Результат теста "Кто ты из сериала "Мачеха"?" |
|
|
ппц |
|
|
=\ |
|
|
Без заголовка |
|
|
Без заголовка |
Агата Кристи.
Мертвый Арлекин.
Мистер Саттервейт не спеша шел по Бонд-стрит, наслаждаясь ясной
солнечной погодой. Одет этот старый джентльмен был со свойственной ему
аккуратностью и со вкусом. Он направлялся в Харчестерскую галерею, где
проходила выставка работ некого Френка Бристоу, нового неизвестного
художника, неожиданно ставшего чрезвычайно популярным. А мистер Саттервейт
был меценатом.
В галерее его встретили с доброй улыбкой, как старого знакомого.
- Доброе утро, мистер Саттервейт. Мы знали, что вас не придется долго
ждать. Вы еще не знакомы с картинами Бристоу? Замечательные, просто
замечательные работы.
Очень своеобразный художник.
Мистер Саттервейт купил каталог и, миновав сводчатый проход, вошел в
длинный зал, где висели картины Бристоу. Это были акварели, выполненные с
таким необычайным изяществом, что напоминали цветные гравюры. Старый
джентльмен шел медленно, разглядывая работы. В целом они пришлись по вкусу
мистеру Саттервейту.
Он решил, что успех художника вполне заслужен: тот действительно
обладал оригинальным взглядом на вещи и поистине филигранной техникой
исполнения. Не обошлось, конечно, без не совсем удачных картин и, тем не
менее, этот Бристоу был едва ли не гениален. Мистер Саттервейт задержался
перед небольшой акварелью, на которой был изображен Вестминстерский мост.
По нему спешили автобусы, трамваи, толпы людей. Работа называлась
"Муравейник". Затем старый джентльмен проследовал дальше и, шумно вздохнув
от изумления и неожиданности, застыл на месте.
Его внимание привлекла акварель "Мертвый Арлекин". На полу, выложенном
квадратами черного и белого мрамора, лежал, раскинув руки, человек в
пестром костюме. На заднем плане картины было изображено окно, и через
него на распростертую фигуру смотрел, вроде бы тот же самый, человек. Его
силуэт четко выделялся на фоне ярко-красного заката.
Эта работа взволновала мистера Саттервейта по двум причинам. Во-первых,
он узнал, или ему показалось, что он узнал, - человека, заглядывавшего в
окно. Тот был очень похож на мистера Квина, знакомого Саттервейту по
одной-двум встречам в довольно необычных обстоятельствах.
- Несомненно, он, - пробормотал старый джентльмен. - А если так - что
все это значит?
Мистер Саттервейт знал, что появление мистера Квина всегда
сопровождается драматическими событиями. Вторая причина волнения пожилого
джентльмена объяснялась тем, что он узнал на картине место действия.
- Это терраса в поместье Чарнли, - произнес он. - Любопытно, очень
любопытно.
Саттервейт уже более внимательно взглянул на акварель и задумался: что
же хотел сказать своей картиной автор? Один Арлекин лежит мертвый на полу,
а другой смотрит на него через окно. Или это один и тот же Арлекин? Мистер
Саттервейт пошел дальше, рассеянно осматривая работы, однако его мысли
были заняты той, поразившей его, акварелью. Старый джентльмен
разволновался. Жизнь, которая только сегодня утром казалась ему серой и
однообразной, серой и однообразной уже не была. Саттервейт подошел к
столу, где сидел мистер Кобб, сотрудник Харчестерской галереи. Они были
знакомы много лет.
- Я хочу приобрести картину, - заявил мистер-Саттервейт. Она в каталоге
под номером 39. Разумеется, если она не продана.
- Мистер Кобб заглянул в свой журнал.
- Самая лучшая из его работ, - пробормотал он. - Настоящий шедевр, не
так ли?
Нет, она не продана. - Мистер Кобб назвал цену и добавил: - Ценное
приобретение, мистер Саттервейт. Через год она будет стоить в три раза
дороже.
- Вы всегда так говорите, - улыбнулся пожилой джентльмен.
- И что, я хоть раз был неправ? - спросил мистер Кобб. - Если вам
когда-нибудь и придется продавать свою коллекцию, мистер Саттервейт, я не
верю, что хоть одна из ваших картин будет стоить дешевле той суммы,
которую вы заплатили за нее сами.
- Итак, я беру эту акварель, - заявил Саттервейт. - Я выпишу вам чек
прямо сейчас.
- Вы не пожалеете, что приобрели ее. Мы верим в талант Бристоу.
- Он молод?
- Лет двадцать семь - двадцать восемь.
- Я хотел бы с ним познакомиться, - сказал мистер Саттервейт. - Может,
мы могли бы поужинать с ним как-нибудь вечером?
- Я вам дам его адрес. Думаю, он с удовольствием примет приглашение.
Вас хорошо знают в артистических кругах.
- Вы мне льстите..., - начал Саттервейт, но мистер Кобб перебил его:
- А вот и сам Бристоу. Я познакомлю вас прямо сейчас.
Он встал из-за кресла, и оба подошли к высокому неуклюжему молодому
человеку, который, прислонившись к стене, хмуро, почти свирепо разглядывал
окружающий мир.
Мистер Кобб представил художнику Саттервейта, и старый джентльмен
произнес соответствующую случаю короткую хвалебную речь.
- Я только что имел удовольствие приобрести одну из ваших картин. Она
называется "Мертвый Арлекин".
- А! Ну что ж, думаю, что вы не прогадали, - грубовато заметил Бристоу.
- Чертовски хорошая работа, хотя я и не должен хвалить сам себя.
- Я сразу увидел руку мастера, - продолжал мистер Саттервейт. - Ваши
работы чрезвычайно меня заинтересовали, мистер Бристоу. Они необычайно
зрелы для такого молодого человека. Может вы поужинаете со мной сегодня?
Доставите мне такое удовольствие, если не заняты вечером?
- Нет, не занят, - ответил художник. В его голосе не слышалось ни
чуточки благодарности.
- Тогда давайте встретимся часов в восемь? - предложил старый
джентльмен. - Вот моя визитная карточка.
- Ладно, - сказал Бристоу, и с явным опозданием добавил: - Благодарю.
"Молодой человек очень невысокого мнения о себе и боится, что такое же
мнение о нем имеют все окружающие", - подумал Саттервейт, выходя на
залитую солнцем Бонд-стрит. Он редко ошибался в своих оценках.
Френк Бристоу прибыл в пять минут девятого, и ужин начался. Мистер
Саттервейт был не один. Рядом с ним сидел полковник Монктон. Четвертое
место за овальным столом красного дерева было свободным.
- Я думаю, что, может быть, подойдет мой друг, мистер Квин, - пояснил
Саттервейт. - Вы с ним не знакомы?
- Я никогда ни с кем не знакомлюсь, - проворчал Бристоу.
Полковник Монктон посмотрел на художника с отрешенным интересом, как
будто разглядывал редкий вид медузы. Мистер Саттервейт решил приложить все
усилия, чтобы беседа протекала в дружеской атмосфере.
- Знаете, мистер Боистоу. я особенно заинтересовался вашей картиной,
потому что кажется узнал место, изображенное на ней. Это терраса дома в
поместье Чарнли. Я прав? - молодой человек кивнул, и Саттервейт продолжал:
- Очень интересно, Я останавливался там несколько раз. Вы знакомы с
кем-нибудь из этой семьи?
- Нет, не знаком! - отрезал Бристоу. - Таким семейкам люди нашего сорта
не подходят. Я ездил туда на экскурсию в автобусе.
- Боже мой! - сказал полковник только для того, чтобы что-то сказать. -
В автобусе!
Френк Бристоу хмуро посмотрел на него.
- А почему бы и нет? - сердито спросил он.
Бедный Монктон не знал, что ответить. Он с упреком посмотрел на мистера
Саттервейта, как бы желая сказать: "Эти примитивные формы жизни могут быть
интересны вам, как натуралисту, ну а причем здесь я?"
- Ужасный вид транспорта эти автобусы! - заявил Монктон. - В них всегда
так трясет.
- "Роллс-ройсы" нам не по карману, - огрызнулся молодой человек.
Полковник уставился на него во все глаза. Мистер Саттервейт подумал:
"Если я не смогу заставить этого молодого человека расслабиться, то вечер
у нас будет испорчен".
- Поместье Чарнли всегда вызывает у меня какое-то особое чувство, -
сказал он. - Со времени трагедии я был там только один раз. Мрачный дом,
как будто населенный призраками.
- Верно, - согласился Бристоу.
- Там и в самом деле обитают два привидения, - заметил Монктон. -
Говорят, что на террасу иногда выходит призрак Чарльза I, и что он держит
под мышкой собственную голову, только я забыл, почему. И еще там есть
Плачущая Леди с Серебряным Кувшином, которая всегда появляется после
смерти кого-нибудь из рода Чарнли.
- Чушь, - презрительно фыркнул Бристоу.
- Эту семью преследует злой рок, - торопливо вставил мистер Саттервейт.
- Четверо владельцев титула умерли насильственной смертью, а последний
лорд Чарнли совершил самоубийство.
- Исключительно неприятное происшествие, - мрачно произнес Монктон. -
Когда это случилось, я был там.
- Дайте вспомнить... Это было четырнадцать лет назад, - сказал
Саттервейт. - С тех пор в этом доме никто не живет.
- Не удивительно, - отозвался полковник. - Для молодой женщины это,
конечно, был ужасный удар. Они были женаты только месяц и как раз
вернулись из свадебного путешествия. Решили устроить большой маскарад,
чтобы отпраздновать возвращение.
Как раз, когда начали собираться гости, Чарнли закрылся в Дубовой
Комнате и застрелился. Исключительно странный поступок. Простите... -
Монктон резко повернул голову налево и посмотрел на мистера Саттервейта с
виноватой улыбкой. - Знаете, СаттервеЙт, у меня почему-то пошли мурашки по
коже. Мне на миг показалось, что в этом кресле сидел какой-то человек и
что он что-то мне сказал.
- Да, - продолжал Монктон через пару минут, - это было ужасное
потрясение для Аликс Чарнли. Она была одной из самых красивых девушек,
которых мне приходилось когда-либо видеть. В ней было много того, что люди
называют радостью жизни, а теперь все говорят, что она и сама стала
похожей на привидение. Правда, я ее уже много лет не видел. Кажется, она
проводит большую часть времени за границей.
- А сын?
- Мальчик учится в Итоне[1]. Не знаю, что он будет делать, когда
достигнет совершеннолетия. Не думаю, что он вернется в поместье Чарнли.
- А что, из этого местечка получился бы неплохой парк для отдыха, -
насмешливо заметил Бристоу.
Полковник посмотрел на молодого человека с отвращением.
- Нет, нет, вы не должны так говорить, - вмешался мистер Саттервейт. -
Если бы вы действительно так считали, то никогда не смогли бы нарисовать
вашу картину.
Традиции и атмосфера - это тонкие, непостижимые вещи. Они создаются не
одну сотню лет и если их разрушить, то восстановить за двадцать четыре
часа их невозможно. - Он встал. - Давайте пройдем в комнату для курения. Я
хочу показать вам кое-какие фотографии поместья Чарнли.
Одним из хобби Саттервейта была любительская фотография. Старый
джентльмен очень гордился своей книгой "Дома моих друзей". Все его друзья
были людьми благородного происхождения, и сама книга выставляла
Саттервейта большим снобом, чем он был на самом деле.
- Вот снимок террасы, - пояснил мистер Саттервейт и подал фотографию
художнику.
- Видите, он сделан почти с той же точки, с какой вы рисовали свою
акварель. А вот этот чудесный ковер. Жаль, что снимок не передает цветов.
- Я помню его, - отозвался Бристоу. - Красивая вещь, ярко-красная, как
пламя. Но все равно там этот ковер был немного не к месту. Он чересчур
большой и совсем не смотрится на полу, состоящем из черных и белых
квадратов. На террасе только один этот ковер, и он похож на огромное
кровавое пятно.
- Наверно, он и подсказал тему этой картины? - поинтересовался мистер
Саттервейт, - Наверное, - задумчиво ответил Бристоу. - Лично мне кажется,
что местом трагедии лучше было бы избрать маленькую комнату с панелями,
смежную с террасой.
- Она называется Дубовая Комната, - заметил Монктон. - Совершенно
верно, о ней ходят нехорошие слухи. Там в стене, за панелью, возле камина
есть тайник.
Легенда гласит, что в нем когда-то прятался Чарльз I. Еще в этой
комнате состоялись две дуэли. И именно в ней застрелился Регги Чарнли.
Полковник взял фотографию из рук художника.
- Да, это бухарский ковер, - продолжал он. - Стоит, я думаю, не менее
двух тысяч фунтов. Когда я был в поместье, он лежал в Дубовой Комнате. Там
он был как раз на своем месте. А здесь, на террасе, на этих мраморных
клетках, он выглядит совсем нелепо.
Мистер Саттервейт посмотрел на пустое кресло и задумчиво произнес:
- Интересно, когда этот ковер перенесли из Дубовой Комнаты?
- Наверное, уже потом. Я помню, беседовал с Чарнли в день трагедии и он
сказал, что такие вещи надо вообще держать под стеклом.
Старый джентльмен покачал головой.
- Дом закрыли сразу же после самоубийства, оставив все так, как было.
В их разговор вмешался художник:
- А почему застрелился лорд Чарнди? - осведомился он, оставив свою
агрессивную манеру.
Полковник Монктон неловко пошевелился в кресле:
- Никто об этом никогда не узнает, - рассеянно произнес он.
- Я полагаю, - медленно начал мистер Саттервейт, - что это все-таки
было самоубийство.
Полковник посмотрел на него с откровенным недоумением.
- Разумеется, это было самоубийство. Мой дорогой друг, я же сам
находился тогда в этом доме.
Саттервейт вновь посмотрел на пустое кресло, улыбнулся, как будто
вспомнил какую-то шутку, которая была неизвестна его собеседникам, и
спокойно сказал:
- Иногда человек по прошествии ряда лет видит события более ясно, чем
он видел их в то время.
- Вздор, - фыркнул Монктон. - Сущий вздор! Как это может быть, если со
временем события становятся все более туманными?
Но Бристоу неожиданно пришел на помощь мистеру Саттервейту:
- Я знаю, что вы имеете в виду, - сказал художник. - И, по-видимому,
правы. Это вопрос пропорций, правда? Даже, наверное, больше, чем
пропорций. Теория относительности и все такое.
- Если хотите знать мое мнение, - произнес полковник, - то все эти
теории Эйнштейна - настоящая чепуха. И спириты, и привидения - тоже! - он
свирепо оглядел собеседников. - Разумеется, это было самоубийство.
Практически я своими собственными глазами видел, как все произошло.
- Так расскажите и нам, - попросил мистер Саттервейт, - чтобы мы тоже
увидели все собственными глазами.
Удовлетворенно хмыкнув, полковник устроился в кресле поудобней и начал:
- Случившееся было для всех огромной неожиданностью. Чарнли вел себя,
как обычно. На маскарад должно было приехать много людей. Никто и
представить себе не мог, что хозяин пойдет и застрелится как раз тогда,
когда начнут прибывать гости.
- Более тактично было бы, если бы он подождал до отъезда гостей, -
заметил Саттервейт.
- Конечно. Чертовски неделикатный поступок.
- Нетипично, - добавил старый джентльмен.
- Да, - согласился полковник. - Совсем нехарактерно для Чарнли.
- И все же это было самоубийство?
- Разумеется. Я и еще двое или трое стояли на втором этаже: служанка
Острандеров, Элджи Дарси, ну и еще пара человек. Внизу Чарнли пересек холл
и вошел в Дубовую Комнату. Служанка сказала, что выражение его лица было
ужасным, глаза выпучены, но это, конечно, чепуха, потому что с того места,
где мы стояли, она не могла видеть его лицо. Но Чарнли действительно шел
как-то сгорбившись, как будто нес на плечах тяжелую ношу. Одна из девушек
позвала его. Кажется, это была чья-то гувернантка, которую леди Чарнли
включила в число гостей по доброте душевной. Эта девушка сказала: "Лорд
Чарнли, леди Чарнли желает знать..." Он ничего не ответил ей, зашел в
Дубовую Комнату, захлопнул дверь. Мы слышали, как в замочной скважине
повернулся ключ. Буквально минуту спустя раздался выстрел.
Мы бросились вниз по лестнице. В Дубовой Комнате есть еще одна дверь.
Она выходит на террасу. Та дверь тоже была закрыта на ключ. В конце концов
мы взломали ее. Чарнли лежал на полу - мертвый - возле его правой руки был
пистолет. И что же это, если не самоубийство? Несчастный случай? И не
говорите.
Другим объяснением может быть убийство, но убийства не бывает без
убийцы.
Надеюсь, вы согласны с этим?
- Убийца мог скрыться, - предположил мистер Саттервейт.
- Это невозможно. Если у вас найдется листок бумаги и карандаш, я
нарисую вам план этой части дома. В Дубовую Комнату ведут две двери: одна
выходит в холл, другая - на террасу. Но обе они были закрыты изнутри, и
ключи находились в замках.
- А окно?
- Тоже было закрыто и жалюзи опущены.
Воцарилось молчание.
- Вот и все, - торжественно произнес Монктон.
- Похоже на это, - печально согласился Саттервейт.
- Учтите, - продолжал полковник, - хотя я только что смеялся над всеми
этими спиритами, должен вам сказать, что в поместье Чарнли была
действительно какаято жутковатая атмосфера, особенно в Дубовой Комнате. В
панелях стен имеется несколько дырок от пуль - там состоялось несколько
дуэлей. На полу какое-то странное пятно, которое всегда проступает на
досках, хотя их меняли несколько раз. А после этого случая, наверное,
появилось и второе пятно - кровь бедного Чарнли.
- И много было крови, когда он застрелился? - поинтересовался мистер
Саттервейт.
- Очень мало. На удивление мало, как сказал доктор.
- Чарнли выстрелил себе в голову?
- Нет, в сердце.
- Это не так-то просто сделать, - заметил Бристоу. - Попробуй найди
точно, где у тебя сердце. Я бы никогда не стрелял в сердце.
Мистер Саттервейт покачал головой. Он был не совсем доволен. Рассказ
Монктона должен был, как надеялся старый джентльмен, натолкнуть его... на
что? Он и сам не знал.
- Да, мрачноватое это место, - повторил полковник.
- Хотя лично я не видел там ничего особенного.
- А вы случайно не видели там Плачущей Леди с Серебряным Кувшином?
- Нет, сэр, не видел, - с чувством ответил Монктон. - Но все слуги в
доме Чарнли клялись, что видели.
- Суеверие было проклятьем средних веков, - заявил художник. - И сейчас
его отголоски еще встречаются то там, то здесь, хотя, слава богу, мы
постепенно избавляемся от этого.
- Суеверие, - задумчиво повторил мистер Саттервейт, и опять посмотрел
на пустое кресло. -Иногда... Как вы думаете, суеверие может оказаться
полезным?
Бристоу удивленно уставился на старого джентльмена.
- Полезным - совсем неподходящее слово.
- Ну, теперь-то, я надеюсь, у вас не осталось сомнений, Саттервейт? -
спросил полковник.
- Не осталось, - согласился старый джентльмен. - И все равно кажется
странным, что недавно женившийся человек, молодой, богатый, счастливый,
готовящийся отпраздновать свое возвращение после свадебного путешествия, и
вдруг совершает такой бессмысленный поступок. Чрезвычайно странно, но я
согласен: от фактов никуда не денешься. Истина - в фактах, - тихо произнес
Саттервейт и нахмурился.
- И никто никогда не узнает, что же стояло за этим поступком, - заметил
Монктон.
- Конечно, ходили слухи, всевозможные слухи. О чем только не судачат
люди.
- Но достоверно никто ничего не знал, - задумчиво продолжил Саттервейт.
- На детективный роман совсем не похоже, да? - сказал художник. -
Никому не было никакой выгоды от смерти этого человека.
- Никому, кроме неродившегося ребенка, - возразил мистер Саттервейт.
Монктон хмыкнул.
- Какой удар для бедного Хьюго Чарнли, - заметил он. - Как только стало
известно, что леди Чарнли ждет ребенка, на его долю выпало чрезвычайно
приятное занятие сидеть и ждать, затаив дыхание, мальчик это будет или
девочка. Да и его кредиторы тоже поволновались. Когда родился мальчик,
разочарование было всеОбщим.
- А вдова очень переживала смерть Чарнли? - поинтересовался Бристоу.
- Бедняжка, - произнес полковник. - Никогда этого не забуду. Она не
плакала, не впадала в истерику, ничего такого. Она как будто... окаменела.
Как я уже сказал, вскоре после этого леди Чарнли закрыла поместье и,
насколько я знаю, никогда больше не возвращалась туда.
- Итак, мотив самоубийства окутан мраком, - констатировал художник,
слегка улыбнувшись. - Или здесь замешан другой мужчина, или другая женщина
- одно из двух, да?
- Похоже, - согласился Саттервейт.
- Скорее всего другая женщина, - продолжал художник, - поскольку вдова
так больше и не вышла замуж. Лично я ненавижу женщин, - добавил он
хладнокровно.
Мистер Саттервейт слегка улыбнулся. Заметив это, Бристоу набросился на
старого джентльмена, как ястреб.
- Можете смеяться, но я действительно ненавижу женщин. Они все только
портят.
Всюду вмешиваются. Не дают работать. Они... Только один раз я встретил
женщину, которая... Ну, в общем, интересного человека.
- Я тоже считаю, что хоть одну можно найти, - заметил Саттервейт.
- Нет, я совсем не в том смысле. Я... Я встретил ее случайно. Это было
в поезде.
В конце концов, - добавил молодой человек с вызовом, - почему это
нельзя знакомиться в поездах?
- Можно, можно, - успокоил его старый джентльмен. - Поезд нисколько не
хуже любого другого места.
- Он шел с севера. В купе нас было только двое. Не знаю почему, но мы
разговорились. Я даже не спросил, как ее зовут, и, наверное, никогда
больше ее не встречу. Не знаю, хотелось бы мне этого. Конечно, я могу... и
пожалеть об этом, - художник замолчал, потом вновь заговорил, пытаясь
яснее выразить свою мысль: - Эта женщина, знаете, она какая-то нереальная.
Призрачная, Как будто пришла из кельтских сказок.
Саттервейт понимающе кивнул. Он легко представил себе ситуацию:
практичный и рассудительный Бристоу и его спутница, воздушная, почти
бесплотная. Призрачная, как сказал он сам.
- Наверное, таким может стать человек, переживший что-то ужасное, почти
невыносимое, - продолжал художник. - Такой человек, вероятно, попытается
убежать от действительности, укрыться в своем собственном мирке, и через
какое-то время он будет уже не в состоянии вернуться к реальной жизни.
- С ней это и случилось? - с любопытством спросил мистер Саттервейт.
- Не знаю, - произнес Бристоу. - Она мне ничего не сказала, и я только
предполагаю. Если хочешь прийти к какому-то выводу, надо шевелить мозгами.
- Да, медленно произнес Саттервейт. - Надо шевелить мозгами.
Дверь открылась и старый джентльмен поднял голову. Он с надеждой
посмотрел на лакея, но, услышав его слова, был разочарован.
- Леди, сэр. Желает видеть вас по весьма срочному делу. Мисс Аспасия
Глен.
Саттервейт в изумлении поднялся из-за стола. Он уже слышал это имя. Да
и кто в Лондоне не знал об Аспасии Глен? Моноспектакли Женщины с Шарфом
(как рекламировали ее в афишах) захватили столицу буквально врасплох. С
помощью обыкновенного шарфа эта актриса пародировала различных людей. Ее
шарф становился то чепцом монашки, то платком мельника, то головным убором
крестьянки, то еще чем-нибудь, причем все образы, созданные мисс Глеи,
были непохожи один на другой. Мистер Саттервейт очень уважал эту женщину
как актрису, но - так уж получилось - не имел до сих пор возможности
познакомиться с ней. Визит Аспасии Глен в столь неожиданный час
заинтриговал старого джентльмена.
Мисс Глен сидела на середине покрытого золотой парчой дивана. Она
выглядела хозяйкой комнаты. Мистер Саттервейт сразу понял, что эта женщина
хочет стать и хозяйкой ситуации. К своему удивлению он почему-то
почувствовал к гостье антипатию, хотя прежде искренне восхищался талантом
Аспасии Глен. В свете огней рампы она казалась ему трогательным созданием,
вызывала симпатию. На сцене она производила впечатление женщины тоскующей,
заставляющей задуматься. Но теперь, когда мистер Саттервейт оказался с ней
лицом к лицу, им овладели совершенно иные чувства. В Аспасии Глен было
что-то жестокое, вызывающее и упрямое. Это была высокая темноволосая
женщина лет тридцати пяти, очень симпатичная. Несомненно, она делала
ставку на свою красоту.
- Вы должны простить меня за столь неожиданный визит, мистер
Саттервейт, - произнесла она сочным соблазнительным голосом. - Не хочу
сказать, что я всегда желала познакомиться с вами, но сейчас я рада такой
возможности. Что касается моего визита, - женщина засмеялась, - э-э-э...
Мне нужна одна вещь, Я ничего не могу с собой поделать. Когда мне хочется
иметь какую-нибудь вещь, она просто должна у меня быть.
- Я приветствую любой повод, который свел меня с такой очаровательной
женщиной, - по-старомодному галантно произнес старый джентльмен.
- Вы очень любезны, - сказала Аспасия Глен.
- Моя дорогая леди, - продолжал мистер Саттервейт. - Разрешите мне
поблагодарить вас за то удовольствие, которое я получаю каждый раз, когда
смотрю ваши спектакли.
Мисс Глен обворожительно улыбнулась.
- Я перейду прямо к делу. Сегодня я была в Харчестерской галерее и
увидела там картину, без которой просто не смогу жить. Я хотела купить ее,
но оказалось, что она уже куплена вами. Поэтому... - женщина сделала
паузу, - в общем, мне очень нужна эта картина. Дорогой мистер Саттервейт,
я просто должна иметь ее. Я принесла чековую книжку, - мисс Глен с
надеждой взглянула на него. - Говорят, что вы исключительна добрый
человек. Знаете, все люди добры ко мне. Меня это портит, но факт остается
фактом.
Таковы былх методы Аспасии Глен. Мистер Саттервейт внутренне возмутился
ее чрезмерным старанием обольстить его своими женскими чарами и этой игрой
в испорченного ребенка. Ее манеры вроде должны были вызвать в нем
положительный отклик, но этого не произошло. Аспасия Глен сделала ошибку:
она посчитала его старым дилетантом, которого может легко обольстить
хорошенькая женщина. Но за галантным поведением мистера Саттервейта
скрывался проницательный и критичный наблюдатель. Старый джентльмен видел
людей такими, какими они были, а не такими, какими казались. И на этот раз
он увидел перед собой не очаровательную особу, желающую удовлетворить свой
каприз, а безжалостную эгоистку, пытающуюся во что бы то ни стало добиться
своего. Причины этого мистер Саттервейт пока не знал. И он решил не
уступать: картина "Мертвый Арлекин" останется у него. Старый джентльмен
быстро прикинул, как можно ответить отказом и не показаться излишне резким.
- Я уверен, - начал он, - что все вокруг готовы выподнять ваши желания
и испытывают при этом огромное - То есть, вы уступите мне эту картину?
Мистер Саттервеит медленно и с сожалением покачал головой.
- Боюсь, это невозможно. Видите ли, - он сделал паузу, - я купил эту
картину для одной женщины. Это подарок.
- О! Но ведь...
В это время резко зазвонил телефон. Пробормотав извинения, старый
джентльмен снял трубку.
- Могу я поговорить с мистером Саттервейтом? - услышал он чей-то
слабый, безжизненный голос, доносившийся как будто очень издалека.
- Да, я вас слушаю.
- Я леди Чарнли, Аликс Чарнли. Вы, наверное, не помните меня, мистер
Саттервеит.
Мы встречались с вами много лет назад.
- Моя дорогая Аликс, ну конечно же я вас помню.
- Я хочу просить вас об одном одолжении. Сегодня я ходила на выставку в
Харчестерскую галерею. Там была одна картина, "Мертвый Арлекин". На ней
изображена терраса в нашем поместье, Чарнли. Вы, наверное, узнали ее. Я...
Я бы хотела иметь эту картину, но она была продана вам, - женщина
помолчала. - Мистер Саттервеит, по некоторым причинам мне очень нужна эта
картина. Может, вы уступите ее мне?
"Вот так чудеса", - подумал мистер Саттервеит и заговорил, радуясь
тому, что Аспасия Глен может слышать только половину его беседы с леди
Чарнли.
- Я буду счастлив, если, вы примете этот подарок, - старый джентльмен
услышал за спиной отрывистое восклицание мисс Глен и поспешил продолжить:
- Я купил эту картину для вас. Именно так. Но послушайте, моя дорогая
Аликс, я хочу, чтобы вы выполнили одну мою просьбу.
- Ну, конечно, мистер Саттервеит. Я вам так благодарна.
- Я хочу, чтобы вы прямо сейчас приехали ко мне домой.
Последовала небольшая пауза, затем леди Чарнли ответила:
- Хорошо, я приеду.
Саттервеит положил трубку и повернулся к мисс Глен.
- Так вы об этой картине говорили с ней? - быстро и сердито спросила
она.
- Да, - подтвердил старый джентльмен. - Леди, которой я дарю эту
картину, приедет сюда через несколько минут.
Неожиданно лицо Аспасии Глен вновь расплылось в улыбке.
- Но вы дадите мне возможность убедить ее уступить картину мне?
- Я даю вам такую возможность.
Странное волнение овладело мистером Саттервейтом. Перед ним
разворачивалась человеческая драма, и конец ее был предопределен. Он,
Саттервеит, сторонний наблюдатель жизни, играл сейчас в этой драме
заглавную роль.
- Давайте пройдем в другую комнату, - обратился он к женщине. - Я хочу
познакомить вас с моими друзьями.
Он открыл дверь и пропустил мисс Глен. Они пересекли холл и вошли в
комнату для курения.
- Мисс Глен, - произнес Саттервеит, - позвольте представить вам моего
старого друга полковника Монктона. А это мистер Бристоу, художник, картина
которого так восхитила вас.
Старый джентльмен вздрогнул: из кресла, которое было пустым, когда он
уходил, поднялась третья фигура.
- Мне кажется, вы ожидали меня сегодня вечером, - заявил мистер Квин. -
Пока вы отсутствовали, я познакомился с вашими друзьями. Я очень рад, что
мне удалось навестить вас.
- Мой дорогой друг, - начал Саттервейт. - Я... Я старался продолжать
без вас, насколько это в моих силах, но... - и он запнулся под чуть
насмешливым взглядом темных глаз мистера Квина. - Позвольте представить.
Мистер Харли Квин[2], мисс Аспасия Глен.
Мисс Глен - или это только показалось Саттервейту? - слегка отпрянула.
Странное выражение появилось на ее лице и тут же пропало.
- Я понял, - неожиданно громко заявил Бристоу.
- Что поняли?
- Понял, что привело меня в такое замешательство, - художник с
любопытством уставился на мистера Квина. затем повернулся к Саттервейту. -
Видите? Вы видите, как мистер Квин похож на Арлекина на моей картине - на
того человека, который смотрит через окно?
На этот раз старому джентльмену никак не могло почудиться: мисс Глен
шумно вздохнула и отступила на один шаг назад.
- Я же говорил вам, что жду еще одного гостя - торжественно заявил
мистер Саттервейт. - Должен сказать, что мистер Квин - человек необычных
способностей:
он раскрывает любые тайны. Он заставляет вас видеть все совершенно в
другом свете.
- Вы медиум, сэр? - поинтересовался полковник Монктон, с сомнением
оглядывая мистера Квина.
Тот улыбнулся и медленно покачал головой.
- Мистер Саттервейт преувеличивает, - спокойно произнес он. - Пару раз
я был свидетелем того, как он провел изумительную дедуктивную работу.
Почему он относит свои успехи на мой счет, я сказать не могу. Вероятно, по
причине скромности.
- Нет, нет, - взволнованно продолжал пожилой джентльмен. - Все не так.
Вы помогли мне увидеть факты. - которые я и сам должен был видеть... Нет,
я их видел, но не сознавал этого.
- Должен признаться, чертовски путано вы говорите, - заметил полковник
Монктон.
- Нет, все очень просто, - возразил мистер Квин. - Беда в том, что мы
просто спешим дать фактам неправильное истолкование.
Аспасия Глен повернулась к Френку Бристоу.
- Я хочу знать, - нервно начала она, - что натолкнуло вас на мысль
нарисовать эту картину?
Художник пожал плечами.
- Я и сам это не совсем понимаю, - признался он. - Что-то в этом доме,
в поместье Чарнли я имею в виду, захватило мое воображение. Большая пустая
комната. Терраса. Наверное, мне пришли в голову всякие сказки о
привидениях и прочих подобных вещах. Еще я услышал историю о последнем
лорде Чарнли, его самоубийстве. А если человек мертв, но его душа
продолжает существовать? Знаете, это была такая странная мысль. И вот душа
взирает снаружи на свое мертвое тело и все понимает.
- Что вы имеете в виду "все понимает"? - спросила мисс Глен.
- Ну, понимает, как это произошло. Понимает...
Дверь открылась и лакей объявил, что приехала леди Чарнли.
Мистер Саттервейт отправился встретить ее. Он не видел Аликс Чарнли лет
четырнадцать. В его памяти она осталась цветущей и жизнерадостной
женщиной. А сейчас... Перед ним стояла Окаменевшая Леди. Бледная, очень
красивая, она, казалось, не шла по земле, а плыла, как снежинка,
подхваченная ледяным ветром.
Такая холодная, такая отрешенная она казалась нереальной.
- Как хорошо, что вы пришли, - сказал мистер Саттервейт.
Он провел гостью в комнату. Увидев Аспасию Глен, леди Чарнли сделала
жест, как будто узнав ее, и остановилась, так как актриса никак не
отреагировала.
- Извините, - пробормотала Аликс, - мы с вами уже где-то встречались,
правда?
- Вероятно, вы видели мисс Глен в театре, - подсказал мистер
Саттервейт. - Леди, Чарнли, это мисс Аспасия Глен.
- Очень рада познакомиться с вами, леди Чарнли, - произнесла Аспасия
Глен. Ее голос неожиданно приобрел этакий заморский акцент, и старый
джентльмен сразу же вспомнил один из ее многочисленных сценических образов.
- Полковника Монктона вы знаете, - продолжал Саттервейт, - а это мистер
Бристоу.
Щеки леди Чарнли слегка порозовели.
- С мистером Бристоу я тоже однажды встречалась, - чуть улыбнувшись,
заявила она. - В поезде.
-А это мистер Харли Квин.
Старый джентльмен внимательно наблюдал за Аликс, но на этот раз он не
увидел в ее глазах ни малейшего признака того, что женщина знала мистера
Квина. Мистер Саттервейт пододвинул ей кресло, сел сам. Прочистив горло и
немного волнуясь, он начал:
- Я... Это не совсем обычная встреча. Все дело в картине, которую я
сегодня купил. Мне кажется, что если бы мы захотели, то могли бы...
кое-что прояснить.
- Саттервейт, вы собираетесь устроить спиритический сеанс? -
поинтересовался Монктон. - Вы сегодня какой-то странный.
- Нет, не совсем сеанс, - возразил тот. - Но мой друг, мистер Квин
верит, и я с ним согласен, что мысленно обратив взор в прошлое, можно
увидеть факты такими, какими они были на самом деле, а не такими, какими
они всем казались.
- В прошлое? - переспросила леди Чарнли.
- Я имею в виду самоубийство вашего супруга, Аликс. Я понимаю, вам
больно вспоминать все это...
- Нет, - сказала Аликс Чарнли, - не больно. Тепер мне уже ничего не
страшно.
Мистер Саттервейт вспомнил слова Френка Бристоу: "Эта женщина, знаете,
она какая-то нереальная. Призрачная. Как будто пришла из кельтских сказок".
Призрачная, - назвал он ее. Именно так. Призрак когда-то жизнерадостной
женщины.
Так где же та, настоящая Аликс? И старый джентльмен сам ответил на свой
вопрос:
"В прошлом. Отделенном четырнадцатью годами".
- Моя дорогая, - произнес он, - вы меня пугаете. Вы как та Плачущая
Леди с Серебряным Кувшином.
Дзынь! Аспасия зацепила локтем кофейную чашку, она упала на под и
разбилась вдребезги. Мистер Саттервейт только махнул рукой в ответ на
извинения мисс Глен.
Он подумал: "Мы все ближе и ближе - но к чему?"
- Давайте поговорим о событиях четырнадцатилетней давности, - начал
Саттервейт.
- Лорд Чарнли застрелился. Покакой причине? Никто не знает.
Аликс слегко пошевелилась в кресле.
- Леди Чарнли знает, - неожиданно заявил Френк Бристоу.
- Чепуха..., - начал Монктон и замолчал. Нахмурившись, он с
любопытством взглянул на женщину.
Та посмотрела на актрису. Полковник своим взглядом как будто вынудил
говорить леди Чарнли. Она медленно кивнула.
- Да, совершенно верно. Я знаю. - Ее голос был, как снег, холодный и
мягкий. - Вот почему я никогда не смогу вернуться в наше поместье. Вот
почему, когда мой сын Дик хочет, чтобы мы вернулись в Чарнли, я отвечаю
ему, что это невозможно.
- Вы объясните нам причину, леди Чарнли? - спросил мистер Квин.
Аликс взглянула на него. Потом, будто загипнотизированная, заговорила
спокойно и естественно, как ребенок:
- Объясню, если хотите. Теперь уже все равно. Среди бумаг моего мужа я
нашла письмо. Потом я уничтожила его.
- Какое письмо? - поинтересовался мистер Квин.
- Письмо от девушки, от одной бедной девушки. Она была воспитательницей
у Мериамов. Мой супруг... Он был с ней в близких отношениях... Это
случилось перед самой нашей свадьбой, мы были уже помолвлены. Та
девушка... Она забеременела.
Написала ему письмо, грозила, что все расскажет мне. Поэтому он и
застрелился.
Аликс устало и рассеянно посмотрела на собравшихся. Она напоминала
ребенка, который только что ответил хорошо заученный урок. Полковник
Монктон высморкался.
- Боже мой, - произнес он. - Значит, вот в чем дело. Ну что ж, этот
факт прекрасно объясняет его поступок.
- Да? - спросил мистер Саттервейт. - Но он не объясняет одну вещь. Он
не объясняет, почему мистер Бристоу нарисовал эту картину.
- Что вы хотите этим сказать?
Старый джентльмен взглянул на мистера Квина, как бы ожидая его
поддержки.Очевидно, он ее получал, поскольку решил продолжить:
- Да, я знаю, что это покажется всем вам сущей бессмыслицей, но
разгадка этой тайны заключена в картине. Мы все собрались здесь из-за этой
картины. Эта акварель должна была быть нарисована - вот что я хочу сказать.
- Вы имеете в виду, что Дубовая Комната оказывает на людей какое-то
сверхъестественное влияние? - спросил полковник.
- Нет, - возразил мистер Саттервейт. - Не Дубовая Комната. Терраса.
Именно она!
Душа мертвого человека видит через окно свою собственную оболочку на
полу.
- Чего быть не может, - добавил Монктон, - поскольку тело лежало в
Дубовой Комнате.
- А если нет? - продолжал старый джентльмен. - А если оно действительно
лежало там, где увидел его в своем воображении мистер Бристоу? Я имею в
виду на черно-белых клетках террасы, напротив окна.
- Вы говорите чепуху, - заметил полковник. - Если бы труп лежал на
террасе, мы бы не нашли его в Дубовой Комнате.
- Его могли туда перенести, - возразил Саттервейт.
- В таком случае, как мы могли видеть, что лорд Чарнли входил в Дубовую
Комнату?
- спросил полковник.
- Но вы же не видели лица этого человека, правда? - ответил старый
джентльмен. - Вы только, видели, что какой-то человек в маскарадном наряде
прошел в Дубовую Комнату.
- Да, в парике и парчовом костюме, - согласился Монктон.
- Вот именно. И вы подумали, что это был лорд Чарнли, поскольку та
девушка обратилась к нему, как к лорду Чарнли.
- Но когда несколько минут спустя мы вбежали в комнату, там находился
только мертвый Регги Чарнли. Уж это вам объяснить не удастся.
- Да, - обескураженно произнес Саттервейт. - Да... Вот если бы там было
какое-то потайное убежище.
- Вы вроде бы говорили о каком-то "тайнике монаха"[3] в этой комнате? -
обратился к полковнику Френк Бристоу.
- О! - воскликнул мистер Саттервейт. - А если... - он махнул рукой,
требуя тишины, затем, прикрыв лоб ладонью, заговорил медленно и
нерешительно. - У меня появилась одна идея. Это только предположение, но
оно кажется мне вполне логичным. Допустим, что лорда Чарнли застрелили.
Убийство произошло на террасе.
Затем преступник и его сообщник перенесли тело в Дубовую Комнату и
положили рядом с правой рукой пистолет. Далее. "Самоубийство" лорда Чарнли
ни у кого не должно вызывать сомнений, мне кажется, это очень легко
сделать. Преступник в парчовом наряде и парике пересекает холл и
направляется к Дубовой Комнате, а его сообщник, стоя на лестнице,
обращается к нему, как к лорду Чарнли для того, чтобы у присутствующих
создалось впечатление, что это и есть Регги Чарнли. Затем мнимый хозяин
поместья входит в Дубовую Комнату, закрывает изнутри обе двери и стреляет
в стену. Не забывайте, что в панели комнаты уже есть следы пуль от дуэлей,
так что никто не обратит внимания на еще одну дырку. Затем убийца прячется
в "тайнике монаха". Когда двери взломали и в комнату вбежали люди, все они
были уверены, что лорд Чарнли совершил самоубийство. Других предположений
ни у кого не возникло.
- Мне кажется, все это ерунда, - заявил полковник. - Не забывайте, что
у Чарнли был повод лишить себя жизни.
- Да, письмо, которое нашли после его смерти, - продолжал старый
джентльмен. - Лживое, жестокое письмо, которое сочинила очень умная, но
бессовестная женщина, желавшая сама стать леди Чарнли.
- Кого вы имеете в виду?
- Я имею в виду сообщницу Хьюго Чарнли, - заявил мистер Саттервейт.
Знаете, Монктон, всем было известно, что этот человек мерзавец. Он был
уверен, что унаследует титул, - резко повернувшись к леди Чарнли, старый
джентльмен спросил:
- Как звали девушку, написавшую это письмо?
- Моника Форд, - ответила та.
- Скажите, Монктон, это Моника Форд обратилась к лорду Чарнли, когда он
направлялся в Дубовую Комнату?
- Да, теперь, когда вы спросили об этом, я припоминаю, что это была она.
- О, это невозможно, - заявила Аликс. - Я... Я ходила к ней потом по
поводу этого письма. Она сказала, что все это правда. После этого я ходила
к Монике Форд только один раз, но она же не могла притворяться все это
время.
Мистер Саттервейт посмотрел на Аспасию Глен.
- Могла, - спокойно заявил он. - Вероятно, у нее были задатки
талантливой актрисы.
- Но вы не объяснили еще одного, - заметил Френк Бристоу. - На террасе
должны были остаться следы крови. Обязательно. Преступники не успели бы
вытереть их в спешке.
- Не успели бы, - согласился старый джентльмен. - Зато они могли
сделать другое, и это заняло бы у них пару секунд: они могли бросить на
окровавленный пол бухарский ковер. До этого вечера никто не видел ковра на
террасе.
- Думаю, что вы правы, - заявил Монктон. - Но все равно, рано или
поздно, кровь надо было вытереть?
- Да, - ответил Саттервейт. - Глубокой ночью. Женщина с кувшином или
тазиком могла легко сделать это.
- А если бы ее кто-нибудь заметил?
- Это не имело бы значения, - заявил старый джентльмен. - Я же говорю о
том, что произошло на самом деле. Я сказал: женщина с кувшином или
тазиком. Если бы я сказал "Плачущая Леди с Серебряным Кувшином", вы бы
сразу поняли, за кого ее могли принять в ту ночь. - Саттервейт встал и
подошел к Аспасии Глен. - Вы же так и сделали, правда? Теперь вас называют
Женщиной с Шарфом, но тогда вы сыграли свою первую роль - роль Плачущей
Леди о Серебряным Кувшином. Вот почему вы нечаянно опрокинули сейчас
кофейную чашку. Когда вы увидели эту картину, вы испугались. Вы думали,
что кто-то обо всем знает. Леди Чарнли вытянула вперед бледную руку.
- Моника Форд, - прошептала она. - Теперь я узнала тебя.
Аспасия Глен с криком вскочила с кресла. Она оттолкнула тщедушного
Саттервейта и приблизилась к мистеру Квину. Сотрясаясь всем телом, актриса
начала:
- Значит, я была права: кто-то действительно знал! Вы здесь ломаете
комедию, притворяясь, что только сейчас додумались до всего этого. Но меня
не обмануть, - она показала на мистера Квина. - Это вы были там. Вы стояли
за окном и смотрели в комнату. Вы видели, что мы сделали, Хыого и я. Я
знала, что кто-то смотрит на нас, чувствовала это все время. Но когда я
поднимала голову, за окном никого не было. И все же я понимала, что за
нами кто-то наблюдает. Один раз мне показалось, что в окне мелькнуло
чье-то лицо. Все эти годы я жила в страхе. А потом увидела эту картину и
узнала вас. Вы с самого начала знали, что произошло в поместье Чарнли на
самом деле. Но почему вы решили заговорить именно сейчас - вот что я хочу
знать!
- Наверное, для того, чтобы мертвые спали спокойно, - произнес мистер
Квин.
Неожиданно Аспасия Глен метнулась к двери и, остановившись на пороге, с
вызовом бросила:
- Делайте, что хотите. Что из того, что вы все слышали мое признание?
Мне наплевать. Наплевать! Я любила Хыого и помогла ему совершить это
ужасное преступление, а он потом бросил меня. В прошлом году он умер.
Можете сообщать в полицию, если вам угодно. Но, как сказал этот маленький
сморщенный джентльмен, я замечательная актриса, так что меня будет не
так-то просто найти! - и мисс Глен с силой хлопнула дверью.
Несколько минут спустя все услышали, как стукнула дверь парадного входа.
- Регги, - заплакала леди Чарнли, - Регги! - слезы ручьями катились по
ее щекам.
- О, мой дорогой, мой дорогой! Теперь я могу вернуться в свое поместье
и жить там с Дики. Я могу рассказать ему правду об отце - о самом
замечательном, самом прекрасном человеке в мире.
- Надо серьезно подумать о том, что мы можем предпринять в данной
ситуации, - заявил полковник Монктон. - Аликс, моя дорогая, если вы
разрешите мне проводить вас домой, я буду рад поговорить с вами на эту
тему.
Леди Чарнли встала. Она подошла к мистеру Саттервейту, положила руки
ему на плечи и очень нежно поцеловала его.
- После того, как я была мертва столько лет, как чудесно снова начать
жить, - произнесла она. - Да, все эти годы я была как будто мертвой.
Спасибо вам, дорогой мистер Саттервейт!
Женщина вышла из комнаты вместе с полковником. Старый джентльмен
пристально смотрел им вслед. Френк Бристоу, о существовании которого
Саттервейт и позабыл, проворчал что-то.
- Прекрасное создание, - угрюмо заявил художник и печально добавил: -
Но теперь она не так загадочна, как была тогда.
- В вас заговорил художник, - заметил Саттервейт.
- Да, не так загадочна, - повторил тот. - Наверное, если я когда-нибудь
и захотел бы приехать в поместье Чарнли, меня бы ожидал там холодный
прием. Так что не стоит ехать туда, где тебя не ждут.
- Мой дорогой, - начал мистер Саттервейт, - я считаю, что вам надо
поменьше думать о том, какое впечатление вы производите на окружающих. Это
будет мудрее, и вы почувствуете себя значительно лучше. Вам также стоит
освободиться от всяких старомодных представлений насчет того, что
происхождение человека имеет в наше время какое-то значение. Вы прекрасно
сложены, а женщин всегда привлекают такие молодые люди. К тому же вы почти
- если не наверняка - гений. Повторяйте себе это по десять раз каждый день
перед сном, а через три месяца навестите леди Чарнли в ее поместье. Таков
мой совет, а уж я-то пожил в этом мире немало лет.
Неожиданно лицо художника озарилось очень доброй улыбкой.
- Вы чертовски хорошо отнеслись ко мне, - вдруг произнес он и, схватив
руку старого джентльмена, сильно сжал ее. - Бесконечно вам благодарен. А
сейчас я должен идти. Большое спасибо за этот самый необычный в моей жизни
вечер.
Он оглядел комнату, как будто хотел поблагодарить еще кого-то и,
вздрогнув, сказал:
- Послушайте, сэр, а ваш-то друг исчез. Я не видел, как он уходил.
Странный человек, правда?
- Он всегда приходит и уходит очень неожиданно, - пояснил мистер
Саттеруэйт. - Такая уж у него особенность. Никто никогда не видит, как он
появляется и исчезает.
- Невидимый, как Арлекин, - сказал Френк Бристоу, и от души рассмеялся
собственной шутке.
|
|
Без заголовка |
|
|
Без заголовка |
|
|
Эдгар Аллан По_-_Ворон |
Ворон
Полночь мраком прирастала; одинокий и усталый
Я бродил по следу тайны древних, но бессмертных слов.
Усыпляя, плыли строки; вдруг раздался стук негромкий,
Словно кто-то скребся робко в дверь моих волшебных снов.
"Странник, - вздрогнув, я подумал, - нарушает сладость снов,
Странник, только и всего".
О, я помню, дело было в декабре унылом, стылом,
И камин ворчал без силы, уступая теням спор.
Страстно жаждал я рассвета, - тщетно проискав ответов,
Утешений в книгах ветхих - по потерянной Ленор,
По прекраснейшей из смертных с чудным именем Ленор,
Чей был смертный час так скор.
Шорох шелковой портьеры, вкрадчивый, глухой, неверный,
Теребил, тянул мне нервы, ужас полнил существо,
Так что, страхи отгоняя, я твердил как заклинанье:
"О ночлеге просит странник у порога моего,
О ночлеге молит странник у порога моего,
Странник, только и всего".
Вскоре, мужества исполнясь, я шагнул как в омут в полночь:
"Сэр... мадам... - не знаю, кто вы - не ищите строгих слов:
Я в дремоте был печальной, и так тихо вы стучали,
Вы столь слабо постучали в двери дома моего,
Что, я думал, показалось..." - распахнул я дверь рывком -
Темнота и... - ничего.
В тьму недвижным впившись взглядом, замер я; и будто рядом
Ангел снов и страхов ада черное крыло простер.
Тишина была полнейшей, темнота была кромешной,
И лишь призрак звука нежный шепот доносил: "Ленор!"
Это я шептал, и эхо возвращало мне: "Ленор!" -
Эха бесполезный сор.
В комнату вернувшись грустно, без надежд, в смятенных чувствах,
Я услышал те же стуки, - чуть ясней, чем до того.
Я подумал: "Да ведь это у окна скребется ветер;
Гляну - и в одно мгновенье будет все объяснено,
Сердце стоит успокоить - будет все объяснено...
Ветер - только и всего!"
Но едва открыл я ставню, как на свет, с вальяжной статью
Благородной древней знати, ворон выступил из тьмы.
Не смущаясь ни секунды, извинений, даже скудных,
Предъявить и не подумав, он уселся над дверьми -
Как на трон, на бюст Паллады взгромоздился над дверьми -
Наяву взирать на сны.
Видя гордое величье, видя, как смешно напыщен
Этот лорд из рода птичьих, скрыть улыбку я не смог.
"Ты, хоть временем потрепан, но уж, верно, не из робких;
Так скажи: на тех дорогах, что ты в жизни превозмог, -
Звали как тебя в том аде, что ты в жизни превозмог?"
Каркнул ворон: "Nevermore".
Сей бесхитростною речью, сколь скупой, столь человечьей,
Удивленный бесконечно, я воззрился на него;
Потому как, согласитесь, смертным раньше и не снилось,
Чтобы птицы громоздились над порогами домов,
Чтоб на бюсты громоздились над порогами домов -
Птицы с кличкой "Nevermore".
Ну а ворон, в грусти словно, молвил только это слово,
Будто в этом самом слове вся душа была его.
И замолк, перо не дрогнет; из меня же слабый, робкий
Выдох вырвался негромкий: "Я друзей сберечь не мог, -
Так и он к утру исчезнет, как надежды до него".
Рек здесь ворон: "Nevermore".
Звук в ночи таким был резким, так пугающе уместным,
Что я дернулся с ним вместе, под собой не чуя ног.
"Но, конечно, - бормотал я, - это весь запас словарный,
Что какой-то бедный малый заучить ему помог,
Хороня свои надежды и кляня тяжелый рок
Бесконечным "Nevermore".
Ворон все же был забавен, и, чтоб грусть свою разбавить,
Я, дела свои оставив, кресло выкатил вперед;
В нем усевшись поудобней перед бюстом с птицей гордой,
Разрешить решил я твердо, что имел в виду сей лорд,
Что имел в виду сей мрачный, старый, мудрый птичий лорд,
Говоря мне "Nevermore".
Так сидел я отрешенно, в мир догадок погруженный,
Ну а ворон взглядом жег мне, словно пламенем, нутро;
Головой клонясь устало на подушки бархат алый,
Вдруг с тоскою осознал я, что склониться головой -
Что на этот алый бархат лишь склониться головой
Ей нельзя, о - nevermore!
Вдруг как будто сладость дыма от незримого кадила
Воздух в комнате сгустила, ангельский донесся хор.
"Глупый! - я вскричал. - Бог, видя, как горьки твои обиды,
С ангелами шлет напиток для забвения Ленор!
Пей же снадобье, пей жадно и забудь свою Ленор!"
Каркнул ворон: "Nevermore".
"О, вещун - пусть злой, все ж вещий! - птица ль ты, иль зла приспешник! -
Послан ли ты силой грешной, иль тебя низвергнул шторм -
Сквозь безмолвье светлых далей, через брег, где волны спали,
В этот дом, юдоль печали, - говори: до сих ли пор
Есть дарующий забвенье сладкий сон средь вечных гор?"
Каркнул ворон: "Nevermore".
"О, вещун - пусть злой, все ж вещий! - птица ль ты, иль зла приспешник!
Заклинаю Небесами, Богом, чей так мил нам взор:
Сей душе, больной от скорби, дай надежду встречи скорой -
Душ слияния с Ленорой, с незабвенною Ленор,
С той прекраснейшей из смертных, смертный час чей был так скор".
Каркнул ворон: "Nevermore".
"Будь ты птица или дьявол! - этим словом ты доставил
Сердцу многая печали! - так закончим разговор!
Убирайся в ночь, обратно! Прочь лети, в объятья ада!
Там, наверно, будут рады лжи, что молвил ты как вор!
Прочь из жизни, сердца, дома! Растворись в ночи как вор!"
Ворон каркнул: "Nevermore".
До сих пор во тьме сердито все сидит он, все сидит он
Над моей мечтой разбитой, в сердце дома моего;
Черный огнь меж век струится, будто демон в нем таится,
Да и тень зловещей птицы в пол вросла уже давно;
И душе моей от этой черной тени не дано
Оторваться - nevermore!
|
Метки: стихи |
Sapihere |
So - wie du bist...
Zeig dich mir, wenn du brennst,
Wenn du dich an mich verlierst.
Halte fest an meinem Blick!
So - wie du bist...
Laß uns fliehen, der Welt entgleiten.
Laß dich atmen, dich entreißen.
Sieh' mich an und folge mir!
So - wie du bist...
Laß uns fliehen, laß dich atmen.
Halte fest und folge mir!
So - wie ich dich...
Durchflute mich - verschwende dich...
Halt mich fest - ich folge dir...
So - wie ich dich...
Erstürme mich - ergieße dich...
Halte fest - und folge mir!
Ich - hab' mir vertraut
Und doch hab' ich mir nicht geglaubt...
Der Strom, der mich umspülte
Und der mich hierher führte,
Versickert tief im Grund.
Ich komme nicht zur Ruhe,
Verfluche meine unendlich-
Tatenlose unverfälschte Suche
Nach dem Ziel, das viel zu fern,
Und doch zu Füßen mir erscheint.
Verloren stehe ich im Spiegel,
Ausgebrannt erkenn' ich meine
Tatenlose unerfüllte Leere.
Wie ein Wolf, als wenn ich etwas suchte,
Das zu finden sich noch lohnte.
Hier - trage ich,
So wie du mich - in den Tag.
Hier sind wir fremd und verbrannt
Im Morgenlicht, das uns zerbricht.
Halte fest am meinem Blick!
*Sapphire*
*Сапфир *
Таким, каков ты есть...
Покажи мне себя, когда ты горишь,
Когда ты себя во мне теряешь.
Не отводи глаз от моего взгляда!
Таким, каков ты есть...
Давай взлетим, ускользнем от мира.
Позволь себе вздохнуть, позволь себе вырваться.
Взгляни на меня и следуй за мной!
Таким, каков ты есть...
Давай взлетим, позволь себе вздохнуть.
Крепче держись и следуй за мной!
Так же, как я тебя...
Протеки сквозь меня - я растрачу тебя...
Крепче держись меня - я следую за тобой...
Так же, как я тебя...
Возьми меня штурмом - излейся...
Держись крепче - и следуй за мной!
Я доверял себе
И в то же время сам себе не верил...
Поток, который меня омывал
И который принес меня сюда,
Ушел глубоко в землю.
Я не нахожу покоя,
Проклинаю свой бесконечный
Бездеятельный неподдельный поиск цели
Которая, казалось бы, находится слишком далеко,
Но в то же время лежит у ног.
Потерянно стою я перед зеркалом,
Выгорев, я узнаю свою праздную
Ненаполняемую пустоту.
Как волк, как будто я искал что-то,
Что всё еще требуется найти.
И вот здесь - я несу тебя -
Так же, как ты несешь меня - в день.
Здесь мы чужды и обожжены
Утренним светом, который нас уничтожит.
Не отводи глаз от моего взгляда!
|
|
ЭНН РАЙС Интервью С Вампиром |
Энн Райс "Интервью с вампиром" Энн Райс
Интервью с вампиром
Посвящается Стэну Райсу, Кэрол Маклин и Элис О*Брайен Боркбарт.
Часть I
- Ну что ж… - задумчиво сказал вампир.
Он стоял у окна, освещенный тусклым уличным светом. Глаза его собеседника, молодого человека, наконец привыкли к полутьме, и он смог разглядеть комнату: круглый дубовый стол, кресла, таз и зеркало на стене. Молодой человек ждал.
- А у вас хватит пленки, чтобы записать историю целой жизни? - И молодой человек увидел четкий профиль полуобернувшегося вампира.
- Конечно. Когда повезет, мне удается взять интервью у трех-четырех человек за вечер. Но только это должна быть действительно хорошая история.
- Еще бы, - сказал вампир. - Я расскажу вам свою жизнь. Я сам этого хочу.
- Отлично. - Молодой человек поспешно достал из портфеля диктофон, проверил кассету и батарейки. - Расскажите, как получилось, что вы поверили в это, почему вы…
- Нет, - оборвал его вампир. - Мы начнем иначе. У вас все готово?
- Да.
- Тогда садитесь. Я включу верхний свет.
- Но я всегда думал, что вампиры не любят света. Если вам хочется, чтобы было темно, я не против… - Он осекся.
Вампир отвернулся от окна и смотрел теперь прямо на него. Лица вампира не было видно, но что-то в этой неподвижно застывшей фигуре насторожило юношу. Он хотел было что-то сказать, но промолчал. Вампир подошел к столу, взялся за шнур выключателя, и молодой человек вздохнул с облегчением. И тут же резкий желтый свет залил комнату. Молодой человек ошеломленно уставился на вампира. Его пальцы судорожно вцепились в край стола.
- Боже! - только и смог выдохнуть он.
Лицо у вампира было белое и гладкое, словно вырезанное из кости, и застывшее, как у статуи. Жили только его зеленые глаза; они пристально смотрели на молодого человека и сверкали, как изумруды, и казалось, что два огня горят на белом холодном лице. Вдруг вампир улыбнулся, нежно, почти мечтательно, и на белизне его кожи обозначились линии, бесконечно подвижные, но скупые, как на штриховом портрете.
- Рассмотрели? - тихо спросил он.
Юноша вздрогнул и поднес руку к глазам, защищаясь от яркого света. Потом перевел взгляд на безукоризненно сшитый черный фрак, который мельком уже видел в баре, длинные складки плаща, черный шелковый галстук и воротничок сорочки, такой же ослепительно белый, как кожа вампира. Его густые, черные, слегка вьющиеся волосы были зачесаны назад, их кончики едва касались воротничка.
- Ну как, вы все еще хотите этого интервью? - спросил вампир.
Молодой человек открыл рот, но не мог выдавить ни звука, только кивнул.
- Да, - наконец выдохнул он.
Вампир опустился в кресло напротив и тихо, доверительно сказал:
- Включайте запись и ничего не бойтесь.
Он перегнулся через стол, и юноша испуганно отшатнулся. Пот градом катился по его щекам. Вампир положил руку ему на плечо, крепко сжал его и сказал:
- Поверьте, я не сделаю вам ничего плохого. Я хочу воспользоваться случаем. Наша беседа для меня гораздо важнее, чем вы думаете. Давайте начнем поскорее. - Он откинулся в кресле и застыл в ожидании.
Юноша с трудом перевел дыхание, вытер лицо платком, пробормотал, что микрофон внутри, нажал кнопку, и запись началась.
- Вы не всегда были таким, правда? - начал он.
- Верно. Я стал вампиром в тысяча семьсот девяносто первом году, мне было тогда двадцать пять лет.
Юноша, ошеломленный такой точностью, повторил дату вслух, прежде чем задать следующий вопрос:
- Как это случилось?
- Очень просто. Но я бы хотел рассказать все по порядку, с самого начала.
- Разумеется, - быстро кивнул молодой человек, сложил платок вчетверо и провел им по губам.
- Все началось с несчастья… - начал вампир. - Мой младший брат… погиб. - Он запнулся.
Молодой человек кашлянул, чтобы прочистить горло, еще раз вытер лицо платком и засунул его в карман.
- Может быть, вам больно... вспоминать об этом? - спросил он робко.
- Больно? - отозвался вампир. И покачал головой. - Нет. Однажды я уже рассказывал эту историю. И потом это было так давно... Мы тогда жили в Луизиане. Взяли ссуду на землю и основали две плантации индиго на Миссисипи, неподалеку от Нового Орлеана...
- Так вот откуда у вас акцент, - тихо сказал юноша.
Вампир недоуменно взглянул на него, потом рассмеялся:
- Я говорю с акцентом?
- Я заметил это еще в баре, когда спросил, кто вы, - торопливо заговорил юноша. - Едва различимая четкость согласных и все. Но я не догадался, что это французский акцент.
- Ничего, - успокоил его вампир. - Я не столько удивлен, сколько притворяюсь. Просто время от времени я забываю о своем акценте. Но давайте продолжим.
- Конечно, конечно...
- Я говорил о плантациях. Кстати, может быть, из-за них я и стал вампиром. Но об этом после. Мы жили роскошно, но в то же время очень просто. Мы очень любили наш мир. Во Франции нам никогда не было бы так хорошо. Может, то была только выдумка, очарование дикой и девственной природы, но разве это важно? Я помню мебель, выписанную из Европы. - Вампир улыбнулся. - И клавесин... Прелестная вещица. Моя сестра часто играла на нем. Летними вечерами она сидела за клавишами спиной к раскрытым окнам. Помню быструю невесомую музыку и болота, простиравшиеся за окном; бархатистые кипарисы, плывущие на фоне вечернего неба; и звуки болот: голоса животных и пение птиц. В этой глуши мебель розового дерева казалась еще более ценной, а музыка - такой нежной и такой желанной. Мы любили нашу жизнь в глуши, хотя глицинии опутали окошко мансарды и умудрились врасти в белую кирпичную кладку меньше чем за год... Да, мы все любили эту жизнь, все - кроме моего младшего брата. Я не помню, чтобы хоть раз он пожаловался или посетовал, но я чувствовал - у него неладно на душе. Отец к тому времени уже умер, и я как глава семьи должен был постоянно защищать брата от матери и сестры. Они требовали, чтобы он ездил вместе с нами в гости и на вечеринки в Новый Орлеан, а он этого терпеть не мог. Он перестал участвовать в общих развлечениях лет, должно быть, в двенадцать. Для него имели смысл только молитвы, молитвы и жития святых, заключенные в толстые кожаные переплеты.
Я построил ему часовню неподалеку от дома, и он проводил там целые дни - возвращался, когда уже начинало смеркаться. Это смешно: он так отличался от нас, отличался от всех, а я был самым обычным человеком! Ничего сверхъестественного во мне не было. - Вампир улыбнулся. - Иногда по вечерам я приходил за ним к часовне. Он сидел на каменной скамейке в саду, спокойный и отрешенный, а я рассказывал ему о своих бедах: о нерадивых рабах или дурной погоде, о недоверии к надсмотрщику и торговым агентам... Словом, о больших и маленьких заботах, которые составляли сущность моей жизни. Он сидел и слушал, изредка вставлял замечания, всегда очень благожелательные, и всякий раз я покидал его с осознанным чувством, что он разрешил за меня все вопросы. Я думал, что ни в чем не смогу ему отказать, и поклялся, что не буду мешать ему стать священником, пусть это даже разобьет мне сердце. Конечно, я заблуждался.
Вампир замолчал.
Юноша тоже молчал и смотрел на него. Затем, словно пробудившись от глубокой задумчивости, спросил, подбирая слова:
- То есть... Он не захотел стать священником?
Вампир ответил ему долгим взглядом, словно пытаясь постичь смысл сказанного. Потом сказал:
- Нет, это насчет себя я ошибался - когда думал, что не смогу ему отказать. - Он отвел глаза и взглянул в окно. - У него начались видения.
- Настоящие видения? - помедлив, спросил юноша.
- Не знаю, но тогда я ему не поверил. Это случилось впервые, когда брату исполнилось пятнадцать. Он был красив: нежная чистая кожа, огромные голубые глаза. К тому же в противоположность мне, он отличался крепким телосложением... Но главное - его глаза. Когда я смотрел в них, мне казалось, что я стою на самом краю света совсем один... на овеваемом ветром песчаном берегу океана, а вокруг тишина, только рокот волн, накатывающих на берег... Да, - продолжал он, по-прежнему глядя в окно, - у брата начались видения. Сначала он говорил об этом намеками. Он ничего не ел и почти переселился в часовню, но и там все запустил: перестал зажигать свечи, менять покров на алтаре и даже не выметал заносимые ветром листья.
Дни и ночи он стоял на коленях на голом каменном полу перед алтарем. Однажды вечером я встревожился не на шутку. Целый час я смотрел на него из беседки, увитой розами. Брат ни разу не поднялся с колен и не опустил молитвенно сложенных рук. Рабы думали, что он сошел с ума.- Брови вампира удивленно поползли вверх. - Сам я считал, что он просто не в меру усерден, что в своей любви к Богу он зашел слишком далеко. Потом он рассказал мне о видениях подробно. Он говорил, что ему явились святой Доминик и сама Дева Мария. Они сказали, что он должен продать всю нашу собственность в Луизиане - все, что у нас есть, - а вырученные деньги потратить на богоугодные дела во Франции. Сам же он станет великим религиозным лидером и, возродив любовь к Богу в сердцах людей, будет бороться с атеизмом и Революцией. Своих денег у него, конечно же, не было - значит, это мне следовало продать плантации и дома в Новом Орлеане, а деньги отдать ему.
Вампир снова замолк. Юноша изумленно глядел на него.
- Простите. - Наконец очнулся он. - И что же? Вы продали плантации?
- Нет. - ответил вампир. Его лицо было невозмутимо и спокойно, как и прежде. - Я рассмеялся ему в лицо. Он пришел в ярость. Так приказала сама Дева Мария, кричал он, и кто я такой, чтоб не подчиняться? В самом деле, кто? - повторил вампир тихо, словно заново обдумывая ответ на этот вопрос. - Чем отчаянней он старался убедить меня в своей правоте, тем громче я смеялся. Я сказал, что его слова - полнейшая чушь и бессмыслица, порождение незрелого и даже болезненного ума. Я говорил, что постройка часовни была ошибкой и что я прикажу разрушить ее немедленно, а сам он начнет ходить в школу в Новом Орлеане и забудет про видения и прочий вздор. Не помню точно, что я еще наговорил. В памяти остались только гнев и разочарование, переполнявшие мою душу. Именно это я пытался скрыть за высокомерным смехом и суровой отповедью. Я и впрямь был горько разочарован. Я не поверил ни единому слову брата.
- Вас можно понять, - заметил юноша, воспользовавшись наступившей паузой; его лицо уже не выражало такого откровенного удивления. - Никто бы ему не поверил.
- Можно понять? - Вампир взглянул на него. - Я вел себя отвратительно, как отъявленный эгоист. Попробую объяснить. Я уже говорил, что любил брата. Иногда мне казалось, что он святой. Точнее говоря, я хотел в это верить. Я уважал его мысли и молитвы и твердо решил, что помогу ему принять сан. Но... Если бы мне рассказали, что в Арле или Лурде появился святой, которому является Дева Мария, я бы поверил - ведь я был католиком и искренне верил в святых: ставил свечи перед мраморными статуями в церквях, знал их имена и изображения, разбирался в символах и молитвах, - но я не верил, не мог поверить своему брату. Я не только не верил в его видения, но даже сама суть его слов была мне чужда. Вы спросите - почему? Потому что это был мой брат. Может быть, он святой и уж наверняка особенный, не такой, как все, - но только не Франциск Ассизский. Ни за что на свете: кто угодно, только не мой брат. Вот почему я вел себя, как эгоист, понимаете?
Юноша немного подумал и кивнул.
- Может, у него и правда были видения, - сказал вампир.
- То есть... вы не знаете... наверняка?
- Не знаю. Но ничто не могло пошатнуть его убежденности в собственной правоте. Я видел это в ту ночь. Обезумев от горя и обиды, он выбежал из комнаты. И через мгновение его не стало.
- Как?
- Очень просто. Он распахнул стеклянную дверь, вышел на галерею, немного постоял на верхней ступеньке каменной лестницы. А потом упал. Я бросился вниз, в сад, но он был уже мертв. Сломал шею. - Вампир потряс головой, заново переживая весь этот ужас, но его лицо оставалось невозмутимым.
- Может быть, он оступился? Вы видели, как он упал?
- Нет, но слуги видели. Они рассказали, что он посмотрел вверх, словно увидел что-то в воздухе, а потом его тело будто подхватило ветром. Одному из них показалось, что он хотел что-то сказать. Я сам ничего точно не знаю - я не смотрел тогда в окно. Я только услышал звук падения. - Он взглянул на диктофон. - Я не мог себе этого простить. Мне казалось, я виноват в его смерти. Впрочем, так думали все.
- Почему? Ведь были свидетели...
- Прямых обвинений не было. Просто пошли слухи, что между нами что-то произошло, что мы поругались за несколько минут до его гибели. Слуги слышали шум, да и мать тоже. Она умоляла меня объяснить, что случилось, - почему брат, всегда такой тихий и мирный, кричал на меня. Потом к ней присоединилась сестра. Естественно, я отказался говорить об этом. Потрясенный, почти убитый смертью брата, я все-таки был исполнен какой-то странной решимости никому не рассказывать о его "видениях". Я не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что он оказался не святым, а фанатиком.
Моя сестра предпочла остаться в постели и не пошла на похороны, а мать рассказала всем в церкви, что в моей комнате произошло что-то ужасное, но я не хочу признаваться, что именно. В конце концов я даже попал на допрос в полицию. Потом ко мне явился священник и умолял, чтобы я, во имя собственного спасения, поведал ему все. Но я молчал. Говорил всем, что это был самый обычный спор между братьями, отвергал обвинения, объяснял, что меня не было на галерее, когда он упал. И все равно все смотрели на меня так, будто это я убил его. Но я и сам чувствовал то же. Два дня я провел в церкви, рядом с гробом, и думал только об этом. Смотрел на лицо брата, пока черные точки не замелькали перед глазами. Довел себя почти до потери сознания. Брат разбил затылок о каменную дорожку, его голова в гробу на подушке, была неправильной формы. Я заставлял себя смотреть на него, изучать мельчайшую черточку просто потому, что иначе не смог бы вынести душевную боль и запах уже начавшегося разложения. Меня снова и снова тянуло попытаться открыть ему глаза - я начал сходить с ума. Но одна мысль не покидала меня ни на минуту - я смеялся над ним, не поверил ему, не помог, когда ему было плохо: это я убил его.
- Это было на самом деле? - тихо сказал молодой человек. - Это правда?
- Да, - ответил вампир, - но я хотел бы продолжить. - Он равнодушно скользнул взглядом по собеседнику и снова перевел глаза на окно. Казалось, что юноша со своей молчаливой внутренней борьбой вызывает у него только слабый интерес.
- Но вы не знали наверняка про видения... Как же так, ведь вы вампир, и вы должны....
- Я рассказываю только о том, что знаю, - перебил его вампир. - Только о том, что было. Если вас интересуют видения, то я и сейчас ничего не знаю об этом.
Наступило молчание. Наконец юноша сказал:
- Пожалуйста, продолжайте.
- Я решил продать плантации. Я больше никогда не хотел видеть ни дом, ни часовню. Я сдал их в аренду одному агентству и избавил себя от необходимости приезжать туда снова. Мы с матерью и сестрой переехали в один из наших городских домов в Новом Орлеане. Но образ брата продолжал преследовать меня каждую минуту. Я думал только о том, что его тело гниет сейчас в земле. Его похоронили в Новом Орлеане, на кладбище Сент-Луи, и я старательно избегал это место, но ничего не помогало. Мои мысли всегда возвращались к брату. Пьяный или трезвый, я видел перед собой его тело, полусгнившее в гробу. Это было невыносимо. Каждую ночь мне снилось, что он стоит на верхней ступеньке, а я стою рядом, держу его за руку, уговариваю спуститься вниз, в спальню, и помолиться за меня, чтобы я обрел веру. Между тем рабы с Пон-дю-Лак - так называлась моя плантация - начали распускать слух, что видели привидение на галерее, и надсмотрщику не удавалось поддерживать дисциплину и порядок. Люди в обществе задавали моей сестре оскорбительные вопросы, и у нее начались истерики. На самом деле она никогда не была истеричкой, но почему-то решила, что это самый лучший способ поведения в подобной ситуации. Я все время пил и старался как можно меньше быть дома. Как человек, который хочет умереть, но боится наложить на себя руки, я будто искал смерти - гулял один по самым темным улицам и аллеям города, напивался до потери сознания в кабаре, только по апатии уклонился от двух дуэлей... Мне искренне хотелось, чтобы меня убили. Кто угодно: пьяные матросы, грабитель,маньяк. Но случилось так, что мне встретился вампир. Он поймал меня ночью в двух шагах от дома, сделал свое дело и оставил умирать на улице.
- Вы хотите сказать... что он высосал вашу кровь?
- Да, - рассмеялся вампир. - Так оно и бывает.
- Но вам удалось выжить...
- Один шаг отделял меня от смерти, но он уже успел насытиться и бросил меня. Меня нашли на улице и отнесли в постель. Я не помнил, что со мной случилось. Может быть, удар от беспробудного пьянства. Я ничего не ел и не пил, не отвечал на вопросы врача. Я ждал прихода смерти с минуты на минуту. Мать послала за священником. В приступе начавшейся лихорадки я рассказал ему все о видениях брата и о нашей ссоре.
Я вцепился в его руку и не отпускал, заставлял его поклясться, что он не расскажет об этом никому.
"Нет, я не убивал его, - говорил я. - Но я не могу жить, потому что чувствую себя виновником его смерти".
"Это смешно, - отвечал священник. - С какой стати вы считаете себя ответственным за его смерть? Вы слишком много думаете о себе, вот в чем дело. Вы нужны матери, не говоря уже о сестре. Что же касается вашего брата, то он попал в лапы дьявола". Я был так потрясен, что даже не сумел возразить. "Видения - дело рук дьявола, - продолжал он. - Силы сатаны безграничны. Вся Франция сейчас в его власти, а Революция - его величайший триумф". Оказывается, ничто не могло спасти моего брата, кроме молитвы и поста. В то время как близкие пытались удержать его от необдуманных поступков, дьявол восторжествовал в его теле. "Совершенно очевидно, что именно дьявол сбросил вашего брата с лестницы, когда убедился, что его коварный план не удался, - заявил священник. - Вы разговаривали тогда не с братом, но с сатаной".
Эти слова привели меня в бешенство. Он толковал о бесах, о колдовстве среди черных рабов, о похожих случаях в других странах, и наконец я взорвался. Я разгромил всю комнату и едва не прикончил его самого.
- В вашем состоянии? - спросил юноша.
- Безумие помогло мне, - ответил вампир. - Я вытворял такое, что было мне не под силу даже здоровому. Я мало что помню, эта суета мне и сейчас представляется фантастической: я выволок его через заднюю дверь, протащил по всему двору и бил головой о кирпичную стену кухни. Обессиленный, я сам едва не отдал Богу душу. Они усмирили меня и пустили мне кровь. Идиоты! Но самое важное, что именно тогда я осознал всю глубину своего эгоизма. Наверное, потому, что в словах священника услышал отзвук собственных слов, а его высокомерное отношение к брату напоминало мне мои чувства тогда. Как и его болтовня о дьяволе и почти болезненный отказ даже допустить саму мысль, что подлинная святость может быть найдена по соседству.
- Но он действительно верил, что вашим братом овладел дьявол.
- Это обычное человеческое отношение, - мгновенно возразил вампир. - Люди охотнее верят в дьявола, чем в Бога и в добро. Не знаю, почему... Может быть, разгадка проста: творить зло гораздо легче. А говорить, что человеком овладел сатана, - все равно что объявить его сумасшедшим. Во всяком случае, я чувствовал, что именно к этому сводится смысл его слов. Не нужно видеть беса своими глазами, чтобы поверить в его существование. Другое дело - святой. Чтобы с кем-то, живущим рядом с тобой, происходили чудеса, подобные видениям моего брата? Нет, наше самолюбие не может допустить подобного!
- Мне это никогда не приходило в голову, - произнес его собеседник. - Что же случилось с вами дальше? Вы сказали, что вам пустили кровь. Это неминуемо должно было привести к смерти.
Вампир рассмеялся:
- Совершенно верно, но случилось непредвиденное. Вечером тот вампир снова вернулся ко мне, и, как вы думаете, зачем? Ему понадобились мои плантации. Я помню все детали той встречи, словно это произошло вчера. Было уже поздно, моя сестра, дежурившая около постели, заснула. Он вошел с черного хода, открыл двери без единого звука. Он был высокий светловолосый и белокожий и двигался грациозно, как кошка. Первым делом прикрутил лампу и аккуратно прикрыл платком лицо сестры. Она не проснулась: так и спала спокойно всю ночь рядом с миской воды и полотенцем, которым вытирала мне лицо. Утром, когда она встала, я был уже не я.
Вампир вздохнул, облокотился на ручку кресла и обвел взглядом стены комнаты.
- Сперва я подумал, что родные позвали доктора, чтобы он попытался успокоить меня. И привести в чувство. Но когда он подошел поближе и склонился над постелью, мне сразу стало ясно, что я ошибся. Я разглядел его лицо при свете лампы, и понял, что это не просто человек. Его серые глаза горели слишком ярко, да и длинные белые руки явно не были руками человека. Думаю, что в тот момент я догадался, кто передо мной, и все его слова потом уже не были для меня откровением. Я видел вокруг него неземное свечение. Такого существа мне еще не приходилось встречать. Я чувствовал свою полную ничтожность перед ним. Все мысли и терзания, даже страшная вина перед братом и желание умереть, вдруг словно перестали существовать. Я и сам перестал существовать! - Он прижал кулак к груди. - Передо мной открывалась новая жизнь, новые возможности. Он говорил, и мое изумление росло и росло. Рассказывал о своей жизни, о том, кем я могу стать, и прошлое померкло, превратилось в прах. Он заставил меня увидеть со стороны мою мелочную, себялюбивую, бесполезную жизнь. Я понял, сколь неискренни были мои молитвы, обращаемые к Богу и к святым,чьи имена я затвердил по книгам. Они нисколько не изменили моего жалкого, приземленного существования. И я увидел - вот мои подлинные божества, те же, что у всех: пища и деньги, безопасность и комфорт... Прах земной.
На лице юноши появилась смесь замешательства и удивления.
- И вы решили следовать по его пути? - спросил он.
Вампир ответил не сразу.
- Решил - это не совсем точно. Не скажу, что такой исход был неизбежен. Просто после его слов этот путь оказался единственным для меня. И я пошел по нему, не оглядываясь. Хотя нет, один раз оглянулся.
- Один раз? Что вы имеете в виду?
- Мой последний рассвет. Утро, когда я еще не был вампиром и встретил свой последний рассвет. Я навсегда запомнил именно это утро; те, что были раньше, стерлись из памяти. Вот первый бледный свет коснулся окон, матово засветились кружевные занавески; свет становился ярче и ярче, и солнечные пятна обсыпали кроны деревьев. Взошло солнце, кружевной узор занавесок тенью лег на каменный пол, зайчики запрыгали по голове и плечам спящей сестры. Во сне она согрелась и отбросила платок; солнце светило ей прямо в глаза, и она щурилась, не просыпаясь. Стол, на который она уронила голову и руки, весь был залит светом, вода в миске сияла под солнцем. И наконец жаркие лучи коснулись моего лица и рук. Я лежал и думал о том, что рассказывал мне ночью вампир. Я навсегда прощался с рассветом и с прошлой жизнью. Потом я встал и вышел из комнаты. Это был мой последний рассвет.
Вампир замолчал и снова посмотрел в окно. В комнате вдруг стало очень тихо, тишина звенела в ушах. Потом по улице с грохотом проехал грузовик, и шнур выключателя задрожал. И опять все стихло.
- Вы скучаете по рассвету? - спросил юноша.
- Да нет, не очень, - отозвался вампир. - На свете и так много интересного... На чем мы остановились? Кажется, вы хотели узнать, как я стал вампиром?
- Да, пожалуйста, расскажите поподробней.
- Это невозможно объяснить, - сказал он. - Я смогу только описать процесс превращения, облечь ощущения в слова. Но вы поймете, что значило случившееся для меня самого.
Молодого человека вдруг словно осенило чтото, и он хотел было задать еще один вопрос, но вампир уже продолжал рассказ:
- Итак, тот вампир, а звали его Лестат, хотел заполучить мои плантации. Слишком прозаическая причина даровать мне вечную жизнь на этом свете. Надо сказать, он не так уж сильно отличался от обычных людей. Он не считал вампиров членами элитарного клуба, хотя на земле их очень мало. У него были и чисто человеческие заботы. Например, слепой отец, который не знал, что его сын - вампир. Ему стало трудно жить в Новом Орлеане, нужно было кормиться самому и заботиться об отце. Вот почему ему понадобились мои плантации.
Мы приехали в Пон-дю-Лак вечером следующего дня. Я поместил старика в спальню и с помощью Лестата продолжил свой путь к новому состоянию. Нельзя сказать, что перемены произошли сразу, но начиная с какого-то момента у меня уже не было дороги назад. Мое превращение состояло из нескольких шагов, первым из которых стало убийство надсмотрщика. Лестат набросился на него, когда тот спал. Я был рядом: стоял настороже и одновременно проходил испытание на прочность - смогу ли я присутствовать при убийстве человека. Это было труднее и мучительнее всего. Я уже говорил вам, что не боялся умереть, хотя мысль о самоубийстве вызывала у меня отвращение. Но сколь низко я ценил свою жизнь, столь же высоко ставил жизни других людей. К тому же после гибели брата ужас смерти прочно утвердился в моей душе. Мне пришлось увидеть, как надсмотрщик, проснувшись, пытается сбросить с себя Лестата, как отчаянно он борется за жизнь в смертельных объятиях вампира... Наконец он обмяк, но умер не сразу: почти час мы простояли в маленькой спальне и смотрели, как его душа расстается с телом. Это тоже являлось составной частью моего превращения, иначе Лестат ни за что бы не остался в комнате. Затем нам надо было избавиться от трупа. Меня обуял настоящий ужас: я чувствовал, что еще немного - и не выдержу. У меня начался приступ лихорадки, я с трудом передвигал ноги, и, перетаскивая тело, едва сдерживал тошноту. А Лестат только смеялся. Он говорил, что когда я стану настоящим вампиром, тоже буду смеяться. Но он ошибся: я никогда не смеюсь над смертью, хотя часто бываю ее причиной.
Дорогой, идущей вдоль реки, мы вывезли тело надсмотрщика в поле, сбросили его с повозки, порвали на нем плащ, вытащили из карманов деньги и влили в рот немного виски для запаха. Я хорошо знал его жену - она жила в Новом Орлеане - и представлял себе, как она будет горевать, когда труп найдут. Но еще мучительнее была мысль о том, что она никогда не узнает, что на самом деле случилось с ее мужем, что это не простые грабители подстерегли его пьяным на дороге. Когда мы били безжизненное тело, ломали кости и превращали лицо в кровавое месиво, непреодолимое отвращение поднималось у меня в душе. Вы не должны забывать, что все это время Лестат вел себя не как обычный человек. Мне он казался сверхъестественным существом, вроде ангела. Но постепенно его магическая власть надо мной стала ослабевать. Мое сознание раздвоилось. С одной стороны, как я уже говорил, он просто околдовал меня и подчинил себе мою волю. Мое собственное стремление к разрушению и желание быть проклятым вели меня по тому же пути. Именно они помогли Лестату осуществить задуманное. Но в тот момент речь шла не обо мне. Я помогал разрушить жизнь надсмотрщика, его жены, его семьи. Ужас охватил меня, и, может быть, я ускользнул бы от Лестата и окончательно потерял бы рассудок, но безошибочный инстинкт подсказал ему, что происходит со мной.
- Этот инстинкт... - Вампир задумался. - Пожалуй, я мог бы назвать его могучим инстинктом вампира. Для нас малейшее изменение выражения на человеческом лице говорит столько же, сколько оживленная жестикуляция - простым смертным. В Лестате он был развит необычайно сильно. Он поспешно затолкнул меня в экипаж и погнал лошадей домой. "Я хочу умереть, - бормотал я.- Это невыносимо. Ты же можешь убить меня - это в твоих силах. Позволь мне умереть". Я старался не смотреть на него, чтобы не поддаться чарам его безупречной красоты. Он уговаривал меня, называл по имени и смеялся. Он твердо решил, что плантации должны достаться ему.
- Вы думаете, он не позволил бы вам уйти? - спросил юноша.
- Трудно сказать. Но теперь, хорошо зная Лестата, я думаю, он скорее убил бы меня, чем отпустил. Именно этого я и хотел. Точнее, мне казалось, что хотел. Как только мы добрались до дома, я выскочил из кареты и пошел, словно зомби, к кирпичной лестнице, той самой, с которой упал мой брат. Несколько месяцев дом стоял пустой - надсмотрщик жил в отдельном коттедже, - и жаркий и влажный климат Луизианы уже начал свою разрушительную работу. Трещины между кирпичами заросли травой, кое-где даже проглядывали дикие лесные цветы. Помню ощущение ночного холода и сырости, когда, присев на нижние ступеньки лестницы, я положил усталую голову на кирпич, бесцельно перебирая руками крошечные цветочки. Я выдернул целый пучок и зажал в ладони. "Я хочу умереть, убей меня. Убей меня! - повторял я, словно заведенный. - Я стал убийцей и не могу больше жить". Лестат засопел от нетерпения, как бывает, когда выслушиваешь очевидную ложь. И вдруг бросился на меня. В жутком испуге я изо всех сил ударил его ногой в грудь, и его зубы только оцарапали мне горло. Кровь бешено колотилась у меня в висках. Одним движением, настолько стремительным, что я даже не увидел его, он отпрыгнул назад, к подножию лестницы. "Мне показалось, ты хотел умереть, Луи", - сказал он.
Услышав имя, молодой человек кашлянул, словно хотел что-то спросить. Вампир сразу понял его и кивнул:
- Да, меня зовут Луи. - И продолжил рассказ: - Если бы я остался один и дошел до крайней черты, может быть, у меня хватило бы смелости покончить с собой, вместо того чтобы скулить и упрашивать других сделать это за меня. Я представлял себе долгие ежедневные страдания, как расплату за грехи, и мысленно тянулся к ножу, искренне надеясь, что внезапная смерть дарует мне вечное прощение. И еще я видел, как стою на вершине лестницы, там, где стоял брат, а потом падаю вниз и разбиваюсь о камни.
Но у меня не было времени собраться с духом. План Лестата был рассчитан по минутам. "Послушай, Луи", - сказал он и прилег на ступеньки рядом со мной, двигаясь изящно и интимно, словно любовник. Я отшатнулся, но он обнял и прижал меня к груди. Никогда я еще не видел его так близко. В тусклом свете его глаза неестественно сияли на белом лице. Предупреждая мое намерение пошевелиться, он поднес пальцы к моим губам и сказал: "Не двигайся. Я собираюсь высосать твою кровь до последней капли и хочу, чтобы ты лежал тихо, так тихо, чтобы ты слышал, как твоя кровь перетекает в меня. Только силой воли и разума ты должен поддерживать в себе жизнь". Я хотел было сопротивляться, но он так крепко прижимал меня к себе, что все мое распростертое тело находилось в его власти. Я оставил жалкие попытки вырваться, и он впился зубами в мою шею.
Вампир говорил, а юноша забивался в кресло все глубже и глубже. Его лицо напряглось, глаза сузились. Он словно ждал нападения.
- Вы когда-нибудь теряли много крови? - спросил вампир. - Вам знакомо это состояние?
Губы юноши обозначили слово "нет", но звука не получилось. Он сипло откашлялся и наконец сказал:
- Нет.
- Тогда слушайте. Наверху, в гостиной, горели свечи, а снаружи, на галерее, ветер раскачивал масляный фонарь. Эти два света смешались в мерцающее золотистое облако. Словно привидение повисло надо мной, зацепившись за перила лестницы... "Не закрывай глаза", -прошептал Лестат. -Его губы прикоснулись к моей шее. Мурашки побежали у меня по спине. Как при поцелуе...
Некоторое время вампир стоял молча, задумчиво постукивая пальцами по подбородку.
- На несколько минут меня полностью парализовало от слабости, вызванной большой потерей крови. Мне было страшно, я не мог произнести ни слова. Лестат не выпускал меня. Его объятия были подобны стальному обручу.С удивительной отчетливостью ощутил, как резким движением он разжал зубы на моей шее, оставив на ней две крошечные раны. Мне они казались огромными и наполненными болью. Затем он склонился ко мне, разжал сжимавшую мое беспомощное тело руку, поднес ее корту и прокусил себе запястье. Кровь хлынула потоком мне на рубашку и плащ. Казалось, прошла вечность. Он, не двигаясь, сверкающими глазами смотрел на кровь. Мерцающее облако очутилось у него за спиной, и он сам стал похож на ужасный призрак. Трудно сказать с уверенностью, но думаю, я знал, что он собирается сделать. Обессиленный, я лежал и ждал. Вдруг он прижал кровоточащую кисть к моим губам и сказал твердо, даже нетерпеливо: "Пей, Луи!" Я повиновался его приказу, а он продолжал шептать: "Давай, Луи. Поторопись". Я пил, сосал кровь из маленьких дырочек, блаженно, как младенец. Все внимание, все силы моего тела и души сосредоточились на этих маленьких, едва заметных ранках. В тот миг они были для меня единственные источники жизни. И тогда случилось это... - Вампир нахмурился и откинулся на спинку кресла. - Это невозможно описать словами. - Он перешел на шепот. Юноша будто превратился в глыбу льда.
- Когда я почувствовал вкус крови на губах, мне показалось, что вокруг все исчезло, кроме трепещущего золотистого сияния где-то в вышине, но потом я услышал странный звук, доносившийся издалека. Вначале это был только глухой рокот, но скоро он рассыпался на фрагменты и стал походить на барабанный бой. Он становился все громче и громче, словно огромное существо медленно пробиралось к нам сквозь темный незнакомый лес и било в барабан. Вдруг к нему присоединились звуки второго барабана, как будто другое чудовище шло по следам первого, выбирая свой ритм, никак не связанный с прежним. Шум нарастал, наконец проник в каждую клеточку моего тела. Я чувствовал бешеную пульсацию этого ритма в своих венах: вначале один барабан, затем - другой. И вдруг Лестат убрал руку. Я открыл глаза и едва удержался, чтобы не схватить ее и прижать к губам. Наверное, я бы так и сделал, но тут внезапная догадка пронзила меня, подобно молнии: этот барабанный бой был биением наших сердец. Моего и Лестата. - Вампир вздохнул. - Вы поняли хоть что-нибудь? - обратился он к юноше.
- Нет... то есть да, - запинаясь, пробормотал тот. - Хотя... - Он покачал головой.
- Неудивительно, - сказал вампир, глядя в окно.
- Подождите, подождите! - воскликнул юноша. - Лента кончается, я переверну кассету.
Вампир терпеливо ждал.
- Что же случилось потом? - спросил юноша, вытирая вспотевшее лицо платком.
- Я стал видеть по-другому. Глазами вампира, - равнодушно, почти рассеянно ответил Луи. Потом очнулся и продолжил; - Лестат отступил назад, на нижнюю ступеньку лестницы, но в первый момент я просто не узнал его. Прежде его лицо было абсолютно белым и светилось в темноте. Теперь он предстал передо мной полным жизни и крови, излучающим мощное яркое сияние, источник которого находился внутри него самого. Я огляделся по сторонам и обнаружил, что изменился не только Лестат. Преобразилось все вокруг.
Я вдруг словно прозрел и увидел мир во всем разнообразии цветов и форм. Помню, меня так захватила игра красок на пестрых пуговицах плаща Лестата, что я долго не мог оторвать от них глаз. Потом он вдруг рассмеялся, и мне показалось, что за один миг я излечился от многолетней глухоты. Барабанный ритм сердца по-прежнему звучал у меня в ушах, а теперь к нему присоединились раскаты металлического смеха, они слились в общий гул. Как будто одновременно звонят несколько колоколов. Но скоро я научился разделять звуки и старался слушать каждый в отдельности. Потом они снова перемешались, но я уже безошибочно отличал один от другого, эти мягкие, нарастающие звуки, прерывистые, но бесконечные, слившиеся воедино, и такие разные. Перезвоны смеха. - Вампир счастливо улыбнулся. - Перезвон колоколов.
"Перестань таращиться на мои пуговицы, - сказал Лестат. - Пойди лучше в сад, стряхни с себя прах человеческий. И не влюбляйся без памяти в эту ночь, а то заблудишься в трех соснах".
Последнее замечание было и впрямь не лишним; я это понял, едва отошел от дома. Лунный свет на мощеных дорожках сада заворожил меня, я стоял и глядел на них чуть ли не час. Я прошел мимо часовни брата, даже не вспомнив о нем; надо мной шумели дубы, и звуки ночи казались голосами тысячи женщин. Они шептали что-то, манили, звали к себе. Но мое тело переродилось еще не совсем, и, привыкнув к новому зрению и слуху, я почувствовал боль. Все человеческое покидало меня. Человек во мне умирал - начинал жить вампир. И новые, обостренные чувства вампира родили во мне сперва тревогу, а потом и страх перед собственной смертью. Я бросился по ступенькам вверх, в гостиную. Лестат уже деловито разбирал мои счета и бумаги.
"Да ты богач", - приветствовал он мое появление.
"Что со мной происходит?" - закричал я.
"Ты умираешь, только и всего. Перестань валять дурака. Кстати, где у тебя лампы? Я не нашел ни одной, разве что фонарь на улице. Принеси мне его. У тебя столько денег, а ты не можешь раскошелиться на китовый жир".
"Умираю! - кричал я. - Умираю!"
"Это случается с каждым", - сказал Лестат. Он не хотел мне помочь. Даже сейчас, оглядываясь назад, я презираю его за это. Не потому, что я был напуган, а он не утешил меня. Но он мог бы объяснить, что моя смерть, то есть перемена, происходившая со мной, столь же увлекательна и прекрасна, как ночь, которую я только что чувствовал и видел. Но он этого не сделал. Потому что Лестат был совсем не такой, как я. - В словах вампира не было ни тени самодовольства. Только сожаление, что ничего не изменишь.
- Аlогs* [Тем временем (фр.)], - вздохнул он, - я умирал быстро, а значит, и так же быстро умирал мой страх перед смертью. Жаль только, что я не мог спокойно и внимательно следить за своим превращением. Что я не уделил этому больше внимания. Лестат же вел себя как круглый идиот. "Черт побери! - вдруг выругался он. -Я забыл запасти для тебя еду. Ну что я за дурак!" Я едва не сказал, что придерживаюсь того же мнения. "И спать тебе придется со мной, - продолжал он. - Я не успел приготовить для тебя гроб".
Вампир рассмеялся.
- Слово "гроб" вселило в меня такой ужас, что, наверное, на него ушла вся оставшаяся у меня способность бояться. Но ужас быстро прошел, мне только не хотелось лежать в одном гробу с Лестатом. Сам он пошел попрощаться с отцом и сказать, что вернется к вечеру. "Куда ты идешь? Почему ты вечно пропадаешь по ночам?" - стал допытываться старик, и Лестат потерял терпение. Раньше он держался с отцом исключительно вежливо, пожалуй, даже чересчур, но тут взорвался: "Разве я не забочусь о тебе? Я все для тебя делаю, не то что ты для меня. Ты сейчас живешь так, как я никогда не жил, и если мне охота весь день спать и пьянствовать по ночам, то это, черт возьми, мое право!" Старик униженно заплакал. Только особенное состояние чувств, в котором я тогда пребывал, и страшная физическая слабость не дали мне вмешаться. Я наблюдал за происходящим через открытую дверь и не мог отвести глаз от разноцветного покрывала на постели отца Лестата и поразительного смешения красок на его лице. Я завороженно смотрел на голубые вены, пульсирующие под розово-серой кожей, пожелтевшие от старости зубы, мелкую дрожь тонких бескровных губ. "Что за сын, что за сын", - бормотал он. Конечно, он и не догадывался, кто его сын на самом деле. - "Ну ладно, иди куда хочешь. Наверно, ты завел себе подружку и отправляешься к ней по утрам, когда муж уходит из дома. Только дай мне мои четки. Куда они запропастились?" Лестат опять выругался, но выполнил его просьбу...
- Но... - начал было юноша.
- Да? - отозвался Луи. - Простите, я, кажется, не даю вам и слова вставить.
- Вы сказали про четки. Но ведь на них обычно вешают крест...
- Ах вот в чем дело. - Вампир рассмеялся. - Я знаю, ходят слухи, что мы боимся крестов.
- Я думал, вампиру даже смотреть на крест нельзя.
- Чепуха, мой друг, полная чепуха. Я могу смотреть на все, что угодно, так же, как и вы. Иногда даже люблю смотреть на распятия.
- Так значит, и про замочные скважины это все ерунда? Я слышал, что вампиры могут превращаться в дым и просачиваться в запертую комнату.
- Хорошо бы, - смеясь, ответил вампир. - А вообще, недурная идея. Я сам не прочь полазить взад-вперед сквозь замочные скважины, наверное, они приятно щекочут разные места. Нет, - он покачал головой,-это, как вы говорите теперь... бред собачий.
Молодой человек невольно рассмеялся, но быстро посерьезнел.
- Не смейтесь, - сказал вампир. - Есть еще вопросы?
- Да, - слегка покраснев, признался юноша. - Говорят, что вампиру нужно проткнуть колом сердце, чтобы уничтожить.
- То же самое - бред собачий, - Луи старательно произнес согласные буквы, вызвав у юноши смущенную улыбку. - Никаких чудес тут нет. А почему бы вам не закурить? Я вижу, у вас пачка сигарет в кармане.
- Спасибо. - Молодой человек искренне обрадовался. Он засунул сигарету в рот и попытался прикурить, но руки слишком сильно дрожали.
- Позвольте мне, - пришел ему на помощь вампир и, проворно чиркнув спичкой, поднес ее к сигарете. Не сводя глаз с его пальцев, юноша затянулся.
- Пепельница у стены, - сказал вампир и уселся в кресло.
Заметно нервничая, молодой человек встал, вытряхнул в корзину для мусора старые окурки, поставил пепельницу на стол перед собой и положил на ее край сигарету. На белой папиросной бумаге отпечатались влажные пальцы.
- Это ваша комната? - поинтересовался он.
- Нет, - ответил вампир. - Просто комната.
- Что было дальше? - вернулся юноша к прерванному разговору. Его собеседник смотрел на клубы дыма вокруг лампочки на потолке.
- Мы поспешили в Новый Орлеан. Там, в жалкой лачуге на окраине, неподалеку от крепостной стены, Лестат хранил свой гроб.
- Вы все-таки согласились спать вместе с ним?
- У меня не было выбора. Я просил его позволить мне лечь в чулане, но он только удивленно рассмеялся. "Разве ты знаешь, что с тобой случится?" - спросил он. "Скажи, этот гроб волшебный? Почему он такой странной формы?" - не отставал я от него, но не услышал в ответ ничего, кроме смеха. Я не мог себе представить, что буду спать в гробу. Я все еще упорствовал, но вдруг понял, что страх прошел. Это было очень странно. Я всегда боялся замкнутого пространства. Я родился и вырос во французских домах с просторными комнатами и окнами от пола до потолка, и взаперти меня охватывал непреодолимый ужас. Мне становилось не по себе даже в исповедальне. Я спорил с Лестатом и вдруг понял, что цепляюсь за старые страхи только по привычке, потому что пока не могу разобраться в своем новом положении, почувствовать себя раскованным и свободным. "Ты плохо себя ведешь, - отчитал меня Лестат. - Скоро наступит рассвет. К твоему сведению, ты умрешь, если не ляжешь со мной. Солнце разрушит кровь, которую я в тебя влил. Не могу понять, чего ты боишься? Ты как человек, который потерял руку, но все еще говорит, что чувствует в ней боль". Это были самые толковые слова, которые я слышал от Лестата. Я тут же пришел в себя. "Ну, а теперь полезай в гроб, - презрительно приказал он мне, - если, конечно, у тебя есть хоть крупица здравого смысла". И я послушался. Я лежал на Лестате лицом вниз. Это соседство было противно, но страха, к собственному удивлению, я не чувствовал. Лестат задвинул крышку. Я спросил его, умер ли окончательно. У меня зудело и чесалось все тело. "Еще нет, - ответил он. - Ты умрешь к вечеру. Увидишь и услышишь, что все переменилось, но страшного не будет ничего. А теперь спи".
- Он оказался прав? Когда вы проснулись, вы были уже мертвы?
- Правильнее было бы сказать, что я проснулся обновленным, поскольку, как вы, наверно, заметили, жив я и поныне. Умерло только тело. Оно очистилось еще до того, как я лег спать. И мои чувства еще больше отдалились от нормальных человеческих. Но главное, что я понял на следующий же вечер, пока мы прятали гроб и воровали для меня другой из морга, - Лестат мне совершенно не нравится. Я стал почти таким же существом, как он, - конечно, еще не совсем таким, но гораздо ближе, чем до того, как умерло мое тело. Хотя вы не сможете понять этого до конца, ведь вы сейчас такой, каким был я, пока не умер, а для меня живого Лестат был непостижим. Когда я увидел его впервые, это было самое сильное потрясение в моей жизни. Кстати, ваша сигарета догорела.
Юноша положил обгоревший фильтр в пепельницу и достал новую сигарету. На этот раз он справился со спичками.
- Вы хотите сказать, что он потерял все очарование, когда дистанция между вами сократилась?
- Именно так, - удовлетворенно подтвердил вампир и продолжил повествование: - Путешествие назад, в Пон-дю-Лак, подарило мне массу впечатлений, самым скучным и утомительным из которых был Лестат. Мы, как я уже сказал, еще не были с ним на равных. Пользуясь его словами, я все еще боролся с мертвыми частями собственного тела. Я и сам почувствовал это, в ту же ночь, когда впервые убил человека.
Вампир протянул руку через стол и осторожно стряхнул пепел с сигареты молодого человека.
Юноша смотрел на него с нескрываемым страхом, и вампир извинился:
- Простите, я не хотел вас напугать.
- Нет, это вы простите. Мне показалось, что ваша рука... слишком длинная. Вы дотянулись до другого края стола, не двигаясь с места!
- Нет, - ответил Луи и положил ногу на ногу. - Просто я наклонился вперед так быстро, что вы не успели заметить.
- Вы наклонились вперед? Не может быть! Вы сидели все время в точности как сейчас, от- кинувшись на спинку кресла.
- Нет, - твердо сказал вампир, - я вовсе не собираюсь вас разыгрывать. Смотрите, я покажу еще раз. - Он повторил движение, и снова испуганный и смущенный юноша посмотрел на него недоуменно. - Опять вы за мной не угнались. Взгляните: эта рука самой обыкновенной длины. - Он воздел руку над столом и поднял указательный палец вверх, словно ангел, несущий Слово Божье. - Вот в чем принципиальная разница между вашим зрением и моим. Мне самому этот жест показался медленным и даже вялым. И еще я отчетливо расслышал шорох, когда мои пальцы коснулись вашей куртки. Я не собирался пугать вас, честное слово. Но это поможет вам понять, скольконового подарила мне дорога из Нового Орлеана в Пон-дю-Лак.
- Да, - ответил молодой человек потрясенно.
Вампир посмотрел на него долгим взглядом, потом заговорил:
- Я начал рассказывать...
- О вашем первом убийстве.
- Верно. К нашему возвращению плантация походила на потревоженный улей. Был найден труп надсмотрщика, а потом и слепой отец Лестата в моей спальне. Никто не знал, откуда он взялся. В придачу ко всему меня не могли целый день разыскать в городе. Сестра сообщила в полицию, и полицейские приехали в Пон-дю-Лак раньше нас. Уже стемнело. Лестат на скорую руку объяснил мне, что я не должен позволить полицейским видеть себя даже при самом слабом освещении. Поэтому я отвечал на их вопросы в дубовой аллее перед домом, не обращая внимания на просьбы зайти внутрь. Я сказал, что слепой старик - мой гость, что, прибыв прошлой ночью на плантацию, я не застал надсмотрщика и подумал, что он уехал в Новый Орлеан по делам.
Постепенно все улеглось, но управлять плантациями стало трудно. Среди рабов началось брожение, целый день они не работали. В тот год у нас созрел большой урожай сырья, и без надсмотрщика было никак не обойтись. Среди рабов нашлось несколько смышленых парней. Можно было давно передать им работу надсмотрщика, но раньше меня отпугивала их африканская внешность и повадки, и я не хотел знакомиться с ними близко. Теперь же поручил им руководить работой, а лучшему из них пообещал в награду дом надсмотрщика. И еще я забрал с полей двух молодых женщин, чтобы они ухаживали за отцом Лестата. Я постарался втолковать им, что они не должны нарушать наш покой, что за это они получат больше денег. Я и не догадывался, что именно эти рабы, которых я так тщательно выбирал, первыми заподозрят неладное про меня и Лестата. Я не подумал тогда, что их опыт общения сосверхъестественным куда богаче, чем у белых. Для меня это были дикие люди, разве что чуть-чуть одомашненные работой на господина. Как же страшно я ошибался! Но об этом после. Я собирался рассказать о своем первом убийстве. Его подстроил Лестат. Как обычно, бессмысленно и неумело.
- Неумело? - переспросил юноша.
- Я не должен был начинать с людей. Сам я еще не знал, что могу пить кровь животных вместо человеческой. Когда полиция уехала, и рабы успокоились, Лестат потащил меня на болота. Было уже довольно поздно, и в хижинах рабов не горело ни огонька. Вскоре мы потеряли из виду и освещенные окна нашего дома, и я всерьез забеспокоился. Но опять-таки меня мучил не сам страх, а воспоминания о нем. Если б Лестат хотел, он мог бы спокойно объяснить мне, что я нахожусь в полной безопасности - ядовитые змеи и насекомые нам не страшны - и что сейчас лучше всего сосредоточиться на новом умении - видеть в темноте. Вместо этого он предпочел донимать меня бесконечными насмешками и упреками. Его заботило только, как бы поскорее найти жертву и завершить мое посвящение в вампиры.
Нашей конечной целью оказался маленький лагерь беглых рабов. Лестат навещал их и раньше, в результате чего людей в нем уменьшилось примерно на четверть. Он подстерегал тех, кто отходил от костра, или нападал на спящих. Они и не подозревали, куда пропадают товарищи. Больше часа мы ждали в засаде, и вот один из мужчин - а там были только мужчины - отошел от освещенного круга всего на несколько шагов в гущу деревьев. Он расстегнул штаны, оправился и повернулся к нам спиной, чтобы идти назад. И тогда Лестат толкнул меня в бок и прошептал: "Убей его".
Вампир улыбнулся, глядя в широко открытые глаза юноши.
- Я ужаснулся так же, как вы сейчас, и сразу отказался. Раб услышал мой голос и повернулся в нашу сторону, настороженно вглядываясь в темноту. Затем он быстро и молча выхватил из-за пояса длинный нож. Я пригляделся к нему повнимательней: это был здоровый и крепкий мужчина невысокого фоста, голый до пояса. Он произнес какую-то фразу на местном французском диалекте и шагнул вперед. Лестат очутился у него за спиной с поразившей меня быстротой, молниеносным движением вцепился ему в горло и в руку, сжимавшую нож. Не видя ничего в кромешной тьме, раб закричал, попытался сбросить Лестата, но тот уже добрался зубами до горла. Парализованный, как от укуса змеи, раб упал на колени, а Лестат жадно и торопливо сосал его кровь, стараясь успеть насытиться до того, как подбегут другие. "Ты мне порядком надоел", - заявил он, когда обернулся ко мне. Все это время я стоял, не шелохнувшись. Словно насекомые, надежно укрытые темнотой, мы наблюдали за суетящимися и бегающими вокруг рабами. Они нашли раненого и оттащили его к костру, после чего, рассыпавшись веером, углубились в чащу, пытаясь найти нападавшего. "Пошли, надо поймать еще одного, прежде чем они вернутся", - сказал Лестат. Мы вышли из убежища в тени деревьев и бесшумно последовали за человеком, шедшим немного поодаль от других. Я был потрясен. Я не только не мог, но и не хотел нападать на него. Все могло быть иначе, если б Лестат правильно взялся за дело, и мой первый опыт убийства оказался бы куда богаче во многих отношениях.
- Что вы имеете в виду? - спросил юноша.
- Убийство для вампира - не только убийство. И это не значит просто до отвала насосаться свежей крови. Это значит почувствовать чужую жизнь; почувствовать, как она вместе с кровью медленно покидает тело. Убивая, я каждый раз умираю сам и рождаюсь заново, как в ту ночь, когда я сосал кровь Лестата и стук наших сердец слился воедино. Каждый раз это миг величайшего наслаждения, единственного наслаждения, которое доступно вампиру. - Он говорил очень серьезно, будто спорил с кем-то, отстаивал свое мнение. - До сих пор не могу понять, почему Лестат не чувствовал того же. А может быть, чувствовал, но скрывал. Так или иначе, ему не пришло в голову напомнить мне, как я припал к его окровавленной руке - во имя жизни- и не хотел отпускать ее. Он мог найти хорошее место, где я бы совершил первое убийство тихо и достойно. Но он торопился так, словно за нами кто-то гнался. Он догнал раба, бросился на него сзади, вцепился мертвой хваткой и подставил мне обнаженную шею несчастного. "Ну же! - крикнул он нетерпеливо. - Обратной дороги нет". Я подчинился, безвольно и с отвращением. Я встал на колени перед согнувшимся в железных руках Лестата, но продолжающим бороться человеком, придавил его плечи ладонями, добираясь до горла. Мои зубы еще не изменились окончательно, и приходилось вырывать целые куски кожи с мясом из живого тела. Но как только рана стала глубокой и кровь хлынула бурным потоком, я припал к ней губами и начал пить... и все вокруг исчезло.
Лестат, болото, далекий шум в лагере - все перестало существовать. Волшебство повторилось, как в первый раз; я чувствовал, как бьется и затихает в моих руках теплое живое тело. И снова зазвучал барабан - удары его сердца, но теперь они четко совпадали с моим, переполняли мою душу и тело, потом ритм стал замедляться и превратился в долгий, тихий, бесконечный гул. Я парил, плыл в невесомости, и вдруг Лестат оттащил меня от жертвы. "Идиот, он давно уже мертв! - с присущей ему вежливостью сказал он. - Нельзя сосать кровь трупа. Запомни!"
На мгновение я словно обезумел. "Нет, - убеждал я Лестата, - его сердце все еще бьется". Меня неудержимо потянуло снова вцепиться в этого раба.
Я шарил руками по его груди и наконец нашел запястье. Я уже хотел прокусить вену, но Лестат отдернул меня за ногу, а потом ударил по лицу. Пощечина ошеломила меня, но не боль от удара, а шок, эмоциональный взрыв. Я очнулся в смятении и обнаружил, что стою, беспомощно прижавшись спиной к кипарису, и смотрю в темноту, а ночь жужжит у меня в ушах, словно рой насекомых. "Ты умрешь, если притронешься к нему, - поучал меня Лестат. - Если пить кровь мертвеца, он сам высосет тебя до последней капли и заберет с собой. Ты и так перебрал, тебе будет плохо".
Его голос действовал мне на нервы. Я чуть было не бросился на него с кулаками. Но он оказался прав: скоро у меня действительно жутко разболелся живот, мои внутренности словно затягивало в огромную воронку. Потом я узнал, что так бывает, когда чужая мертвая кровь смешивается с собственной. На обратном пути Лестат бесшумно пробирался по лесу, словно сытый кот, а я плелся сзади, голова разламывалась от боли, и резь в желудке не прошла даже по возвращении в Пон-дю-Лак.
Мы сидели в гостиной, Лестат раскладывал пасьянс. Я смотрел на него с отвращением. Он говорил, что скоро я привыкну и научусь убивать. Я не должен позволять себе переживать так, будто еще не стряхнул с себя "прах бренной человеческой жизни". Впрочем, скоро все наладится. "Ты так думаешь?" - спросил я, хотя его мнение не интересовало меня ни в малейшей степени. Уже тогда я понял, что мы с Лестатом слишком разные. Для меня случившееся было подобно мировому катаклизму. Мой мир переменился, я увидел другими глазами все вокруг, начиная с портрета брата на стене в гостиной и кончая маленькой звездочкой в небе за стеклянной дверью галереи. Я не мог себе представить, что другой вампир может быть к этому равнодушен. И чувствовал, что продолжаю меняться. Все, что видел и слышал, было мне безумно интересно, все трогало мою душу - даже шуршание карт, которые глянцевыми рядами ложились на полированное дерево стола.
Скучный и равнодушный, как простой смертный, он раскладывал пасьянс и чертыхался, глядя на карты. Он пытался внушить мне, что ничего особенного не произошло. Он не понимал, что другой может чувствовать иначе. К утру мне окончательно стало ясно, что я стою гораздо выше его, и я горько усмехнулся шутке судьбы, которая послала мне такого учителя. Ну что ж, пусть научит меня тому, что знает сам, а мне остается только терпеть его вздорный характер и злость на все и вся. Лестат стал мне совершенно безразличен. Но я жаждал новых переживаний, столь же прекрасных и всепоглощающих, как первое убийство. И понял, что если хочу научиться чувствовать как можно глубже и сильнее, я должен полагаться только на собственные силы. От Лестата не будет толка.
Уже минуло далеко за полночь. Я поднялся и вышел на галерею. Огромная луна стояла высоко над верхушками кипарисов, заливала светом свежепобеленные стены и колонны, чисто подметенный дощатый пол. Ночной воздух был чист и свеж после короткого летнего дождя, и капельки воды переливались всеми цветами радуги на листьях и траве в саду. Я прислонился спиной к колонне, касаясь головой нежных побегов жасмина, чудом уцелевших в борьбе с глицинией. Я думал о бесконечных возможностях, простирающихся передо мной в пространстве и времени. И тогда решил, что буду принимать все с нежностью и благоговением, черпая из каждой новой встречи то лучшее, что поможет мне двигаться дальше и дальше. Должен признаться, я и сам тогда толком не разбирался в собственных мыслях. Понимаете, я уже не хотел жить, очертя голову, потому что боялся растратить попусту волшебный дар вампира - новое, пристальное видение.
- Я понимаю вас, - не задумываясь, ответил юноша. - Это похоже на любовь.
Глаза вампира засияли.
- Именно так. Это и есть любовь. - Он улыбнулся. - Я рассказываю так подробно, чтобы вы поняли, что между вампирами может пролегать пропасть, поняли, почему я не пошел по пути Лестата. Я презирал его не потому, что он ничего не чувствовал. Просто не мог понять, как можно терять понапрасну этот дар.
Но в ту же ночь он преподал мне еще один урок.
Он всегда приходил в легкомысленный восторг от роскоши, окружавшей его в Пон-дю-Лак. Например, ему очень нравился изящный фарфоровый сервиз, на котором его отцу подавали ужин. Он любил трогать бархатные портьеры и водить носком туфли вдоль замысловатых узоров на ковре. В самую первую ночь на плантации он вынул из китайского шкафчика хрустальную рюмку и сказал: "Я соскучился по бокалам". В его словах прозвучало какое-то зловещее удовольствие, и я пристально посмотрел на него. Как он мне не нравился! "Я хочу показать тебе маленький фокус, - сказал он, - если ты тоже любишь бокалы". Он поставил рюмку на стол и вышел ко мне на галерею. Вдруг он снова переменился и стал похож на крадущееся животное. Его глаза пронзали ночную темноту вокруг дома. Уставившись куда-то под своды ветвей дуба, он постоял минуту, потом перепрыгнул через перила и, мягко приземлившись, бросился вперед. Когда он показал мне добычу, я вздрогнул. Это была крыса. "Перестань вести себя как круглый идиот, черт возьми! - закричал он, увидев мое лицо. - Ты что, никогда крысы не видел?" Здоровенная полевая крыса с необычайно длинным хвостом отчаянно старалась вырваться на волю. Но он держал ее крепко, так, что она даже не могла кусаться. "Иногда попадаются довольно вкусные крысы", - заметил он, подойдя к столу в гостиной. Резким движением он вспорол ножом горло мерзкой твари и быстро наполнил бокал кровью. Труп крысы полетел обратно в сад, а Лестат триумфально поднял бокал и посмотрел сквозь него на пламя свечи. "Если прижмет, можно прожить и на крысах, так что перестань корчить такую физиономию, - сказал он мне. - Кошки, курицы, коровы - все сгодится. Когда плывешь на корабле, например, лучше ограничиться крысами, если не хочешь, чтобы из-за начавшейся паники всякие идиоты отыскали твой гроб. Нет, лучше уж очищать судно от проклятых грызунов". Он сделал глоток с таким видом,словно пил бургундское, после чего, скривившись, недовольно буркнул: "Слишком быстро остывает".
"Ты хочешь сказать, что мы можем пить кровь животных?" - Я был потрясен.
"Да. - Он допил бокал до дна и небрежно швырнул его в камин. Я невольно взглянул на осколки. - Ты ведь не возражаешь? - Он указал на них с саркастической усмешкой. - Очень надеюсь, что нет. Потому что все равно ты вряд ли можешь что-нибудь поделать".
"Отчего же. Я могу, например, запросто вышвырнуть тебя вместе с отцом из Пон-дю-Лака", - ответил я. Впервые за два дня общения с ним я дал волю своим чувствам.
"Зачем? - спросил он с фальшивой тревогой. - Ведь... ты еще многого не знаешь, верно?" - Он рассмеялся. Пробежав пальцами по атласному футляру спинета, он поинтересовался: "Ты играешь?"
Я сказал что-то вроде: "Не трогай!" Это вызвало у него новый приступ веселья.
"Хочу и трогаю! -заявил он. - Кстати, ты даже не знаешь, что может привести к твоей смерти. Было бы обидно умереть именно сейчас".
"Я найду кого-нибудь другого, кто меня научит, - сказал я. - Наверняка ты не единственный на свете. Твоему отцу около семидесяти, значит, ты не так давно стал вампиром. Тебя же учил кто-то..."
"Неужели ты думаешь, что сможешь сам найти других вампиров? Они-то заметят тебя издалека, мой друг, а вот ты их - нет. Так что вряд ли у тебя есть выбор, приятель. Хочешь не хочешь, но именно я - твой учитель, и без меня тебе не обойтись. Не забывай к тому же, что у нас обоих есть о ком позаботиться. Моему отцу нужен доктор, а на тебе - мать и сестра. Не вздумай проболтаться, что ты вампир. Нужно только обеспечить им и моему старику спокойную жизнь. Другими словами, с завтрашнего вечера не мешкай - убивай и занимайся своими плантациями. А теперь пора спать. Для безопасности мы ляжем в одной комнате".
"Ну уж нет, - сказал я. - Ищи себе сам безопасную спальню. Я предпочитаю спать в одиночку".
Он разозлился не на шутку. "Не делай глупостей, Луи, предупреждаю тебя, - сказал он с угрозой. - Ничто тебе не поможет, когда взойдет солнце. Ничто. Отдельные комнаты создают двойные меры предосторожности и двойной риск быть обнаруженным".
Он привел целую кучу доводов, пытаясь запугать меня; но с таким же успехом он мог обращаться к стене. Я внимательно следил за ним, но не слушал. Таинственный ореол вокруг него растаял без следа. Передо мной стоял глупый хрупкий манекен, словно сплетенный из ивовых прутиков, и верещал противным злым голосом.
"Спокойной ночи, я пошел", - сказал я и аккуратно погасил свечи одну за другой.
"Останься хотя бы сегодня, уже почти рассвело", - не унимался он.
"Запрись покрепче и ложись спать. Я сам позабочусь о себе", - сказал я, взял гроб в охапку и пошел вниз по лестнице. Сверху донесся щелчок замка и легкий шелест портьеры.
Небо побледнело, но звезды еще светили. Прошел легкий дождь, и мокрые пятна темнели на мощеных дорожках сада. Я раздвинул кусты дикой розы и терновника, открыл дверь в часовню брата, вошел и опустил гроб на каменный пол перед аналоем. Почерневшие образа были едва различимы в темноте. "Поль, - тихо обратился я к брату, - первый раз в жизни нет во мне ужаса перед твоей смертью. И первый раз в жизни я так сильно чувствую тебя. Я тоскую по тебе, как никогда раньше".
Понимаете, - Луи повернулся к юноше, - именно тогда и совершилось мое полное превращение. Я закрыл деревянные ставни на узких решетчатых окнах, запер дверь. Атласная обивка моего нового ложа слабо светилась во тьме. Я улегся в гроб и захлопнул над собой крышку. Вот так я и стал вампиром.
|
|
ПУТЬ ПРОКЛЯТЫХ |
Дмитрий Громов
Путь проклятых
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:
Лицам с неустойчивой психикой, склонным к суициду, читать эту повесть не рекомендуется
...Когда я очнулся, было два часа ночи. Я лежал на диване в крайне неудобной позе; шея затекла и болела. Голова немного кружилась, и во всем теле была ленивая гулкая слабость, как после высокой температуры. И это еще называется "с меньшей затратой энергии"! Экстрасенс чертов, знахарь доморощенный!..
Я с усилием сел. Генриха Константиновича в комнате не было, а на столе у дивана лежала записка, в отличие от меня, устроившаяся вполне комфортабельно и явно гордящаяся аккуратным, почти каллиграфическим почерком:
"Молодой человек, после сеанса вы соблаговолили уснуть, и я не стал вмешиваться в ваши отношения с Морфеем. Дверь я запер, спите спокойно, дорогой товарищ. После сеанса вы можете себя неважно чувствовать - поначалу такое бывает, потом организм адаптируется и привыкнет. Зайду завтра вечером, если вы захотите - проведем еще один сеанс.
Ваш Г. К."
Ночь я проспал, как убитый - и наутро самочувствие действительно улучшилось. Я пошел бриться, проклиная свою нежную, как у мамы, кожу - стоит на тренировке почесать вспотевшее тело, как потом три дня все интересуются девочкой с кошачьим характером или наоборот. Вот и сейчас, вся шея исцарапана, и воистину "мучение адово", да еще "Спутником" недельной давности!..
На работе все время клонило в сон, и я чуть не перепутал кассеты во время выдачи, но вовремя заметил. Раньше со мной такого не случалось. Надо будет сегодня воздержаться от сеанса. Хотя в этих "выходах в астрал" eсть нечто такое... притягательное, что ли? Как наркотик. Попробовал - и тянет продолжать. Ладно, посмотрим...
15 мая. Только что звонил Серый. Нашу бывшую одноклассницу Таню Пилипчук нашли мертвой возле дома. Как раз после того дня рождения. Говорят, сердечный приступ. Это в двадцать семь лет... А у нее дочка, муж-кандидат... Надо будет на похороны съездить, неудобно. Куплю гвоздик каких и...
Генри Лайон Олди:
"Живущий в последний раз",
Лист Девятый.
Для наиболее адекватного восприятия этой повести следует перед началом или во время чтения несколько раз прослушать композиции "The Unforgiven" и "Nothing Else Matters" группы "Metallica" из "черного" альбома 1991 г. Если же у Вас имеется CD-проигрыватель, то вставьте в него соответствующий компакт-диск и в режиме программирования задайте максимально возможное количество повторов вышеуказанных композиций. После чего включите Ваш CD-player в режим воспроизведения - и наслаждайтесь повестью и музыкой: они отлично дополнят друг друга, создав неповторимое впечатление мрачной романтики СМЕРТИ!
Да, и не ищите здесь положительных героев. Их здесь нет.
Что-то не так - но выключи свет,
Пусть темные мысли приходят к тебе;
Нет, они отнюдь не белы, как снег:
Сны о лгунах, сны о войне,
Сны о драконьем огне,
И о тех тварях, что норовят
Тебя укусить во сне!..
("Metallica", 1991).
...Тебе знакомо это ощущение: ты просыпаешься среди ночи в холодной испарине, сердце бешено колотится, норовя выскочить из тяжело вздымающейся груди; слава Богу, это был сон, только сон! Ночной кошмар... Знакомо? Ну конечно, знакомо. Кошмар постепенно тает, исходя зыбкой дымкой нереальности; запредельный, туманящий сознание ужас отступает, оставляя лишь некое "послечувствие" - неожиданно щемящую грусть непонятной утраты. Да, ты успел проснуться на самом пороге Небытия, успел вырваться из реальности сна в реальность скрипучей кровати и смятых простыней - но все же одним глазом ты заглянул в Бездну! В ту жуткую и завораживающую Бездну, которая теперь так притягивает тебя.
В Бездну, имя которой - Смерть.
Нечто темное, подспудное, что таится в самом дальнем закоулке твоего подсознания, в глубине твоего сердца - некий "черный огонь" внутри тебя будет теперь вечно стремиться к той последней грани, из-за которой нет возврата; и всякий раз ты будешь замирать на самом краю, испытывая гибельный восторг в предчувствии неизбежного.
Но ты не сделаешь этого, последнего шага.
Твое время еще не пришло. Оно придет, рано или поздно, но, право, не стоит его торопить. Жизнь - все-таки чертовски интересная штука, чтобы до срока расставаться с ней.
И все же...
Почему нам так хочется заглянуть туда, за грань?
Узнать, что там, по другую сторону Смерти?..
ПРОЛОГ
Лунный свет твой сон в земле нарушит,
Полночь бросит колдовской металл.
Пес завоет по усопшим душам,
Рухнет вниз могильная плита!
Группа "Ария", "Зомби".
...Дверца сейфа заскрипела так, словно специально задалась целью поднять на ноги даже мертвых: ржавчина зубов крошится о сиреневое стекло, вот-вот готовое пойти изломами трещин. Ну и ладно, мертвые нам не помеха, а живые, авось, не услышат.
Оба пистолета были на месте, завернутые в заскорузлые от засохшего за эти годы масла тряпки. Главное - не перепутать: "парабеллум" - с обычными пулями, а вот в "ТТ" - аргентум. Кажется, так. На всякий случай проверил. Нет, не забыл, однако, все верно. Теперь - запасные обоймы: четыре к "парабеллуму", две к "ТТ". Все, что есть.
Серая паутинка шороха.
Это там, на лестнице, ведущей в подвал.
"Если это Бессмертный Монах - то прямо сейчас и проверим, насколько он бессмертный!" - зловеще усмехнулся я, передергивая затворы на обоих пистолетах.
Я бодрился, но это давалось через силу. На самом деле я чувствовал себя загнанной в угол крысой. До сих пор никто так и не смог справиться с Бессмертным Монахом. А он год за годом, век за веком продолжал планомерно истреблять нас.
Нас, вампиров.
В пыльном проеме мелькнула невысокая угловатая фигура (робкий зеленоватый сполох) - и я расслабился. Если бы я был человеком, я бы вытер пот со лба. И я действительно, спрятав пистолеты, провел по лбу тыльной стороной ладони. Вот только кожа осталась сухой: мертвые не потеют. За двадцать три года я хорошо усвоил эту истину - но привычка все равно осталась.
Ну и черт с ней, с привычкой.
Привлеченный сейфовым скрипом мальчишка испуганно озирался, и я подумал, что минуту назад сам выглядел точно так же. Только он ничего не видел в темноте, а я - видел.
- Кто тут? - испуганно выдавил паренек и на всякий случай вытащил из кармана нож-"выкидушку".
Я рассмеялся.
- Хреновый у тебя ножик, парень. Китайская штамповка. Спрячь лучше, не позорься.
Как и следовало ожидать, парнишка сделал все точь-в-точь наоборот: поспешно выщелкнул лезвие и замахал своим ножиком влево-вправо.
- Не подходи! - взвизгнул он.
- Фильмов насмотрелся,- констатировал я и потянулся к выключателю.- Ну куда ты машешь, я же здесь!
И вышел из темноты во вспыхнувший тусклый круг света от пыльной лампочки, чтобы он мог меня увидеть.
Увидел.
Попятился, выставив нож перед собой.
- Ну, и что дальше? - поинтересовался я.
- Вы... ты чего тут делаешь?
- А ты?
- Это наш подвал!
- Это ты так думаешь,- опроверг я его притязания.
- Вот я сейчас ребят позову...- неуверенно протянул он.
- Ребят - это хорошо,- одобрил я.- А то тебя одного мне, пожалуй, маловато будет. Я сегодня голодный.
Это была почти правда. Я действительно проголодался. Но... он - не мой "клиент".
- Чего? Ты - чего?
- Голодный я, говорю,- пояснил я и широко улыбнулся, продемонстрировав ему клыки.
Когда панический топот ног стих, я направился к другому выходу. Попугал - и хватит. Все равно ему никто не поверит. Впрочем... теперь уже действительно - все равно. "Nothing else matters". По нашему следу идет Бессмертный Монах. Если Генрих не врет, он находил наших всегда и везде. Находил и убивал. Редко кому удавалось от него скрыться. Сам Генрих тоже знал о Монахе только по рассказам других; и в первую очередь - своего Отца.
Моя "посмертная" жизнь стремительно рушилась, все летело под откос... "А может, это и к лучшему?" - вдруг подумал я, и внутри что-то сладко екнуло, в предвкушении неизбежного, страшного - но при этом такого манящего, желанного...
Я помнил это чувство.
Впервые я ощутил его, когда понял, кто такой Генрих на самом деле, но изменить ничего уже было нельзя - я умирал, зная, что со мной будет, что это не конец...
И потом, когда я лежал в гробу, уже очнувшийся, но еще не в силах пошевелиться, а собравшиеся в моей квартире дальние родственники деловито обсуждали, как со мной поступить: кремировать или похоронить так? А я лежал и ничего не мог сделать!
Хорошо, что хоронят только на третий день...
Ну а в третий раз... в третий раз это была Она.
Глава 1
NOTHING ELSE MATTERS
Что-то не так – но выключи свет,
Пусть темные мысли приходят к тебе;
Нет, они отнюдь не белы как снег:
Сны о лгунах, сны о войне,
Сны о драконьем огне,
И о тех тварях, что норовят
Тебя укусить во сне!..
("Metallica", 1991).
1
Это неправда, что у вампиров не бывает друзей. У меня, например, они есть. И не только среди таких же неприкаянных покойников, как я сам. Среди живых - тоже. В том числе и тех, кто знал меня еще при жизни. Как это может быть? - спросите вы.- Они что, в гробу меня не видели? Видели они меня в гробу, видели - ну и что? Трудно, что ли, было списать все на летаргию? Трудно, что ли, было обаятельно (без клыков, Боже упаси!) по улыбаться, где надо, сунуть кому надо "на лапу" - и "воскреснуть" официально?
Нет, конечно, проблем хватало. Днем мне на улицу ходу нет, а вечером все похоронные конторы, ЗАГСы, паспортные столы, отделения милиции, ЖЭКи и т. д. закрываются, так что пришлось изворачиваться, выписывать доверенности, давать взятки, а иногда и рисковать своим посмертным существованием - и все же за пару месяцев я все уладил, хотя крови эти паразиты из меня попили немало! Но я на них тоже отыгрался, и попил их крови - уже в буквальном смысле. Так что в итоге парой наиболее закоренелых бюрократов стало меньше.
Только все это были еще цветочки. Те самые, которые поначалу приносят на могилу. (Извиняюсь за черный юмор, но какой еще юмор может быть у вампира?)
Самое худшее было не это. Я до сих пор не знаю, какое проклятие для вампира худшее: совесть или скука? Наверное, все-таки совесть. По крайней мере, поначалу больше всего досаждала именно она. (Может, это я такой неправильный вампир?) ...Или все-таки скука? Со скукой, конечно, можно как-то бороться, притворяясь живым, занимаясь тем же, что и раньше: книги, музыка, фильмы, долгий, едва ли не до утра, треп с друзьями, анекдоты, карты, женщины... О, да, женщины! Я находил в этом какое-то извращенное, садистское удовольствие: знали бы они, с кем ложатся в постель!..
Некоторые из моих партнерш обращали внимание на мои холодные руки, но я неизменно отшучивался: "Они и при жизни такие были!"; при этом я нагло врал: при жизни мои руки были куда теплее!
А потом, во время очередной бурной ночи, на меня нашло затмение, и очнулся я в окровавленной постели, и завыл от бессилия, глядя на разорванное горло и остановившиеся глаза еще недавно так страстно целовавшей меня женщины...
Совесть... Кто не был в моей шкуре, тот не знает, что это такое! Неоднократно я пытался наложить на себя руки, но всякий раз внутри меня поднималась властная темная волна, отшвыривавшая меня назад от той грани, за которой ждали покой и забвение. Генрих был прав: вампиры неспособны покончить с собой. Так что мне оставалось жить (если только посмертное существование можно назвать жизнью), мучиться от сознания того, что я - убийца, монстр, чудовище, оживший кошмар, бродячий труп, гнусный кровосос, урод гофрированный... как я только себя не называл в припадке самобичевания! - и продолжать убивать. Я ничего не мог с этим поделать!
Что? Выпивать человека не до конца? Оставлять в живых?
Ха-ха три раза! Не бывает!
...Почему?
Не спешите. Всему свое время.
Генрих при очередной нашей встрече объяснил, что лет за двадцать-тридцать это пройдет: я привыкну и стану воспринимать людей не как равных себе существ, а как обычный скот, который изначально предназначен на убой. Успокоил, называется! Тем, кому я разрываю горло, от этого не легче...
Кое-что я все же придумал. Так что в скором времени в городе заговорили о жестокой разборке между криминальными группировками, в результате которой то один, то другой местный мафиозо отправлялся в мир иной, а милиция не очень-то спешила искать убийц.
Так что отделу по борьбе с организованной преступностью я существенно помог и продолжал помогать в меру моих скромных сил до сих пор.
Правда, теперь местные "авторитеты" заметно улучшили конспирацию, и мне все больше попадалась мелкая сошка. В общем, я успешно вел борьбу с преступностью; кое-кто из перепуганных доморощенных гангстеров уже сам спешил отдаться в руки закона, дабы не разделить участь своих коллег. В итоге "криминогенная обстановка в городе значительно улучшилась" - как заявил начальник областного управления на одном из совещаний. Это, само собой, меня, как честного гражданина (пусть и вампира) не могло не радовать - но, с другой стороны, кушать-то хочется! Хотя на мой век отребья хватит. Они как тараканы: не успеешь одних схарчить - глядь, уже новые объявились! Иногда даже противно становится грызть всех этих моральных уродов, но зато совесть потом почти не мучает...
Почти?
Чушь все это! Сам ведь знаю, что чушь. Сказка для детей младшего школьного возраста, которую я сам себе сочинил для очистки совести, и в которую сам же и не верю! А совесть у меня уже почти атрофировалась, одни очистки и остались.
Прав был Генрих.
Теперь, по прошествии двух десятков лет, я это понимаю.
Вампир - санитар общества! Это надо же такое придумать! Гы!
Убийца я. Убийца и кровосос. И циник к тому же. Точка.
И не с совестью я воюю - со скукой! Надо быть честным хотя бы перед самим собой. Выслеживать бандитов, которые потом еще и пытаются сопротивляться, куда интереснее, чем просто схарчить невинную девушку или глупого доверчивого мальчишку.
Однако лет за двадцать охота на бандитов тоже приелась, и старая знакомая - скука - навалилась на меня с новой силой.
Пробовал рисовать (при жизни я тоже этим увлекался). Кое-что выходило даже весьма неплохо - но меня хватило ненадолго. "Успею еще этим заняться," - думал я, с кривой ухмылкой вешая на стену свой последний кладбищенский пейзаж.
И я вновь начал искать, чем бы заполнить окружавшую меня тоскливую, засасывающую пустоту.
Теперь я уже был умнее. Сперва я отлавливал очередного рэкетира и утолял голод (пару раз потом приходилось менять одежду: эти идиоты взяли за моду палить в любую приближающуюся тень; мне, конечно, на это наплевать (хотя и больно!) - но не идти же после на вечеринку или на дискотеку в простреленном в нескольких местах костюме?!) - и только после этого, сытый и благодушный, отправлялся веселиться.
Наверное, мы, вампиры, действительно обладаем какой-то скрытой магией - хотя люди и сильно преувеличивают наши способности. Просто после смерти мы начинаем жить как бы в другом мире. Мы по-другому видим, по-другому слышим, по-другому чувствуем...
Но, кроме того, есть у нас и некий особый "магнетизм", некая необъяснимая притягательность. Генрих как-то назвал это свойство "некрообаянием". Очень похоже. Во всяком случае, мы чем-то притягиваем к себе людей - как притягивают к себе хищники своей смертельно опасной грациозностью. Причем внешняя красота тут особого значения не имеет - это какое-то внутреннее свойство, которое мы приобретаем... умирая! Действительно, "некрообаяние" - лучше не скажешь!
Так что за последнее время у меня появилось множество новых друзей и знакомых, и я был желанным гостем во многих компаниях. В одной из таких компаний совсем еще молодых людей, которым льстило общение со мной - таким взрослым и загадочным! - я и познакомился с Ней.
Это случилось совсем недавно - каких-то два месяца назад; по нашим (да и по людским) меркам - пустяки. А мне уже кажется, что мы знаем друг друга целую вечность, как ни банально это звучит.
|
|
Без заголовка |
Ёбаный в рот камон
Я смотрю вокруг, мне кажется что это снится -
Хип-хоп стал модным - с этим нельзя не согласится.
Всякая хуйня типа Легалайза, Шефа,
Живут неплохо - добиваются успеха.
Красные кепки носят малолетние письки.
Мы любим Децла и группу Limp Bizkit
Любой зачитает вам в прямом эфире -
ОРТ, MTV, РТР - в любой квартире.
Я крутой рэппер. у меня есть бейджкипер.
Очень мало мозгов. но уже имею триппер.
Как один - экстремалы: сноуборды и доски.
Бейзджампинг, ассликинь, писсакинь и соски.
Тема реальна, все очень просто
Минус и читка для карьерного роста.
Будь ты хоть Путин, хоть Мао Дзедун
Слесарь,подводник или просто пердун.
Черный иль белый, красивый иль нет -
Рэп твоя сила - your life is rap.
Когда я слышу русский рэп, мне нужен врач.
Где нормальный райм, где нормальный кач?
Хип-хоп стал почти как назойливая муха,
Гундосит и гундосит, прямо в ухо.
Эфир засоряется каким-то бля совдепом
Песняк не песняк если нет куска с репом.
Деньги все испортили и в этом нет секрета,
И мне насрать, что ты думаешь об этом
Верните мне нормальный кач, Бога ради.
Гопота все испортит, толпень все загадит.
Послушать что читают по ТВ - просто страх.
И все это воспринимают дети в ширштанах.
Послушать что читают по радио - просто жуть.
Твои уши мертвы, их больше не вернуть.
Кто во что горазд, гром их порази.
Как мне уши уберечь от лажовых МС?
Если все вместе затянем эту песню,
Рэппер ты , рэппер я ,
Рэппер ты , рэппер я ,
Если все вместе затянем эту песню,
Рэппер ты , рэппер я ,
И ты и я в этом не шарим ни хуя!!
Я раста-раста, забивай свой косяк,
Все будет реально, все будет ништяк,
Нас накроет цунами и выбросит в небо,
А пока ты забиваешь, я зачитаю рэпы...
Рэпак про рэп, что может быть глупее
Хип-хоп в России национальная идея!
Хочешь - не хочешь,
Умеешь - не умеешь,
Зачитывай сука и в жизни преуспеешь.
Читай только правду и ничего кроме правды.
Держись за вертуху, мотню и кокарду.
Про школу, про папу, про маму, про пьянку,
Про лето, про море, сестру лесбиянку,
Про драки, про деньги, про то как все плохо,
И как хорошо, и как нам всем похуй.
Про тачки, про теток, проблемы с друзьями,
Гора модных шмоток, наркота, обезъянник,
Все эти проблемы хип-хоп раскрывает,
Тот кто носит Fubu меня понимает.
Что-то я заболтался, пора и честь знать
Давай, давай, взрывай, хорош уже забивать.
Двочки кричат ,мальчики хлопают в ладоши-
Какие мы пиздатые, какие мы хорошие!
Мальчики кричат, девочки хлопают в ладоши -
Какие мы пиздатые, какие мы хорошие!
Если все вместе затянем эту песню,
Рэппер ты , рэппер я ,
Рэппер ты , рэппер я ,
Если все вместе затянем эту песню,
Рэппер ты , рэппер я ,
И ты и я в этом не шарим ни хуя!!
Еще одна тема альтернативный реп-металл.
Будь ты хоть гопник, хоть ёбаный нефор.
Мотня до колена ,курточка Ecko,
Красная кепка , в кармане кассета,
С дешевым нью-металл-реп-бредом.
Подумайте дети, за что боролись ваши деды?
Они так боялись, они же сражались,
За ваше светлое детство, а вы облажались.
Продались буржуйски настроенным гадам -
Слипкнотам, корнам, дефтонезам, нирванам,
Рамштайнам, лимп бизкитам и сайпрес хилам.
Тяжелым аккордам и ритмам нехилым,
Огромным количествам дырок на роже,
Мазефакеров в текстах, татушек на коже,
Говнорок был так близко, о боже спаси!
Юре Шевчуку вас всех не спасти...
Эх, рок-говнорок, фендер, стратокастер,
Я и песни петь могу, и ебаться мастер.
Если все вместе затянем эту песню,
Рэппер ты , рэппер я ,
Рэппер ты , рэппер я ,
Если все вместе затянем эту песню,
Рэппер ты , рэппер я ,
И ты и я в этом не шарим ни хуя!!
Если все вместе затянем эту песню,
Рэппер ты , рэппер я ,
Рэппер ты , рэппер я ,
Если все вместе затянем эту песню,
Рэппер ты , рэппер я ,
И ты и я в этом не шарим ни хуя!!
Если все вместе затянем эту песню,
Рэппер ты , рэппер я ,
Рэппер ты , рэппер я ,
Если все вместе затянем эту песню,
Рэппер ты , рэппер я ,
И ты и я в этом не шарим ни хуя!!
|
|
Без заголовка |
Шаг за шагом дрожащей поступью
С каждым днем все сложнее справиться
С диких звезд алмазной россыпью
Со страхом в сердце с врожденной завистью
Слишком поздно слишком рано
Свежей раною любоваться
Юный старец в кафельной ванной
С улыбкой с жизнью решил расстаться
Твой сладкий сон разорвет мой
Бешенный крик
РАЗМНОЖАЮСЬ
Страхом дышит мое тело
Грязно рвано неумело
НЕ ПОМОЖЕТ
Мамы ласковое слово
Бьет по сердцу снова снова
РАСТВОРЯЮСЬ
Плачу рву руками окна
Стать другим мне не возможно
НЕ МОГУ
Руки холод спасусь таблетками
Все станет красочным
Все станет радостным
Видишь радуга покрылась клетками
И вдруг исчезло все
Прости не уходи
И я не понял и ты не видел
Как за спиной они прятали камни
И сны рвались как протертые нити
И задыхались в толпе под ногами
Каждую секунду
Каждый ебаный миг
Ты как снег тихо таешь
Я лишь слышу твой крик
И не важен цвет крови
Пол занятие семья
Мертвый свет в мертвом мире
Мертвый ты мертвый я
А может ты не видел
А может ты не слышал
Как дети смеялись
Когда играли на крыше
Не зная что им никогда
Не проснуться
А мама смеялась
Отец улыбнулся
А ангел кричал
Дико корчась от боли
Мальчик лодку пускал
В луже бархатной крови
|
|
ТРУ ТЕКСТЪ |
Одинаковые песни,
Одинаковые челки.
О том что были вместе
Знает каждая девченка.
О том как тебе х**во,
И как дальше жить не знаешь.
О том что вены перережешь,
Ведь лишь о ней мечтаешь.
Название для группы
Желательно длинее,
Так лучше, так интересней.
Закройся дома и всю ночь
Рыдай над новой песней.
Мой милый эмо-бой,
Я о тебе жалею,
Твой плач и выбор твой,
Стань поскорей мертвее.
Мой милый эмо-бой,
Иди ко мне быстрее.
Мой милый эмо-бой,
Тебя я пожалею.
Где твой протест против системы?!
Где твой протест против строя?!
Порежь себе вены,
Только вдоль, а не поперек,
Чтоб меня успокоить.
Никак не пойму, что случилось вокруг,
Пятнадцать, семнадцать лет назад.
Неужели так плохо все стало вдруг,
Что на свет появился эмо-детский сад.
Но что-то так было, не занести по аптекам,
Кто виноват, и в чем был мотив?
Почему твой папа, идя к твоей маме
Забыл купить презерватив?
Не плачь, не убивайся.
Это всего лишь ноты.
Немного подрастешь,
И уже будешь готом.
Такие же уебки,
Сплошь ведьмы и вампиры.
У них цель - тоже сдохнуть,
Только теперь красиво.
Вся твоя жизнь пройдет,
Если и сдохнешь рано,
С балкона или в теплой ванной.
Под звуки эмо и в слезах,
Как будто и не жил...
А я пойду и выебу весь мир!
Мой милый эмо-бой,
Я о тебе жалею,
Твой плач и выбор твой,
Стань поскорей мертвее.
Мой милый эмо-бой,
Иди ко мне быстрее.
Мой милый эмо-бой,
Тебя я пожалею.
|
|