок о бок с нею её верный раб – муж, на двадцать лет моложе её, но всё ещё влюблённый в этот памятник пушкинской эпохи. На морщинистом лице жены он видит прежнее очарование, во всём ей поддакивает».

( Бюст Анны Керн у зала "Ave Sol" , Рига )
А это из дневника Маркова - Виноградского:
«1873 г. 15 февраля. В день рождения моей голубки родной обедали у нас: друг наш милый Сарандо с женой и Павликом, Чечулин с Бочкарёвым и кн. Гагарин.
Накануне Констанция Де–Додт известила нас о назначении нам пособия в 300 рублей. По окончании обеда я сказал речь, в которой старался выразить, как моя добрая старушка родилась вместе с веком, как она всегда сочувствовала всему прогрессивному, и вследствие этого 48 лет оплакивает великодушных представителей прогресса, мучеников добра, правды и красоты, как она была всегда гуманна, и вследствие этого лечила своих крестьян, и прочее. Недавно один из них при встрече с нею после 30–летней разлуки сказал: «Как нам не помнить и не любить ту, которая делилась с нами своим сердцем!!!» Высказав всё это, я пожелал моей милой старушке дожить до тех пор, пока новое поколение, родившееся после уничтожения крепостного права, которым она пользовалась гуманно, не заменит старое всюду: в законодательстве, администрации, земстве и суде!!!
Друзья наши были довольны речью, а она плакала, и мы тепло обнялись. Нам вспомнилась потом теплота первых наших объятий, и мы грустно вздохнули!!! <…>
1873 г. 10 марта. Из Департамента уделов прислали 300 рублей, исходатайствованных Тютчевым, из них уплатили долги – 250 рублей, 21 рубль послали детям, и кое–что сделали из платьев».

Последняя запись в дневнике А. В. Маркова–Виноградского сделана его рукою 23 января: «Раннее утро. Завывает ветер, и печи трещат и пылают по коридору, согревая наше аббатство. Тяжкие недуги мои как будто смягчаются после 40–дневных страданий… »
Через пять дней, «в ночь с 27 на 28 [января 1879 года] в два часа пополуночи» Александр Васильевич скончался. 29 января в Прямухино приехал сын Александр, а 1 февраля Маркова–Виноградского похоронили в семейном склепе Бакуниных возле Троицкой церкви.
Надо отдать должное А. В. Маркову–Виноградскому: именно его забота и хлопоты, а самое главное – беззаветная любовь к Анне Петровне значительно продлили ей жизнь. Он взвалил на себя обязанность разбирать её небрежно написанные воспоминания, переписывать их и редактировать. Он сохранил целый ряд разрозненных эпизодов, которые жена или не смогла в своё время опубликовать по цензурным либо этическим соображениям, или вспомнила уже после выхода мемуаров. Наконец, он сам оставил «Записки», содержащие очерки нравов того времени, биографии и характеристики многих известных его современников; ценность этих сведений нам ещё предстоит осознать.
На следующий день после похорон сын увёз Анну Петровну в Торжок, а оттуда поездом – в Москву. 5 февраля он писал А. Н. Вульфу:
«Многоуважаемый Алексей Николаевич!
С грустью спешу уведомить, [что] отец мой 28 генваря умер от рака в желудке при страшных страданиях в доме Бакуниных в селе Премухине. После похорон я перевёз старуху–мать несчастную к себе в Москву, где надеюсь её кое–как устроить у себя и где она будет доживать свой короткий, но тяжёлогрустный век! Всякое участие доставит радость бедной сироте–матери, для которой утрата отца незаменима.
Пожелав вам всего хорошего, остаюсь уважающий вас ваш слуга
А. Виноградский».

( Могила Анны Керн в Прутне )
В Москве, в скромных меблированных комнатах на углу улиц Тверской и Грузинской, пережив мужа ровно на четыре месяца, 27 мая 1879 года Анна Петровна умерла от паралича.
Согласно пожеланию Анны Петровны, похоронить её должны были в Прямухине, рядом с мужем. Однако раскисшие от дождей дороги не позволили этого сделать, и она обрела вечный покой на семейном кладбище Львовых на погосте Прутня Новоторжского уезда Тверской губернии.

По книге Владимира Ивановича Сысоева « Анна Керн: жизнь во имя любви»


БЛОГ ЛЮДМИЛЫ ЕЛИЗАРОВОЙ
divider
 

 

Рубрики:  Известные люди/Аристократы
Метки:  
Понравилось: 1 пользователю