Энн Райс "Интервью с вампиром" Энн Райс
Интервью с вампиром

Посвящается Стэну Райсу, Кэрол Маклин и Элис О*Брайен Боркбарт.
Часть I

- Ну что ж… - задумчиво сказал вампир.
Он стоял у окна, освещенный тусклым уличным светом. Глаза его собеседника, молодого человека, наконец привыкли к полутьме, и он смог разглядеть комнату: круглый дубовый стол, кресла, таз и зеркало на стене. Молодой человек ждал.
- А у вас хватит пленки, чтобы записать историю целой жизни? - И молодой человек увидел четкий профиль полуобернувшегося вампира.
- Конечно. Когда повезет, мне удается взять интервью у трех-четырех человек за вечер. Но только это должна быть действительно хорошая история.
- Еще бы, - сказал вампир. - Я расскажу вам свою жизнь. Я сам этого хочу.
- Отлично. - Молодой человек поспешно достал из портфеля диктофон, проверил кассету и батарейки. - Расскажите, как получилось, что вы поверили в это, почему вы…
- Нет, - оборвал его вампир. - Мы начнем иначе. У вас все готово?
- Да.
- Тогда садитесь. Я включу верхний свет.
- Но я всегда думал, что вампиры не любят света. Если вам хочется, чтобы было темно, я не против… - Он осекся.
Вампир отвернулся от окна и смотрел теперь прямо на него. Лица вампира не было видно, но что-то в этой неподвижно застывшей фигуре насторожило юношу. Он хотел было что-то сказать, но промолчал. Вампир подошел к столу, взялся за шнур выключателя, и молодой человек вздохнул с облегчением. И тут же резкий желтый свет залил комнату. Молодой человек ошеломленно уставился на вампира. Его пальцы судорожно вцепились в край стола.
- Боже! - только и смог выдохнуть он.
Лицо у вампира было белое и гладкое, словно вырезанное из кости, и застывшее, как у статуи. Жили только его зеленые глаза; они пристально смотрели на молодого человека и сверкали, как изумруды, и казалось, что два огня горят на белом холодном лице. Вдруг вампир улыбнулся, нежно, почти мечтательно, и на белизне его кожи обозначились линии, бесконечно подвижные, но скупые, как на штриховом портрете.
- Рассмотрели? - тихо спросил он.
Юноша вздрогнул и поднес руку к глазам, защищаясь от яркого света. Потом перевел взгляд на безукоризненно сшитый черный фрак, который мельком уже видел в баре, длинные складки плаща, черный шелковый галстук и воротничок сорочки, такой же ослепительно белый, как кожа вампира. Его густые, черные, слегка вьющиеся волосы были зачесаны назад, их кончики едва касались воротничка.
- Ну как, вы все еще хотите этого интервью? - спросил вампир.
Молодой человек открыл рот, но не мог выдавить ни звука, только кивнул.
- Да, - наконец выдохнул он.
Вампир опустился в кресло напротив и тихо, доверительно сказал:
- Включайте запись и ничего не бойтесь.
Он перегнулся через стол, и юноша испуганно отшатнулся. Пот градом катился по его щекам. Вампир положил руку ему на плечо, крепко сжал его и сказал:
- Поверьте, я не сделаю вам ничего плохого. Я хочу воспользоваться случаем. Наша беседа для меня гораздо важнее, чем вы думаете. Давайте начнем поскорее. - Он откинулся в кресле и застыл в ожидании.
Юноша с трудом перевел дыхание, вытер лицо платком, пробормотал, что микрофон внутри, нажал кнопку, и запись началась.
- Вы не всегда были таким, правда? - начал он.
- Верно. Я стал вампиром в тысяча семьсот девяносто первом году, мне было тогда двадцать пять лет.
Юноша, ошеломленный такой точностью, повторил дату вслух, прежде чем задать следующий вопрос:
- Как это случилось?
- Очень просто. Но я бы хотел рассказать все по порядку, с самого начала.
- Разумеется, - быстро кивнул молодой человек, сложил платок вчетверо и провел им по губам.
- Все началось с несчастья… - начал вампир. - Мой младший брат… погиб. - Он запнулся.
Молодой человек кашлянул, чтобы прочистить горло, еще раз вытер лицо платком и засунул его в карман.
- Может быть, вам больно... вспоминать об этом? - спросил он робко.
- Больно? - отозвался вампир. И покачал головой. - Нет. Однажды я уже рассказывал эту историю. И потом это было так давно... Мы тогда жили в Луизиане. Взяли ссуду на землю и основали две плантации индиго на Миссисипи, неподалеку от Нового Орлеана...
- Так вот откуда у вас акцент, - тихо сказал юноша.
Вампир недоуменно взглянул на него, потом рассмеялся:
- Я говорю с акцентом?
- Я заметил это еще в баре, когда спросил, кто вы, - торопливо заговорил юноша. - Едва различимая четкость согласных и все. Но я не догадался, что это французский акцент.
- Ничего, - успокоил его вампир. - Я не столько удивлен, сколько притворяюсь. Просто время от времени я забываю о своем акценте. Но давайте продолжим.
- Конечно, конечно...
- Я говорил о плантациях. Кстати, может быть, из-за них я и стал вампиром. Но об этом после. Мы жили роскошно, но в то же время очень просто. Мы очень любили наш мир. Во Франции нам никогда не было бы так хорошо. Может, то была только выдумка, очарование дикой и девственной природы, но разве это важно? Я помню мебель, выписанную из Европы. - Вампир улыбнулся. - И клавесин... Прелестная вещица. Моя сестра часто играла на нем. Летними вечерами она сидела за клавишами спиной к раскрытым окнам. Помню быструю невесомую музыку и болота, простиравшиеся за окном; бархатистые кипарисы, плывущие на фоне вечернего неба; и звуки болот: голоса животных и пение птиц. В этой глуши мебель розового дерева казалась еще более ценной, а музыка - такой нежной и такой желанной. Мы любили нашу жизнь в глуши, хотя глицинии опутали окошко мансарды и умудрились врасти в белую кирпичную кладку меньше чем за год... Да, мы все любили эту жизнь, все - кроме моего младшего брата. Я не помню, чтобы хоть раз он пожаловался или посетовал, но я чувствовал - у него неладно на душе. Отец к тому времени уже умер, и я как глава семьи должен был постоянно защищать брата от матери и сестры. Они требовали, чтобы он ездил вместе с нами в гости и на вечеринки в Новый Орлеан, а он этого терпеть не мог. Он перестал участвовать в общих развлечениях лет, должно быть, в двенадцать. Для него имели смысл только молитвы, молитвы и жития святых, заключенные в толстые кожаные переплеты.
Я построил ему часовню неподалеку от дома, и он проводил там целые дни - возвращался, когда уже начинало смеркаться. Это смешно: он так отличался от нас, отличался от всех, а я был самым обычным человеком! Ничего сверхъестественного во мне не было. - Вампир улыбнулся. - Иногда по вечерам я приходил за ним к часовне. Он сидел на каменной скамейке в саду, спокойный и отрешенный, а я рассказывал ему о своих бедах: о нерадивых рабах или дурной погоде, о недоверии к надсмотрщику и торговым агентам... Словом, о больших и маленьких заботах, которые составляли сущность моей жизни. Он сидел и слушал, изредка вставлял замечания, всегда очень благожелательные, и всякий раз я покидал его с осознанным чувством, что он разрешил за меня все вопросы. Я думал, что ни в чем не смогу ему отказать, и поклялся, что не буду мешать ему стать священником, пусть это даже разобьет мне сердце. Конечно, я заблуждался.
Вампир замолчал.
Юноша тоже молчал и смотрел на него. Затем, словно пробудившись от глубокой задумчивости, спросил, подбирая слова:
- То есть... Он не захотел стать священником?
Вампир ответил ему долгим взглядом, словно пытаясь постичь смысл сказанного. Потом сказал:
- Нет, это насчет себя я ошибался - когда думал, что не смогу ему отказать. - Он отвел глаза и взглянул в окно. - У него начались видения.
- Настоящие видения? - помедлив, спросил юноша.
- Не знаю, но тогда я ему не поверил. Это случилось впервые, когда брату исполнилось пятнадцать. Он был красив: нежная чистая кожа, огромные голубые глаза. К тому же в противоположность мне, он отличался крепким телосложением... Но главное - его глаза. Когда я смотрел в них, мне казалось, что я стою на самом краю света совсем один... на овеваемом ветром песчаном берегу океана, а вокруг тишина, только рокот волн, накатывающих на берег... Да, - продолжал он, по-прежнему глядя в окно, - у брата начались видения. Сначала он говорил об этом намеками. Он ничего не ел и почти переселился в часовню, но и там все запустил: перестал зажигать свечи, менять покров на алтаре и даже не выметал заносимые ветром листья.
Дни и ночи он стоял на коленях на голом каменном полу перед алтарем. Однажды вечером я встревожился не на шутку. Целый час я смотрел на него из беседки, увитой розами. Брат ни разу не поднялся с колен и не опустил молитвенно сложенных рук. Рабы думали, что он сошел с ума.- Брови вампира удивленно поползли вверх. - Сам я считал, что он просто не в меру усерден, что в своей любви к Богу он зашел слишком далеко. Потом он рассказал мне о видениях подробно. Он говорил, что ему явились святой Доминик и сама Дева Мария. Они сказали, что он должен продать всю нашу собственность в Луизиане - все, что у нас есть, - а вырученные деньги потратить на богоугодные дела во Франции. Сам же он станет великим религиозным лидером и, возродив любовь к Богу в сердцах людей, будет бороться с атеизмом и Революцией. Своих денег у него, конечно же, не было - значит, это мне следовало продать плантации и дома в Новом Орлеане, а деньги отдать ему.
Вампир снова замолк. Юноша изумленно глядел на него.
- Простите. - Наконец очнулся он. - И что же? Вы продали плантации?
- Нет. - ответил вампир. Его лицо было невозмутимо и спокойно, как и прежде. - Я рассмеялся ему в лицо. Он пришел в ярость. Так приказала сама Дева Мария, кричал он, и кто я такой, чтоб не подчиняться? В самом деле, кто? - повторил вампир тихо, словно заново обдумывая ответ на этот вопрос. - Чем отчаянней он старался убедить меня в своей правоте, тем громче я смеялся. Я сказал, что его слова - полнейшая чушь и бессмыслица, порождение незрелого и даже болезненного ума. Я говорил, что постройка часовни была ошибкой и что я прикажу разрушить ее немедленно, а сам он начнет ходить в школу в Новом Орлеане и забудет про видения и прочий вздор. Не помню точно, что я еще наговорил. В памяти остались только гнев и разочарование, переполнявшие мою душу. Именно это я пытался скрыть за высокомерным смехом и суровой отповедью. Я и впрямь был горько разочарован. Я не поверил ни единому слову брата.
- Вас можно понять, - заметил юноша, воспользовавшись наступившей паузой; его лицо уже не выражало такого откровенного удивления. - Никто бы ему не поверил.
- Можно понять? - Вампир взглянул на него. - Я вел себя отвратительно, как отъявленный эгоист. Попробую объяснить. Я уже говорил, что любил брата. Иногда мне казалось, что он святой. Точнее говоря, я хотел в это верить. Я уважал его мысли и молитвы и твердо решил, что помогу ему принять сан. Но... Если бы мне рассказали, что в Арле или Лурде появился святой, которому является Дева Мария, я бы поверил - ведь я был католиком и искренне верил в святых: ставил свечи перед мраморными статуями в церквях, знал их имена и изображения, разбирался в символах и молитвах, - но я не верил, не мог поверить своему брату. Я не только не верил в его видения, но даже сама суть его слов была мне чужда. Вы спросите - почему? Потому что это был мой брат. Может быть, он святой и уж наверняка особенный, не такой, как все, - но только не Франциск Ассизский. Ни за что на свете: кто угодно, только не мой брат. Вот почему я вел себя, как эгоист, понимаете?
Юноша немного подумал и кивнул.
- Может, у него и правда были видения, - сказал вампир.
- То есть... вы не знаете... наверняка?
- Не знаю. Но ничто не могло пошатнуть его убежденности в собственной правоте. Я видел это в ту ночь. Обезумев от горя и обиды, он выбежал из комнаты. И через мгновение его не стало.
- Как?
- Очень просто. Он распахнул стеклянную дверь, вышел на галерею, немного постоял на верхней ступеньке каменной лестницы. А потом упал. Я бросился вниз, в сад, но он был уже мертв. Сломал шею. - Вампир потряс головой, заново переживая весь этот ужас, но его лицо оставалось невозмутимым.
- Может быть, он оступился? Вы видели, как он упал?
- Нет, но слуги видели. Они рассказали, что он посмотрел вверх, словно увидел что-то в воздухе, а потом его тело будто подхватило ветром. Одному из них показалось, что он хотел что-то сказать. Я сам ничего точно не знаю - я не смотрел тогда в окно. Я только услышал звук падения. - Он взглянул на диктофон. - Я не мог себе этого простить. Мне казалось, я виноват в его смерти. Впрочем, так думали все.
- Почему? Ведь были свидетели...
- Прямых обвинений не было. Просто пошли слухи, что между нами что-то произошло, что мы поругались за несколько минут до его гибели. Слуги слышали шум, да и мать тоже. Она умоляла меня объяснить, что случилось, - почему брат, всегда такой тихий и мирный, кричал на меня. Потом к ней присоединилась сестра. Естественно, я отказался говорить об этом. Потрясенный, почти убитый смертью брата, я все-таки был исполнен какой-то странной решимости никому не рассказывать о его "видениях". Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что он оказался не святым, а фанатиком.
Моя сестра предпочла остаться в постели и не пошла на похороны, а мать рассказала всем в церкви, что в моей комнате произошло что-то ужасное, но я не хочу признаваться, что именно. В конце концов я даже попал на допрос в полицию. Потом ко мне явился священник и умолял, чтобы я, во имя собственного спасения, поведал ему все. Но я молчал. Говорил всем, что это был самый обычный спор между братьями, отвергал обвинения, объяснял, что меня не было на галерее, когда он упал. И все равно все смотрели на меня так, будто это я убил его. Но я и сам чувствовал то же. Два дня я провел в церкви, рядом с гробом, и думал только об этом. Смотрел на лицо брата, пока черные точки не замелькали перед глазами. Довел себя почти до потери сознания. Брат разбил затылок о каменную дорожку, его голова в гробу на подушке, была неправильной формы. Я заставлял себя смотреть на него, изучать мельчайшую черточку просто потому, что иначе не смог бы вынести душевную боль и запах уже начавшегося разложения. Меня снова и снова тянуло попытаться открыть ему глаза - я начал сходить с ума. Но одна мысль не покидала меня ни на минуту - я смеялся над ним, не поверил ему, не помог, когда ему было плохо: это я убил его.
- Это было на самом деле? - тихо сказал молодой человек. - Это правда?
- Да, - ответил вампир, - но я хотел бы продолжить. - Он равнодушно скользнул взглядом по собеседнику и снова перевел глаза на окно. Казалось, что юноша со своей молчаливой внутренней борьбой вызывает у него только слабый интерес.
- Но вы не знали наверняка про видения... Как же так, ведь вы вампир, и вы должны....
- Я рассказываю только о том, что знаю, - перебил его вампир. - Только о том, что было. Если вас интересуют видения, то я и сейчас ничего не знаю об этом.
Наступило молчание. Наконец юноша сказал:
- Пожалуйста, продолжайте.
- Я решил продать плантации. Я больше никогда не хотел видеть ни дом, ни часовню. Я сдал их в аренду одному агентству и избавил себя от необходимости приезжать туда снова. Мы с матерью и сестрой переехали в один из наших городских домов в Новом Орлеане. Но образ брата продолжал преследовать меня каждую минуту. Я думал только о том, что его тело гниет сейчас в земле. Его похоронили в Новом Орлеане, на кладбище Сент-Луи, и я старательно избегал это место, но ничего не помогало. Мои мысли всегда возвращались к брату. Пьяный или трезвый, я видел перед собой его тело, полусгнившее в гробу. Это было невыносимо. Каждую ночь мне снилось, что он стоит на верхней ступеньке, а я стою рядом, держу его за руку, уговариваю спуститься вниз, в спальню, и помолиться за меня, чтобы я обрел веру. Между тем рабы с Пон-дю-Лак - так называлась моя плантация - начали распускать слух, что видели привидение на галерее, и надсмотрщику не удавалось поддерживать дисциплину и порядок. Люди в обществе задавали моей сестре оскорбительные вопросы, и у нее начались истерики. На самом деле она никогда не была истеричкой, но почему-то решила, что это самый лучший способ поведения в подобной ситуации. Я все время пил и старался как можно меньше быть дома. Как человек, который хочет умереть, но боится наложить на себя руки, я будто искал смерти - гулял один по самым темным улицам и аллеям города, напивался до потери сознания в кабаре, только по апатии уклонился от двух дуэлей... Мне искренне хотелось, чтобы меня убили. Кто угодно: пьяные матросы, грабитель,маньяк. Но случилось так, что мне встретился вампир. Он поймал меня ночью в двух шагах от дома, сделал свое дело и оставил умирать на улице.
- Вы хотите сказать... что он высосал вашу кровь?
- Да, - рассмеялся вампир. - Так оно и бывает.
- Но вам удалось выжить...
- Один шаг отделял меня от смерти, но он уже успел насытиться и бросил меня. Меня нашли на улице и отнесли в постель. Я не помнил, что со мной случилось. Может быть, удар от беспробудного пьянства. Я ничего не ел и не пил, не отвечал на вопросы врача. Я ждал прихода смерти с минуты на минуту. Мать послала за священником. В приступе начавшейся лихорадки я рассказал ему все о видениях брата и о нашей ссоре.
Я вцепился в его руку и не отпускал, заставлял его поклясться, что он не расскажет об этом никому.
"Нет, я не убивал его, - говорил я. - Но я не могу жить, потому что чувствую себя виновником его смерти".
"Это смешно, - отвечал священник. - С какой стати вы считаете себя ответственным за его смерть? Вы слишком много думаете о себе, вот в чем дело. Вы нужны матери, не говоря уже о сестре. Что же касается вашего брата, то он попал в лапы дьявола". Я был так потрясен, что даже не сумел возразить. "Видения - дело рук дьявола, - продолжал он. - Силы сатаны безграничны. Вся Франция сейчас в его власти, а Революция - его величайший триумф". Оказывается, ничто не могло спасти моего брата, кроме молитвы и поста. В то время как близкие пытались удержать его от необдуманных поступков, дьявол восторжествовал в его теле. "Совершенно очевидно, что именно дьявол сбросил вашего брата с лестницы, когда убедился, что его коварный план не удался, - заявил священник. - Вы разговаривали тогда не с братом, но с сатаной".
Эти слова привели меня в бешенство. Он толковал о бесах, о колдовстве среди черных рабов, о похожих случаях в других странах, и наконец я взорвался. Я разгромил всю комнату и едва не прикончил его самого.
- В вашем состоянии? - спросил юноша.
- Безумие помогло мне, - ответил вампир. - Я вытворял такое, что было мне не под силу даже здоровому. Я мало что помню, эта суета мне и сейчас представляется фантастической: я выволок его через заднюю дверь, протащил по всему двору и бил головой о кирпичную стену кухни. Обессиленный, я сам едва не отдал Богу душу. Они усмирили меня и пустили мне кровь. Идиоты! Но самое важное, что именно тогда я осознал всю глубину своего эгоизма. Наверное, потому, что в словах священника услышал отзвук собственных слов, а его высокомерное отношение к брату напоминало мне мои чувства тогда. Как и его болтовня о дьяволе и почти болезненный отказ даже допустить саму мысль, что подлинная святость может быть найдена по соседству.
- Но он действительно верил, что вашим братом овладел дьявол.
- Это обычное человеческое отношение, - мгновенно возразил вампир. - Люди охотнее верят в дьявола, чем в Бога и в добро. Не знаю, почему... Может быть, разгадка проста: творить зло гораздо легче. А говорить, что человеком овладел сатана, - все равно что объявить его сумасшедшим. Во всяком случае, я чувствовал, что именно к этому сводится смысл его слов. Не нужно видеть беса своими глазами, чтобы поверить в его существование. Другое дело - святой. Чтобы с кем-то, живущим рядом с тобой, происходили чудеса, подобные видениям моего брата? Нет, наше самолюбие не может допустить подобного!
- Мне это никогда не приходило в голову, - произнес его собеседник. - Что же случилось с вами дальше? Вы сказали, что вам пустили кровь. Это неминуемо должно было привести к смерти.
Вампир рассмеялся:
- Совершенно верно, но случилось непредвиденное. Вечером тот вампир снова вернулся ко мне, и, как вы думаете, зачем? Ему понадобились мои плантации. Я помню все детали той встречи, словно это произошло вчера. Было уже поздно, моя сестра, дежурившая около постели, заснула. Он вошел с черного хода, открыл двери без единого звука. Он был высокий светловолосый и белокожий и двигался грациозно, как кошка. Первым делом прикрутил лампу и аккуратно прикрыл платком лицо сестры. Она не проснулась: так и спала спокойно всю ночь рядом с миской воды и полотенцем, которым вытирала мне лицо. Утром, когда она встала, я был уже не я.
Вампир вздохнул, облокотился на ручку кресла и обвел взглядом стены комнаты.
- Сперва я подумал, что родные позвали доктора, чтобы он попытался успокоить меня. И привести в чувство. Но когда он подошел поближе и склонился над постелью, мне сразу стало ясно, что я ошибся. Я разглядел его лицо при свете лампы, и понял, что это не просто человек. Его серые глаза горели слишком ярко, да и длинные белые руки явно не были руками человека. Думаю, что в тот момент я догадался, кто передо мной, и все его слова потом уже не были для меня откровением. Я видел вокруг него неземное свечение. Такого существа мне еще не приходилось встречать. Я чувствовал свою полную ничтожность перед ним. Все мысли и терзания, даже страшная вина перед братом и желание умереть, вдруг словно перестали существовать. Я и сам перестал существовать! - Он прижал кулак к груди. - Передо мной открывалась новая жизнь, новые возможности. Он говорил, и мое изумление росло и росло. Рассказывал о своей жизни, о том, кем я могу стать, и прошлое померкло, превратилось в прах. Он заставил меня увидеть со стороны мою мелочную, себялюбивую, бесполезную жизнь. Я понял, сколь неискренни были мои молитвы, обращаемые к Богу и к святым,чьи имена я затвердил по книгам. Они нисколько не изменили моего жалкого, приземленного существования. И я увидел - вот мои подлинные божества, те же, что у всех: пища и деньги, безопасность и комфорт... Прах земной.
На лице юноши появилась смесь замешательства и удивления.
- И вы решили следовать по его пути? - спросил он.
Вампир ответил не сразу.
- Решил - это не совсем точно. Не скажу, что такой исход был неизбежен. Просто после его слов этот путь оказался единственным для меня. И я пошел по нему, не оглядываясь. Хотя нет, один раз оглянулся.
- Один раз? Что вы имеете в виду?
- Мой последний рассвет. Утро, когда я еще не был вампиром и встретил свой последний рассвет. Я навсегда запомнил именно это утро; те, что были раньше, стерлись из памяти. Вот первый бледный свет коснулся окон, матово засветились кружевные занавески; свет становился ярче и ярче, и солнечные пятна обсыпали кроны деревьев. Взошло солнце, кружевной узор занавесок тенью лег на каменный пол, зайчики запрыгали по голове и плечам спящей сестры. Во сне она согрелась и отбросила платок; солнце светило ей прямо в глаза, и она щурилась, не просыпаясь. Стол, на который она уронила голову и руки, весь был залит светом, вода в миске сияла под солнцем. И наконец жаркие лучи коснулись моего лица и рук. Я лежал и думал о том, что рассказывал мне ночью вампир. Я навсегда прощался с рассветом и с прошлой жизнью. Потом я встал и вышел из комнаты. Это был мой последний рассвет.
Вампир замолчал и снова посмотрел в окно. В комнате вдруг стало очень тихо, тишина звенела в ушах. Потом по улице с грохотом проехал грузовик, и шнур выключателя задрожал. И опять все стихло.
- Вы скучаете по рассвету? - спросил юноша.
- Да нет, не очень, - отозвался вампир. - На свете и так много интересного... На чем мы остановились? Кажется, вы хотели узнать, как я стал вампиром?
- Да, пожалуйста, расскажите поподробней.
- Это невозможно объяснить, - сказал он. - Я смогу только описать процесс превращения, облечь ощущения в слова. Но вы поймете, что значило случившееся для меня самого.
Молодого человека вдруг словно осенило чтото, и он хотел было задать еще один вопрос, но вампир уже продолжал рассказ:
- Итак, тот вампир, а звали его Лестат, хотел заполучить мои плантации. Слишком прозаическая причина даровать мне вечную жизнь на этом свете. Надо сказать, он не так уж сильно отличался от обычных людей. Он не считал вампиров членами элитарного клуба, хотя на земле их очень мало. У него были и чисто человеческие заботы. Например, слепой отец, который не знал, что его сын - вампир. Ему стало трудно жить в Новом Орлеане, нужно было кормиться самому и заботиться об отце. Вот почему ему понадобились мои плантации.
Мы приехали в Пон-дю-Лак вечером следующего дня. Я поместил старика в спальню и с помощью Лестата продолжил свой путь к новому состоянию. Нельзя сказать, что перемены произошли сразу, но начиная с какого-то момента у меня уже не было дороги назад. Мое превращение состояло из нескольких шагов, первым из которых стало убийство надсмотрщика. Лестат набросился на него, когда тот спал. Я был рядом: стоял настороже и одновременно проходил испытание на прочность - смогу ли я присутствовать при убийстве человека. Это было труднее и мучительнее всего. Я уже говорил вам, что не боялся умереть, хотя мысль о самоубийстве вызывала у меня отвращение. Но сколь низко я ценил свою жизнь, столь же высоко ставил жизни других людей. К тому же после гибели брата ужас смерти прочно утвердился в моей душе. Мне пришлось увидеть, как надсмотрщик, проснувшись, пытается сбросить с себя Лестата, как отчаянно он борется за жизнь в смертельных объятиях вампира... Наконец он обмяк, но умер не сразу: почти час мы простояли в маленькой спальне и смотрели, как его душа расстается с телом. Это тоже являлось составной частью моего превращения, иначе Лестат ни за что бы не остался в комнате. Затем нам надо было избавиться от трупа. Меня обуял настоящий ужас: я чувствовал, что еще немного - и не выдержу. У меня начался приступ лихорадки, я с трудом передвигал ноги, и, перетаскивая тело, едва сдерживал тошноту. А Лестат только смеялся. Он говорил, что когда я стану настоящим вампиром, тоже буду смеяться. Но он ошибся: я никогда не смеюсь над смертью, хотя часто бываю ее причиной.
Дорогой, идущей вдоль реки, мы вывезли тело надсмотрщика в поле, сбросили его с повозки, порвали на нем плащ, вытащили из карманов деньги и влили в рот немного виски для запаха. Я хорошо знал его жену - она жила в Новом Орлеане - и представлял себе, как она будет горевать, когда труп найдут. Но еще мучительнее была мысль о том, что она никогда не узнает, что на самом деле случилось с ее мужем, что это не простые грабители подстерегли его пьяным на дороге. Когда мы били безжизненное тело, ломали кости и превращали лицо в кровавое месиво, непреодолимое отвращение поднималось у меня в душе. Вы не должны забывать, что все это время Лестат вел себя не как обычный человек. Мне он казался сверхъестественным существом, вроде ангела. Но постепенно его магическая власть надо мной стала ослабевать. Мое сознание раздвоилось. С одной стороны, как я уже говорил, он просто околдовал меня и подчинил себе мою волю. Мое собственное стремление к разрушению и желание быть проклятым вели меня по тому же пути. Именно они помогли Лестату осуществить задуманное. Но в тот момент речь шла не обо мне. Я помогал разрушить жизнь надсмотрщика, его жены, его семьи. Ужас охватил меня, и, может быть, я ускользнул бы от Лестата и окончательно потерял бы рассудок, но безошибочный инстинкт подсказал ему, что происходит со мной.
- Этот инстинкт... - Вампир задумался. - Пожалуй, я мог бы назвать его могучим инстинктом вампира. Для нас малейшее изменение выражения на человеческом лице говорит столько же, сколько оживленная жестикуляция - простым смертным. В Лестате он был развит необычайно сильно. Он поспешно затолкнул меня в экипаж и погнал лошадей домой. "Я хочу умереть, - бормотал я.- Это невыносимо. Ты же можешь убить меня - это в твоих силах. Позволь мне умереть". Я старался не смотреть на него, чтобы не поддаться чарам его безупречной красоты. Он уговаривал меня, называл по имени и смеялся. Он твердо решил, что плантации должны достаться ему.
- Вы думаете, он не позволил бы вам уйти? - спросил юноша.
- Трудно сказать. Но теперь, хорошо зная Лестата, я думаю, он скорее убил бы меня, чем отпустил. Именно этого я и хотел. Точнее, мне казалось, что хотел. Как только мы добрались до дома, я выскочил из кареты и пошел, словно зомби, к кирпичной лестнице, той самой, с которой упал мой брат. Несколько месяцев дом стоял пустой - надсмотрщик жил в отдельном коттедже, - и жаркий и влажный климат Луизианы уже начал свою разрушительную работу. Трещины между кирпичами заросли травой, кое-где даже проглядывали дикие лесные цветы. Помню ощущение ночного холода и сырости, когда, присев на нижние ступеньки лестницы, я положил усталую голову на кирпич, бесцельно перебирая руками крошечные цветочки. Я выдернул целый пучок и зажал в ладони. "Я хочу умереть, убей меня. Убей меня! - повторял я, словно заведенный. - Я стал убийцей и не могу больше жить". Лестат засопел от нетерпения, как бывает, когда выслушиваешь очевидную ложь. И вдруг бросился на меня. В жутком испуге я изо всех сил ударил его ногой в грудь, и его зубы только оцарапали мне горло. Кровь бешено колотилась у меня в висках. Одним движением, настолько стремительным, что я даже не увидел его, он отпрыгнул назад, к подножию лестницы. "Мне показалось, ты хотел умереть, Луи", - сказал он.
Услышав имя, молодой человек кашлянул, словно хотел что-то спросить. Вампир сразу понял его и кивнул:
- Да, меня зовут Луи. - И продолжил рассказ: - Если бы я остался один и дошел до крайней черты, может быть, у меня хватило бы смелости покончить с собой, вместо того чтобы скулить и упрашивать других сделать это за меня. Я представлял себе долгие ежедневные страдания, как расплату за грехи, и мысленно тянулся к ножу, искренне надеясь, что внезапная смерть дарует мне вечное прощение. И еще я видел, как стою на вершине лестницы, там, где стоял брат, а потом падаю вниз и разбиваюсь о камни.
Но у меня не было времени собраться с духом. План Лестата был рассчитан по минутам. "Послушай, Луи", - сказал он и прилег на ступеньки рядом со мной, двигаясь изящно и интимно, словно любовник. Я отшатнулся, но он обнял и прижал меня к груди. Никогда я еще не видел его так близко. В тусклом свете его глаза неестественно сияли на белом лице. Предупреждая мое намерение пошевелиться, он поднес пальцы к моим губам и сказал: "Не двигайся. Я собираюсь высосать твою кровь до последней капли и хочу, чтобы ты лежал тихо, так тихо, чтобы ты слышал, как твоя кровь перетекает в меня. Только силой воли и разума ты должен поддерживать в себе жизнь". Я хотел было сопротивляться, но он так крепко прижимал меня к себе, что все мое распростертое тело находилось в его власти. Я оставил жалкие попытки вырваться, и он впился зубами в мою шею.
Вампир говорил, а юноша забивался в кресло все глубже и глубже. Его лицо напряглось, глаза сузились. Он словно ждал нападения.
- Вы когда-нибудь теряли много крови? - спросил вампир. - Вам знакомо это состояние?
Губы юноши обозначили слово "нет", но звука не получилось. Он сипло откашлялся и наконец сказал:
- Нет.
- Тогда слушайте. Наверху, в гостиной, горели свечи, а снаружи, на галерее, ветер раскачивал масляный фонарь. Эти два света смешались в мерцающее золотистое облако. Словно привидение повисло надо мной, зацепившись за перила лестницы... "Не закрывай глаза", -прошептал Лестат. -Его губы прикоснулись к моей шее. Мурашки побежали у меня по спине. Как при поцелуе...
Некоторое время вампир стоял молча, задумчиво постукивая пальцами по подбородку.
- На несколько минут меня полностью парализовало от слабости, вызванной большой потерей крови. Мне было страшно, я не мог произнести ни слова. Лестат не выпускал меня. Его объятия были подобны стальному обручу.С удивительной отчетливостью ощутил, как резким движением он разжал зубы на моей шее, оставив на ней две крошечные раны. Мне они казались огромными и наполненными болью. Затем он склонился ко мне, разжал сжимавшую мое беспомощное тело руку, поднес ее корту и прокусил себе запястье. Кровь хлынула потоком мне на рубашку и плащ. Казалось, прошла вечность. Он, не двигаясь, сверкающими глазами смотрел на кровь. Мерцающее облако очутилось у него за спиной, и он сам стал похож на ужасный призрак. Трудно сказать с уверенностью, но думаю, я знал, что он собирается сделать. Обессиленный, я лежал и ждал. Вдруг он прижал кровоточащую кисть к моим губам и сказал твердо, даже нетерпеливо: "Пей, Луи!" Я повиновался его приказу, а он продолжал шептать: "Давай, Луи. Поторопись". Я пил, сосал кровь из маленьких дырочек, блаженно, как младенец. Все внимание, все силы моего тела и души сосредоточились на этих маленьких, едва заметных ранках. В тот миг они были для меня единственные источники жизни. И тогда случилось это... - Вампир нахмурился и откинулся на спинку кресла. - Это невозможно описать словами. - Он перешел на шепот. Юноша будто превратился в глыбу льда.
- Когда я почувствовал вкус крови на губах, мне показалось, что вокруг все исчезло, кроме трепещущего золотистого сияния где-то в вышине, но потом я услышал странный звук, доносившийся издалека. Вначале это был только глухой рокот, но скоро он рассыпался на фрагменты и стал походить на барабанный бой. Он становился все громче и громче, словно огромное существо медленно пробиралось к нам сквозь темный незнакомый лес и било в барабан. Вдруг к нему присоединились звуки второго барабана, как будто другое чудовище шло по следам первого, выбирая свой ритм, никак не связанный с прежним. Шум нарастал, наконец проник в каждую клеточку моего тела. Я чувствовал бешеную пульсацию этого ритма в своих венах: вначале один барабан, затем - другой. И вдруг Лестат убрал руку. Я открыл глаза и едва удержался, чтобы не схватить ее и прижать к губам. Наверное, я бы так и сделал, но тут внезапная догадка пронзила меня, подобно молнии: этот барабанный бой был биением наших сердец. Моего и Лестата. - Вампир вздохнул. - Вы поняли хоть что-нибудь? - обратился он к юноше.
- Нет... то есть да, - запинаясь, пробормотал тот. - Хотя... - Он покачал головой.
- Неудивительно, - сказал вампир, глядя в окно.
- Подождите, подождите! - воскликнул юноша. - Лента кончается, я переверну кассету.
Вампир терпеливо ждал.
- Что же случилось потом? - спросил юноша, вытирая вспотевшее лицо платком.
- Я стал видеть по-другому. Глазами вампира, - равнодушно, почти рассеянно ответил Луи. Потом очнулся и продолжил; - Лестат отступил назад, на нижнюю ступеньку лестницы, но в первый момент я просто не узнал его. Прежде его лицо было абсолютно белым и светилось в темноте. Теперь он предстал передо мной полным жизни и крови, излучающим мощное яркое сияние, источник которого находился внутри него самого. Я огляделся по сторонам и обнаружил, что изменился не только Лестат. Преобразилось все вокруг.
Я вдруг словно прозрел и увидел мир во всем разнообразии цветов и форм. Помню, меня так захватила игра красок на пестрых пуговицах плаща Лестата, что я долго не мог оторвать от них глаз. Потом он вдруг рассмеялся, и мне показалось, что за один миг я излечился от многолетней глухоты. Барабанный ритм сердца по-прежнему звучал у меня в ушах, а теперь к нему присоединились раскаты металлического смеха, они слились в общий гул. Как будто одновременно звонят несколько колоколов. Но скоро я научился разделять звуки и старался слушать каждый в отдельности. Потом они снова перемешались, но я уже безошибочно отличал один от другого, эти мягкие, нарастающие звуки, прерывистые, но бесконечные, слившиеся воедино, и такие разные. Перезвоны смеха. - Вампир счастливо улыбнулся. - Перезвон колоколов.
"Перестань таращиться на мои пуговицы, - сказал Лестат. - Пойди лучше в сад, стряхни с себя прах человеческий. И не влюбляйся без памяти в эту ночь, а то заблудишься в трех соснах".
Последнее замечание было и впрямь не лишним; я это понял, едва отошел от дома. Лунный свет на мощеных дорожках сада заворожил меня, я стоял и глядел на них чуть ли не час. Я прошел мимо часовни брата, даже не вспомнив о нем; надо мной шумели дубы, и звуки ночи казались голосами тысячи женщин. Они шептали что-то, манили, звали к себе. Но мое тело переродилось еще не совсем, и, привыкнув к новому зрению и слуху, я почувствовал боль. Все человеческое покидало меня. Человек во мне умирал - начинал жить вампир. И новые, обостренные чувства вампира родили во мне сперва тревогу, а потом и страх перед собственной смертью. Я бросился по ступенькам вверх, в гостиную. Лестат уже деловито разбирал мои счета и бумаги.
"Да ты богач", - приветствовал он мое появление.
"Что со мной происходит?" - закричал я.
"Ты умираешь, только и всего. Перестань валять дурака. Кстати, где у тебя лампы? Я не нашел ни одной, разве что фонарь на улице. Принеси мне его. У тебя столько денег, а ты не можешь раскошелиться на китовый жир".
"Умираю! - кричал я. - Умираю!"
"Это случается с каждым", - сказал Лестат. Он не хотел мне помочь. Даже сейчас, оглядываясь назад, я презираю его за это. Не потому, что я был напуган, а он не утешил меня. Но он мог бы объяснить, что моя смерть, то есть перемена, происходившая со мной, столь же увлекательна и прекрасна, как ночь, которую я только что чувствовал и видел. Но он этого не сделал. Потому что Лестат был совсем не такой, как я. - В словах вампира не было ни тени самодовольства. Только сожаление, что ничего не изменишь.
- Аlогs* [Тем временем (фр.)], - вздохнул он, - я умирал быстро, а значит, и так же быстро умирал мой страх перед смертью. Жаль только, что я не мог спокойно и внимательно следить за своим превращением. Что я не уделил этому больше внимания. Лестат же вел себя как круглый идиот. "Черт побери! - вдруг выругался он. -Я забыл запасти для тебя еду. Ну что я за дурак!" Я едва не сказал, что придерживаюсь того же мнения. "И спать тебе придется со мной, - продолжал он. - Я не успел приготовить для тебя гроб".
Вампир рассмеялся.
- Слово "гроб" вселило в меня такой ужас, что, наверное, на него ушла вся оставшаяся у меня способность бояться. Но ужас быстро прошел, мне только не хотелось лежать в одном гробу с Лестатом. Сам он пошел попрощаться с отцом и сказать, что вернется к вечеру. "Куда ты идешь? Почему ты вечно пропадаешь по ночам?" - стал допытываться старик, и Лестат потерял терпение. Раньше он держался с отцом исключительно вежливо, пожалуй, даже чересчур, но тут взорвался: "Разве я не забочусь о тебе? Я все для тебя делаю, не то что ты для меня. Ты сейчас живешь так, как я никогда не жил, и если мне охота весь день спать и пьянствовать по ночам, то это, черт возьми, мое право!" Старик униженно заплакал. Только особенное состояние чувств, в котором я тогда пребывал, и страшная физическая слабость не дали мне вмешаться. Я наблюдал за происходящим через открытую дверь и не мог отвести глаз от разноцветного покрывала на постели отца Лестата и поразительного смешения красок на его лице. Я завороженно смотрел на голубые вены, пульсирующие под розово-серой кожей, пожелтевшие от старости зубы, мелкую дрожь тонких бескровных губ. "Что за сын, что за сын", - бормотал он. Конечно, он и не догадывался, кто его сын на самом деле. - "Ну ладно, иди куда хочешь. Наверно, ты завел себе подружку и отправляешься к ней по утрам, когда муж уходит из дома. Только дай мне мои четки. Куда они запропастились?" Лестат опять выругался, но выполнил его просьбу...
- Но... - начал было юноша.
- Да? - отозвался Луи. - Простите, я, кажется, не даю вам и слова вставить.
- Вы сказали про четки. Но ведь на них обычно вешают крест...
- Ах вот в чем дело. - Вампир рассмеялся. - Я знаю, ходят слухи, что мы боимся крестов.
- Я думал, вампиру даже смотреть на крест нельзя.
- Чепуха, мой друг, полная чепуха. Я могу смотреть на все, что угодно, так же, как и вы. Иногда даже люблю смотреть на распятия.
- Так значит, и про замочные скважины это все ерунда? Я слышал, что вампиры могут превращаться в дым и просачиваться в запертую комнату.
- Хорошо бы, - смеясь, ответил вампир. - А вообще, недурная идея. Я сам не прочь полазить взад-вперед сквозь замочные скважины, наверное, они приятно щекочут разные места. Нет, - он покачал головой,-это, как вы говорите теперь... бред собачий.
Молодой человек невольно рассмеялся, но быстро посерьезнел.
- Не смейтесь, - сказал вампир. - Есть еще вопросы?
- Да, - слегка покраснев, признался юноша. - Говорят, что вампиру нужно проткнуть колом сердце, чтобы уничтожить.
- То же самое - бред собачий, - Луи старательно произнес согласные буквы, вызвав у юноши смущенную улыбку. - Никаких чудес тут нет. А почему бы вам не закурить? Я вижу, у вас пачка сигарет в кармане.
- Спасибо. - Молодой человек искренне обрадовался. Он засунул сигарету в рот и попытался прикурить, но руки слишком сильно дрожали.
- Позвольте мне, - пришел ему на помощь вампир и, проворно чиркнув спичкой, поднес ее к сигарете. Не сводя глаз с его пальцев, юноша затянулся.
- Пепельница у стены, - сказал вампир и уселся в кресло.
Заметно нервничая, молодой человек встал, вытряхнул в корзину для мусора старые окурки, поставил пепельницу на стол перед собой и положил на ее край сигарету. На белой папиросной бумаге отпечатались влажные пальцы.
- Это ваша комната? - поинтересовался он.
- Нет, - ответил вампир. - Просто комната.
- Что было дальше? - вернулся юноша к прерванному разговору. Его собеседник смотрел на клубы дыма вокруг лампочки на потолке.
- Мы поспешили в Новый Орлеан. Там, в жалкой лачуге на окраине, неподалеку от крепостной стены, Лестат хранил свой гроб.
- Вы все-таки согласились спать вместе с ним?
- У меня не было выбора. Я просил его позволить мне лечь в чулане, но он только удивленно рассмеялся. "Разве ты знаешь, что с тобой случится?" - спросил он. "Скажи, этот гроб волшебный? Почему он такой странной формы?" - не отставал я от него, но не услышал в ответ ничего, кроме смеха. Я не мог себе представить, что буду спать в гробу. Я все еще упорствовал, но вдруг понял, что страх прошел. Это было очень странно. Я всегда боялся замкнутого пространства. Я родился и вырос во французских домах с просторными комнатами и окнами от пола до потолка, и взаперти меня охватывал непреодолимый ужас. Мне становилось не по себе даже в исповедальне. Я спорил с Лестатом и вдруг понял, что цепляюсь за старые страхи только по привычке, потому что пока не могу разобраться в своем новом положении, почувствовать себя раскованным и свободным. "Ты плохо себя ведешь, - отчитал меня Лестат. - Скоро наступит рассвет. К твоему сведению, ты умрешь, если не ляжешь со мной. Солнце разрушит кровь, которую я в тебя влил. Не могу понять, чего ты боишься? Ты как человек, который потерял руку, но все еще говорит, что чувствует в ней боль". Это были самые толковые слова, которые я слышал от Лестата. Я тут же пришел в себя. "Ну, а теперь полезай в гроб, - презрительно приказал он мне, - если, конечно, у тебя есть хоть крупица здравого смысла". И я послушался. Я лежал на Лестате лицом вниз. Это соседство было противно, но страха, к собственному удивлению, я не чувствовал. Лестат задвинул крышку. Я спросил его, умер ли окончательно. У меня зудело и чесалось все тело. "Еще нет, - ответил он. - Ты умрешь к вечеру. Увидишь и услышишь, что все переменилось, но страшного не будет ничего. А теперь спи".
- Он оказался прав? Когда вы проснулись, вы были уже мертвы?
- Правильнее было бы сказать, что я проснулся обновленным, поскольку, как вы, наверно, заметили, жив я и поныне. Умерло только тело. Оно очистилось еще до того, как я лег спать. И мои чувства еще больше отдалились от нормальных человеческих. Но главное, что я понял на следующий же вечер, пока мы прятали гроб и воровали для меня другой из морга, - Лестат мне совершенно не нравится. Я стал почти таким же существом, как он, - конечно, еще не совсем таким, но гораздо ближе, чем до того, как умерло мое тело. Хотя вы не сможете понять этого до конца, ведь вы сейчас такой, каким был я, пока не умер, а для меня живого Лестат был непостижим. Когда я увидел его впервые, это было самое сильное потрясение в моей жизни. Кстати, ваша сигарета догорела.
Юноша положил обгоревший фильтр в пепельницу и достал новую сигарету. На этот раз он справился со спичками.
- Вы хотите сказать, что он потерял все очарование, когда дистанция между вами сократилась?
- Именно так, - удовлетворенно подтвердил вампир и продолжил повествование: - Путешествие назад, в Пон-дю-Лак, подарило мне массу впечатлений, самым скучным и утомительным из которых был Лестат. Мы, как я уже сказал, еще не были с ним на равных. Пользуясь его словами, я все еще боролся с мертвыми частями собственного тела. Я и сам почувствовал это, в ту же ночь, когда впервые убил человека.
Вампир протянул руку через стол и осторожно стряхнул пепел с сигареты молодого человека.
Юноша смотрел на него с нескрываемым страхом, и вампир извинился:
- Простите, я не хотел вас напугать.
- Нет, это вы простите. Мне показалось, что ваша рука... слишком длинная. Вы дотянулись до другого края стола, не двигаясь с места!
- Нет, - ответил Луи и положил ногу на ногу. - Просто я наклонился вперед так быстро, что вы не успели заметить.
- Вы наклонились вперед? Не может быть! Вы сидели все время в точности как сейчас, от- кинувшись на спинку кресла.
- Нет, - твердо сказал вампир, - я вовсе не собираюсь вас разыгрывать. Смотрите, я покажу еще раз. - Он повторил движение, и снова испуганный и смущенный юноша посмотрел на него недоуменно. - Опять вы за мной не угнались. Взгляните: эта рука самой обыкновенной длины. - Он воздел руку над столом и поднял указательный палец вверх, словно ангел, несущий Слово Божье. - Вот в чем принципиальная разница между вашим зрением и моим. Мне самому этот жест показался медленным и даже вялым. И еще я отчетливо расслышал шорох, когда мои пальцы коснулись вашей куртки. Я не собирался пугать вас, честное слово. Но это поможет вам понять, скольконового подарила мне дорога из Нового Орлеана в Пон-дю-Лак.
- Да, - ответил молодой человек потрясенно.
Вампир посмотрел на него долгим взглядом, потом заговорил:
- Я начал рассказывать...
- О вашем первом убийстве.
- Верно. К нашему возвращению плантация походила на потревоженный улей. Был найден труп надсмотрщика, а потом и слепой отец Лестата в моей спальне. Никто не знал, откуда он взялся. В придачу ко всему меня не могли целый день разыскать в городе. Сестра сообщила в полицию, и полицейские приехали в Пон-дю-Лак раньше нас. Уже стемнело. Лестат на скорую руку объяснил мне, что я не должен позволить полицейским видеть себя даже при самом слабом освещении. Поэтому я отвечал на их вопросы в дубовой аллее перед домом, не обращая внимания на просьбы зайти внутрь. Я сказал, что слепой старик - мой гость, что, прибыв прошлой ночью на плантацию, я не застал надсмотрщика и подумал, что он уехал в Новый Орлеан по делам.
Постепенно все улеглось, но управлять плантациями стало трудно. Среди рабов началось брожение, целый день они не работали. В тот год у нас созрел большой урожай сырья, и без надсмотрщика было никак не обойтись. Среди рабов нашлось несколько смышленых парней. Можно было давно передать им работу надсмотрщика, но раньше меня отпугивала их африканская внешность и повадки, и я не хотел знакомиться с ними близко. Теперь же поручил им руководить работой, а лучшему из них пообещал в награду дом надсмотрщика. И еще я забрал с полей двух молодых женщин, чтобы они ухаживали за отцом Лестата. Я постарался втолковать им, что они не должны нарушать наш покой, что за это они получат больше денег. Я и не догадывался, что именно эти рабы, которых я так тщательно выбирал, первыми заподозрят неладное про меня и Лестата. Я не подумал тогда, что их опыт общения сосверхъестественным куда богаче, чем у белых. Для меня это были дикие люди, разве что чуть-чуть одомашненные работой на господина. Как же страшно я ошибался! Но об этом после. Я собирался рассказать о своем первом убийстве. Его подстроил Лестат. Как обычно, бессмысленно и неумело.
- Неумело? - переспросил юноша.
- Я не должен был начинать с людей. Сам я еще не знал, что могу пить кровь животных вместо человеческой. Когда полиция уехала, и рабы успокоились, Лестат потащил меня на болота. Было уже довольно поздно, и в хижинах рабов не горело ни огонька. Вскоре мы потеряли из виду и освещенные окна нашего дома, и я всерьез забеспокоился. Но опять-таки меня мучил не сам страх, а воспоминания о нем. Если б Лестат хотел, он мог бы спокойно объяснить мне, что я нахожусь в полной безопасности - ядовитые змеи и насекомые нам не страшны - и что сейчас лучше всего сосредоточиться на новом умении - видеть в темноте. Вместо этого он предпочел донимать меня бесконечными насмешками и упреками. Его заботило только, как бы поскорее найти жертву и завершить мое посвящение в вампиры.
Нашей конечной целью оказался маленький лагерь беглых рабов. Лестат навещал их и раньше, в результате чего людей в нем уменьшилось примерно на четверть. Он подстерегал тех, кто отходил от костра, или нападал на спящих. Они и не подозревали, куда пропадают товарищи. Больше часа мы ждали в засаде, и вот один из мужчин - а там были только мужчины - отошел от освещенного круга всего на несколько шагов в гущу деревьев. Он расстегнул штаны, оправился и повернулся к нам спиной, чтобы идти назад. И тогда Лестат толкнул меня в бок и прошептал: "Убей его".
Вампир улыбнулся, глядя в широко открытые глаза юноши.
- Я ужаснулся так же, как вы сейчас, и сразу отказался. Раб услышал мой голос и повернулся в нашу сторону, настороженно вглядываясь в темноту. Затем он быстро и молча выхватил из-за пояса длинный нож. Я пригляделся к нему повнимательней: это был здоровый и крепкий мужчина невысокого фоста, голый до пояса. Он произнес какую-то фразу на местном французском диалекте и шагнул вперед. Лестат очутился у него за спиной с поразившей меня быстротой, молниеносным движением вцепился ему в горло и в руку, сжимавшую нож. Не видя ничего в кромешной тьме, раб закричал, попытался сбросить Лестата, но тот уже добрался зубами до горла. Парализованный, как от укуса змеи, раб упал на колени, а Лестат жадно и торопливо сосал его кровь, стараясь успеть насытиться до того, как подбегут другие. "Ты мне порядком надоел", - заявил он, когда обернулся ко мне. Все это время я стоял, не шелохнувшись. Словно насекомые, надежно укрытые темнотой, мы наблюдали за суетящимися и бегающими вокруг рабами. Они нашли раненого и оттащили его к костру, после чего, рассыпавшись веером, углубились в чащу, пытаясь найти нападавшего. "Пошли, надо поймать еще одного, прежде чем они вернутся", - сказал Лестат. Мы вышли из убежища в тени деревьев и бесшумно последовали за человеком, шедшим немного поодаль от других. Я был потрясен. Я не только не мог, но и не хотел нападать на него. Все могло быть иначе, если б Лестат правильно взялся за дело, и мой первый опыт убийства оказался бы куда богаче во многих отношениях.
- Что вы имеете в виду? - спросил юноша.
- Убийство для вампира - не только убийство. И это не значит просто до отвала насосаться свежей крови. Это значит почувствовать чужую жизнь; почувствовать, как она вместе с кровью медленно покидает тело. Убивая, я каждый раз умираю сам и рождаюсь заново, как в ту ночь, когда я сосал кровь Лестата и стук наших сердец слился воедино. Каждый раз это миг величайшего наслаждения, единственного наслаждения, которое доступно вампиру. - Он говорил очень серьезно, будто спорил с кем-то, отстаивал свое мнение. - До сих пор не могу понять, почему Лестат не чувствовал того же. А может быть, чувствовал, но скрывал. Так или иначе, ему не пришло в голову напомнить мне, как я припал к его окровавленной руке - во имя жизни- и не хотел отпускать ее. Он мог найти хорошее место, где я бы совершил первое убийство тихо и достойно. Но он торопился так, словно за нами кто-то гнался. Он догнал раба, бросился на него сзади, вцепился мертвой хваткой и подставил мне обнаженную шею несчастного. "Ну же! - крикнул он нетерпеливо. - Обратной дороги нет". Я подчинился, безвольно и с отвращением. Я встал на колени перед согнувшимся в железных руках Лестата, но продолжающим бороться человеком, придавил его плечи ладонями, добираясь до горла. Мои зубы еще не изменились окончательно, и приходилось вырывать целые куски кожи с мясом из живого тела. Но как только рана стала глубокой и кровь хлынула бурным потоком, я припал к ней губами и начал пить... и все вокруг исчезло.
Лестат, болото, далекий шум в лагере - все перестало существовать. Волшебство повторилось, как в первый раз; я чувствовал, как бьется и затихает в моих руках теплое живое тело. И снова зазвучал барабан - удары его сердца, но теперь они четко совпадали с моим, переполняли мою душу и тело, потом ритм стал замедляться и превратился в долгий, тихий, бесконечный гул. Я парил, плыл в невесомости, и вдруг Лестат оттащил меня от жертвы. "Идиот, он давно уже мертв! - с присущей ему вежливостью сказал он. - Нельзя сосать кровь трупа. Запомни!"
На мгновение я словно обезумел. "Нет, - убеждал я Лестата, - его сердце все еще бьется". Меня неудержимо потянуло снова вцепиться в этого раба.
Я шарил руками по его груди и наконец нашел запястье. Я уже хотел прокусить вену, но Лестат отдернул меня за ногу, а потом ударил по лицу. Пощечина ошеломила меня, но не боль от удара, а шок, эмоциональный взрыв. Я очнулся в смятении и обнаружил, что стою, беспомощно прижавшись спиной к кипарису, и смотрю в темноту, а ночь жужжит у меня в ушах, словно рой насекомых. "Ты умрешь, если притронешься к нему, - поучал меня Лестат. - Если пить кровь мертвеца, он сам высосет тебя до последней капли и заберет с собой. Ты и так перебрал, тебе будет плохо".
Его голос действовал мне на нервы. Я чуть было не бросился на него с кулаками. Но он оказался прав: скоро у меня действительно жутко разболелся живот, мои внутренности словно затягивало в огромную воронку. Потом я узнал, что так бывает, когда чужая мертвая кровь смешивается с собственной. На обратном пути Лестат бесшумно пробирался по лесу, словно сытый кот, а я плелся сзади, голова разламывалась от боли, и резь в желудке не прошла даже по возвращении в Пон-дю-Лак.
Мы сидели в гостиной, Лестат раскладывал пасьянс. Я смотрел на него с отвращением. Он говорил, что скоро я привыкну и научусь убивать. Я не должен позволять себе переживать так, будто еще не стряхнул с себя "прах бренной человеческой жизни". Впрочем, скоро все наладится. "Ты так думаешь?" - спросил я, хотя его мнение не интересовало меня ни в малейшей степени. Уже тогда я понял, что мы с Лестатом слишком разные. Для меня случившееся было подобно мировому катаклизму. Мой мир переменился, я увидел другими глазами все вокруг, начиная с портрета брата на стене в гостиной и кончая маленькой звездочкой в небе за стеклянной дверью галереи. Я не мог себе представить, что другой вампир может быть к этому равнодушен. И чувствовал, что продолжаю меняться. Все, что видел и слышал, было мне безумно интересно, все трогало мою душу - даже шуршание карт, которые глянцевыми рядами ложились на полированное дерево стола.
Скучный и равнодушный, как простой смертный, он раскладывал пасьянс и чертыхался, глядя на карты. Он пытался внушить мне, что ничего особенного не произошло. Он не понимал, что другой может чувствовать иначе. К утру мне окончательно стало ясно, что я стою гораздо выше его, и я горько усмехнулся шутке судьбы, которая послала мне такого учителя. Ну что ж, пусть научит меня тому, что знает сам, а мне остается только терпеть его вздорный характер и злость на все и вся. Лестат стал мне совершенно безразличен. Но я жаждал новых переживаний, столь же прекрасных и всепоглощающих, как первое убийство. И понял, что если хочу научиться чувствовать как можно глубже и сильнее, я должен полагаться только на собственные силы. От Лестата не будет толка.
Уже минуло далеко за полночь. Я поднялся и вышел на галерею. Огромная луна стояла высоко над верхушками кипарисов, заливала светом свежепобеленные стены и колонны, чисто подметенный дощатый пол. Ночной воздух был чист и свеж после короткого летнего дождя, и капельки воды переливались всеми цветами радуги на листьях и траве в саду. Я прислонился спиной к колонне, касаясь головой нежных побегов жасмина, чудом уцелевших в борьбе с глицинией. Я думал о бесконечных возможностях, простирающихся передо мной в пространстве и времени. И тогда решил, что буду принимать все с нежностью и благоговением, черпая из каждой новой встречи то лучшее, что поможет мне двигаться дальше и дальше. Должен признаться, я и сам тогда толком не разбирался в собственных мыслях. Понимаете, я уже не хотел жить, очертя голову, потому что боялся растратить попусту волшебный дар вампира - новое, пристальное видение.
- Я понимаю вас, - не задумываясь, ответил юноша. - Это похоже на любовь.
Глаза вампира засияли.
- Именно так. Это и есть любовь. - Он улыбнулся. - Я рассказываю так подробно, чтобы вы поняли, что между вампирами может пролегать пропасть, поняли, почему я не пошел по пути Лестата. Я презирал его не потому, что он ничего не чувствовал. Просто не мог понять, как можно терять понапрасну этот дар.
Но в ту же ночь он преподал мне еще один урок.
Он всегда приходил в легкомысленный восторг от роскоши, окружавшей его в Пон-дю-Лак. Например, ему очень нравился изящный фарфоровый сервиз, на котором его отцу подавали ужин. Он любил трогать бархатные портьеры и водить носком туфли вдоль замысловатых узоров на ковре. В самую первую ночь на плантации он вынул из китайского шкафчика хрустальную рюмку и сказал: "Я соскучился по бокалам". В его словах прозвучало какое-то зловещее удовольствие, и я пристально посмотрел на него. Как он мне не нравился! "Я хочу показать тебе маленький фокус, - сказал он, - если ты тоже любишь бокалы". Он поставил рюмку на стол и вышел ко мне на галерею. Вдруг он снова переменился и стал похож на крадущееся животное. Его глаза пронзали ночную темноту вокруг дома. Уставившись куда-то под своды ветвей дуба, он постоял минуту, потом перепрыгнул через перила и, мягко приземлившись, бросился вперед. Когда он показал мне добычу, я вздрогнул. Это была крыса. "Перестань вести себя как круглый идиот, черт возьми! - закричал он, увидев мое лицо. - Ты что, никогда крысы не видел?" Здоровенная полевая крыса с необычайно длинным хвостом отчаянно старалась вырваться на волю. Но он держал ее крепко, так, что она даже не могла кусаться. "Иногда попадаются довольно вкусные крысы", - заметил он, подойдя к столу в гостиной. Резким движением он вспорол ножом горло мерзкой твари и быстро наполнил бокал кровью. Труп крысы полетел обратно в сад, а Лестат триумфально поднял бокал и посмотрел сквозь него на пламя свечи. "Если прижмет, можно прожить и на крысах, так что перестань корчить такую физиономию, - сказал он мне. - Кошки, курицы, коровы - все сгодится. Когда плывешь на корабле, например, лучше ограничиться крысами, если не хочешь, чтобы из-за начавшейся паники всякие идиоты отыскали твой гроб. Нет, лучше уж очищать судно от проклятых грызунов". Он сделал глоток с таким видом,словно пил бургундское, после чего, скривившись, недовольно буркнул: "Слишком быстро остывает".
"Ты хочешь сказать, что мы можем пить кровь животных?" - Я был потрясен.
"Да. - Он допил бокал до дна и небрежно швырнул его в камин. Я невольно взглянул на осколки. - Ты ведь не возражаешь? - Он указал на них с саркастической усмешкой. - Очень надеюсь, что нет. Потому что все равно ты вряд ли можешь что-нибудь поделать".
"Отчего же. Я могу, например, запросто вышвырнуть тебя вместе с отцом из Пон-дю-Лака", - ответил я. Впервые за два дня общения с ним я дал волю своим чувствам.
"Зачем? - спросил он с фальшивой тревогой. - Ведь... ты еще многого не знаешь, верно?" - Он рассмеялся. Пробежав пальцами по атласному футляру спинета, он поинтересовался: "Ты играешь?"
Я сказал что-то вроде: "Не трогай!" Это вызвало у него новый приступ веселья.
"Хочу и трогаю! -заявил он. - Кстати, ты даже не знаешь, что может привести к твоей смерти. Было бы обидно умереть именно сейчас".
"Я найду кого-нибудь другого, кто меня научит, - сказал я. - Наверняка ты не единственный на свете. Твоему отцу около семидесяти, значит, ты не так давно стал вампиром. Тебя же учил кто-то..."
"Неужели ты думаешь, что сможешь сам найти других вампиров? Они-то заметят тебя издалека, мой друг, а вот ты их - нет. Так что вряд ли у тебя есть выбор, приятель. Хочешь не хочешь, но именно я - твой учитель, и без меня тебе не обойтись. Не забывай к тому же, что у нас обоих есть о ком позаботиться. Моему отцу нужен доктор, а на тебе - мать и сестра. Не вздумай проболтаться, что ты вампир. Нужно только обеспечить им и моему старику спокойную жизнь. Другими словами, с завтрашнего вечера не мешкай - убивай и занимайся своими плантациями. А теперь пора спать. Для безопасности мы ляжем в одной комнате".
"Ну уж нет, - сказал я. - Ищи себе сам безопасную спальню. Я предпочитаю спать в одиночку".
Он разозлился не на шутку. "Не делай глупостей, Луи, предупреждаю тебя, - сказал он с угрозой. - Ничто тебе не поможет, когда взойдет солнце. Ничто. Отдельные комнаты создают двойные меры предосторожности и двойной риск быть обнаруженным".
Он привел целую кучу доводов, пытаясь запугать меня; но с таким же успехом он мог обращаться к стене. Я внимательно следил за ним, но не слушал. Таинственный ореол вокруг него растаял без следа. Передо мной стоял глупый хрупкий манекен, словно сплетенный из ивовых прутиков, и верещал противным злым голосом.
"Спокойной ночи, я пошел", - сказал я и аккуратно погасил свечи одну за другой.
"Останься хотя бы сегодня, уже почти рассвело", - не унимался он.
"Запрись покрепче и ложись спать. Я сам позабочусь о себе", - сказал я, взял гроб в охапку и пошел вниз по лестнице. Сверху донесся щелчок замка и легкий шелест портьеры.
Небо побледнело, но звезды еще светили. Прошел легкий дождь, и мокрые пятна темнели на мощеных дорожках сада. Я раздвинул кусты дикой розы и терновника, открыл дверь в часовню брата, вошел и опустил гроб на каменный пол перед аналоем. Почерневшие образа были едва различимы в темноте. "Поль, - тихо обратился я к брату, - первый раз в жизни нет во мне ужаса перед твоей смертью. И первый раз в жизни я так сильно чувствую тебя. Я тоскую по тебе, как никогда раньше".
Понимаете, - Луи повернулся к юноше, - именно тогда и совершилось мое полное превращение. Я закрыл деревянные ставни на узких решетчатых окнах, запер дверь. Атласная обивка моего нового ложа слабо светилась во тьме. Я улегся в гроб и захлопнул над собой крышку. Вот так я и стал вампиром.